- На ведьму с ружьём нельзя и даже опасно, - рассуждал третий охотник. – Она, ведьма, может и пулю заговорить, чтобы повернула да в лоб тебя клюнула. Запросто!
- А с чем на ведьму ходят? – спросил юноша у этого охотника.
- А с хитростью. Падки ведьмы на любовь человеческую, на слово доброе. Вот как приманишь, приручишь её, то можешь и в постель уложить – а они, ведьмы, в этом деле мастерицы. Сделаешь своё дело – и главное дело, не упусти её. Косы ей режь да глаза серебряным чем протыкай. В глазах и волосах у них вся сила.
- И вовсе не в волосах, - сказал первый охотник. – Враки! Силы у ведьм – в их амулетах да талисманах. Вот как голая она останется, без единой цацки – так её и жги. Огня они боятся – страсть.
- Теперь она мстить будет, - сказал второй охотник. – Ведьмы – они жуть мстючие. Моя вот на меня порчу навела. И свищ вот тут, в жубе, вот, шмотрите. А такая сильная ведьма, что крылья отрастила и со скалы спрыгнула – такая всех погубить может. Вот увидите, придёт и всех до одного убьёт.
- Это они могут, - подтвердил первый охотник. – Говорят, старая карга с окраины Листвичек раз уморила десятерых охотников в одиночку. В лесу водила по кругу, есть-пить не дозволяла, глаза им запорошила, рты и уши позашивала… как есть все померли.
- Ты же сказал, не бывает ведьм, - засмеялся отец юноши. – Ты вот что, Армар, не слушай баек. Если жертва от тебя ушла – надо догнать и добить. Только так и надо. Потому что мы – охотники за высшей дичью. А ведьму убить – ещё почётнее. Я видел, как ты её упустил. Придётся тебе её изловить, чтобы доказать, что ты – наш.
Вернулись охотники на людей в свой посёлок, окружённый частоколом с черепами, а ночью юный Армар потихоньку ушёл оттуда, забрав только свечи, спички да прядь волос ведьмы. Ни оружия, ни собаки не взял. Шёл он сначала знакомой тропой, а потом – незнакомой, шёл до перекрёстка пяти троп, откуда серый туман поднимался до самых звёзд, и посередине перекрёстка зажёг тринадцать свеч. И пришла ведьма Гиацинта, юная, красивая, тонкая, словно тростинка, и прямая, как стрела.
- Прости нас, - сказал Армар. – Прости меня. Вот твои волосы.
- Для чего мне отрезанные волосы? – спросила ведьма. – Оставь себе на память. Ничего дороже у тебя, видно, в жизни уже не будет.
- Уверена? – спросил юноша.
- Вы зачем на людей охотитесь? Другие вон косуль, кабанов, лосей бьют. А вы что же? Душегубы!
- Ведьмы, что ли, лучше? – внезапно рассердившись, спросил юноша. – Правда про вас говорят, что вы порчу наводите, мужиков присушиваете да охотников десятками убиваете?
- Убила я тебя? – заспорила ведьма. – Или друзей твоих? Небось бражки напились и храпят. А моя голова, кабы я улететь не успела, сейчас бы на колу висела, да?
- Полно тебе, - буркнул юноша. – Забирай свою прядь, не нужна мне она. И убирайся подальше. Мой отец велел найти тебя и убить.
- За чем же дело стало? – девушка развела руки в стороны. – Вот я, зовут меня Гиацинта, и мне девятнадцать, а тебя зовут – Армар, и тебе двадцать лет. Убивай. Отца ослушаться, слабым себя показать, из охотников изгнанным быть – это же кошмар. Убивай, чего ждёшь?
Но юноша протянул к ней руки.
- Давай лучше вместе уйдём, ведьма Гиацинта. Не хочу я чужие души губить ради веселья.
- А я не хочу с такими, как ты, знаться, - отрезала молодая ведьма Гиацинта.
Отвернулась она от него, и тут из леса шорох послышался. Только и успел Армар, что собою девушку заслонить. Выстрел в ночи грянул громкий, раскатистый, и в один момент все тринадцать свеч на перекрёстке моргнули и погасли.
Выбежал из кустов старый охотник, отец Армара, и принялся шарить впотьмах, не зная, что ему попадётся – тело ли мёртвой ведьмы или собственный сын.
- Ну чо, убил, чо ли? – раздался голос одного из охотников, что днём был с ним. – Попал?
- Огня! Дай огня! – крикнул отец. – Сдаётся мне, ведьма отвела мне глаза. Боюсь, в сына попал…
А в ответ ему – молчание.
- Огня! - снова крикнул старый охотник.
И вспыхнул тут огонь. Словно со всех сторон – и ниоткуда. И в свете его узнал отец Армара молодую ведьму, которую преследовал, а рядом с нею стоял его сын, такой же крылатый и такой же юный, как она.
- Летим, - сказала ведьма. – А вы, охотники на людей, так и знайте: каждый раз, как убьёте кого-нибудь на вашей проклятой охоте – умрёт один из вас. И никто не поручится, что следующим не будет кто-нибудь из ваших самых близких.
Тут у ног старика рухнуло тело его товарища.
А в ночное небо взвились два силуэта с крыльями.
До утра сидел старый охотник и смотрел вверх, а утром встал и пошёл домой.
Больше в тех краях на людей не охотились.
Ведьма спелые травы рвёт – нынче вечер такой, когда траву-горчанку собирают. У травы-горчанки два стебля, один сладкий, второй и в самом деле горький. Говорят, что сладкий стебель надкусишь – отведаешь, каково счастье на вкус, горький – отравишься и умрёшь в мучениях.
Ведьмы из этой травы яд готовят. Берут оба стебля и сушат, а потом в труху мелкую толкут. И не разобрать уже, где сладко, а где горько. Заваривают зелье и держат на полке для особого случая. Говорят, сладкий корень делает смерть не такой страшной и мучительной. Так и зовут зелье из травы-горчанки – сладкий яд.
Ведьма собирает травы, и думает, что никто никогда не знает, который стебель горек, а какой сладок – но рассказывают о них всякое. А откуда про то, что стебли у травы-горчанки разные, ведьмы прознали? Этого не говорит никто.
Растут они, эти два стебля, из одного корня, и сам корень тоже никто никогда не пробовал. Хмурится ведьма, траву-горчанку собирая, не хочет готовить яд – редко кто использует его во благо, чаще – соперниц травят, богатых сородичей ради наследства убивают, неугодных подданных изводят или ещё какое-нибудь этакое применение яду находят. Сладкому! В этом видится ведьме гнусное лицемерие: дать человеку такой яд, чтобы умер, но как бы счастливым. Вон, лежит-улыбается, значит, хорошо ему там. Так, что ли? А ведь и так люди друг друга теряют, без отравы всякой. У каждого, почитай, на сердце своя потеря лежит грузом каменным.
Ведьма выкапывает траву-горчанку с корнем и несёт в дом, ведьма разделяет корень и оба стебля, ведьма долго глядит на пока ещё сочное и зелёное, не потемневшее растение, разделанное на три части.
Закрывает глаза усталые, кладёт на руки голову тяжёлую да засыпает – прямо сидя за столом. Вечер укрывает луга и леса тёмным покрывалом, на котором скоро выткет звёздный узор трудолюбивая ночь. Спит ведьма, а во сне видит, как однажды, давным-давно, жили-были на свете белом три человека. Мужчина да две женщины.
А точнее, было так. Жили да были муж и жена. Сосватали их совсем молодыми, и любви меж ними не было, одни только ссоры да раздоры, и в доме их постоянно пахло не вкусной едой, а травами целебными. Муж уходил в поля да луга, в леса да в горы – всё собирал там коренья, да листья, да цветки, чтобы людей исцелять, а жена его за это поедом ела. Мол, нечего добро на незнамо кого переводить, уж лучше б в аптеку продавал все эти свои травы вонючие. Уже и деваться от них некуда.
И вот как-то раз встретил муж в долине девицу. Ходила она среди трав, песнями своими поила, чтобы росли выше да гуще. И так эти песни полюбились ведуну-травнику, что стал он с тою девушкой встречаться. Полюбили они друг друга и были бы счастливы, если б не жена травника. Знала она, какие снадобья у мужа хранятся страшные да ядовитые – добавлял он их в некоторые лекарства, которые изготавливал. Говорил, что сила целебная есть и в ядах, только использовать их надо с умом. Но у жены его не было желания исцелять, а одна только жгучая страсть – извести разлучницу. Пусть не любила она своего мужа, а делиться им ни с кем не желала.
И как-то раз улучила момент, да и поднесла разлучнице чарку с отравленным вином. Охнула девица да в травы высокие упала. Там и нашёл её ведун-травник, бросился обнимать-целовать, а она уже холодная. Вернулся травник домой, а там жена его встречает – мрачнее тучи мрачной и красивее цветка самого яркого. И пахнет в доме тем самым ядом, что на губах девицы остался.
- Ох, горе мне, - сказал травник. – Что ж ты наделала, глупая? Ведь убила ты душу долины, хозяйку здешних трав и цветов, и без песен её травы силу потеряют.
- Вот как? – засмеялась жена, словно безумная. – Ну и прекрасно! Тогда ты останешься без всего, что любишь.
- Душегубица ты, ведьма, - вскричал несчастный муж и поднёс к губам чашу, полную яда. – Оставайся же ты одна и живи, как хочешь. А я без моей любимой жить не стану.
- Ничего с тобой не сделается, - снова захохотала жена. – Раз ты говоришь, что травы утратили силы, то и эта отрава на тебя не подействует. Давай и я с тобой выпью.
И, выхватив у мужа чашу, тоже сделала глоток. Тут они оба и умерли.
Поднялся тут ветер злой, разрушил их скромное жилище, разметал по досточкам. Подхватил оба тела и швырнул оземь – туда, где девица, душа долины, уснула.
И на этом самом месте выросла трава-горчанка. Корень её – это муж, стебель сладкий – это его любимая, а стебель горький – жена его наречённая. Все они вместе одними соками напоены и все ядом пропитаны. Только тот яд, что сладок, действует медленнее. Да ещё кажется человеку, его отведавшему, что вот оно – счастье. Видит он видения самые лукавые да слышит песни самые прекрасные.
А счастье… не в сладком вкусе оно. Как и смерть – не в горечи. Но люди ищут лёгких путей и пробуют, пробуют ядовитую траву – кто быструю и мучительную смерть находит, а кто долгую, но радостную. Ведьмы же давным-давно забыли о том, как появилась эта трава-отрава. Но яд стараются, делают – отчего ж не делать, если покупатели есть?
Просыпается ведьма ночью в ознобе, вздрагивает, задев рукою стебли травы-горчанки, и долго молча смотрит в темноте на своё отражение в маленьком зеркале. Отравлен весь её дом, запахом травы пропитанный, отравлена вся жизнь её тем, что травой-горчанкой торговала втайне от добрых людей, отравлено всё кругом – а всё потому, что душа долины когда-то убита была.
Выходит ведьма в луга, идёт по пояс в густых травах, да на землю тёплую, живую ложится. Не будет ей больше надобности отраву готовить, не будет и камня от утрат на сердце, некогда насквозь пробитом.
- Сделай меня, матушка-долина, новой своей душою, не роди больше траву-горчанку, - просит она у земли. – Пусть всё будет по-прежнему. А я и песни знаю хорошие, добрые.
После заката ведьма гасит все огни. Даже угли в печи. Даже глаза закрывает. А кошку запирает в чулане. С наступлением темноты в доме становится темнее, чем в лесу. Окна ведьма закрывает плотными ставнями, да ещё и шторы опускает.
- Зажги, зажги свечечку, - слышит она тихий, тоненький голосок из темноты. – Умоляю, прошу тебя! Засвети огонёчек!
- Нельзя зажигать огонь, - говорит ведьма. – Иначе придут злые твари из леса и растерзают тебя. Не страшны им ни стены, ни двери, не останавливают их окна с крепкими ставнями – увидят они огонёк посреди леса и тут же придут по твою душу.
Тихий тоненький голосок скулит, плачет до утра, пока снаружи сквозь щёлку между ставными не начинают пробиваться пальцы лучей. Ведьма не высыпается и потому всегда хмурая и злая.
- Матушка, почему мы живём так далеко от деревни? – спрашивала когда-то давно одна девочка.
И матушка отвечала ей:
- Потому что мы – ведьмы. Люди не любят нас. Боятся.
- А мы? Мы боимся людей?
- Нет! Но мы, ведьмы, не всем людям желаем зла, а сила наша такова, что причинить беды может. Вдруг пострадают при этом невинные?
- А кого же мы боимся? – спрашивала маленькая девочка.
- Злых тварей из леса, - отвечала ведьма. – Если они заметят хотя бы крошечный лучик света – не миновать несчастья. Придут и загрызут. Но самое страшное – это то, что они забирают себе наши души.
- Зачем?
- Чтобы никогда не было больше ни капельки света. Ведь душа, даже самая тёмная, хотя бы чуть-чуть, но светится. А теперь спи, моя маленькая ведьма. Закрывай глазки. Ишь, светятся, точно звёздочки…
Да, глаза маленькой ведьмы и впрямь горели, как две свечечки, и её мать всегда боялась, что это к несчастью. Так и случилось – однажды сквозь крошечную щёлочку девочка решила посмотреть, не брезжит ли рассвет. И тогда пришли злые твари из леса, окружили дом и стали шатать его, толкать со всех сторон. Затрещали, заскрипели стены, и вот-вот домик должен был рухнуть. Тогда взрослая ведьма велела дочери закрыть глазки, а сама взяла фонарь, вышла наружу и зажгла свет. Долго бежала она, уводя тварей от дочери – быстрые были у неё ноги, неповоротливы были твари из леса. Неповоротливы, зато неутомимы, злы и прожорливы.
С тех пор прошло немало лет. Живёт в лесу одинокая старая ведьма с глазами-звёздами, живёт сама не зная, зачем. Впрочем, иногда приходит к ней лесной дух, а иногда приводят к ней люди коз, чтобы заплатить за ворожбу. И не так одинока кажется ей длинная, трудная жизнь.
А по ночам она закрывает глаза и слушает, слушает тоненький жалобный голосок:
- Зажги, зажги свечу! Засвети огонёк! Дай мне хоть лучик света, прошу тебя!
Плачет, жалобится тоненький тихий голосок.
Голос ведьмы, каким был он в далёком детстве. И некому унять его.
Каждую ночь она гасит свет и закрывает глаза. Она даже не знает, остались ли в лесу дикие злые твари. Но когда боишься каждую ночь, это уже не имеет значения.
Сразу за домом начинается густой и непролазный лес. И конечно, одной туда нельзя, но если хочется, то можно. Маленькая Мирта бежит по тропинке, иногда останавливаясь, чтобы отдышаться. Она оглядывается. Но бабушка не бежит за нею. Бабушка занята вязанием.
Бабушка вяжет странные вещи – вяжет тёмные тучи, вяжет густые дебри, вяжет обманчивые тропки. Она умеет вязать варежки, но они колючие. И ещё одежду, но она кусачая. А вот тучки у неё выходят ничего себе, мяконькие. Мирта одну себе забрала, хотела под кроватью спрятать, но тучка всё равно улетела.
А в лесу сейчас интересно. Солнце осеннее светит ласково, листья под ногами шуршат весело, а иногда мышь под ними пробегает, и можно увидеть её маленькие чёрные глазки. Мирта мышек не боится, может даже приманить любую и подержать на руке – тихонечко, чтобы не повредить её крошечные пальчики или хрупкое бархатистое на ощупь тельце. Мирта может приманить ящерку, крысу или барсука, белку, ястреба или лису. Только рогатый народец не слушается Мирту, а так, наверное, она бы и медведя позвала.
Но не надо ей медведя, хватит и мышки маленькой.
- Мышка-мышка, беги по тропинке, покажи, где самые хорошие опятки спрятались! – шепчет зверьку Мирта.
И мышка бежит! Бежит, не прячась, не петляя, но быстро устаёт – а опяток нигде и нет.
Мирта разочарованно сдувает со вспотевшего выпуклого лобика светлые лёгкие волосы. Вытягивает руку и зовёт к себе белку с кроны высокого дуба.
- Белка-белка, скачи между деревьев, покажи мне, где самые хорошие опятки спрятались! – говорит Мирта зверьку.
И белка скачет по земле и поваленным стволам, не убегает, не пугается – ведёт девочку к заветной полянке. А грибочков там видимо-невидимо. Запах стоит сытный, грибной, от большого пня разбегаются в разные стороны опятки, словно рыженькие веснушки. Но Мирта основательно проверяет их – правда ли хорошие? Если есть у грибочка воротничок под шляпкой, в корзинку его!
- А с чем на ведьму ходят? – спросил юноша у этого охотника.
- А с хитростью. Падки ведьмы на любовь человеческую, на слово доброе. Вот как приманишь, приручишь её, то можешь и в постель уложить – а они, ведьмы, в этом деле мастерицы. Сделаешь своё дело – и главное дело, не упусти её. Косы ей режь да глаза серебряным чем протыкай. В глазах и волосах у них вся сила.
- И вовсе не в волосах, - сказал первый охотник. – Враки! Силы у ведьм – в их амулетах да талисманах. Вот как голая она останется, без единой цацки – так её и жги. Огня они боятся – страсть.
- Теперь она мстить будет, - сказал второй охотник. – Ведьмы – они жуть мстючие. Моя вот на меня порчу навела. И свищ вот тут, в жубе, вот, шмотрите. А такая сильная ведьма, что крылья отрастила и со скалы спрыгнула – такая всех погубить может. Вот увидите, придёт и всех до одного убьёт.
- Это они могут, - подтвердил первый охотник. – Говорят, старая карга с окраины Листвичек раз уморила десятерых охотников в одиночку. В лесу водила по кругу, есть-пить не дозволяла, глаза им запорошила, рты и уши позашивала… как есть все померли.
- Ты же сказал, не бывает ведьм, - засмеялся отец юноши. – Ты вот что, Армар, не слушай баек. Если жертва от тебя ушла – надо догнать и добить. Только так и надо. Потому что мы – охотники за высшей дичью. А ведьму убить – ещё почётнее. Я видел, как ты её упустил. Придётся тебе её изловить, чтобы доказать, что ты – наш.
Вернулись охотники на людей в свой посёлок, окружённый частоколом с черепами, а ночью юный Армар потихоньку ушёл оттуда, забрав только свечи, спички да прядь волос ведьмы. Ни оружия, ни собаки не взял. Шёл он сначала знакомой тропой, а потом – незнакомой, шёл до перекрёстка пяти троп, откуда серый туман поднимался до самых звёзд, и посередине перекрёстка зажёг тринадцать свеч. И пришла ведьма Гиацинта, юная, красивая, тонкая, словно тростинка, и прямая, как стрела.
- Прости нас, - сказал Армар. – Прости меня. Вот твои волосы.
- Для чего мне отрезанные волосы? – спросила ведьма. – Оставь себе на память. Ничего дороже у тебя, видно, в жизни уже не будет.
- Уверена? – спросил юноша.
- Вы зачем на людей охотитесь? Другие вон косуль, кабанов, лосей бьют. А вы что же? Душегубы!
- Ведьмы, что ли, лучше? – внезапно рассердившись, спросил юноша. – Правда про вас говорят, что вы порчу наводите, мужиков присушиваете да охотников десятками убиваете?
- Убила я тебя? – заспорила ведьма. – Или друзей твоих? Небось бражки напились и храпят. А моя голова, кабы я улететь не успела, сейчас бы на колу висела, да?
- Полно тебе, - буркнул юноша. – Забирай свою прядь, не нужна мне она. И убирайся подальше. Мой отец велел найти тебя и убить.
- За чем же дело стало? – девушка развела руки в стороны. – Вот я, зовут меня Гиацинта, и мне девятнадцать, а тебя зовут – Армар, и тебе двадцать лет. Убивай. Отца ослушаться, слабым себя показать, из охотников изгнанным быть – это же кошмар. Убивай, чего ждёшь?
Но юноша протянул к ней руки.
- Давай лучше вместе уйдём, ведьма Гиацинта. Не хочу я чужие души губить ради веселья.
- А я не хочу с такими, как ты, знаться, - отрезала молодая ведьма Гиацинта.
Отвернулась она от него, и тут из леса шорох послышался. Только и успел Армар, что собою девушку заслонить. Выстрел в ночи грянул громкий, раскатистый, и в один момент все тринадцать свеч на перекрёстке моргнули и погасли.
Выбежал из кустов старый охотник, отец Армара, и принялся шарить впотьмах, не зная, что ему попадётся – тело ли мёртвой ведьмы или собственный сын.
- Ну чо, убил, чо ли? – раздался голос одного из охотников, что днём был с ним. – Попал?
- Огня! Дай огня! – крикнул отец. – Сдаётся мне, ведьма отвела мне глаза. Боюсь, в сына попал…
А в ответ ему – молчание.
- Огня! - снова крикнул старый охотник.
И вспыхнул тут огонь. Словно со всех сторон – и ниоткуда. И в свете его узнал отец Армара молодую ведьму, которую преследовал, а рядом с нею стоял его сын, такой же крылатый и такой же юный, как она.
- Летим, - сказала ведьма. – А вы, охотники на людей, так и знайте: каждый раз, как убьёте кого-нибудь на вашей проклятой охоте – умрёт один из вас. И никто не поручится, что следующим не будет кто-нибудь из ваших самых близких.
Тут у ног старика рухнуло тело его товарища.
А в ночное небо взвились два силуэта с крыльями.
До утра сидел старый охотник и смотрел вверх, а утром встал и пошёл домой.
Больше в тех краях на людей не охотились.
Часть 4. Трава-горчанка
Ведьма спелые травы рвёт – нынче вечер такой, когда траву-горчанку собирают. У травы-горчанки два стебля, один сладкий, второй и в самом деле горький. Говорят, что сладкий стебель надкусишь – отведаешь, каково счастье на вкус, горький – отравишься и умрёшь в мучениях.
Ведьмы из этой травы яд готовят. Берут оба стебля и сушат, а потом в труху мелкую толкут. И не разобрать уже, где сладко, а где горько. Заваривают зелье и держат на полке для особого случая. Говорят, сладкий корень делает смерть не такой страшной и мучительной. Так и зовут зелье из травы-горчанки – сладкий яд.
Ведьма собирает травы, и думает, что никто никогда не знает, который стебель горек, а какой сладок – но рассказывают о них всякое. А откуда про то, что стебли у травы-горчанки разные, ведьмы прознали? Этого не говорит никто.
Растут они, эти два стебля, из одного корня, и сам корень тоже никто никогда не пробовал. Хмурится ведьма, траву-горчанку собирая, не хочет готовить яд – редко кто использует его во благо, чаще – соперниц травят, богатых сородичей ради наследства убивают, неугодных подданных изводят или ещё какое-нибудь этакое применение яду находят. Сладкому! В этом видится ведьме гнусное лицемерие: дать человеку такой яд, чтобы умер, но как бы счастливым. Вон, лежит-улыбается, значит, хорошо ему там. Так, что ли? А ведь и так люди друг друга теряют, без отравы всякой. У каждого, почитай, на сердце своя потеря лежит грузом каменным.
Ведьма выкапывает траву-горчанку с корнем и несёт в дом, ведьма разделяет корень и оба стебля, ведьма долго глядит на пока ещё сочное и зелёное, не потемневшее растение, разделанное на три части.
Закрывает глаза усталые, кладёт на руки голову тяжёлую да засыпает – прямо сидя за столом. Вечер укрывает луга и леса тёмным покрывалом, на котором скоро выткет звёздный узор трудолюбивая ночь. Спит ведьма, а во сне видит, как однажды, давным-давно, жили-были на свете белом три человека. Мужчина да две женщины.
А точнее, было так. Жили да были муж и жена. Сосватали их совсем молодыми, и любви меж ними не было, одни только ссоры да раздоры, и в доме их постоянно пахло не вкусной едой, а травами целебными. Муж уходил в поля да луга, в леса да в горы – всё собирал там коренья, да листья, да цветки, чтобы людей исцелять, а жена его за это поедом ела. Мол, нечего добро на незнамо кого переводить, уж лучше б в аптеку продавал все эти свои травы вонючие. Уже и деваться от них некуда.
И вот как-то раз встретил муж в долине девицу. Ходила она среди трав, песнями своими поила, чтобы росли выше да гуще. И так эти песни полюбились ведуну-травнику, что стал он с тою девушкой встречаться. Полюбили они друг друга и были бы счастливы, если б не жена травника. Знала она, какие снадобья у мужа хранятся страшные да ядовитые – добавлял он их в некоторые лекарства, которые изготавливал. Говорил, что сила целебная есть и в ядах, только использовать их надо с умом. Но у жены его не было желания исцелять, а одна только жгучая страсть – извести разлучницу. Пусть не любила она своего мужа, а делиться им ни с кем не желала.
И как-то раз улучила момент, да и поднесла разлучнице чарку с отравленным вином. Охнула девица да в травы высокие упала. Там и нашёл её ведун-травник, бросился обнимать-целовать, а она уже холодная. Вернулся травник домой, а там жена его встречает – мрачнее тучи мрачной и красивее цветка самого яркого. И пахнет в доме тем самым ядом, что на губах девицы остался.
- Ох, горе мне, - сказал травник. – Что ж ты наделала, глупая? Ведь убила ты душу долины, хозяйку здешних трав и цветов, и без песен её травы силу потеряют.
- Вот как? – засмеялась жена, словно безумная. – Ну и прекрасно! Тогда ты останешься без всего, что любишь.
- Душегубица ты, ведьма, - вскричал несчастный муж и поднёс к губам чашу, полную яда. – Оставайся же ты одна и живи, как хочешь. А я без моей любимой жить не стану.
- Ничего с тобой не сделается, - снова захохотала жена. – Раз ты говоришь, что травы утратили силы, то и эта отрава на тебя не подействует. Давай и я с тобой выпью.
И, выхватив у мужа чашу, тоже сделала глоток. Тут они оба и умерли.
Поднялся тут ветер злой, разрушил их скромное жилище, разметал по досточкам. Подхватил оба тела и швырнул оземь – туда, где девица, душа долины, уснула.
И на этом самом месте выросла трава-горчанка. Корень её – это муж, стебель сладкий – это его любимая, а стебель горький – жена его наречённая. Все они вместе одними соками напоены и все ядом пропитаны. Только тот яд, что сладок, действует медленнее. Да ещё кажется человеку, его отведавшему, что вот оно – счастье. Видит он видения самые лукавые да слышит песни самые прекрасные.
А счастье… не в сладком вкусе оно. Как и смерть – не в горечи. Но люди ищут лёгких путей и пробуют, пробуют ядовитую траву – кто быструю и мучительную смерть находит, а кто долгую, но радостную. Ведьмы же давным-давно забыли о том, как появилась эта трава-отрава. Но яд стараются, делают – отчего ж не делать, если покупатели есть?
Просыпается ведьма ночью в ознобе, вздрагивает, задев рукою стебли травы-горчанки, и долго молча смотрит в темноте на своё отражение в маленьком зеркале. Отравлен весь её дом, запахом травы пропитанный, отравлена вся жизнь её тем, что травой-горчанкой торговала втайне от добрых людей, отравлено всё кругом – а всё потому, что душа долины когда-то убита была.
Выходит ведьма в луга, идёт по пояс в густых травах, да на землю тёплую, живую ложится. Не будет ей больше надобности отраву готовить, не будет и камня от утрат на сердце, некогда насквозь пробитом.
- Сделай меня, матушка-долина, новой своей душою, не роди больше траву-горчанку, - просит она у земли. – Пусть всё будет по-прежнему. А я и песни знаю хорошие, добрые.
Часть 5. Злые твари из леса
После заката ведьма гасит все огни. Даже угли в печи. Даже глаза закрывает. А кошку запирает в чулане. С наступлением темноты в доме становится темнее, чем в лесу. Окна ведьма закрывает плотными ставнями, да ещё и шторы опускает.
- Зажги, зажги свечечку, - слышит она тихий, тоненький голосок из темноты. – Умоляю, прошу тебя! Засвети огонёчек!
- Нельзя зажигать огонь, - говорит ведьма. – Иначе придут злые твари из леса и растерзают тебя. Не страшны им ни стены, ни двери, не останавливают их окна с крепкими ставнями – увидят они огонёк посреди леса и тут же придут по твою душу.
Тихий тоненький голосок скулит, плачет до утра, пока снаружи сквозь щёлку между ставными не начинают пробиваться пальцы лучей. Ведьма не высыпается и потому всегда хмурая и злая.
- Матушка, почему мы живём так далеко от деревни? – спрашивала когда-то давно одна девочка.
И матушка отвечала ей:
- Потому что мы – ведьмы. Люди не любят нас. Боятся.
- А мы? Мы боимся людей?
- Нет! Но мы, ведьмы, не всем людям желаем зла, а сила наша такова, что причинить беды может. Вдруг пострадают при этом невинные?
- А кого же мы боимся? – спрашивала маленькая девочка.
- Злых тварей из леса, - отвечала ведьма. – Если они заметят хотя бы крошечный лучик света – не миновать несчастья. Придут и загрызут. Но самое страшное – это то, что они забирают себе наши души.
- Зачем?
- Чтобы никогда не было больше ни капельки света. Ведь душа, даже самая тёмная, хотя бы чуть-чуть, но светится. А теперь спи, моя маленькая ведьма. Закрывай глазки. Ишь, светятся, точно звёздочки…
Да, глаза маленькой ведьмы и впрямь горели, как две свечечки, и её мать всегда боялась, что это к несчастью. Так и случилось – однажды сквозь крошечную щёлочку девочка решила посмотреть, не брезжит ли рассвет. И тогда пришли злые твари из леса, окружили дом и стали шатать его, толкать со всех сторон. Затрещали, заскрипели стены, и вот-вот домик должен был рухнуть. Тогда взрослая ведьма велела дочери закрыть глазки, а сама взяла фонарь, вышла наружу и зажгла свет. Долго бежала она, уводя тварей от дочери – быстрые были у неё ноги, неповоротливы были твари из леса. Неповоротливы, зато неутомимы, злы и прожорливы.
С тех пор прошло немало лет. Живёт в лесу одинокая старая ведьма с глазами-звёздами, живёт сама не зная, зачем. Впрочем, иногда приходит к ней лесной дух, а иногда приводят к ней люди коз, чтобы заплатить за ворожбу. И не так одинока кажется ей длинная, трудная жизнь.
А по ночам она закрывает глаза и слушает, слушает тоненький жалобный голосок:
- Зажги, зажги свечу! Засвети огонёк! Дай мне хоть лучик света, прошу тебя!
Плачет, жалобится тоненький тихий голосок.
Голос ведьмы, каким был он в далёком детстве. И некому унять его.
Каждую ночь она гасит свет и закрывает глаза. Она даже не знает, остались ли в лесу дикие злые твари. Но когда боишься каждую ночь, это уже не имеет значения.
Часть 6. Внучка старой ведьмы
Сразу за домом начинается густой и непролазный лес. И конечно, одной туда нельзя, но если хочется, то можно. Маленькая Мирта бежит по тропинке, иногда останавливаясь, чтобы отдышаться. Она оглядывается. Но бабушка не бежит за нею. Бабушка занята вязанием.
Бабушка вяжет странные вещи – вяжет тёмные тучи, вяжет густые дебри, вяжет обманчивые тропки. Она умеет вязать варежки, но они колючие. И ещё одежду, но она кусачая. А вот тучки у неё выходят ничего себе, мяконькие. Мирта одну себе забрала, хотела под кроватью спрятать, но тучка всё равно улетела.
А в лесу сейчас интересно. Солнце осеннее светит ласково, листья под ногами шуршат весело, а иногда мышь под ними пробегает, и можно увидеть её маленькие чёрные глазки. Мирта мышек не боится, может даже приманить любую и подержать на руке – тихонечко, чтобы не повредить её крошечные пальчики или хрупкое бархатистое на ощупь тельце. Мирта может приманить ящерку, крысу или барсука, белку, ястреба или лису. Только рогатый народец не слушается Мирту, а так, наверное, она бы и медведя позвала.
Но не надо ей медведя, хватит и мышки маленькой.
- Мышка-мышка, беги по тропинке, покажи, где самые хорошие опятки спрятались! – шепчет зверьку Мирта.
И мышка бежит! Бежит, не прячась, не петляя, но быстро устаёт – а опяток нигде и нет.
Мирта разочарованно сдувает со вспотевшего выпуклого лобика светлые лёгкие волосы. Вытягивает руку и зовёт к себе белку с кроны высокого дуба.
- Белка-белка, скачи между деревьев, покажи мне, где самые хорошие опятки спрятались! – говорит Мирта зверьку.
И белка скачет по земле и поваленным стволам, не убегает, не пугается – ведёт девочку к заветной полянке. А грибочков там видимо-невидимо. Запах стоит сытный, грибной, от большого пня разбегаются в разные стороны опятки, словно рыженькие веснушки. Но Мирта основательно проверяет их – правда ли хорошие? Если есть у грибочка воротничок под шляпкой, в корзинку его!
