– Кусок? – возмутился Фейр. – Мы честно зарабатываем свой хлеб, и расы алькоров мы не позорим! И драться со своими мы не хотим, но, увы, приходится, только не за кусок, а за честное имя.
– А это идея, – усмехнулся Дарт, выудив из всех доводов Фейра два ключевых словечка: «кусок» и «драться». – Тогда присоединяйтесь к нам. Мы нападаем на деревни – вы их защищаете, а добычу делим пополам! Тогда нам не придется враждовать друг с другом.
– Мы не станем уподобляться вам. Вы – выродки и позор нашего рода, – прорычал Фейр.
…И полуволки бросились друг на друга.
Дарт повалил Фейра в траву и, склонившись над ним, приставил кинжал к его горлу.
– Брат, – иронично заметил Фейр, разглядывая Дарта, – а ты заметно постарел. И в волосах седина, и сила уже не та, да и чутье тебя подводит. Никак та страшная болезнь, что заставляет электов стариться, коснулась и тебя. Ты болен, брат!
– Никакой болезни у меня нет! Со мной все в порядке! – оскалился Дарт. – С чего ты взял?
– А с того, собрат, что сзади стоит Моран, а ты и духа ее не чуешь!
Дарт только и успел широко раскрыть глаза от удивления, когда получил в затылок рукояткой меча полуволчицы. На помощь вожаку метнулся косматый низкорослый полуволк.
– Моран! Сзади! – крикнул Фейр и, спихнув с себя обмякшее тело Дарта, прыжком вскочил на ноги и ринулся на подмогу подруге. Но Моран, не разворачиваясь, резко пригнулась, и нападавший кубарем перелетел через нее. Он перекатился на живот, но приподняться не смог, поскольку Моран, вдавив колено ему в хребет и ухватив его за грязные патлы, рывком выгнула его голову назад. Она узнала тезку своего брата – Грейна.
– Вот ты и попался мне в руки, ублюдок! Наконец-то, я разберусь с тобой! После каждой твоей подлой вылазки, сельчане идут ко мне с жалобами. Они думают, что это мой брат отбивает от табунов их скотину и обворовывает дома, лазая по ночам в их окна.
– А где он, твой брат? Отправил тебя вздуть меня? А сам-то что?! Кишка тонка? Трусливо прячется за твою спину? Тоже мне, морализаторы! – Чем ты лучше нас, выскочка, победительница трухлявых электов?! – не унимался ехидный тезка Грейна, даже не помышляя о том, чтобы покаяться.
– А это не твое дело! – рявкнула Моран, и, позволив ему встать, саданула его кулаком в зубы и тут же, не давая опомниться, ударила его ногой в пах.
Далеко до самого Мэллора доносились звуки потасовки что-то не поделивших между собой волчкоров. За километр слышны были рык, вой и лязг. Деревня, как вымерла. Опустели дворы и улицы. Не квохчут куры, разгребая у заборов пыль. Не блеют козы у околиц, пощипывая траву. Только собаки рвутся с цепей, надрываясь от лая. И электы затихли в жилищах, со страхом выжидая разбойного нападения полуволчьих стай, обитающих в местных лесах.
6
После падения Гринтайла все спасшиеся от тьмы алькоры рассеялись по миру в поисках прибежища. А Моран и Грейн, каждый день подолгу ожидавшие на дороге своих родителей, не стали далеко уходить, а остались в ближайшем от Дрэймора поселении электов под названием Мэллор. Местные жители приняли их неохотно, настороженно. И хотя с тех пор прошло много лет, в отношении к полуволкам так и не появилось доверия. Из тех волчкоров, что осели в этих краях, большинство ушли в леса. Грейн тоже ушел бы, да не мог ослушаться старшую сестру, которая даже на чужбине во что бы то ни стало стремилась покорить это общество, доказать всем, что полуволки достойны иной участи, что они мудры и благородны.
И Грейну приходилось вместе с сестрой защищать мирных жителей Мэллора от своих же собратьев, хотя в детстве он мечтал объединиться со своим племенем. Он в красках живо представлял себе, как мощными скачками мчится стая сквозь лесные дебри, увлекаемая вожаком на поиски приключений, и невероятные мистерии дремучих чащ зовут их, суля бесконечное наслаждение свободой. Но знал он и другое: иногда в часы унынья то один, то другой из стаи завывал на полную луну, в плаче изливая тоску и одиночество, что томит их сердца все годы изгнания…
…Багрово-коричневое небо, с оранжевыми просветами от сквозных лучей солнца, нависло над черным городом. Мрачно вонзались в небо острые шпили зданий. Ни единого порыва свежего ветерка. Раскаленный воздух душной пеленой окутал мертвые улицы города.
Грейн даже во сне знал, что это – Дрэймор, хотя он никогда там не был, и видел только ту страшную терновую стену, навеки разлучившую полуволчонка с отцом и матерью.
Где-то вдали послышался неясный шум. Вместе с ним на горизонте показалась зловещая темная волна. Она приближается, как вихрь, сметая, разрушая и поглощая собой все, что встречается на пути. Бормотание нарастает, превращаясь в грозный рокот. Теперь даже издали видно, что это – кипящая огненная лава. Вздымаясь, как цунами, она с дикой скоростью несется к Грейну, и, кажется, вот-вот обрушится на него и выжжет глаза… Но он поднимает руку, сжимая магический артефакт – сияющий глаз-бериалл, оправленный в витиеватое женское украшение… Словно прозрачная стена загородила его от пожирающей стихии! Чудовищное цунами остановилось у невидимой границы, с неистовством выбрасывая языки пламени и обволакивая все клубами черного дыма. И тут из кипучей лавы стало вылезать множество шевелящихся, как змеи, рук, и множество закопченных когтистых лап, которые потянулись к парню, угрожая затащить его в это адское месиво…
Грейн мычал, подергиваясь, и, резко метнувшись в сторону, проснулся и в ужасе открыл глаза… Рука его по-прежнему что-то сжимала и с такой силой, что ногти впились в кожу. Он поднес к лицу сжатый кулак и разжал пальцы – ладонь его была пуста…
Столько лет прошло с тех пор, как они покинули Гринтайл. Шесть лет тогда ему было. Он уже забыл об этих событиях. И, наверное, не вспоминал бы, если б не эти сны, что тревожили его ночами – такие яркие и такие навязчивые, что невозможно было отмахнуться от них и не придать им значения. Этот ночной бред был так тесно связан с его прошлым и так неотвязно бередил его бодрствующее сознание, что Грейн решил: эти сны – вещие, это знак свыше, указывающий ему путь.
От таких сновидений юноша просыпался в холодном поту. Но были и другие сны, в которых не адская обитель, Дрэймор, а солнечный Гринтайл являлся ему, как самое прекрасное место на планете.
Грейн стоял на холме и любовался развернувшейся перед ним панорамой города, утонувшего в пышной зелени садов. Как любил он Врану, город своего детства, с его прямыми и вьющимися улочками, старинной архитектурой, украшенной круглыми луковичками глав и острыми шпилями многочисленных башен… Он видел, как черная кошка разгуливает по черепичной крыше здания, залитой слепящими потоками света, и сам хотел быть той кошкой…
В такие минуты Грейну нестерпимо хотелось попасть туда, услышать, как молодой и звонкий голос матери зовет его с увитого плющом балкона к обеденному столу. А ему, шестилетнему пострелу, разгоряченно гоняющему мяч во дворе с мальчишками, так не хочется отрываться от игры... Вечно занятый государственной службой отец мало занимался детьми, но когда у Нафара случались каникулы, он отправлялся с семьей на свою родину, в Гаварну, и тогда Грейн и Моран наряду со взрослыми участвовали в охоте, учились определять по нюху звериный след, гнать и травить дичь, а иногда часами, не выдавая себя шорохом, высиживать в засаде.
Быть может, отец и мать сейчас там, в Гаварне, и они их ждут с сестрой...
Вереницы снов складывались в его голове в единую картину, и ему казалось, что все это был зов… зов судьбы, зов отца, который веками ждет его…
…На обветшалом троне со странными паучьими лапками восседал величественный старец. Трон и старик были так густо оплетены паутиной, что толстые паучьи ножки казались естественным продолжением этой древней регалии. Седые волосы и редкая борода электа были столь длинны, что свешивались до самых ног. И куда-то в космические дали был устремлен его неподвижный взор. И был этот взор до того тяжелым и гнетущим, что Грейн физически ощущал, как холод многовековой печали пронизывает его насквозь. Эта печаль тревожила душу и долго не отпускала Грейна. И, как в бездну, затягивал молодого алькора взляд, в котором застыли Скорбь и Вечность – Вечная Скорбь. Старец словно сросся с троном, на котором сидел, и окаменел вместе с ним на многие века, но странно в этом изваянии словно застыло ожидание, что кто-то придет и разрушит его тяжкие оковы…
Этот сон часто снился Грейну. Кто он этот старец, взошедший на престол, юный волчкор не знал, но смутные догадки терзали его сердце.
И опять эта тронная зала, бередящая смутные воспоминания детства... Высокие сводчатые потолки и словно парящие в воздухе хрустальные люстры, мерцающие сотнями огоньками свеч. В конце залы – трон миэриты, знакомый с детства: с рельефным узором подлокотники и гнутые ножки престола в оправе из белого золота. Над высокой спинкой, обтянутой синим бархатом, взметаются два серебристых крыла… Но почему на нем не эфирно струящаяся миэрита, а этот старец – воплощение скорби и вечности?
Снилось Грейну, что он не один стоит у подножия того странного трона, а их четверо – четверо друзей, прошедших долгий и опасный путь….
– На этой земле могла быть жизнь, но здесь все мертво, – горестно говорит полуволк окаменевшему от времени старцу.
– Мы еще не мертвые. Пока мы верим, мы держимся, – надтреснуто и хрипло отвечает ему древний элект. – Этот храм – все, что осталось от Гринтайла, это единственное, что не изменилось с тех пор.
Пока старец говорил, Грейн внимательно вглядывался в его землистого цвета лицо, испещренное множеством глубоких морщин, и мучительно вспоминал, почему оно так знакомо ему.
– Папа? Папа, почему ты оставил нас? – со слезами вдруг произнес Грейн, задавая вопрос, который мучил его почти всю сознательную жизнь .– Мы думали, ты погиб, а ты здесь.
– Для Гринтайла наступили тяжелые времена. Я выполнял свое предназначение. Каждый должен выполнить свое предназначение, – негнущимся, рассыпающимся голосом повторил Нафар. – Этот храм – остывшее сердце Гринтайла, и только камень бериалл способен вдохнуть в него жизнь. Тот же камень снимет заклятие и с твоего отца, сын мой, – проговорил элект, и тут же перед глазами Грейна из лучистого потока воздуха выплыл образ-фантом дамской диадемы, в центре которого небесной лазурью сиял магический бериалл…
Грейн нервно, не в силах унять возбуждение расхаживал по комнате их с Моран дома. Как же так? Нафар жив? Тогда почему же Грейн до сих пор не вернулся в Дрэймор и не спас своего отца? Скорее всего, таэр Гринтайла в плену у Повелительницы Тьмы, той, что захватила их страну.
«Я должен пойти туда прямо сейчас! Столько времени потеряно! Чего же мы с сестрой так долго ждали? Почему так медлили?!»
Молодой алькор и сам не мог сказать, что это было: сон или галлюцинация… но все это было ошеломительно реально...
Прежде он никогда не рассказывал Моран о своих видениях. Брат и сестра жили отрешенно друг от друга и делиться своими душевными переживаниями было у них не принято. Агрессия сестры с детства ранила Грейна, он боялся остаться непонятым и постепенно замкнулся от нее. А суровая, жесткая Моран никогда ни перед кем не открывала души. Не считала нужным.
Он впервые рассказал сестре о своих снах. Не выдержал.
Сбылось то, чего так давно со страхом ожидала Моран. Она всегда боялась, что когда Грейн подрастет, он непременно захочет вернуться в Дрэймор, чтобы найти своих исчезнувших родителей. Но Моран не могла этого допустить! Потому что это глупая, бессмысленная затея! Она и так потеряла двух своих близких, решивших, что они достаточно сильны, чтобы противостоять Тьме! Теперь ее доверчивый, легко внушаемый брат решил в одиночку отправиться в это ужасное, гиблое место!
– Хватит! – закричала она. – Он уже давно не твой отец! Не называй его так! Он по собственной воле остался там, хотя мог уйти со всеми. И я теперь не хочу наивно спрашивать у него: как он мог?! Я уже не раз в мыслях задавала ему этот вопрос.
– Что? О чем ты? – пораженно спрашивал Грейн. – Я ничего не понимаю. Ты никогда мне об этом не говорила. Но я хочу знать о своем отце все.
– Думаешь, ты один такой герой? Думаешь, я в своих снах не возвращалась обратно в Дрэймор за ним? Но он не пошел вместе с нами! Он остался на стороне темных сил и не нуждается в нашей помощи! Понял?!
Горькая усмешка тронула губы Грейна. Впервые он не верил сестре.
– Почему ты так решила? Может, он пострадал в столкновении с темными силами? Не зря же он снится мне окаменевшим. И то, что он просит меня снять с него заклятие? Нет, он жив! Он жив, понимаешь? И он ждет меня!
– Да, что ты говоришь? Он мертв давно! – продолжала запальчиво утверждать Моран, и в ее голосе не было ни нотки сожаления. – А то, что ты видел во сне – это просто бред! Ночные кошмары! Такое случается, поверь!
Грейн молчал, и по его замкнутому виду Моран поняла, что ее покладистый младший брат давно уже вырос и принял собственное решение, от которого он не отступится.
– Так ты говоришь, что таэр Нафар в павшем Гринтайле сел на трон вместо исчезнувшей Ниэлис? – вдруг заинтересовалась она. – Как ты думаешь, зачем он это сделал? Почему он не ушел со всеми? Может быть, он захотел служить Госпоже Тьмы, захватившей Гринтайл? – продолжала она упорно гнуть свою линию. – Послушай, ты даже не знаешь, что собой представляет эта жрица Мрака! Разве ты не помнишь, как толпы алькоров бежали из города? Никто не пытался сражаться. А ты решил, что ты сможешь?
– Смогу! Не зря же мне снятся эти сны! Это знак!
– Хорошо, – вдруг спокойно согласилась Моран. – В таком случае ты должен тщательно подготовиться.
– Шутишь? – не поверил Грейн.
– Нет. Я знаю, на этот раз ты все сделаешь по-своему. И, если это случится, я должна быть уверена, что ты, по крайней мере, не побежишь туда с бухты барахты! Горячность слепит, а в серьезных предприятиях нужен холодный расчет. Благодаря Фейру и нашим лесным братьям, которые учили нас самообороне, ты неплохо тренирован, но у тебя нет достойного оружия, – добавила она, радуясь про себя хорошей идее. – Самое лучшее оружие, противостоящее магии, куют гномы. Только стоит оно недешево. Так что для начала советую отправиться в Гномель, к тому же это недалеко, много времени не займет.
– Хорошо! – обрадовался Грейн. – Тогда я не буду терять времени даром! Дорог каждый день, я ухожу прямо сейчас! – И Грейн, вытряхнув свои нехитрые сбережения из копилки, выбежал из дома.
У Моран, словно камень с души упал. Она знала, что денег на готовое оружие у него не хватит, придется ему самому стать кузнецом, а учиться этому долго, минимум года два.
– Возможно, за это время пылу у него поубавится, и он уже не будет так опрометчиво рваться в бой, – думала про себя Моран.
– А это идея, – усмехнулся Дарт, выудив из всех доводов Фейра два ключевых словечка: «кусок» и «драться». – Тогда присоединяйтесь к нам. Мы нападаем на деревни – вы их защищаете, а добычу делим пополам! Тогда нам не придется враждовать друг с другом.
– Мы не станем уподобляться вам. Вы – выродки и позор нашего рода, – прорычал Фейр.
…И полуволки бросились друг на друга.
Дарт повалил Фейра в траву и, склонившись над ним, приставил кинжал к его горлу.
– Брат, – иронично заметил Фейр, разглядывая Дарта, – а ты заметно постарел. И в волосах седина, и сила уже не та, да и чутье тебя подводит. Никак та страшная болезнь, что заставляет электов стариться, коснулась и тебя. Ты болен, брат!
– Никакой болезни у меня нет! Со мной все в порядке! – оскалился Дарт. – С чего ты взял?
– А с того, собрат, что сзади стоит Моран, а ты и духа ее не чуешь!
Дарт только и успел широко раскрыть глаза от удивления, когда получил в затылок рукояткой меча полуволчицы. На помощь вожаку метнулся косматый низкорослый полуволк.
– Моран! Сзади! – крикнул Фейр и, спихнув с себя обмякшее тело Дарта, прыжком вскочил на ноги и ринулся на подмогу подруге. Но Моран, не разворачиваясь, резко пригнулась, и нападавший кубарем перелетел через нее. Он перекатился на живот, но приподняться не смог, поскольку Моран, вдавив колено ему в хребет и ухватив его за грязные патлы, рывком выгнула его голову назад. Она узнала тезку своего брата – Грейна.
– Вот ты и попался мне в руки, ублюдок! Наконец-то, я разберусь с тобой! После каждой твоей подлой вылазки, сельчане идут ко мне с жалобами. Они думают, что это мой брат отбивает от табунов их скотину и обворовывает дома, лазая по ночам в их окна.
– А где он, твой брат? Отправил тебя вздуть меня? А сам-то что?! Кишка тонка? Трусливо прячется за твою спину? Тоже мне, морализаторы! – Чем ты лучше нас, выскочка, победительница трухлявых электов?! – не унимался ехидный тезка Грейна, даже не помышляя о том, чтобы покаяться.
– А это не твое дело! – рявкнула Моран, и, позволив ему встать, саданула его кулаком в зубы и тут же, не давая опомниться, ударила его ногой в пах.
Далеко до самого Мэллора доносились звуки потасовки что-то не поделивших между собой волчкоров. За километр слышны были рык, вой и лязг. Деревня, как вымерла. Опустели дворы и улицы. Не квохчут куры, разгребая у заборов пыль. Не блеют козы у околиц, пощипывая траву. Только собаки рвутся с цепей, надрываясь от лая. И электы затихли в жилищах, со страхом выжидая разбойного нападения полуволчьих стай, обитающих в местных лесах.
6
После падения Гринтайла все спасшиеся от тьмы алькоры рассеялись по миру в поисках прибежища. А Моран и Грейн, каждый день подолгу ожидавшие на дороге своих родителей, не стали далеко уходить, а остались в ближайшем от Дрэймора поселении электов под названием Мэллор. Местные жители приняли их неохотно, настороженно. И хотя с тех пор прошло много лет, в отношении к полуволкам так и не появилось доверия. Из тех волчкоров, что осели в этих краях, большинство ушли в леса. Грейн тоже ушел бы, да не мог ослушаться старшую сестру, которая даже на чужбине во что бы то ни стало стремилась покорить это общество, доказать всем, что полуволки достойны иной участи, что они мудры и благородны.
И Грейну приходилось вместе с сестрой защищать мирных жителей Мэллора от своих же собратьев, хотя в детстве он мечтал объединиться со своим племенем. Он в красках живо представлял себе, как мощными скачками мчится стая сквозь лесные дебри, увлекаемая вожаком на поиски приключений, и невероятные мистерии дремучих чащ зовут их, суля бесконечное наслаждение свободой. Но знал он и другое: иногда в часы унынья то один, то другой из стаи завывал на полную луну, в плаче изливая тоску и одиночество, что томит их сердца все годы изгнания…
…Багрово-коричневое небо, с оранжевыми просветами от сквозных лучей солнца, нависло над черным городом. Мрачно вонзались в небо острые шпили зданий. Ни единого порыва свежего ветерка. Раскаленный воздух душной пеленой окутал мертвые улицы города.
Грейн даже во сне знал, что это – Дрэймор, хотя он никогда там не был, и видел только ту страшную терновую стену, навеки разлучившую полуволчонка с отцом и матерью.
Где-то вдали послышался неясный шум. Вместе с ним на горизонте показалась зловещая темная волна. Она приближается, как вихрь, сметая, разрушая и поглощая собой все, что встречается на пути. Бормотание нарастает, превращаясь в грозный рокот. Теперь даже издали видно, что это – кипящая огненная лава. Вздымаясь, как цунами, она с дикой скоростью несется к Грейну, и, кажется, вот-вот обрушится на него и выжжет глаза… Но он поднимает руку, сжимая магический артефакт – сияющий глаз-бериалл, оправленный в витиеватое женское украшение… Словно прозрачная стена загородила его от пожирающей стихии! Чудовищное цунами остановилось у невидимой границы, с неистовством выбрасывая языки пламени и обволакивая все клубами черного дыма. И тут из кипучей лавы стало вылезать множество шевелящихся, как змеи, рук, и множество закопченных когтистых лап, которые потянулись к парню, угрожая затащить его в это адское месиво…
Грейн мычал, подергиваясь, и, резко метнувшись в сторону, проснулся и в ужасе открыл глаза… Рука его по-прежнему что-то сжимала и с такой силой, что ногти впились в кожу. Он поднес к лицу сжатый кулак и разжал пальцы – ладонь его была пуста…
Столько лет прошло с тех пор, как они покинули Гринтайл. Шесть лет тогда ему было. Он уже забыл об этих событиях. И, наверное, не вспоминал бы, если б не эти сны, что тревожили его ночами – такие яркие и такие навязчивые, что невозможно было отмахнуться от них и не придать им значения. Этот ночной бред был так тесно связан с его прошлым и так неотвязно бередил его бодрствующее сознание, что Грейн решил: эти сны – вещие, это знак свыше, указывающий ему путь.
От таких сновидений юноша просыпался в холодном поту. Но были и другие сны, в которых не адская обитель, Дрэймор, а солнечный Гринтайл являлся ему, как самое прекрасное место на планете.
Грейн стоял на холме и любовался развернувшейся перед ним панорамой города, утонувшего в пышной зелени садов. Как любил он Врану, город своего детства, с его прямыми и вьющимися улочками, старинной архитектурой, украшенной круглыми луковичками глав и острыми шпилями многочисленных башен… Он видел, как черная кошка разгуливает по черепичной крыше здания, залитой слепящими потоками света, и сам хотел быть той кошкой…
В такие минуты Грейну нестерпимо хотелось попасть туда, услышать, как молодой и звонкий голос матери зовет его с увитого плющом балкона к обеденному столу. А ему, шестилетнему пострелу, разгоряченно гоняющему мяч во дворе с мальчишками, так не хочется отрываться от игры... Вечно занятый государственной службой отец мало занимался детьми, но когда у Нафара случались каникулы, он отправлялся с семьей на свою родину, в Гаварну, и тогда Грейн и Моран наряду со взрослыми участвовали в охоте, учились определять по нюху звериный след, гнать и травить дичь, а иногда часами, не выдавая себя шорохом, высиживать в засаде.
Быть может, отец и мать сейчас там, в Гаварне, и они их ждут с сестрой...
Вереницы снов складывались в его голове в единую картину, и ему казалось, что все это был зов… зов судьбы, зов отца, который веками ждет его…
…На обветшалом троне со странными паучьими лапками восседал величественный старец. Трон и старик были так густо оплетены паутиной, что толстые паучьи ножки казались естественным продолжением этой древней регалии. Седые волосы и редкая борода электа были столь длинны, что свешивались до самых ног. И куда-то в космические дали был устремлен его неподвижный взор. И был этот взор до того тяжелым и гнетущим, что Грейн физически ощущал, как холод многовековой печали пронизывает его насквозь. Эта печаль тревожила душу и долго не отпускала Грейна. И, как в бездну, затягивал молодого алькора взляд, в котором застыли Скорбь и Вечность – Вечная Скорбь. Старец словно сросся с троном, на котором сидел, и окаменел вместе с ним на многие века, но странно в этом изваянии словно застыло ожидание, что кто-то придет и разрушит его тяжкие оковы…
Этот сон часто снился Грейну. Кто он этот старец, взошедший на престол, юный волчкор не знал, но смутные догадки терзали его сердце.
И опять эта тронная зала, бередящая смутные воспоминания детства... Высокие сводчатые потолки и словно парящие в воздухе хрустальные люстры, мерцающие сотнями огоньками свеч. В конце залы – трон миэриты, знакомый с детства: с рельефным узором подлокотники и гнутые ножки престола в оправе из белого золота. Над высокой спинкой, обтянутой синим бархатом, взметаются два серебристых крыла… Но почему на нем не эфирно струящаяся миэрита, а этот старец – воплощение скорби и вечности?
Снилось Грейну, что он не один стоит у подножия того странного трона, а их четверо – четверо друзей, прошедших долгий и опасный путь….
– На этой земле могла быть жизнь, но здесь все мертво, – горестно говорит полуволк окаменевшему от времени старцу.
– Мы еще не мертвые. Пока мы верим, мы держимся, – надтреснуто и хрипло отвечает ему древний элект. – Этот храм – все, что осталось от Гринтайла, это единственное, что не изменилось с тех пор.
Пока старец говорил, Грейн внимательно вглядывался в его землистого цвета лицо, испещренное множеством глубоких морщин, и мучительно вспоминал, почему оно так знакомо ему.
– Папа? Папа, почему ты оставил нас? – со слезами вдруг произнес Грейн, задавая вопрос, который мучил его почти всю сознательную жизнь .– Мы думали, ты погиб, а ты здесь.
– Для Гринтайла наступили тяжелые времена. Я выполнял свое предназначение. Каждый должен выполнить свое предназначение, – негнущимся, рассыпающимся голосом повторил Нафар. – Этот храм – остывшее сердце Гринтайла, и только камень бериалл способен вдохнуть в него жизнь. Тот же камень снимет заклятие и с твоего отца, сын мой, – проговорил элект, и тут же перед глазами Грейна из лучистого потока воздуха выплыл образ-фантом дамской диадемы, в центре которого небесной лазурью сиял магический бериалл…
Грейн нервно, не в силах унять возбуждение расхаживал по комнате их с Моран дома. Как же так? Нафар жив? Тогда почему же Грейн до сих пор не вернулся в Дрэймор и не спас своего отца? Скорее всего, таэр Гринтайла в плену у Повелительницы Тьмы, той, что захватила их страну.
«Я должен пойти туда прямо сейчас! Столько времени потеряно! Чего же мы с сестрой так долго ждали? Почему так медлили?!»
Молодой алькор и сам не мог сказать, что это было: сон или галлюцинация… но все это было ошеломительно реально...
Прежде он никогда не рассказывал Моран о своих видениях. Брат и сестра жили отрешенно друг от друга и делиться своими душевными переживаниями было у них не принято. Агрессия сестры с детства ранила Грейна, он боялся остаться непонятым и постепенно замкнулся от нее. А суровая, жесткая Моран никогда ни перед кем не открывала души. Не считала нужным.
Он впервые рассказал сестре о своих снах. Не выдержал.
Сбылось то, чего так давно со страхом ожидала Моран. Она всегда боялась, что когда Грейн подрастет, он непременно захочет вернуться в Дрэймор, чтобы найти своих исчезнувших родителей. Но Моран не могла этого допустить! Потому что это глупая, бессмысленная затея! Она и так потеряла двух своих близких, решивших, что они достаточно сильны, чтобы противостоять Тьме! Теперь ее доверчивый, легко внушаемый брат решил в одиночку отправиться в это ужасное, гиблое место!
– Хватит! – закричала она. – Он уже давно не твой отец! Не называй его так! Он по собственной воле остался там, хотя мог уйти со всеми. И я теперь не хочу наивно спрашивать у него: как он мог?! Я уже не раз в мыслях задавала ему этот вопрос.
– Что? О чем ты? – пораженно спрашивал Грейн. – Я ничего не понимаю. Ты никогда мне об этом не говорила. Но я хочу знать о своем отце все.
– Думаешь, ты один такой герой? Думаешь, я в своих снах не возвращалась обратно в Дрэймор за ним? Но он не пошел вместе с нами! Он остался на стороне темных сил и не нуждается в нашей помощи! Понял?!
Горькая усмешка тронула губы Грейна. Впервые он не верил сестре.
– Почему ты так решила? Может, он пострадал в столкновении с темными силами? Не зря же он снится мне окаменевшим. И то, что он просит меня снять с него заклятие? Нет, он жив! Он жив, понимаешь? И он ждет меня!
– Да, что ты говоришь? Он мертв давно! – продолжала запальчиво утверждать Моран, и в ее голосе не было ни нотки сожаления. – А то, что ты видел во сне – это просто бред! Ночные кошмары! Такое случается, поверь!
Грейн молчал, и по его замкнутому виду Моран поняла, что ее покладистый младший брат давно уже вырос и принял собственное решение, от которого он не отступится.
– Так ты говоришь, что таэр Нафар в павшем Гринтайле сел на трон вместо исчезнувшей Ниэлис? – вдруг заинтересовалась она. – Как ты думаешь, зачем он это сделал? Почему он не ушел со всеми? Может быть, он захотел служить Госпоже Тьмы, захватившей Гринтайл? – продолжала она упорно гнуть свою линию. – Послушай, ты даже не знаешь, что собой представляет эта жрица Мрака! Разве ты не помнишь, как толпы алькоров бежали из города? Никто не пытался сражаться. А ты решил, что ты сможешь?
– Смогу! Не зря же мне снятся эти сны! Это знак!
– Хорошо, – вдруг спокойно согласилась Моран. – В таком случае ты должен тщательно подготовиться.
– Шутишь? – не поверил Грейн.
– Нет. Я знаю, на этот раз ты все сделаешь по-своему. И, если это случится, я должна быть уверена, что ты, по крайней мере, не побежишь туда с бухты барахты! Горячность слепит, а в серьезных предприятиях нужен холодный расчет. Благодаря Фейру и нашим лесным братьям, которые учили нас самообороне, ты неплохо тренирован, но у тебя нет достойного оружия, – добавила она, радуясь про себя хорошей идее. – Самое лучшее оружие, противостоящее магии, куют гномы. Только стоит оно недешево. Так что для начала советую отправиться в Гномель, к тому же это недалеко, много времени не займет.
– Хорошо! – обрадовался Грейн. – Тогда я не буду терять времени даром! Дорог каждый день, я ухожу прямо сейчас! – И Грейн, вытряхнув свои нехитрые сбережения из копилки, выбежал из дома.
У Моран, словно камень с души упал. Она знала, что денег на готовое оружие у него не хватит, придется ему самому стать кузнецом, а учиться этому долго, минимум года два.
– Возможно, за это время пылу у него поубавится, и он уже не будет так опрометчиво рваться в бой, – думала про себя Моран.
