Жестокий и грубый, каким часто показывает себя на людях. Или заботливый, спокойный, справедливый, каким чаще его наблюдала я. Он был симпатичен мне, как мужчина и просто как личность, и это давило на меня.
В тот момент, когда стала примерять установленные и известные мне качества местного Шона на виртуальные чаши виртуальных же весов, желая уложит в голове, как же я все же отношусь к Артешу, я почувствовала нестерпимое жжение в области лопаток. Будто огненная река решила прорваться из недр моего позвоночника, где до сих пор мерно протекла лишь вверх и вниз, и залить обжигающими водами меня всю.
Ухватившись пальцами за спинку кровати, я выгнулась и пыталась продышать эту боль. Но та накатила сильнее и секунду спустя затопила меня с головой. Ощущение свободного падения выбило душу из тела, и мягкость ворса коврового напольного покрытия было последним, что я почувствовала, перед тем, как окунуться в ледяную мглу.
Сознание возвращалась в тело неохотно, словно это тело и не то вовсе, чужое. Оно растекалось по имеющейся площади, в каждую клеточку, по струнам нервов и сухожилий, тяжело, со скрипом, вызывая дрожь, сродни ознобу. Кожа спины нестерпимо горела и чесалась. По ощущениям я не один час пролежала под палящими лучами Солнца, отчего превратилась в красного изжаренного рака, с которого – еще живого, несмотря ни на что – уже снимают его многострадальный потрескавшийся панцирь. Жесть.
Со стоном перевернулась на бок, помутневшим взглядом обозревая окружающие предметы. Ничего не изменилось. И абсолютно не понятно, сколько времени прошло с тех пор, как я потеряла сознание.
Секунд через тридцать боль притупилась, нивелировалась, позволив мне подняться. Но слабость пока не позволяла щедро использовать скопившуюся во мне за период вынужденного бессознательного отдыха энергию, и я присела на край кровати.
Когда пару минут спустя в дверь постучали, я была в норме, если можно так охарактеризовать мое состояние. Вошедший после полученного разрешения в комнату Артеш выглядел неважно, будто ему поручили сообщить кому-то малоприятную новость, и он думал, как к ней подступиться.
- Добрый вечер, Маша, - так, теперь стало ясно, сколько я провалялась на полу в позиции трупа, - как дела?
Артеш заложил в голос максимум оптимизма и жизнерадостности, пытаясь скрыть истинные мысли и чувства, но интуиция подсказывала, обманывает. Он чем-то встревожен, и сильно.
- Добрый, - поздоровалась в ответ и я, - что-то случилось?
- С чего такое предположение?
- Артеш, я вижу, что-то произошло. Это связано со мной, или с сестрой?
- Нет, - быстро произнес мужчина, - не с вами. В ходе разбирательств по возникшей проблеме всплыли некие обстоятельства, вот из-за них и беспокоюсь. К тому же, я пришел сказать, что скоро снова уйду, на весь вечер и, вероятно, ночь.
- Я пойду с тобой, - выпалила я, поскольку оставаться с мамой Артеша на столь длительный срок в замкнутом пространстве желания не было. Нет, свое представление о ней я не поменяла, я в некоторой степени восхищена ею, но сопротивляться ее таранному обаянию пока не в силах. Боюсь, к концу срока отсутствия Артеша данная опытная во всех отношениях женщина – жена бывшего Шона – выпытает из меня все, что было и точно, по ее мнению, будет, а после я дам согласие на такие вещи, о которых и не слышала никогда. Ну а к утру, полагаю, Артешу свою Шаями и выбирать не придется, его просто поставят перед фактом.
- Куда пойдешь?
- Туда, куда собрался идти ты, полагаю, решать рабочие проблемы.
- Но ты даже не знаешь, какие проблемы, и куда я их намерен пойти решать. Тем более - как. Да я и сам не в полной мере знаю это! - воскликнул Артеш, рассматривая меня с высоты собственного роста. Я к данному моменту вполне уверенно занимала вертикальное положение, не качалась и не подавала признаков слабости и недавнего обморока. По какой-то внутренней нераспознанной причине рассказывать о произошедшем мне не хотелось.
- Неважно, - твердо настаивала я на своем, - обещаю не мешать, не вмешиваться, повиноваться любому твоему требованию.
- Но это, в конце концов, глупо!
А вот это аргумент. Следовало это признать. Глупости мне были не свойственны, да и за свою жизнь я, в отличие от Ангела, принимала исключительно взвешенные решения, продуманные, вымеренные, четко вписанные в рамки моих принципов и стремлений… Да, к черту все!
- Я иду с тобой! - глупости иногда творить не только можно, но и нужно, - В дороге познакомимся получше, пообщаемся, а общее дело поможет нам сделать вывод, достойны ли мы друг друга, испытываем ли какие-либо взаимно эмоции. Глядишь, к его завершению ты и определишься…
Сощурив глаза, словно сквозь образованную узкую щелочку ему видно нечто большее, Артеш томительно долго и странно взирал на меня. Чувствуя, что мои аргументы против его слабоваты, а глупости творить уже можно начинать, я воинственно сложила на груди руки и, зеркально сощурившись, вперилась взглядом в мужчину. Подействовало…
- Хорошо, - шипя, выдал Артеш, - не думаю, что наш путь будет пронизан смертельными опасностями, Шарэттэ заверила, что их не будет, но, если что, при первом требовании прячешься и не вылезаешь из укрытия, чтобы не случилось. Понятно?!
- Конечно! Я же не глупая девица!
Артеш многозначительно хмыкнул. Ну и ладно. Главное, я не останусь в доме наедине с Рашей, а отправлюсь на «дело», пусть и слегка сомнительное и даже рискованное.
Однако о том, как я оказалась не права, преждевременно возрадовавшись приближающемуся вечернему променаду, выяснилось буквально через полчаса.
Во время ужина родители Артеша внимательно выслушали его пояснения о том, что ему очень необходимо сейчас уйти на поиски загадочного чужестранца, который терроризирует поселение, дабы договориться с ним и выяснить, что тот хочет, и пойдет он не один, а со мной. И если отец задумчиво кивнул, явно просчитывая в голове допустимые варианты будущего общения с пришельцем, то мама категорически воспротивилась нашим планам. Ночью идти опасно. Со мной ночью идти – не только опасно, но и не дальновидно, дескать, девушку беречь надо. И вновь хищный взгляд на меня – на лицо, живот и обратно. Да, что она там ищет-то!
Артеш отбивался, как мог. Сначала – спокойно, обстоятельно, не повышая голоса. Потом, не выдержав, начал подрыкивать. Ну а когда и это не приблизило к желанному результату, резко поднялся и, сообщив грозно, что все решено и неоспоримо, схватил меня за руку, выдернув с насиженного места, да так, что ложка выпала из моих пальцев и со звоном укатилась куда-то под стол, а после ретировался из гостиной. На этом своеобразном буксире, меня и довели до нужной двери, настоятельно посоветовав побыстрее собираться, поскольку нам пора выходить.
Пора, значит пора. Было бы сказано.
Через пятнадцать минут я, одетая в утепленные светлые брючки, кофту с высоким горлом и длинными рукавами, в меховую безрукавку, застегнутую на любимые здесь стильные застежки-ремни, а также в удобных ботиночках на устойчивой платформе со шнуровкой и опушкой из меха, стояла на веранде и нервно теребила замочек небольшой сумочки.
Влажный лесной воздух стал еще более холодным. Липкими поцелуями он оседал на щеках и склеивал ресницы. Не морозно, но не уютно.
Темный лес наполнился звуками, присущими ночной природе. Что-то где-то ухало, скрипело, шелестело, а иногда казалось, кто-то даже стонет. Я понимала, это, скорее всего, лишь уставший за день ветер устраивается на заслуженной отдых в ветвях и листве деревьев, да и помнила я слова Артеша об отсутствии хищников на местной земле, но внутренняя дрожь некоего подсознательного страха никак не проходила. И что за блажь – идти неизвестно куда, ночью, через лес? Зачем?
- Идем? - выдохнул за спиной Артеш, вырвавшийся из прогретого дома вместе с облаком теплого воздуха.
- Идем, - No pasaran, как говорится, No pasaran1.
1 ?No pasaran! в переводе с испанского языка означает «Они не пройдут!» Изначально он употреблялся, как лозунг твердого намерения отстаивать свою политическую позицию и свои интересы (http://www.studyspanish.ru).
Артеш
Ночные леса этой части Шансу необыкновенны в своей красоте и загадочности.
Днем, при тусклом освещении Шэттом, что с ленцой пронизывал лучами плотную завесу хмуро-пунцовых туч, лес казался темным, плотным, насыщенным. Жирные влажные листья, образовывающие кроны деревьев, вальяжно реяли при слабых дуновениях ветра. Общее настроение монументальности, силы, даже некой тяжести несли «войны», собранные в древесную армию, противостоящую не менее могучим каменным великанам, расположившимся невдалеке.
В ночи лес был иным. Нередко к вечеру тучи рассеивались вовсе или превращались в тонкую рваную паутину. Краски дня с наступлением сумерек размывались, смазывались границы и очертания всего живого, составляющего единый природный организм. С приходом на небосвод ярких и неординарных спутников Шарэттэ, окружающее пространство окрашивалось заново.
Желтый сочный свет наибольшего из спутников подсвечивал зелень, заставляя светиться ту как бы изнутри, делала ее прозрачней, хрупче, невесомей. Он живыми змейками падал на огрубевшую кору стволов, истоптанные тропинки, приземистые каменные шары, что шпионами когда-то проникли на вражескую территорию, да так и остались тут, обрастая мхом и мелкими холодоустойчивыми цветочками.
Красный свет младшего из спутников каплями и кляксами вымарывал те участки, что были доступны ему. Верхушки деревьев, открытые опушки, заросшие густой теплой травой, и без того сверх меры алые крыши домов, хаотично выстроенных в поселении.
Я без ума от такого ночного леса, и совершенно его не боялся. Тишина. Покой. Возможность отключиться от суеты и забот.
- Странно, вроде ночь на улице, а все видно, - задумчиво протянула Ромашка.
С тех пор как мы вышли, она была исключительно молчалива. Я и подзабыл про нее, углубившись в собственные ощущения.
- Да, сегодня ясно, повезло.
И вновь молчание. Будто результат произведенного выстрела не достиг намеченной цели, и его автор оценивает, а стоит ли повторять выстрел снова.
И все же…
- А почему ты решил стать Шоном? Или должность наследственная? - вдруг спросила Маша и именно в тот момент, когда я уже предположил, что она не пожелает заговорить со мной вновь.
- Шон? Нет, должность не наследственная. Избираемая. Но мой отец долго возглавлял наш мир, большинство относилось к нему, да и относится в настоящее время, с уважением, а достойных более не имелось, вариантов у народа не много. Меня избрали, как самого перспективного, хоть и достаточно молодого. Я самостоятельно выдвинул свою кандидатуру на выборах, к тому же у меня были высокие оценки по окончании обучения, я помогал отцу в его работе, получил определенный опыт. А почему захотел? - вздохнул. Если честно, мне было трудно это объяснить. Не потому, что я не знал ответа на заданный вопрос. Знал, и очень хорошо. Но отчего-то вот здесь и сейчас мои предпосылки и стремления показались глупыми и детскими. Власть. Статус. Практически неограниченные права. Этим я переболел давно. - Собственно, я просто и не представлял, кем еще могу стать. С детства я помню отца лишь Шоном. С юношеским энтузиазмом я воспринимал его положение. Кроме того, после того, как я вернулся из красной пустыни без своей Шаями – первой – и отец объявил об уходе, я поспешил занять тело и голову знакомой работой, отрешиться от прошлого.
- Не жалеешь?
- Нет, - не раздумывая, признался я. Действительно, не жалел. Никогда. Пусть все в результате получилось не совсем так, как когда-то верилось и мечталось, вернее совсем не так, но не жалел и не пожалею. В этом я уверен как ни в чем другом. - А ты, чем ты занималась у себя на Земле?
- Работала, - легко ответила Ромашка, мягко ступая по пружинистому насту очередной тропинки. Мы проходили мимо одного из домов поселения, и территория тут была более ухоженной и благоустроенной. Имелось также пара окультуренных грядок с какими-то растениями. - Юристом.
- Кем?
- Специалистом по праву. Участвовала в рассмотрении различных споров между жителями моего города – имущественных, семейных, земельных, бывало, рассматривали дела по преступлениям.
- Серьезно! - уважительно отметил я и нисколько не лукавил и излишне не восхвалял. На Шарэттэ вопросами права занимались в основном мужчины. И не потому, что женщинам это было запрещено делать. Они сами не хотели этого, выбирая иные, если можно так выразиться, женственные профессии.
- Спасибо, - улыбнулась Маша.
Исподтишка взглянул на нее. Красивая. Прошло время, и я с точностью могу констатировать, они с сестрой не похожи. Не на столько, как мне привиделось в начале. Ангел красива, бесспорно, но ее красота порывистая, дерзкая, горячая, иногда – обжигающая. У Ромашки красота спокойная, чистая, ясная. Словно воды Хрустального озера, к которым, несмотря на кажущуюся тишь и прозрачность, тянет сильнее, чем к бурным потокам горных рек. В них хочется окунуться, пропустить тонкий шелк воды сквозь пальцы, понимая, что удовольствие получишь не менее яркое но, однозначно, более длительное.
Терпкий аромат младшей из сестер привлекал меня и возбуждал, очень, и это не оспоримо, а сладкий и чувственный оттенок эмоций старшей – манил к себе мою суть, душу. Тьма за спиной затрепетала, словно соглашалась с моими мыслями.
И все же, что важнее и правильнее для меня будущего – дерзость, терпкость, огонь, который, не сомневаюсь, никогда не погаснет, или чистота, спокойствие, а еще ум и душевная сила, крепким коконом окутывавшие Машу и всех, кто находился рядом с ней.
- А почему последние три дома выглядят безжизненно? - спросила Ромашка, выдергивая меня из цепких лап воинствующих разума и сердца, раздирающих меня изнутри и тянущих одеяло раздора друг на друга. Остановился и огляделся.
- Мы подошли к краю поселения. Местные жители вынужденно переселились ближе к центру, где проживает наместник. В целях защиты, поскольку опасаются неизвестного чужеземца, - пояснил девушке.
- Понятно, - поежившись, сказала Маша. Она была одета более чем тепло, но при этом весь ее вид свидетельствовал о том, что она замерзла. Обхватив ладонями предплечья, она растирала их и осматривалась по сторонам, периодически замирая и всматриваясь в затемненные пятна в лесу, куда свечение небесных спутников не попадало.
- Полагаю, там нам будет ждать удобно. Посмотрим, вернется ли сюда пришелец, - я аккуратно приобнял рукой за спину девушку и потянул ее к крыльцу ближайшего дома.
Широкое крыльцо плавно переходило в открытую веранду, где помимо модных на Шансу цветов (специально выведенных для севера) в вазонах стоял узкий стол и пара неказистых потертых стульев. Но за неимением лучшего, мы воспользовались тем, что имелось в наличии, поскольку ожидание могло затянуться.
- А как он выглядит? Чужеземец? - минут через десять уточнила у меня Ромашка.
- Не знаю. Тот, кто его заметил предыдущим вечером, сообщил просто о силуэте. И глазах. Желтых.
В тот момент, когда стала примерять установленные и известные мне качества местного Шона на виртуальные чаши виртуальных же весов, желая уложит в голове, как же я все же отношусь к Артешу, я почувствовала нестерпимое жжение в области лопаток. Будто огненная река решила прорваться из недр моего позвоночника, где до сих пор мерно протекла лишь вверх и вниз, и залить обжигающими водами меня всю.
Ухватившись пальцами за спинку кровати, я выгнулась и пыталась продышать эту боль. Но та накатила сильнее и секунду спустя затопила меня с головой. Ощущение свободного падения выбило душу из тела, и мягкость ворса коврового напольного покрытия было последним, что я почувствовала, перед тем, как окунуться в ледяную мглу.
***
Сознание возвращалась в тело неохотно, словно это тело и не то вовсе, чужое. Оно растекалось по имеющейся площади, в каждую клеточку, по струнам нервов и сухожилий, тяжело, со скрипом, вызывая дрожь, сродни ознобу. Кожа спины нестерпимо горела и чесалась. По ощущениям я не один час пролежала под палящими лучами Солнца, отчего превратилась в красного изжаренного рака, с которого – еще живого, несмотря ни на что – уже снимают его многострадальный потрескавшийся панцирь. Жесть.
Со стоном перевернулась на бок, помутневшим взглядом обозревая окружающие предметы. Ничего не изменилось. И абсолютно не понятно, сколько времени прошло с тех пор, как я потеряла сознание.
Секунд через тридцать боль притупилась, нивелировалась, позволив мне подняться. Но слабость пока не позволяла щедро использовать скопившуюся во мне за период вынужденного бессознательного отдыха энергию, и я присела на край кровати.
Когда пару минут спустя в дверь постучали, я была в норме, если можно так охарактеризовать мое состояние. Вошедший после полученного разрешения в комнату Артеш выглядел неважно, будто ему поручили сообщить кому-то малоприятную новость, и он думал, как к ней подступиться.
- Добрый вечер, Маша, - так, теперь стало ясно, сколько я провалялась на полу в позиции трупа, - как дела?
Артеш заложил в голос максимум оптимизма и жизнерадостности, пытаясь скрыть истинные мысли и чувства, но интуиция подсказывала, обманывает. Он чем-то встревожен, и сильно.
- Добрый, - поздоровалась в ответ и я, - что-то случилось?
- С чего такое предположение?
- Артеш, я вижу, что-то произошло. Это связано со мной, или с сестрой?
- Нет, - быстро произнес мужчина, - не с вами. В ходе разбирательств по возникшей проблеме всплыли некие обстоятельства, вот из-за них и беспокоюсь. К тому же, я пришел сказать, что скоро снова уйду, на весь вечер и, вероятно, ночь.
- Я пойду с тобой, - выпалила я, поскольку оставаться с мамой Артеша на столь длительный срок в замкнутом пространстве желания не было. Нет, свое представление о ней я не поменяла, я в некоторой степени восхищена ею, но сопротивляться ее таранному обаянию пока не в силах. Боюсь, к концу срока отсутствия Артеша данная опытная во всех отношениях женщина – жена бывшего Шона – выпытает из меня все, что было и точно, по ее мнению, будет, а после я дам согласие на такие вещи, о которых и не слышала никогда. Ну а к утру, полагаю, Артешу свою Шаями и выбирать не придется, его просто поставят перед фактом.
- Куда пойдешь?
- Туда, куда собрался идти ты, полагаю, решать рабочие проблемы.
- Но ты даже не знаешь, какие проблемы, и куда я их намерен пойти решать. Тем более - как. Да я и сам не в полной мере знаю это! - воскликнул Артеш, рассматривая меня с высоты собственного роста. Я к данному моменту вполне уверенно занимала вертикальное положение, не качалась и не подавала признаков слабости и недавнего обморока. По какой-то внутренней нераспознанной причине рассказывать о произошедшем мне не хотелось.
- Неважно, - твердо настаивала я на своем, - обещаю не мешать, не вмешиваться, повиноваться любому твоему требованию.
- Но это, в конце концов, глупо!
А вот это аргумент. Следовало это признать. Глупости мне были не свойственны, да и за свою жизнь я, в отличие от Ангела, принимала исключительно взвешенные решения, продуманные, вымеренные, четко вписанные в рамки моих принципов и стремлений… Да, к черту все!
- Я иду с тобой! - глупости иногда творить не только можно, но и нужно, - В дороге познакомимся получше, пообщаемся, а общее дело поможет нам сделать вывод, достойны ли мы друг друга, испытываем ли какие-либо взаимно эмоции. Глядишь, к его завершению ты и определишься…
Сощурив глаза, словно сквозь образованную узкую щелочку ему видно нечто большее, Артеш томительно долго и странно взирал на меня. Чувствуя, что мои аргументы против его слабоваты, а глупости творить уже можно начинать, я воинственно сложила на груди руки и, зеркально сощурившись, вперилась взглядом в мужчину. Подействовало…
- Хорошо, - шипя, выдал Артеш, - не думаю, что наш путь будет пронизан смертельными опасностями, Шарэттэ заверила, что их не будет, но, если что, при первом требовании прячешься и не вылезаешь из укрытия, чтобы не случилось. Понятно?!
- Конечно! Я же не глупая девица!
Артеш многозначительно хмыкнул. Ну и ладно. Главное, я не останусь в доме наедине с Рашей, а отправлюсь на «дело», пусть и слегка сомнительное и даже рискованное.
Однако о том, как я оказалась не права, преждевременно возрадовавшись приближающемуся вечернему променаду, выяснилось буквально через полчаса.
Во время ужина родители Артеша внимательно выслушали его пояснения о том, что ему очень необходимо сейчас уйти на поиски загадочного чужестранца, который терроризирует поселение, дабы договориться с ним и выяснить, что тот хочет, и пойдет он не один, а со мной. И если отец задумчиво кивнул, явно просчитывая в голове допустимые варианты будущего общения с пришельцем, то мама категорически воспротивилась нашим планам. Ночью идти опасно. Со мной ночью идти – не только опасно, но и не дальновидно, дескать, девушку беречь надо. И вновь хищный взгляд на меня – на лицо, живот и обратно. Да, что она там ищет-то!
Артеш отбивался, как мог. Сначала – спокойно, обстоятельно, не повышая голоса. Потом, не выдержав, начал подрыкивать. Ну а когда и это не приблизило к желанному результату, резко поднялся и, сообщив грозно, что все решено и неоспоримо, схватил меня за руку, выдернув с насиженного места, да так, что ложка выпала из моих пальцев и со звоном укатилась куда-то под стол, а после ретировался из гостиной. На этом своеобразном буксире, меня и довели до нужной двери, настоятельно посоветовав побыстрее собираться, поскольку нам пора выходить.
Пора, значит пора. Было бы сказано.
Через пятнадцать минут я, одетая в утепленные светлые брючки, кофту с высоким горлом и длинными рукавами, в меховую безрукавку, застегнутую на любимые здесь стильные застежки-ремни, а также в удобных ботиночках на устойчивой платформе со шнуровкой и опушкой из меха, стояла на веранде и нервно теребила замочек небольшой сумочки.
Влажный лесной воздух стал еще более холодным. Липкими поцелуями он оседал на щеках и склеивал ресницы. Не морозно, но не уютно.
Темный лес наполнился звуками, присущими ночной природе. Что-то где-то ухало, скрипело, шелестело, а иногда казалось, кто-то даже стонет. Я понимала, это, скорее всего, лишь уставший за день ветер устраивается на заслуженной отдых в ветвях и листве деревьев, да и помнила я слова Артеша об отсутствии хищников на местной земле, но внутренняя дрожь некоего подсознательного страха никак не проходила. И что за блажь – идти неизвестно куда, ночью, через лес? Зачем?
- Идем? - выдохнул за спиной Артеш, вырвавшийся из прогретого дома вместе с облаком теплого воздуха.
- Идем, - No pasaran, как говорится, No pasaran1.
1 ?No pasaran! в переводе с испанского языка означает «Они не пройдут!» Изначально он употреблялся, как лозунг твердого намерения отстаивать свою политическую позицию и свои интересы (http://www.studyspanish.ru).
Глава семнадцатая
Артеш
Ночные леса этой части Шансу необыкновенны в своей красоте и загадочности.
Днем, при тусклом освещении Шэттом, что с ленцой пронизывал лучами плотную завесу хмуро-пунцовых туч, лес казался темным, плотным, насыщенным. Жирные влажные листья, образовывающие кроны деревьев, вальяжно реяли при слабых дуновениях ветра. Общее настроение монументальности, силы, даже некой тяжести несли «войны», собранные в древесную армию, противостоящую не менее могучим каменным великанам, расположившимся невдалеке.
В ночи лес был иным. Нередко к вечеру тучи рассеивались вовсе или превращались в тонкую рваную паутину. Краски дня с наступлением сумерек размывались, смазывались границы и очертания всего живого, составляющего единый природный организм. С приходом на небосвод ярких и неординарных спутников Шарэттэ, окружающее пространство окрашивалось заново.
Желтый сочный свет наибольшего из спутников подсвечивал зелень, заставляя светиться ту как бы изнутри, делала ее прозрачней, хрупче, невесомей. Он живыми змейками падал на огрубевшую кору стволов, истоптанные тропинки, приземистые каменные шары, что шпионами когда-то проникли на вражескую территорию, да так и остались тут, обрастая мхом и мелкими холодоустойчивыми цветочками.
Красный свет младшего из спутников каплями и кляксами вымарывал те участки, что были доступны ему. Верхушки деревьев, открытые опушки, заросшие густой теплой травой, и без того сверх меры алые крыши домов, хаотично выстроенных в поселении.
Я без ума от такого ночного леса, и совершенно его не боялся. Тишина. Покой. Возможность отключиться от суеты и забот.
- Странно, вроде ночь на улице, а все видно, - задумчиво протянула Ромашка.
С тех пор как мы вышли, она была исключительно молчалива. Я и подзабыл про нее, углубившись в собственные ощущения.
- Да, сегодня ясно, повезло.
И вновь молчание. Будто результат произведенного выстрела не достиг намеченной цели, и его автор оценивает, а стоит ли повторять выстрел снова.
И все же…
- А почему ты решил стать Шоном? Или должность наследственная? - вдруг спросила Маша и именно в тот момент, когда я уже предположил, что она не пожелает заговорить со мной вновь.
- Шон? Нет, должность не наследственная. Избираемая. Но мой отец долго возглавлял наш мир, большинство относилось к нему, да и относится в настоящее время, с уважением, а достойных более не имелось, вариантов у народа не много. Меня избрали, как самого перспективного, хоть и достаточно молодого. Я самостоятельно выдвинул свою кандидатуру на выборах, к тому же у меня были высокие оценки по окончании обучения, я помогал отцу в его работе, получил определенный опыт. А почему захотел? - вздохнул. Если честно, мне было трудно это объяснить. Не потому, что я не знал ответа на заданный вопрос. Знал, и очень хорошо. Но отчего-то вот здесь и сейчас мои предпосылки и стремления показались глупыми и детскими. Власть. Статус. Практически неограниченные права. Этим я переболел давно. - Собственно, я просто и не представлял, кем еще могу стать. С детства я помню отца лишь Шоном. С юношеским энтузиазмом я воспринимал его положение. Кроме того, после того, как я вернулся из красной пустыни без своей Шаями – первой – и отец объявил об уходе, я поспешил занять тело и голову знакомой работой, отрешиться от прошлого.
- Не жалеешь?
- Нет, - не раздумывая, признался я. Действительно, не жалел. Никогда. Пусть все в результате получилось не совсем так, как когда-то верилось и мечталось, вернее совсем не так, но не жалел и не пожалею. В этом я уверен как ни в чем другом. - А ты, чем ты занималась у себя на Земле?
- Работала, - легко ответила Ромашка, мягко ступая по пружинистому насту очередной тропинки. Мы проходили мимо одного из домов поселения, и территория тут была более ухоженной и благоустроенной. Имелось также пара окультуренных грядок с какими-то растениями. - Юристом.
- Кем?
- Специалистом по праву. Участвовала в рассмотрении различных споров между жителями моего города – имущественных, семейных, земельных, бывало, рассматривали дела по преступлениям.
- Серьезно! - уважительно отметил я и нисколько не лукавил и излишне не восхвалял. На Шарэттэ вопросами права занимались в основном мужчины. И не потому, что женщинам это было запрещено делать. Они сами не хотели этого, выбирая иные, если можно так выразиться, женственные профессии.
- Спасибо, - улыбнулась Маша.
Исподтишка взглянул на нее. Красивая. Прошло время, и я с точностью могу констатировать, они с сестрой не похожи. Не на столько, как мне привиделось в начале. Ангел красива, бесспорно, но ее красота порывистая, дерзкая, горячая, иногда – обжигающая. У Ромашки красота спокойная, чистая, ясная. Словно воды Хрустального озера, к которым, несмотря на кажущуюся тишь и прозрачность, тянет сильнее, чем к бурным потокам горных рек. В них хочется окунуться, пропустить тонкий шелк воды сквозь пальцы, понимая, что удовольствие получишь не менее яркое но, однозначно, более длительное.
Терпкий аромат младшей из сестер привлекал меня и возбуждал, очень, и это не оспоримо, а сладкий и чувственный оттенок эмоций старшей – манил к себе мою суть, душу. Тьма за спиной затрепетала, словно соглашалась с моими мыслями.
И все же, что важнее и правильнее для меня будущего – дерзость, терпкость, огонь, который, не сомневаюсь, никогда не погаснет, или чистота, спокойствие, а еще ум и душевная сила, крепким коконом окутывавшие Машу и всех, кто находился рядом с ней.
- А почему последние три дома выглядят безжизненно? - спросила Ромашка, выдергивая меня из цепких лап воинствующих разума и сердца, раздирающих меня изнутри и тянущих одеяло раздора друг на друга. Остановился и огляделся.
- Мы подошли к краю поселения. Местные жители вынужденно переселились ближе к центру, где проживает наместник. В целях защиты, поскольку опасаются неизвестного чужеземца, - пояснил девушке.
- Понятно, - поежившись, сказала Маша. Она была одета более чем тепло, но при этом весь ее вид свидетельствовал о том, что она замерзла. Обхватив ладонями предплечья, она растирала их и осматривалась по сторонам, периодически замирая и всматриваясь в затемненные пятна в лесу, куда свечение небесных спутников не попадало.
- Полагаю, там нам будет ждать удобно. Посмотрим, вернется ли сюда пришелец, - я аккуратно приобнял рукой за спину девушку и потянул ее к крыльцу ближайшего дома.
Широкое крыльцо плавно переходило в открытую веранду, где помимо модных на Шансу цветов (специально выведенных для севера) в вазонах стоял узкий стол и пара неказистых потертых стульев. Но за неимением лучшего, мы воспользовались тем, что имелось в наличии, поскольку ожидание могло затянуться.
- А как он выглядит? Чужеземец? - минут через десять уточнила у меня Ромашка.
- Не знаю. Тот, кто его заметил предыдущим вечером, сообщил просто о силуэте. И глазах. Желтых.
