– Нам нужно уже возвращаться. Лекция начнется через пятнадцать минут, – отмахиваюсь от гнетущих мыслей и вскакиваю с лавочки, обтрушивая своё пальто и сумочку.
– Прислушайся к моим словам. Не доверяй ему, – Тимофей берет меня за руку, заглядывая в глаза. – Он, конечно, хороший союзник, но как враг – намного сильнее и злопамятнее.
– Хорошо, я тебя услышала, – поспешно соглашаюсь я, не собираясь больше развивать эту неприятную тему. Она оказалась волнительной для меня, подвергая сомнению мои решения.
Мы возвращаемся к универу через заснеженный парк и обходим общежитие. Старшекурсники часто здесь гуляют, так как зачастую имеют окна или всего лишь несколько пар в день.
Тимофей заботливо поддает локоть, когда я скольжу в своих сапожках на каблуке. И вроде бы ничего не должно было привлечь внимания, но слух ловит собственное имя от впереди идущих девушек.
– Вы вообще видели, как эта Авдеева наряжается? Смотришь и тошно, что возле нас такая вульгарщина ходит и срамит приличных девушек.
– Ага, волосы теперь, как у клоунессы. Подумать только, на что она рассчитывает?
– А разе непонятно? То и дело пялится на Кирилла.
– Да он же её опустил при всех на вечеринке у Макарова! Прогнал, как надоедливую шавку. Возомнила из себя невесть что, а теперь ходит и облизывается…
Они мерзко хохочут.
– Было забавно, когда она устроила идиотскую перепалку с Максименко в столовой. Подумать только – унижается и из кожи вон лезет, чтобы привлечь его внимание… Знаешь, что мне Кирюша сказал? Она замутила с Ковалёвым, а на вечеринке спокойно трахалась с ним в спальне Макарова. Он теперь брезгует даже смотреть в её сторону.
Кирюша… Меня выворачивает наизнанку, а лицо бросает в жар от ярости.
– Серьезно? Не думала, что эта святоша может оказаться такой шлюхой!
Рука Тимофея соскальзывает, когда я резко срываюсь и через несколько шагов одергиваю девушку, идущую по центру. Безошибочно вычисляю именно её, внешность который вгрызлась, кажется, мне подкорку. Длинные волосы взметнулись по оси, а огромные лисьи глаза всего на секунду округлились от неожиданности. Её подружки отскочили, визгливо вскрикнув.
– Повтори, что ты только что сказала! – рявкаю ей в лицо. Как бы мне не хотелось, но эта сука не теряется и высокомерно вздергивает подбородок, оценивающе меня осмотрев, как недостойное её внимание существо.
– Я говорю о том, Авдеева, что ты кайфуешь от своего нового статуса, – она высокомерно дернула губы в злорадной ухмылке, искажая красивое лицо. – Ты – шлюха. Причем, время не теряешь и ложишься под каждого, – она переводит взгляд за мою спину. Безошибочно догадываюсь, что смотрит на Тимофея, обливая меня грязью.
Сука! Какая же она сука!
– Трое – всего за неделю! Неудивительно, что Кир тобой брезгует, – выступает одна из её подружек, а кареглазая шатенка вырывается из моей хватки, презрительно поправляя свою бежевую шубку.
– Верно. Бес брезгует шлюхами, только не могу взять в толк для чего сейчас пользует тебя на во всеувидение? Притащил тебя под руку и думает, что я буду ревновать? – я награждаю девушку усмешкой, увидев, как её лицо исказила гримаса новой ярости. – Я знаю его предпочтения, моя дорогая, и такая белоручка с надутыми губами не способна отличить элементарно аккумулятор от двигателя. Так что между вами? Молча трахает и вспоминает обо мне? Не удивлюсь!
– Василиса… – слышу за спиной приглушенное предупреждение Тимофея.
Мы смотрим на друг друга, как яростные кошки, нахохлившись. Одно неверное движение и случится непопровимое. Она, словно чувствует, что я могу бить наотмашь словами, но не посмею её тронуть. Это очевидный плевок в сторону Бессонова, который меня уже предупредил не приближаться к его друзьям и близким…
Но раскрашенных потаскух это же не касается?
– Послушай меня, Авдеева, и вними мои слова. Кирюша теперь мой. Мой настолько, что он ни разу тебя не вспомнил, когда мы были вместе. Он ненасытно наслаждается мной, даря ласку. Он со мной нежный, аккуратный и внимательный… А с тобой каким он был? Небось вытрахал последние мозги?
Она хохочет, перекликаясь смехом чайки со своими подружками.
– Тварь… – кидаюсь на неё, не в силах себя удержать от бури эмоций и чувств, которые потребовали расправы. – Я тебе все патлы вырву, курица! – она визжит, когда я цепляюсь за её волосы, но без какой-либо силы у меня в руках оказывает клок волос. Жаль только, что накладных.
– Да я тебе сейчас руки укорочу, уродина! – истерически кричит безволосая красотка, накинувшись на меня следом.
Мы падаем на заснеженную землю, покатившись. Несколько раз прикладываюсь затылком и виском об твердый ледяной снег, едва уварачиваясь от рук неадекватной суки. Несмотря на стройное и худое тело, она оказывается сильнее и больше меня по массе.
– Василиса! – воет над нами Тимофей, но мы слишком крепко сцепились и, если он кого-то из нас потянет, мы обе останемся без волос. – Василиса вставай немедленно, – шикает Тим, – он сюда идет. Слышишь? – нашептывает Тимофей, но адреналин меня глушит, особенно, когда силы шатенки в какой-то момент иссякли и я с бешеной силой опрокидываю её на спину, оседлав мерзавку.
Как же я хочу вырвать её гнилой язык и вправить мозги! А лучше его запихнуть в её же высокомерный зад.
– Нет, нет, пожалуйста! – она внезапно забилась подо мной в истерике и зарыдала так, словно не она на меня повалила и желала разбить мне лицо... Кажется, даже губу оцарапала. Она завыла, как побитый зверь, отчего я замешкалась, но продолжила крепко держать её за грудки. – Я же ничего не сделала! Василиса, что ты делаешь? Пожалуйста, отпусти! Не-е-ет… В чём я виновата?!
Я шокировано округляю глаза, всматриваясь в её несомненно большие карие, рассматривая там колкое злорадство. Что она мелит? Что вообще устроила? Зрителей ей что ли захотелось? Так я сейчас вымочу это раскрашенное личико в снегу и не побрезгую плюнуть в её лисью морду! Пусть все смотрят. Правда на моей стороне!
И вдруг меня грубо хватают за шкирку откинув в сторону. Я заваливаюсь в ближайший мягкий сугроб, потеряв ориентир. Я едва понимаю, что произошло, непонимающе оглядываясь.
Замираю, словно вижу его впервые, а сердце топит в ярости и обиде. Кирилл поддает руку этой лживой суке, устроившей целое шоу, и бережно помогает подняться на ноги. Поддает её слетевший шарф с сумкой и рассматривает расчесанный подбородок. Мне помогает встать Тимофей, взволнованно заглядывая в глаза.
Меня всю колотит, сердце бешено бьется до боли в грудине, а ярость затапливает с новой силой. Это он. Он отшвырнул меня, как шавку! Он сейчас смотрит на эту стерву с сожалением и аккуратно касается едва заметной царапины. В это же время я стираю рукавом своего пальто разбитую губу, из которой хлынула кровь.
– Что она тебе сделала? – этот мягкий и волнительный вопрос адресован жалко всхлипывающей лгунье, которая трется об его грудь страдающей кошкой.
– Я не понимаю… Я просто шла, а она налетела на меня со спины. Кирюш, я так испугалась… Пожалуйста, поговори с ней. Мне страшно!
Бессонов отправляет взбешенный взгляд в мою сторону, а я недовольно поджимаю губы от созерцания подобной комедии, которые покалывают от боли.
Серьезно? Ты веришь этой курице? Веришь и жалеешь её, даже не понимая, что она вытворяет?!
– Научись держать язык за зубами, иначе я его с удовольствием вырву, – не сдержалась я от замечания, понимая, что моя тактика единственно правильная – наступать.
Бессонов что-то шепчет шатенке, и она отходит к подружкам, которые её жалеют и утешают, зыркая в меня ликующими глазенками. Сам парень делает несколько шагов мне навстречу, а Тим хочет загородить меня спиной.
– Оставь, – тихо говорю я, одернув друга за руку. – Порядок.
– Я разве что-то неясно объяснил, чтобы ты держалась от всех нас подальше? – холодно поинтересовался Бессонов, вперив в меня свой убийственный взгляд.
– Шлюх это не касается, – выплёвываю с ядом.
– Неужели? – едко ухмыляется. – Арина – моя девушка, Авдеева. И я не позволю ей навредить, особенно тебе, неадекватной и психованной идиотке! – срывается он, указывая на меня пальцем.
– Не думала, что ты можешь упасть в моих глаза ещё ниже, Бессонов.
– Как и я не думал, что ты станешь таскаться с кем попало и кидаться на людей!
Мы стоим друг напротив друга, как заклятые враги. Меня топит в неизлечимой обиде и несправедливости, а его в необоснованной ярости.
– Скажи своей… Девушке, чтобы держалась от меня подальше. А оскорбит меня ещё раз – останется без своих ресничек и глазёнок!
– Ты забываешься, Авдеева, – он угрожающе подошёл ближе, но Тимофей дернулся вперед. Я его снова одергиваю, на этот раз грубее. Это моя война. – Кто ты такая, чтобы угрожать мне и моим близким?
– Совесть, которой у тебя не было, – насмешливо дергаю бровью. Эта идиотская привычка, доставшаяся от Беса, раздражает в этот момент как-никогда прежде!
– Извинись перед Ариной, – заявляет он мне в глаза, выжидающе не спуская с меня взгляда.
– Я лучше подавлюсь и сдохну, чем извинюсь перед твоей актрисой, – не отступаю я.
– Извинись, Авдеева, – он едва только не сплёвывает мою фамилию, которая ему стала отвратительная.
– Сначала ты. Передо мной, – не сдаю позицию, чем бешу Беса и его бесят в сверкающих от ярости глазах.
– И за что же я должен извиниться? За то, что трахал тебя, такую наивную девственницу, которая решила мне наставить рога?
Я задыхаюсь от его заявления, которое было во всеуслышание.
– Кстати, если уже пошла по этой косой дорожке… Попроси своих хахалей подучить тебя правильно раздвигать ноги и шире открывать рот. Трахать бревно, знаешь ли, редко бывает приятно.
Отупело моргаю. Губы дрогнули не то от сдерживаемого мата, не то от желания поддаться грязному оскорблению и расплакаться.
– Что ты…
– Что я? Что? – он саркастично улыбается, почувствовав, что наступил на больное. – Ты спрашивала, почему мы спали ещё две недели, не так ли? Так вот тебе мой ответ – я всего лишь пытался научить тебя раздвигать ноги хотя бы не так отвратительно!
Смотрю на него. Внутри буря эмоций и невысказанных слов, но губы отказываются шевелиться. Я ошалело смотрю на Бессонова, который добился чего хотел – растоптал меня в очередной раз, доказывая, что я ему не ровня.
Не ровня...
– Язык проглотила?
Не выдерживаю и отвожу взгляд. На глаза начали поступать бессильные слезы, которые я не хочу показывать, как и свою слабость.
– Извинись и я забуду об этом инциденте. А если нет…
– Пошёл ты, Бессонов! – выпаливаю я с комом в горле, из-за чего голос дрогнул.
– Ты сама выбрала этот путь, Василиса. Не жалуйся потом на последствия, – согласно кивает и отворачивается от меня.
Я ненавидящим взглядом смотрю, как он подходит к этой своей Арине и перехватывая её за талию, прижимает к своей груди. Они уходят, а я смотрю им в спины, осознавая, что он размазал меня, как дерьмо.
– Василиса… – шепчет Тимофей и обнимает меня за плечи. – Забудь. Ничего он не сделает, а за свои слова обязательно ответит, – мой друг сжимает меня в объятиях, а я не отрываю своего взгляда от его затылка, мечтая его расшибить чем-то тяжелым.
– Ответит, – едва шевелю губами. – И пожалеет.
Отстраняюсь от Тимофея, который обеспокоенно заглядывает в мои глаза и достаю телефон. В глазах стоят слезы, из-за чего контакты с именами смазываются, но я безошибочно звоню Стасу Ковалёву.
Последний бой и проигрыш будет в этой войне не за мной.
Аккуратно! Остросюжетная глава с элементами насилия.
Равнодушно смотрю на полицейского, который меня уже в течении двух часов расспрашивает о мотивах моего поступка. В допросной до одури душно, а голые белые стены раздражают, как и мужчина в форме, нервно постукивающий ручкой по столу.
– Госпожа Авдеева, вы не можете отрицать своего участия в этом дебоше. На видео ясно зафиксировано ваше лицо и действия, – очередной раз повторяет полицейский… Или кто он там.
Даже имя его не запомнила… Да и зачем? Говорить я с ним не собираюсь. Юрий Алексеевич, папин юрист, ясно дал понять по телефонному звонку, чтобы держала рот на замке.
Молчаливо отвожу взгляд на ноутбук, на котором очередной раз проигрывает видео с университетского двора. Смотрю на себя со стороны и внутренне не верю, что это действительно я. Но это я, ведь больше некому устраивать подобное фаершоу посреди учебного дня возле крыльца престижного университета.
Эмоционально отпустило, как только меня привели в участок. Причем нам сорвали лекцию посреди пары, а заявившиеся полицейские назвали мою фамилию и попросили пройти с ними. В шоке были все студенты ещё не отойдя от инцидента, произошедшего часом ранее, как уже стало понятно, кто именно стал виновником торжества.
Да уж, репутация у меня теперь весьма впечатляющая. Всем сердцем и душой надеюсь, что его это всё задело и подкосило. Хотя, учитывая, что заявление на меня он настрочил моментально, красноречиво говорит о его ярости. Что же, меня устроят любые его эмоции. Пусть думает обо мне как можно больше и чаще.
Интересно, теперь он понял, что оскорблять меня – равно вредить самому себе?
– Госпожа Авдеева, я понимаю, что вы ждете юриста, но поверьте мне, в такой ситуации – он бессилен. Вы не подозреваемая, а обвиняемая. Вы понимаете меня? Чем быстрее вы заговорите, тем быстрее закончим.
Обвиняемая… Да. Всем нравится меня в чём-то обвинять, хотя я и не отрицаю, что поступила импульсивно.
Когда пришёл Стас я засомневалась, особенно сильно меня сбивал Тимофей, заговоривший о последствиях. Ковалёву хватило пары фраз, чтобы я не отрекалась от своей безумной идеи и довела дело до конца. Собственноручно — это было принципиально.
Почти не помню, как это случилось. Всё произошло под непробиваемым эффектом адреналина, когда я схватила канистру с бензином и зажигалку, отправившись к одиноко стоящему байку Бессонова. Горел он яростным пламенем, а через время громко, и, во благо без последствия, немного взорвался… Прям как я.
Красивое зрелище, принесшее мне удовлетворение и извращённое спокойствие.
– Вы понимаете, что умышленно уничтожили чужое имущество? За такое нарушение дают от двух лет лишение свободы, – распинается полицейский и тяжело вздыхает, когда я без каких-либо эмоций отпиваю кофе и беру из вазочки печенье. – Пострадавший указал, что вы намеренно это сделали после стычки с его подругой. У меня также есть заявление о том, как вы устроили драку.
– Девушкой, – хмыкаю я, решив всё-таки поправить мужчину.
Полицейский аж выпрямился, услышав от меня первые слова за всё время его монолога.
– Что, простите? – уточняет.
– Не с его подругой, а с его девушкой, – спокойно разъясняю я. – Я тоже хочу написать заявление на эту девушку, можно? – поддаюсь вперед, пытливо уставившись на мужчину.
– Вы издеваетесь надо мной? – не выдерживает полицейский и шлепает ладонью по столу.
Я откидываюсь на спинку железного и неудобного стула, сложив руки под грудью.
– Значит – нет? Почему? Я тоже пострадавшая сторона. Смотрите, как она меня приложила, – указываю на разбитую и зудящую губу. – Ещё и бедро ноет, и голова болит. У меня может быть сотрясение…
– Госпожа Авдеева, посидите пока здесь и подумайте о своих поступках. Кофе ещё желаете? – полицейский поднимается, учтиво замечая, как моя вторая чашка кофе опустела.
– Прислушайся к моим словам. Не доверяй ему, – Тимофей берет меня за руку, заглядывая в глаза. – Он, конечно, хороший союзник, но как враг – намного сильнее и злопамятнее.
– Хорошо, я тебя услышала, – поспешно соглашаюсь я, не собираясь больше развивать эту неприятную тему. Она оказалась волнительной для меня, подвергая сомнению мои решения.
Мы возвращаемся к универу через заснеженный парк и обходим общежитие. Старшекурсники часто здесь гуляют, так как зачастую имеют окна или всего лишь несколько пар в день.
Тимофей заботливо поддает локоть, когда я скольжу в своих сапожках на каблуке. И вроде бы ничего не должно было привлечь внимания, но слух ловит собственное имя от впереди идущих девушек.
– Вы вообще видели, как эта Авдеева наряжается? Смотришь и тошно, что возле нас такая вульгарщина ходит и срамит приличных девушек.
– Ага, волосы теперь, как у клоунессы. Подумать только, на что она рассчитывает?
– А разе непонятно? То и дело пялится на Кирилла.
– Да он же её опустил при всех на вечеринке у Макарова! Прогнал, как надоедливую шавку. Возомнила из себя невесть что, а теперь ходит и облизывается…
Они мерзко хохочут.
– Было забавно, когда она устроила идиотскую перепалку с Максименко в столовой. Подумать только – унижается и из кожи вон лезет, чтобы привлечь его внимание… Знаешь, что мне Кирюша сказал? Она замутила с Ковалёвым, а на вечеринке спокойно трахалась с ним в спальне Макарова. Он теперь брезгует даже смотреть в её сторону.
Кирюша… Меня выворачивает наизнанку, а лицо бросает в жар от ярости.
– Серьезно? Не думала, что эта святоша может оказаться такой шлюхой!
Рука Тимофея соскальзывает, когда я резко срываюсь и через несколько шагов одергиваю девушку, идущую по центру. Безошибочно вычисляю именно её, внешность который вгрызлась, кажется, мне подкорку. Длинные волосы взметнулись по оси, а огромные лисьи глаза всего на секунду округлились от неожиданности. Её подружки отскочили, визгливо вскрикнув.
– Повтори, что ты только что сказала! – рявкаю ей в лицо. Как бы мне не хотелось, но эта сука не теряется и высокомерно вздергивает подбородок, оценивающе меня осмотрев, как недостойное её внимание существо.
– Я говорю о том, Авдеева, что ты кайфуешь от своего нового статуса, – она высокомерно дернула губы в злорадной ухмылке, искажая красивое лицо. – Ты – шлюха. Причем, время не теряешь и ложишься под каждого, – она переводит взгляд за мою спину. Безошибочно догадываюсь, что смотрит на Тимофея, обливая меня грязью.
Сука! Какая же она сука!
– Трое – всего за неделю! Неудивительно, что Кир тобой брезгует, – выступает одна из её подружек, а кареглазая шатенка вырывается из моей хватки, презрительно поправляя свою бежевую шубку.
– Верно. Бес брезгует шлюхами, только не могу взять в толк для чего сейчас пользует тебя на во всеувидение? Притащил тебя под руку и думает, что я буду ревновать? – я награждаю девушку усмешкой, увидев, как её лицо исказила гримаса новой ярости. – Я знаю его предпочтения, моя дорогая, и такая белоручка с надутыми губами не способна отличить элементарно аккумулятор от двигателя. Так что между вами? Молча трахает и вспоминает обо мне? Не удивлюсь!
– Василиса… – слышу за спиной приглушенное предупреждение Тимофея.
Мы смотрим на друг друга, как яростные кошки, нахохлившись. Одно неверное движение и случится непопровимое. Она, словно чувствует, что я могу бить наотмашь словами, но не посмею её тронуть. Это очевидный плевок в сторону Бессонова, который меня уже предупредил не приближаться к его друзьям и близким…
Но раскрашенных потаскух это же не касается?
– Послушай меня, Авдеева, и вними мои слова. Кирюша теперь мой. Мой настолько, что он ни разу тебя не вспомнил, когда мы были вместе. Он ненасытно наслаждается мной, даря ласку. Он со мной нежный, аккуратный и внимательный… А с тобой каким он был? Небось вытрахал последние мозги?
Она хохочет, перекликаясь смехом чайки со своими подружками.
– Тварь… – кидаюсь на неё, не в силах себя удержать от бури эмоций и чувств, которые потребовали расправы. – Я тебе все патлы вырву, курица! – она визжит, когда я цепляюсь за её волосы, но без какой-либо силы у меня в руках оказывает клок волос. Жаль только, что накладных.
– Да я тебе сейчас руки укорочу, уродина! – истерически кричит безволосая красотка, накинувшись на меня следом.
Мы падаем на заснеженную землю, покатившись. Несколько раз прикладываюсь затылком и виском об твердый ледяной снег, едва уварачиваясь от рук неадекватной суки. Несмотря на стройное и худое тело, она оказывается сильнее и больше меня по массе.
– Василиса! – воет над нами Тимофей, но мы слишком крепко сцепились и, если он кого-то из нас потянет, мы обе останемся без волос. – Василиса вставай немедленно, – шикает Тим, – он сюда идет. Слышишь? – нашептывает Тимофей, но адреналин меня глушит, особенно, когда силы шатенки в какой-то момент иссякли и я с бешеной силой опрокидываю её на спину, оседлав мерзавку.
Как же я хочу вырвать её гнилой язык и вправить мозги! А лучше его запихнуть в её же высокомерный зад.
– Нет, нет, пожалуйста! – она внезапно забилась подо мной в истерике и зарыдала так, словно не она на меня повалила и желала разбить мне лицо... Кажется, даже губу оцарапала. Она завыла, как побитый зверь, отчего я замешкалась, но продолжила крепко держать её за грудки. – Я же ничего не сделала! Василиса, что ты делаешь? Пожалуйста, отпусти! Не-е-ет… В чём я виновата?!
Я шокировано округляю глаза, всматриваясь в её несомненно большие карие, рассматривая там колкое злорадство. Что она мелит? Что вообще устроила? Зрителей ей что ли захотелось? Так я сейчас вымочу это раскрашенное личико в снегу и не побрезгую плюнуть в её лисью морду! Пусть все смотрят. Правда на моей стороне!
И вдруг меня грубо хватают за шкирку откинув в сторону. Я заваливаюсь в ближайший мягкий сугроб, потеряв ориентир. Я едва понимаю, что произошло, непонимающе оглядываясь.
Замираю, словно вижу его впервые, а сердце топит в ярости и обиде. Кирилл поддает руку этой лживой суке, устроившей целое шоу, и бережно помогает подняться на ноги. Поддает её слетевший шарф с сумкой и рассматривает расчесанный подбородок. Мне помогает встать Тимофей, взволнованно заглядывая в глаза.
Меня всю колотит, сердце бешено бьется до боли в грудине, а ярость затапливает с новой силой. Это он. Он отшвырнул меня, как шавку! Он сейчас смотрит на эту стерву с сожалением и аккуратно касается едва заметной царапины. В это же время я стираю рукавом своего пальто разбитую губу, из которой хлынула кровь.
– Что она тебе сделала? – этот мягкий и волнительный вопрос адресован жалко всхлипывающей лгунье, которая трется об его грудь страдающей кошкой.
– Я не понимаю… Я просто шла, а она налетела на меня со спины. Кирюш, я так испугалась… Пожалуйста, поговори с ней. Мне страшно!
Бессонов отправляет взбешенный взгляд в мою сторону, а я недовольно поджимаю губы от созерцания подобной комедии, которые покалывают от боли.
Серьезно? Ты веришь этой курице? Веришь и жалеешь её, даже не понимая, что она вытворяет?!
– Научись держать язык за зубами, иначе я его с удовольствием вырву, – не сдержалась я от замечания, понимая, что моя тактика единственно правильная – наступать.
Бессонов что-то шепчет шатенке, и она отходит к подружкам, которые её жалеют и утешают, зыркая в меня ликующими глазенками. Сам парень делает несколько шагов мне навстречу, а Тим хочет загородить меня спиной.
– Оставь, – тихо говорю я, одернув друга за руку. – Порядок.
– Я разве что-то неясно объяснил, чтобы ты держалась от всех нас подальше? – холодно поинтересовался Бессонов, вперив в меня свой убийственный взгляд.
– Шлюх это не касается, – выплёвываю с ядом.
– Неужели? – едко ухмыляется. – Арина – моя девушка, Авдеева. И я не позволю ей навредить, особенно тебе, неадекватной и психованной идиотке! – срывается он, указывая на меня пальцем.
– Не думала, что ты можешь упасть в моих глаза ещё ниже, Бессонов.
– Как и я не думал, что ты станешь таскаться с кем попало и кидаться на людей!
Мы стоим друг напротив друга, как заклятые враги. Меня топит в неизлечимой обиде и несправедливости, а его в необоснованной ярости.
– Скажи своей… Девушке, чтобы держалась от меня подальше. А оскорбит меня ещё раз – останется без своих ресничек и глазёнок!
– Ты забываешься, Авдеева, – он угрожающе подошёл ближе, но Тимофей дернулся вперед. Я его снова одергиваю, на этот раз грубее. Это моя война. – Кто ты такая, чтобы угрожать мне и моим близким?
– Совесть, которой у тебя не было, – насмешливо дергаю бровью. Эта идиотская привычка, доставшаяся от Беса, раздражает в этот момент как-никогда прежде!
– Извинись перед Ариной, – заявляет он мне в глаза, выжидающе не спуская с меня взгляда.
– Я лучше подавлюсь и сдохну, чем извинюсь перед твоей актрисой, – не отступаю я.
– Извинись, Авдеева, – он едва только не сплёвывает мою фамилию, которая ему стала отвратительная.
– Сначала ты. Передо мной, – не сдаю позицию, чем бешу Беса и его бесят в сверкающих от ярости глазах.
– И за что же я должен извиниться? За то, что трахал тебя, такую наивную девственницу, которая решила мне наставить рога?
Я задыхаюсь от его заявления, которое было во всеуслышание.
– Кстати, если уже пошла по этой косой дорожке… Попроси своих хахалей подучить тебя правильно раздвигать ноги и шире открывать рот. Трахать бревно, знаешь ли, редко бывает приятно.
Отупело моргаю. Губы дрогнули не то от сдерживаемого мата, не то от желания поддаться грязному оскорблению и расплакаться.
– Что ты…
– Что я? Что? – он саркастично улыбается, почувствовав, что наступил на больное. – Ты спрашивала, почему мы спали ещё две недели, не так ли? Так вот тебе мой ответ – я всего лишь пытался научить тебя раздвигать ноги хотя бы не так отвратительно!
Смотрю на него. Внутри буря эмоций и невысказанных слов, но губы отказываются шевелиться. Я ошалело смотрю на Бессонова, который добился чего хотел – растоптал меня в очередной раз, доказывая, что я ему не ровня.
Не ровня...
– Язык проглотила?
Не выдерживаю и отвожу взгляд. На глаза начали поступать бессильные слезы, которые я не хочу показывать, как и свою слабость.
– Извинись и я забуду об этом инциденте. А если нет…
– Пошёл ты, Бессонов! – выпаливаю я с комом в горле, из-за чего голос дрогнул.
– Ты сама выбрала этот путь, Василиса. Не жалуйся потом на последствия, – согласно кивает и отворачивается от меня.
Я ненавидящим взглядом смотрю, как он подходит к этой своей Арине и перехватывая её за талию, прижимает к своей груди. Они уходят, а я смотрю им в спины, осознавая, что он размазал меня, как дерьмо.
– Василиса… – шепчет Тимофей и обнимает меня за плечи. – Забудь. Ничего он не сделает, а за свои слова обязательно ответит, – мой друг сжимает меня в объятиях, а я не отрываю своего взгляда от его затылка, мечтая его расшибить чем-то тяжелым.
– Ответит, – едва шевелю губами. – И пожалеет.
Отстраняюсь от Тимофея, который обеспокоенно заглядывает в мои глаза и достаю телефон. В глазах стоят слезы, из-за чего контакты с именами смазываются, но я безошибочно звоню Стасу Ковалёву.
Последний бой и проигрыш будет в этой войне не за мной.
Глава 20. Последствия
Аккуратно! Остросюжетная глава с элементами насилия.
Равнодушно смотрю на полицейского, который меня уже в течении двух часов расспрашивает о мотивах моего поступка. В допросной до одури душно, а голые белые стены раздражают, как и мужчина в форме, нервно постукивающий ручкой по столу.
– Госпожа Авдеева, вы не можете отрицать своего участия в этом дебоше. На видео ясно зафиксировано ваше лицо и действия, – очередной раз повторяет полицейский… Или кто он там.
Даже имя его не запомнила… Да и зачем? Говорить я с ним не собираюсь. Юрий Алексеевич, папин юрист, ясно дал понять по телефонному звонку, чтобы держала рот на замке.
Молчаливо отвожу взгляд на ноутбук, на котором очередной раз проигрывает видео с университетского двора. Смотрю на себя со стороны и внутренне не верю, что это действительно я. Но это я, ведь больше некому устраивать подобное фаершоу посреди учебного дня возле крыльца престижного университета.
Эмоционально отпустило, как только меня привели в участок. Причем нам сорвали лекцию посреди пары, а заявившиеся полицейские назвали мою фамилию и попросили пройти с ними. В шоке были все студенты ещё не отойдя от инцидента, произошедшего часом ранее, как уже стало понятно, кто именно стал виновником торжества.
Да уж, репутация у меня теперь весьма впечатляющая. Всем сердцем и душой надеюсь, что его это всё задело и подкосило. Хотя, учитывая, что заявление на меня он настрочил моментально, красноречиво говорит о его ярости. Что же, меня устроят любые его эмоции. Пусть думает обо мне как можно больше и чаще.
Интересно, теперь он понял, что оскорблять меня – равно вредить самому себе?
– Госпожа Авдеева, я понимаю, что вы ждете юриста, но поверьте мне, в такой ситуации – он бессилен. Вы не подозреваемая, а обвиняемая. Вы понимаете меня? Чем быстрее вы заговорите, тем быстрее закончим.
Обвиняемая… Да. Всем нравится меня в чём-то обвинять, хотя я и не отрицаю, что поступила импульсивно.
Когда пришёл Стас я засомневалась, особенно сильно меня сбивал Тимофей, заговоривший о последствиях. Ковалёву хватило пары фраз, чтобы я не отрекалась от своей безумной идеи и довела дело до конца. Собственноручно — это было принципиально.
Почти не помню, как это случилось. Всё произошло под непробиваемым эффектом адреналина, когда я схватила канистру с бензином и зажигалку, отправившись к одиноко стоящему байку Бессонова. Горел он яростным пламенем, а через время громко, и, во благо без последствия, немного взорвался… Прям как я.
Красивое зрелище, принесшее мне удовлетворение и извращённое спокойствие.
– Вы понимаете, что умышленно уничтожили чужое имущество? За такое нарушение дают от двух лет лишение свободы, – распинается полицейский и тяжело вздыхает, когда я без каких-либо эмоций отпиваю кофе и беру из вазочки печенье. – Пострадавший указал, что вы намеренно это сделали после стычки с его подругой. У меня также есть заявление о том, как вы устроили драку.
– Девушкой, – хмыкаю я, решив всё-таки поправить мужчину.
Полицейский аж выпрямился, услышав от меня первые слова за всё время его монолога.
– Что, простите? – уточняет.
– Не с его подругой, а с его девушкой, – спокойно разъясняю я. – Я тоже хочу написать заявление на эту девушку, можно? – поддаюсь вперед, пытливо уставившись на мужчину.
– Вы издеваетесь надо мной? – не выдерживает полицейский и шлепает ладонью по столу.
Я откидываюсь на спинку железного и неудобного стула, сложив руки под грудью.
– Значит – нет? Почему? Я тоже пострадавшая сторона. Смотрите, как она меня приложила, – указываю на разбитую и зудящую губу. – Ещё и бедро ноет, и голова болит. У меня может быть сотрясение…
– Госпожа Авдеева, посидите пока здесь и подумайте о своих поступках. Кофе ещё желаете? – полицейский поднимается, учтиво замечая, как моя вторая чашка кофе опустела.
