Панасагор не хотел к злым дядям. Хватал спасителя за руки. Мычал благодарственно в ответ и подобострастно заглядывал Дмитрию в очи. Тот чувствовал себя злобной нянькой трудного детины.
Прилечь удалось в три пятнадцать. Но не прошло и получаса, как Чернова разбудил довольно громкий шум. Дамы, отоспавши ночь, решили, что и другим достаточно. А от безделья и нерастраченной энергии решили поупражняться в стрельбе. Смирна раскладывала прямо на полу метательные дротики, а Андромаха мастерила из разделочной доски подобие мишени. Разделочной доски из цельного ореха с высококачественным и стойким антибактериальным покрытием, с любовью презентованной Черновым маме на прошлый Новый год. Старательно пододвигала письменный стол в намеченный ею угол.
– Что происходит, Гармонию вашу за ногу? – зарычал Дмитрий. – Четыре утра. Какого демона вам не спится?
Он вскочил с кровати и распахнул дверь в соседнюю комнату.
– Светлана, проснитесь и угомоните птеродактилей. Это уже ни в какие рамки не лезет. То молитвы, то оружие, теперь – тренировки. Чего нам ждать от них в следующий раз?
Утром выдвинулись в больницу. Как бы Дмитрий ни сопротивлялся, но праматушек пришлось тащить с собой. Усадив их в шеренгу в коридоре и грозно потрясши указательным пальцем, Чернов с неспокойным сердцем направился к Павлу.
Состояние мамы было стабильным. В сознание она пока не пришла, но беспокойства у врачей не вызывала.
Когда Дмитрий находился уже в палате, позвонил подполковник. Говорил кратко и по существу. Как работник все того же отделения полиции, он вполне закономерно не видел смысла в обжаловании грядущего постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Но в частном порядке попросил знакомого эксперта взглянуть на злополучную стрелу.
– Эксперт подтвердил, что рана, полученная вашей матерью, была нанесена именно этой стрелой, – сообщил он очевидное. – И характер повреждения, и биологические следы – все соответствует. Но само орудие моего знакомого… смущает. Эта стрела, понимаете, Дмитрий… как бы вам сказать… немного странная. На первый взгляд она выглядит вполне современно. Хотя я не так бы сказал: не современной, а нестарой, будто изготовили ее совсем недавно. А вот способ изготовления вызывает множество вопросов. Во-первых, тело, древко то есть, деревянное. Подумайте: не из алюминия, не из карбона. Из обычного дерева. Во-вторых, наконечник костяной. Это вообще очень странно. Треугольный наконечник, с заусеницами для усложнения его извлечения из раны. Не стальной обтекаемый, изготовленный механическим способом, а вручную вытесанный из кости. И оперенье вызывает, мягко скажем, недоумение. В общем, мы показали стрелу еще парочке экспертов и все они сошлись на том, что это однозначно не может быть стрела для соревнований. Ее предназначение – или использоваться во время реконструкций давних событий, или занимать место в коллекциях древнего оружия. Я бы хотел еще заглянуть в клубы лучников, спросить их мнение по данному вопросу. Может, там подскажут имена коллекционеров и мастеров. Но вы не переживайте, Дмитрий, разберемся. То, что стрела необычная, нам только на руку. Значит, можно найти того, кто ее изготовил, а от него – кто приобрел. Не такое дело пропащее, как кажется на первый взгляд.
Чернов поблагодарил и сбросил вызов. То, что ему было нужно, он услышал. И нисколько не сомневался в том, что «пропащее» для полиции дело не сдвинется с мертвой, застывшей точки. Да он и сам еще в парке прекрасно видел, что проклятая стрела стилизованна под древность. И вот теперь слова подполковника это подтвердили.
В отличие от полиции, Дмитрий понимал, как стрела может оказаться одновременно и древней, и современной. Ведь изготовлена она недавно, а способ производства у нее такой, каким был двадцать столетий назад. И кто смастерил это орудие убийства, Чернов тоже, к своему сожалению и злости, предполагал. Пусть не знал, какая именно из ста прабабушек решила убрать неподходящего наследника, но то, что это одна из них – ни секунды не сомневался.
– Не переживай, – неожиданно вынырнул из-за правого плеча Павел. – С теть Надей все будет хорошо. Ею занимаются мои лучшие специалисты. Заодно и полное обследование пройдет.
– Да, я знаю, Паш. Спасибо тебе большое за то, что мама в надежных руках. Я сейчас больше переживаю за расследование. В полиции считают, что стрела слишком необычная на вид.
Павел кивнул.
– Мне говорил об этом Степанович, наш хирург. Наконечник стрелы был со штырями, и много времени ушло на то, чтобы аккуратно его извлечь. И все равно рана получилась слишком рваной. Вот скажи, Димыч, какая дрянь такое выдумывает?
– Самому интересно, Паш.
Павел замялся на секунду.
– А в остальном – все в норме?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну не знаю, – передернул плечами Павел. – Ты случаем не решил пойти вразнос, пока теть Надя тебя не контролирует? Видел твоих подружек в коридоре. Занятные «мадамы». Решил наверстать упущенное и подружиться сразу с четырьмя? Но хочу тебе сказать, теть Надя здесь не меньше месяца пробудет. Можешь так не торопиться и пожалеть свой организм.
Павел беззлобно подтрунивал над ним, как бывало в студенческие годы. Чернов усмехнулся в ответ.
– Там еще два мужичка сидят. Оставишь их без своего внимания?
– Мужиков не видел, – скривился Павел. – Только теток четырех. Такие загадочные сердцеедки с копнами начесанных волос. У тебя своеобразный вкус, Димыч, раньше был слегка попроще.
Он уже беззастенчиво ржал.
– Дурунделык.
Дмитрий приобнял друга на прощание и заторопился к ожидающим его предкам. Чем меньше людей будет видеть их, тем лучше. Специфическая внешность и такое же поведение вызывают подозрения – он прекрасно видел реакцию прохожих, пока шел к стоянке со своими спутниками. Крупные фигуры и излишне сосредоточенный вид вызывали у окружающих недоумение. Казалось бы – довольно крупный город, либеральность к внешнему виду, а вот и нет. Предки Чернова оказались слишком экзотичны и для областного центра. Да и в транспортное средство никак не вмещались все вместе. Пришлось вызывать подмогу в виде городского такси.
Уже подходя к родственничкам, Чернов заметил, что мужчин и правда нет на месте. Светлана волновалась: это было заметно по ее суетливому взгляду и порывистому дыханию.
– Панасагор исчез, – не дожидаясь вопроса от Чернова, произнесла она. – Можете ничего не говорить: я прекрасно понимаю, что снова оплошала. Но я устала, Дмитрий. За ними сложно уследить. Взрослые, казалось бы, люди, а абсолютно неясно, что вытворят в следующий момент. Я не справляюсь…
Ему было жаль эту ученую. Она и правда старалась. И «ископаемых людей» действительно сложно контролировать.
– Вы прекрасно справляетесь, – ободряюще сказал Чернов. – К тому же я не думаю, что отыскать дедулю такая уж неразрешимая проблема.
– Алексей ушел на поиски пятнадцать минут назад и до сих пор не вернулся. – Светлана смотрела на Дмитрия с надеждой. – Значит, не может найти.
– Пойдемте, – протянул ей руку Дмитрий.
Бабулям приглашение не было нужно: словно по взмаху невидимой руки они поднялись и угрюмо последовали за наставниками на поиски пропавшего соплеменника.
Дмитрий, не сомневаясь, направился в столовую. Панасагор и правда был обнаружен там. С огромным энтузиазмом и скоростью он поглощал все то, что не пришлось по вкусу капризным пациентам. Стал первым и единственным посетителем столовой, так радостно встречающим больничную еду.
Возле него наблюдалась повариха в белом чепчике и халате, добродушно подсыпающая щедрые порции добавки.
– Бедный мальчик, – произнесла она, завидев компанию. – Совсем оголодал. Любо-дорого глянуть: кушает и кушает. Даже водичку в перерывах не пьет. А как он обрадовался хлебу! Полбуханочки враз одолел и не поперхнулся совсем.
– Какой кошмар! – мрачно изрек Чернов.
Он пощелкал пальцами перед носом царственной особы.
– Вставай, дедуля. Нас ждут великие дела.
До музея Панасагор не добрался. Еще на выходе из Центра Дмитрий заметил печально-зеленый оттенок его лица. Мужественный воин потерпел до стоянки и даже, памятуя о славном роде, попытался бочком влезть в автомобиль. Но после скрючился телом и в полной мере загрустил.
– Чертов раритет! – Дмитрий вытянул его за шиворот из салона. – Какого лешего ты объелся, как перед смертью. Просил же тебя, динозавра ненасытного, кушать аккуратно.
«Раритет» волновался и смотрел печально. Дышал неспокойно и икал глубоко. Даже пыжился в ответ сказать что-то раскаивающееся. Таковое не получалось, в отличие от обвинительного.
– Стряпчая виновата, – прохрипел. – Я не хотел, я так и этак. А она стоит и говорит, что все полезное и это… сбалансированное. Целительное, как есть. А сама улыбается и насыпает. И смотрит, чтобы ел. А оно все в живот стекает, как будто туда и должно.
Чернов отпрянул. Посмотрел на предка с уважением.
– Даром что доисторический, а хитрый же какой. Сразу видно, что благородный. Врешь ровно, как по предвыборной программе. Будто мы своими глазами не видели, как ты уплетал за три щеки. И компотом слопанное утрамбовывал.
Панасагор разводил руками и отчаянно тряс головой.
– Что делать с царственной особой? – Дмитрий развернулся к Светлане. – Мы его со всем меню больницы до музея не довезем – расплещем ассортимент столовой из Панасагора. И в машине питекантропа развезет. От духоты и от обжорства.
– Я могу отвезти его домой… к вам домой, – неожиданно отозвался Алексей. – Прослежу, чтобы больше ничего не лопал. А вы пока съездите в музей со Светой и остальными.
– Да, я думаю, что это правильное решение, – быстро согласилась ученая. – Будем распределять опеку равномерно.
– Зачем нам равномерно? – возразил Чернов. – Пусть Алексей присмотрит за всем детсадом… или домом престарелых – один черт. Зачем нам тащить старушенций в музей? Там и без них экспонатов достаточно.
– Э, нет, – быстро нашелся Алексей. – Я сразу со всеми не останусь. И не просите.
– Алексей прав, – вошла в его положение Светлана. – Он один со всеми подопытными не справится. Вспомните, как мы измучались с Панасагором ночью. Так нас было двое, и вы врач.
– Я-то помню, в отличие от пухлого, – пробурчал Дмитрий, глядя, как Панасагор придерживает себя за брюхо. – Его вчерашняя ночь ничему не научила. Ладно, держите ключи от квартиры и дуйте с принцем домой. А мы с остальными принцессами отправимся в музей. Там-то мы еще не позорились, нужно исправлять положение.
Чернов внимательно разглядывал стены кабинета: плакаты, репродукции картин, повествующие о жизни и быте древних племен Северного Причерноморья, детальные карты ареала их обитания с разноцветными стрелками, тут же – фотографии найденных наконечников и черепов. Да, профессор явно не на шутку увлечен данной темой.
Он сам появился через некоторое время. Прошел к столу и, не глядя на посетителей, уселся за него что-то нужное себе писать. Менял листы, а исписанные комкал и бросал под ноги.
– Станислав Пантелеймонович, – окликнула его Светлана. – Здравствуйте. Я звонила вам вчера…
Вяземский раздраженно махнул рукой и утроил скорость «писанины». Оттягивал очки на кончик носа и подносил листы к глазам. Высматривал там что-то, другим неведомое, но очевидно не находил и снова нервно комкал бумажные страницы. Минут через пятнадцать оторвался, посмотрел довольно на ожидающих его людей и энергично произнес:
– Вот так-то! А он еще, видите ли, спорит со мной. Бестолочь необразованная. Еле-еле букварь изучил и кандидатскую решил писать. Мальчишка сопливый! Да я в сорок восемь лет даже слова не решался говорить. Стыдливых глаз на уважаемых людей не поднимал! Смотрел только в книги. Иногда, если очень повезет – на раскопки. И молчал, если бы вы знали, как я молчал! Было слышно, как кровь течет по венам, как мышь в соседней парадной смотрит на своих детей. Боялся пропустить даже слово от умнейших людей своего времени. Если бы вы знали, у кого мне повезло учиться. Начитаннейшие люди! Цвет нации, гордость страны! Доброжанский этот Петр Алексеевич, Голобородько Аристарх Семенович! Знаменитейшие люди. Теперь таких не рожают. А рожают таких, как Балабанов. Вот вы, – ткнул он пальцем в Чернова, – вы, вы, я к вам обращаюсь… вы бы стали о чем-то беседовать с человеком, у которого фамилия Балабанов? – презрительно фыркнул профессор.
Чернов, чтобы не слыть профаном в глазах уважаемого человека, попытался изобразить такой кивок головой, чтобы, в зависимости от пожеланий профессора, его можно было принять и за утвердительный ответ, и за отрицательный. Но Вяземский, очевидно, остановился на первом варианте, так как поджал недовольно губы.
– Напрасно, голубчик. Смею вас заверить, напрасно вы так беспечны. Это вам еще каким боком вылезти сможет. В старину-то напрасно никого не называли. Все было для удобства человека. Чтобы предупредить, чтоб начеку был. Чтобы человек знал, что если тот Дурак, то от дурака родился и от дураков весь род ведет. А значит – опасайся и не надейся. Что Дурак никогда Головой не станет. А теперь подумайте над такой себе фамилией Балабанов! Это значит – что? Пустомеля он и балабол, и предки у него все как один – вруны и задиры. А он, Балабанов этот, в науку великую попер. Потому что – что? Упадок в науке! Берут всех, кого не лень. Невзирая на фамилию и личностные свойства. Теперь ведь как: любой Дурак и Балабанов может защитить диссертацию и строить из себя невесть что. И он, только подумайте, он теперь, не краснея, заявляет мне привселюдно, что гунны предотвратили германизацию анто-склавен в Европе! Вы можете представить себе масштабы этой ереси!
Светлана с Дмитрием на автомате открыли и закрыли рты. Лица остальных девушек по-прежнему ничего не выражали. Как вытащенным в искусственные миры, германизация анто-склавен была слегка им побоку. Как и вся остальная полемика Вяземского с Балабановым.
– Извините, профессор, – тихо прошелестела Светлана. – Я вам звонила вчера…
Профессор вскинулся и опустил очки.
– А вы, собственно, кто? – изумился мудрый мужчина. – Каким образом вы находитесь в моем личном кабинете? Кто вам это свинство разрешил?
Дмитрий изумился неожиданному просветлению профессора. Светлана, встречавшая в жизни научных мужей гораздо чаще, чем Чернов, удивилась меньше.
– Здравствуйте, профессор, – не дрогнув бровью, поприветствовала она пришедший в себя «научный мозг». – Мы вчера договаривались о встрече. О консультации по амазонским и сарматским племенам. Так как вас не было в кабинете, ваш секретарь разрешил нам подождать здесь.
Профессор успокоился и даже чуть привстал.
– Как интересно, – смерил Светлану доброжелательным взглядом. – Такая молодая девица, а интересуетесь проблемой амазонских племен… занимательно… – Он степенно обошел ученую по кругу, но неожиданно резко всполошился: – А вы не из этих ли будете… из этих… как их – феминисток? Имейте в виду: я такого в своем кабинете терпеть не позволю. Если вы используете мой научный труд для этой всей женской пропаганды, для всех вот этих женских своих штучек – я не потерплю, я доложу научному сообществу. Вас растерзают и воскресят, чтоб растерзать повторно.
– Что вы, профессор, – примирительно подняла руки Светлана. – Мы абсолютно не хотим использовать ваши знания в недобрых целях. Быт и культура амазонских племен вызывают у нас искренний интерес. Сугубо научный.
Прилечь удалось в три пятнадцать. Но не прошло и получаса, как Чернова разбудил довольно громкий шум. Дамы, отоспавши ночь, решили, что и другим достаточно. А от безделья и нерастраченной энергии решили поупражняться в стрельбе. Смирна раскладывала прямо на полу метательные дротики, а Андромаха мастерила из разделочной доски подобие мишени. Разделочной доски из цельного ореха с высококачественным и стойким антибактериальным покрытием, с любовью презентованной Черновым маме на прошлый Новый год. Старательно пододвигала письменный стол в намеченный ею угол.
– Что происходит, Гармонию вашу за ногу? – зарычал Дмитрий. – Четыре утра. Какого демона вам не спится?
Он вскочил с кровати и распахнул дверь в соседнюю комнату.
– Светлана, проснитесь и угомоните птеродактилей. Это уже ни в какие рамки не лезет. То молитвы, то оружие, теперь – тренировки. Чего нам ждать от них в следующий раз?
ГЛАВА 9
Утром выдвинулись в больницу. Как бы Дмитрий ни сопротивлялся, но праматушек пришлось тащить с собой. Усадив их в шеренгу в коридоре и грозно потрясши указательным пальцем, Чернов с неспокойным сердцем направился к Павлу.
Состояние мамы было стабильным. В сознание она пока не пришла, но беспокойства у врачей не вызывала.
Когда Дмитрий находился уже в палате, позвонил подполковник. Говорил кратко и по существу. Как работник все того же отделения полиции, он вполне закономерно не видел смысла в обжаловании грядущего постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Но в частном порядке попросил знакомого эксперта взглянуть на злополучную стрелу.
– Эксперт подтвердил, что рана, полученная вашей матерью, была нанесена именно этой стрелой, – сообщил он очевидное. – И характер повреждения, и биологические следы – все соответствует. Но само орудие моего знакомого… смущает. Эта стрела, понимаете, Дмитрий… как бы вам сказать… немного странная. На первый взгляд она выглядит вполне современно. Хотя я не так бы сказал: не современной, а нестарой, будто изготовили ее совсем недавно. А вот способ изготовления вызывает множество вопросов. Во-первых, тело, древко то есть, деревянное. Подумайте: не из алюминия, не из карбона. Из обычного дерева. Во-вторых, наконечник костяной. Это вообще очень странно. Треугольный наконечник, с заусеницами для усложнения его извлечения из раны. Не стальной обтекаемый, изготовленный механическим способом, а вручную вытесанный из кости. И оперенье вызывает, мягко скажем, недоумение. В общем, мы показали стрелу еще парочке экспертов и все они сошлись на том, что это однозначно не может быть стрела для соревнований. Ее предназначение – или использоваться во время реконструкций давних событий, или занимать место в коллекциях древнего оружия. Я бы хотел еще заглянуть в клубы лучников, спросить их мнение по данному вопросу. Может, там подскажут имена коллекционеров и мастеров. Но вы не переживайте, Дмитрий, разберемся. То, что стрела необычная, нам только на руку. Значит, можно найти того, кто ее изготовил, а от него – кто приобрел. Не такое дело пропащее, как кажется на первый взгляд.
Чернов поблагодарил и сбросил вызов. То, что ему было нужно, он услышал. И нисколько не сомневался в том, что «пропащее» для полиции дело не сдвинется с мертвой, застывшей точки. Да он и сам еще в парке прекрасно видел, что проклятая стрела стилизованна под древность. И вот теперь слова подполковника это подтвердили.
В отличие от полиции, Дмитрий понимал, как стрела может оказаться одновременно и древней, и современной. Ведь изготовлена она недавно, а способ производства у нее такой, каким был двадцать столетий назад. И кто смастерил это орудие убийства, Чернов тоже, к своему сожалению и злости, предполагал. Пусть не знал, какая именно из ста прабабушек решила убрать неподходящего наследника, но то, что это одна из них – ни секунды не сомневался.
– Не переживай, – неожиданно вынырнул из-за правого плеча Павел. – С теть Надей все будет хорошо. Ею занимаются мои лучшие специалисты. Заодно и полное обследование пройдет.
– Да, я знаю, Паш. Спасибо тебе большое за то, что мама в надежных руках. Я сейчас больше переживаю за расследование. В полиции считают, что стрела слишком необычная на вид.
Павел кивнул.
– Мне говорил об этом Степанович, наш хирург. Наконечник стрелы был со штырями, и много времени ушло на то, чтобы аккуратно его извлечь. И все равно рана получилась слишком рваной. Вот скажи, Димыч, какая дрянь такое выдумывает?
– Самому интересно, Паш.
Павел замялся на секунду.
– А в остальном – все в норме?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну не знаю, – передернул плечами Павел. – Ты случаем не решил пойти вразнос, пока теть Надя тебя не контролирует? Видел твоих подружек в коридоре. Занятные «мадамы». Решил наверстать упущенное и подружиться сразу с четырьмя? Но хочу тебе сказать, теть Надя здесь не меньше месяца пробудет. Можешь так не торопиться и пожалеть свой организм.
Павел беззлобно подтрунивал над ним, как бывало в студенческие годы. Чернов усмехнулся в ответ.
– Там еще два мужичка сидят. Оставишь их без своего внимания?
– Мужиков не видел, – скривился Павел. – Только теток четырех. Такие загадочные сердцеедки с копнами начесанных волос. У тебя своеобразный вкус, Димыч, раньше был слегка попроще.
Он уже беззастенчиво ржал.
– Дурунделык.
Дмитрий приобнял друга на прощание и заторопился к ожидающим его предкам. Чем меньше людей будет видеть их, тем лучше. Специфическая внешность и такое же поведение вызывают подозрения – он прекрасно видел реакцию прохожих, пока шел к стоянке со своими спутниками. Крупные фигуры и излишне сосредоточенный вид вызывали у окружающих недоумение. Казалось бы – довольно крупный город, либеральность к внешнему виду, а вот и нет. Предки Чернова оказались слишком экзотичны и для областного центра. Да и в транспортное средство никак не вмещались все вместе. Пришлось вызывать подмогу в виде городского такси.
Уже подходя к родственничкам, Чернов заметил, что мужчин и правда нет на месте. Светлана волновалась: это было заметно по ее суетливому взгляду и порывистому дыханию.
– Панасагор исчез, – не дожидаясь вопроса от Чернова, произнесла она. – Можете ничего не говорить: я прекрасно понимаю, что снова оплошала. Но я устала, Дмитрий. За ними сложно уследить. Взрослые, казалось бы, люди, а абсолютно неясно, что вытворят в следующий момент. Я не справляюсь…
Ему было жаль эту ученую. Она и правда старалась. И «ископаемых людей» действительно сложно контролировать.
– Вы прекрасно справляетесь, – ободряюще сказал Чернов. – К тому же я не думаю, что отыскать дедулю такая уж неразрешимая проблема.
– Алексей ушел на поиски пятнадцать минут назад и до сих пор не вернулся. – Светлана смотрела на Дмитрия с надеждой. – Значит, не может найти.
– Пойдемте, – протянул ей руку Дмитрий.
Бабулям приглашение не было нужно: словно по взмаху невидимой руки они поднялись и угрюмо последовали за наставниками на поиски пропавшего соплеменника.
Дмитрий, не сомневаясь, направился в столовую. Панасагор и правда был обнаружен там. С огромным энтузиазмом и скоростью он поглощал все то, что не пришлось по вкусу капризным пациентам. Стал первым и единственным посетителем столовой, так радостно встречающим больничную еду.
Возле него наблюдалась повариха в белом чепчике и халате, добродушно подсыпающая щедрые порции добавки.
– Бедный мальчик, – произнесла она, завидев компанию. – Совсем оголодал. Любо-дорого глянуть: кушает и кушает. Даже водичку в перерывах не пьет. А как он обрадовался хлебу! Полбуханочки враз одолел и не поперхнулся совсем.
– Какой кошмар! – мрачно изрек Чернов.
Он пощелкал пальцами перед носом царственной особы.
– Вставай, дедуля. Нас ждут великие дела.
До музея Панасагор не добрался. Еще на выходе из Центра Дмитрий заметил печально-зеленый оттенок его лица. Мужественный воин потерпел до стоянки и даже, памятуя о славном роде, попытался бочком влезть в автомобиль. Но после скрючился телом и в полной мере загрустил.
– Чертов раритет! – Дмитрий вытянул его за шиворот из салона. – Какого лешего ты объелся, как перед смертью. Просил же тебя, динозавра ненасытного, кушать аккуратно.
«Раритет» волновался и смотрел печально. Дышал неспокойно и икал глубоко. Даже пыжился в ответ сказать что-то раскаивающееся. Таковое не получалось, в отличие от обвинительного.
– Стряпчая виновата, – прохрипел. – Я не хотел, я так и этак. А она стоит и говорит, что все полезное и это… сбалансированное. Целительное, как есть. А сама улыбается и насыпает. И смотрит, чтобы ел. А оно все в живот стекает, как будто туда и должно.
Чернов отпрянул. Посмотрел на предка с уважением.
– Даром что доисторический, а хитрый же какой. Сразу видно, что благородный. Врешь ровно, как по предвыборной программе. Будто мы своими глазами не видели, как ты уплетал за три щеки. И компотом слопанное утрамбовывал.
Панасагор разводил руками и отчаянно тряс головой.
– Что делать с царственной особой? – Дмитрий развернулся к Светлане. – Мы его со всем меню больницы до музея не довезем – расплещем ассортимент столовой из Панасагора. И в машине питекантропа развезет. От духоты и от обжорства.
– Я могу отвезти его домой… к вам домой, – неожиданно отозвался Алексей. – Прослежу, чтобы больше ничего не лопал. А вы пока съездите в музей со Светой и остальными.
– Да, я думаю, что это правильное решение, – быстро согласилась ученая. – Будем распределять опеку равномерно.
– Зачем нам равномерно? – возразил Чернов. – Пусть Алексей присмотрит за всем детсадом… или домом престарелых – один черт. Зачем нам тащить старушенций в музей? Там и без них экспонатов достаточно.
– Э, нет, – быстро нашелся Алексей. – Я сразу со всеми не останусь. И не просите.
– Алексей прав, – вошла в его положение Светлана. – Он один со всеми подопытными не справится. Вспомните, как мы измучались с Панасагором ночью. Так нас было двое, и вы врач.
– Я-то помню, в отличие от пухлого, – пробурчал Дмитрий, глядя, как Панасагор придерживает себя за брюхо. – Его вчерашняя ночь ничему не научила. Ладно, держите ключи от квартиры и дуйте с принцем домой. А мы с остальными принцессами отправимся в музей. Там-то мы еще не позорились, нужно исправлять положение.
ГЛАВА 10
Чернов внимательно разглядывал стены кабинета: плакаты, репродукции картин, повествующие о жизни и быте древних племен Северного Причерноморья, детальные карты ареала их обитания с разноцветными стрелками, тут же – фотографии найденных наконечников и черепов. Да, профессор явно не на шутку увлечен данной темой.
Он сам появился через некоторое время. Прошел к столу и, не глядя на посетителей, уселся за него что-то нужное себе писать. Менял листы, а исписанные комкал и бросал под ноги.
– Станислав Пантелеймонович, – окликнула его Светлана. – Здравствуйте. Я звонила вам вчера…
Вяземский раздраженно махнул рукой и утроил скорость «писанины». Оттягивал очки на кончик носа и подносил листы к глазам. Высматривал там что-то, другим неведомое, но очевидно не находил и снова нервно комкал бумажные страницы. Минут через пятнадцать оторвался, посмотрел довольно на ожидающих его людей и энергично произнес:
– Вот так-то! А он еще, видите ли, спорит со мной. Бестолочь необразованная. Еле-еле букварь изучил и кандидатскую решил писать. Мальчишка сопливый! Да я в сорок восемь лет даже слова не решался говорить. Стыдливых глаз на уважаемых людей не поднимал! Смотрел только в книги. Иногда, если очень повезет – на раскопки. И молчал, если бы вы знали, как я молчал! Было слышно, как кровь течет по венам, как мышь в соседней парадной смотрит на своих детей. Боялся пропустить даже слово от умнейших людей своего времени. Если бы вы знали, у кого мне повезло учиться. Начитаннейшие люди! Цвет нации, гордость страны! Доброжанский этот Петр Алексеевич, Голобородько Аристарх Семенович! Знаменитейшие люди. Теперь таких не рожают. А рожают таких, как Балабанов. Вот вы, – ткнул он пальцем в Чернова, – вы, вы, я к вам обращаюсь… вы бы стали о чем-то беседовать с человеком, у которого фамилия Балабанов? – презрительно фыркнул профессор.
Чернов, чтобы не слыть профаном в глазах уважаемого человека, попытался изобразить такой кивок головой, чтобы, в зависимости от пожеланий профессора, его можно было принять и за утвердительный ответ, и за отрицательный. Но Вяземский, очевидно, остановился на первом варианте, так как поджал недовольно губы.
– Напрасно, голубчик. Смею вас заверить, напрасно вы так беспечны. Это вам еще каким боком вылезти сможет. В старину-то напрасно никого не называли. Все было для удобства человека. Чтобы предупредить, чтоб начеку был. Чтобы человек знал, что если тот Дурак, то от дурака родился и от дураков весь род ведет. А значит – опасайся и не надейся. Что Дурак никогда Головой не станет. А теперь подумайте над такой себе фамилией Балабанов! Это значит – что? Пустомеля он и балабол, и предки у него все как один – вруны и задиры. А он, Балабанов этот, в науку великую попер. Потому что – что? Упадок в науке! Берут всех, кого не лень. Невзирая на фамилию и личностные свойства. Теперь ведь как: любой Дурак и Балабанов может защитить диссертацию и строить из себя невесть что. И он, только подумайте, он теперь, не краснея, заявляет мне привселюдно, что гунны предотвратили германизацию анто-склавен в Европе! Вы можете представить себе масштабы этой ереси!
Светлана с Дмитрием на автомате открыли и закрыли рты. Лица остальных девушек по-прежнему ничего не выражали. Как вытащенным в искусственные миры, германизация анто-склавен была слегка им побоку. Как и вся остальная полемика Вяземского с Балабановым.
– Извините, профессор, – тихо прошелестела Светлана. – Я вам звонила вчера…
Профессор вскинулся и опустил очки.
– А вы, собственно, кто? – изумился мудрый мужчина. – Каким образом вы находитесь в моем личном кабинете? Кто вам это свинство разрешил?
Дмитрий изумился неожиданному просветлению профессора. Светлана, встречавшая в жизни научных мужей гораздо чаще, чем Чернов, удивилась меньше.
– Здравствуйте, профессор, – не дрогнув бровью, поприветствовала она пришедший в себя «научный мозг». – Мы вчера договаривались о встрече. О консультации по амазонским и сарматским племенам. Так как вас не было в кабинете, ваш секретарь разрешил нам подождать здесь.
Профессор успокоился и даже чуть привстал.
– Как интересно, – смерил Светлану доброжелательным взглядом. – Такая молодая девица, а интересуетесь проблемой амазонских племен… занимательно… – Он степенно обошел ученую по кругу, но неожиданно резко всполошился: – А вы не из этих ли будете… из этих… как их – феминисток? Имейте в виду: я такого в своем кабинете терпеть не позволю. Если вы используете мой научный труд для этой всей женской пропаганды, для всех вот этих женских своих штучек – я не потерплю, я доложу научному сообществу. Вас растерзают и воскресят, чтоб растерзать повторно.
– Что вы, профессор, – примирительно подняла руки Светлана. – Мы абсолютно не хотим использовать ваши знания в недобрых целях. Быт и культура амазонских племен вызывают у нас искренний интерес. Сугубо научный.
