Олененок закрыл глаза в ожидании и мольбе о быстрой смерти. Она почувствовала, как острые когти спускаются к ее шее, как они начинают обхватывать ее глотку, готовые снова пролить кровь.
Топ, топ, топ.
За своим всхлипами, олененок не услышал шелест ближних кустов. А вот лиса услышала, и у нее практически не оставалось времени обернуться на звук, перед тем, как что-то снесло ее.
Звуки рычания и рева наполнили воздух как раз в момент падения олененка на землю, когда все ее окружение содрогнулось, и лисица была вынуждена резко отпустить пленницу от своей хватки. Хватая ртом воздух, олененок обхватило свое лицо, пытаясь остановить поток крови.
Она открыла глаза.
Перед ней предстал клубок борьбы, крови и меха. Охотница и убийца вступили в ожесточенную схватку всего в паре шагов от нее. Сперва могло показаться, что за волчицей было преимущество, учитывая ее превосходящие силу и размер, а также то, что она нанесла первый удар, однако лиса выпустила на волю всю свою злобу, показывая себя достойным соперником в борьбе с более опытным хищником.
Олененок не собирался выяснять, кто выйдет победителем из этого боя.
Она выбрала направление и устремилась прочь. Адреналин наполнил ее кровь, ее маленькое сердечко стучало с невероятной частотой, ее мускулы использовали всю оставшуюся в них силу. Она бежала, спасая свою жизнь, мир вокруг нее превратился в размытые зелено-коричневые контуры, лучи света перемежались с тенями больших деревьев. Частые капли дождя вновь снизошли на землю, пропитав шкуру беглянки, замедляя ее, но она продолжала свое движения, бежав так, как никогда до этого. Чириканье птиц, жужжанье насекомых проносились мимо нее на большой скорости, создав доплеровский эффект за считаные секунды.
Кровь на ее лице, кровь на ее руках, кровь на ее ладонях. Острая боль пронзила ее, смягченная дозой адреналина в ее крови. Ничего из этого уже не имело значения. Просто бежать. Просто бежать. Она не имела ни малейшего понятия куда она двигалась или где она находилась. Земля под ее копытами становилась более твердой и каменистой. Зелень становилась все более редкой. Облачное небо вдалеке становилось все более видимым с каждой секундой.
Ее мускулы ныли от напряжения. Ее хрипение становилось все более лихорадочным с каждым шагом. Ее тело начало подводить ее. Просто бежать.
В конце концов, ее тело просто не выдержало.
Там, где до этого момента находились лишь бесконечные ряды деревьев, теперь было лишь бескрайнее небо. Буквально в паре шагов от нее земля просто… закончилась, превратившись в огромный каменистый обрыв. Тупик.
Ее ноги более не имели возможности поддерживать вес тела, олененок просто рухнул мешком навзничь на неожиданно твердую почву, кровь устремилась из ее ран, собираясь в красные лужи на земле. Она издала хрип, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха, что спровоцировало острую боль в ее груди.
Она просто лежала на земле, устремив свой взор на небо, позволяя прохладной дождевой воде течь по ее телу, смывая кровь.
Нет, только не так… она должна продолжать идти. Вновь расходуя те крупицы сил, которые она смогла восстановить, валяясь на земле, она заставила себя подняться.
Она глянула на обрыв. Надежды на то, что будет возможность аккуратно спуститься вниз, не разбившись при спуске, сразу рассеялись, как только она заметила острые выступы и камни усеявшие всю поверхность обрыва. Она должна найти другой путь.
Олененок не успел ступить и шагу, как нечто возникло из леса. Массивная согнутая фигура с когтями наперевес, покрытая кровью, с клочками отсутствующего меха и яростью в глазах – нечто прямиком из ночных кошмаров.
Волчица уставилась на олененка, ее обнаженные клыки были покрыты лисьей кровью.
Двое обменялись долгими взглядами, не издав ни единого звука, за исключением тяжелого дыхания.
Волчица поддалась вперед. Ее голос был наполнен низким утробным рычанием, настолько диким, насколько это можно было ожидать от кого-то, кто только что сражался с другим хищником. Олененок не смог разобрать набор ругательств и угроз, вырвавшиеся из ее, источающей гнев пасти. Тон волчицы походил на тон родителя, чей ребенок подверг себя опасности - совокупность гнева и облегчения:
“Ты. Сюда. Живо”.
Ее палец показывал на пустое пространство перед собой, не оставляя сомнений в смысле сказанного.
Однако вместо подчинения дитя сделало шаг назад, задев камешек, который покатился вниз на дно обрыва. Несколько раз он задел зазубренные края ущелья, издав клацающий звук.
Волчица замерла.
Впервые за все время олененок увидел нотки бессилия в волчьих глазах.
Она увидел в них сомнение. Увидела страх.
Робко она подошла еще ближе к краю.
“Остановись!”
Это не было приказом. Это была просьба.
Она вынудила волчицу умолять.
Проявилось некое осознание на потрепанной детской мордочке. Она стояла прямо, взирая на хищницу. Она больше не боялась. Используя свою жизнь, как разменную монету, она наконец-то взяла ситуацию под свой контроль.
Ее судьба была предрешена в любом случае, но теперь она сама могла выбрать, как именно ей уйти. И после стольких дней слепого повиновения, испуганного подчинения, даже такая крупица свободы ощущалась волшебно.
“Не делай этого. Не трать свою жизнь впустую! – в голосе волчицы звучало вполне обоснованное волнение. – Не…”
Черт возьми, да как же будет этого слово? Вспоминай, вспоминай…
“Не… каур”, - произнесла волчица, впервые делая нелепые попытки в разговоре на языке добычи. – Не трать жизнь”.
Олененок посмотрел сначала вниз на дно обрыва, прокручивая в голове прыжок, который гарантировано станет ее последним, затем обратно на волчицу. Ее показная стойкость дала трещину, слова волчицы вызвали в ней череду противоречивых эмоций. Слезы вновь устремились по щекам.
Ее рот открылся. Она говорила медленно, но четко, каждое слово проходило через комок в ее горле. На языке хищников.
“Я…” - промолвила кроха, ее ручки сжались в кулачки, пока она смотрела на волчицу. – “Все…равно…” – она пыталась вспомнить слово. – “Мор”.
Глаза волчицы раскрылись в изумлении, от безвыходности положения с точки зрения маленькой оленихи, а также от ее обретенной последовательности в своих действиях. И все же последнее слово ускользнуло от понимания волчицей – самое главное слово.
Оно может означать что угодно.
Это точно не ‘прыгну’, она знала это слово – ‘слата’, если она ничего не перепутала. Может быть ‘подойду’, но она все выглядела напуганной и нерешительной. Упаду? Умру?
“Мор в любом случае”, - повторил олененок.
Умру – ‘Умру в любом случае’.
Волчика мотнула головой: “Нет! Не надо или твоя ‘мор’… будет напрасной”. В словах волчицы прослеживалось скрытое отчаяние, что еще больше усугублялось сложностью хищницы в понимании чужого языка и разговоре на нем.
“Какая… дирен? Мор в любом случае”.
К счастью эту фразу можно было понять по одному контексту. Первое слово по всей видимости означало ‘разница’. У волчицы было всего три слова, которыми она могла ответить. Она посмотрела точно в глаза своей плачущей жертвы и произнесла: “Жизнь порождает жизнь”.
Олененок непонимающе моргнул.
“Слата и умрешь, да, - продолжила волчица, сопровождая свою речь жестикуляцией для лучшего понимания. – Но это будет больно. Эмм… Дор. Боль. Может умрешь быстро – мор быстро – может не мор. Упадешь, истечешь кровью. Будешь голодать. Голод… фама. Но я – ллоп – ллоп добрая. Твоя мор не будет напрасной. Мор быстро, без дор”. Она взяла паузу, переводя дух и продолжила: “Ллоп фама. Мор тоже. Нужна жизнь. Нужда пища, - она показала на землю. – Растения умирают, чтобы ты могла есть. Ты умираешь, чтобы ллоп ел. Ллоп умирает, чтобы черви ели. Напрасная мор, для всех плохо”.
Олененок выглядел ошарашенным. Она еще не видела волчицу такой, старающейся из-за всех сил, явно обеспокоенной тем фактом, будет ли ее смерть плохой или хорошей. Кто-то настолько величественный, что даже считал использования языка своей добычи выше своего достоинства, теперь снизошел до того, что готов выставить себя на посмешище, лишь бы она не прыгнула.
Закончив свои увещевания, зная, что ей больше нечего добавить, дабы повлиять на решение олененка, волчица лишь вздохнула:
“Твой дирен. Сделай правильный выбор. Пожалуйста”.
Оба смотрели друг на друга – мрачная и серьезная хищница и плачущий, истерзанный ребенок. Никто из них не шевелился. Глаза олененка, который готов был прыгнуть при малейшем движении, метались между обрывом и волчицей. Но было похоже, что волчица была искренне в своем решении предоставить полную свободу выбора своей добыче относительно ее судьбы. Охотница не делала никаких движений и просто наблюдала, вся злость и жестокость покинула ее пропитанное кровью тело.
Несколько секунд в нерешительности спустя олененок сделал свой выбор. Еще пару камешков посыпались вниз по утесу…
Она пошла вперед к волчице, которая одобрительно кивнула.
“Ты сделала правильный выбор”.
Олененок ничего не ответил. Ее молчание было встречено с уважением.
Путь обратно к пещере был на удивление коротким. Лиса, в попытках запутать их следы и дезориентировать олененка, постоянно была вынуждена петлять, у волчицы же такой нужды не было. Они прошли мимо вымазанной кровью полянки, которая стала местом сражения двух хищников, и олененок заметил, что, хотя вся местность была пропитана кровью, тела лисицы нигде не было. Она посмотрела на охотницу, но та лишь пожала плечами в ответ.
К тому моменту, как они достигли входу в свое укрытие, погода окончательно прояснилась. Даже несмотря на то, что запах сырой земли и мокрых листьев все еще был ясно ощутим в воздухе, а каждый шаг заставлял их увязать в покрытой лужами лесной поверхности, солнце наконец-то начало выходить из-за облаков, наполняя столь унылое окружение хоть чем-то жизнерадостным.
Вдалеке была видна еще одна стена из грозовых туч, что говорило о том, что все это было лишь затишью перед бурей..., впрочем, пройдет какое-то время, перед тем, как они вновь столкнутся с данной проблемой.
Первое, что сделала волчица, когда они вернулись, это начала обрабатывать раны олененка, не обращая внимание на свои собственные. Она наложила мокрые листья на порезы на лице олененка, который закусил губу и закрыл глаза, пытаясь совладать с болью. Но действия волчицы были нежными и медленными, и в ответ олененок доверился ее опыту и хорошим намерениям.
“С этого моменты кое-что поменяется, - начала волчица, продолжая промывать раны олененка. – Ты продемонстрировала, что тебе можно доверять, так что я приняла решение предоставить тебе небольшую свободу действий”.
Ребенок инстинктивно поднял свою голову и склонил ее набок, выражая одновременно замешательство и внимание к словам, но внезапная боль, пронзившая раненые мышцы, заставила ее вновь поморщиться.
“Не шевелись, - шикнула на нее волчица. Когда олененок подчинился указанию, тон волчицы вновь значительно смягчился, пока она принялась прочищать очередную рану. – Путь обратно не должен занять более одного дня. До нашего прибытия я позволю тебе перемещаться самостоятельно до тех пор, пока ты находишься в поле моего зрения. Если ты найдешь какую-нибудь еду по дороге, можешь ее съесть при условии, что это не займет много времени. Поняла?”
“Быть близко. Есть быстро. Жо по-ни-мает”.
“Хорошо. Но дабы сохранить эти послабления, я ожидаю от тебя в ответ беспрекословного подчинения. Проще говоря, веди себя как хорошая маленькая девочка и не создавай мне каких-либо проблем. Ты не должна разговаривать, пока я сама не обращусь к тебе, либо этого не потребуют обстоятельства. Ты будешь идти либо позади меня, либо рядом, но ни в коем случае не впереди”.
Еще один кивок, подтверждающий услышанное.
Еще один холодный листок был прижат к ране и убран от нее. Волчица посмотрела на него, затем показала олененку. На нем не было крови.
“Твои раны затянулись. Теперь мы ляжем спать – мы так и не отдохнули за сегодня, а уставшее тело не способно к путешествию”.
Все что необходимо было услышать ребенку – это слово ‘спать’. Устроившись поудобней на мягкой земле и убедившись в том, что ее раны не будут касаться земли, ей потребовалось совсем немного времени, чтобы провалится в сон.
Глянув на свою добычу в последний раз, волчица последовала ее примеру.
Однако в этот раз, она уже не видела нужды блокировать собой выход из пещеры.
Под яркими лучами солнца вновь продолжили свой поход охотница и ее дичь на пути к логову первой. Между ними установилась атмосфера легкости и понимания, принимая в расчет, что олененок выглядит гораздо более расслабленным в присутствии хищницы, а она, в свою очередь, не имела больше нужды постоянно следить и пресекать попытки к бегству своей добычи.
Но дитя было далеким от счастья, учитывая обстоятельства. Волчица видела это, но это было ожидаемо для нее. И хотя она позволяла своей пленницы небольшие остановки, чтобы дать олененку собрать немного еды, волчица не предпринимала никаких дальнейших действий, чтобы как-то подбодрить свою спутницу. В конце концов, это было невозможно, не прибегая к явной ложи, а такую метод волчица считала недостойным.
Во время одной из таких остановок, под бдительным взором, олененок смог найти немного ягод и сочных корешков, которые она выкапывала ловкими, оточенными движениями, которые впечатлили даже хищницу. Судя по всему, малышка была приспособлена к поиску еды для себя ровно также, как и волчица была приспособлена к охоте на свою. Всего несколько минут и олененок смог собрать достаточно угощений, чтобы ей хватило на весь оставшийся день.
Однако к удивлению волчицы, после того, как ребенок смог утолить свою потребность в пище, олененок остановился и посмотрел на нее. Ее взгляд был вначале был наполнен замешательством, затем сомнением, а в конце – жалостью.
Неужели ослабленное состоянии волчицы, терзаемое чувством голода, стало очевидным даже для ребенка?
С осторожность малышка подошла к ней, протянув сложенные ладошки, полные ягод и корешков. Даже для плотоядной они пахли восхитительно.
Поместив свою лапу на голову олененка, она слегка потрепала ее несколько раз.
“Спасибо за твое предложение. Но то, что полезно для тебя, для меня является ядом. К тому же это ты нашла. Они твои. Ты заслужила, чтобы насладиться ими”.
“Ллоп не ест?”
Волчица улыбнулась: “Боюсь, что так. Только то, что истекает кровью может меня накормить”.
Олененок посмотрел на нее с таким знакомым выражением полного непонимания. Но по мере того, как до нее доходил смысл сказанного волчицей, внезапно, страх начал проявляться в ее чертах, а ее голос превратился в испуганный шепот: “Ллоп ест, дор?”
Волчица моргнула. “Нет, это не навредит мне, с чего это вообще… ох, - она посмотрела на ребенка не зная, что сказать. – Да. Будет. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы это произошло настолько безболезненно, насколько это возможно”.
“… но дор?” – было не совсем ясно, не смогла ли она это понять или просто отказывалась понимать. В любом случае, похоже, что впервые она пришла к осознанию того, что ее и вправду съедят. Она сумела избегать этой мысли посредством надежд на побег, на то, что ее отпустят, на то, что она будет спасена… но теперь она приняла свою судьбу и все, что было с этим связано.
