“Нет! Жо помогать. Жо помогать!”, - завопила малышка, отчаянно озираясь по сторонам в надежде найти хоть что-то, что могло бы помочь.
Мягкий звук падения капель с ближайшего сталактита заставил ее уши встрепенуться: “Жо помогать с айква”.
Волчица попросила ее остановиться, но ее слова не достигли ушей ребенка, который побежал к сталактиту и подставил свои ладошки под падающие капли. Жидкость была на удивление холодной и даже заставила олененка вздрогнуть вначале, но ее настрой был непоколебим. Она сохраняла эту непоколебимость, уставившись на сталактит, как будто от одного ее взгляда вода начнет течь быстрее. Капли падали медленно, крайне медленно, но она отказывалась сдаваться. И вдруг она услышала еще один звук падающей воды. Она оглянулась, с надеждой выискивая еще один сталактит, но ничего не увидела. Затем она посмотрела вниз и вся ее надежда и непоколебимость разом испарились.
О чем она вообще думала, когда решила, что сможет удержать эти крохи воды в своих ручках? Она опустилась на колени начиная тихо плакать.
“Остановись”, - каждая буква вызывала боль в голосе волчицы. Олененок оглянулся через плечо, посмотрев на свою некогда пленительницу, теперь пациентку.
“Это все бесполезно, - она говорил медленно, четко произнося каждое слово. – Не поможет. Дор… внутри. Не снаружи. Даже если дор не прикончит меня, фама закончит начатое. Мое тело слишком ослабло. Оно не сможет излечиться само…”
Олененок моргнул. “Есть… излечиться”, - повторило дитя, возвращаясь к волчице. Нижняя губа олененка затряслась, а сам он заметно побледнел. Несмотря на всю боль, вид всего это заставил хищницу принять более спокойную манеру поведения, просто чтобы не заставлять ребенка беспокоиться еще больше.
Несколько минут прошли в молчании.
И затем волчица вздохнула.
“Дурацкая ошибка. Я действовала безрассудно и теперь расплачиваюсь за это, - сказала она, смотря на пол, пока все ее тело била крупная дрожь. – Пускай моя кончина послужит уроком для тебя, малышка. Не важно насколько ты матерая и опытная… одна ошибка и все кончено”.
Ответа не последовало. Лишь испуганное, растерянное выражение присутствовало на лице олененка.
“Больше не имеет смысла продолжать весь этот фарс, - продолжила волчица слабеющим с каждым словом голосом. – Ты можешь уходить. Я ранена, слаба и истощена. Я умру. Я не в состоянии остановить тебя. Ты смогла пережить меня и по праву заслужила свою свободу”.
Олененок моргнул. Ее взгляд упал на выход из пещеры, который находился за волчицей. Больше ничего не преграждало путь. Ни лисы, готовые наброситься на нее, стоило ей только высунуться наружу, ни страх быть настигнутым более быстрым и сильным хищником. Наконец-то возможность побега снова стала реальностью. Она встала на ноги, и волчица никак не препятствовала этому.
Лучи солнца пробивались через щели в облаках, подсвечивая зеленую траву, открытые равнины. Возможность найти свою семью, есть, играть… жить.
И все же она сомневалась. Каждый раз, когда она собиралась сделать шаг навстречу выходу из пещеры, какая-то невидимая сила не позволяла ей этого сделать. Она посмотрела на волчицу, и ее маленькое сердечко наполнилось грустью и жалостью. Она закрыла глаза и скрепя сердце сделала несколько шажков навстречу свободе. Со слезами на глазах и опустошенным взглядом, она обернулась, снова бросив тоскливый взгляд на волчицу.
Что происходит? От чего ей так тяжко на душе? Она ничем не обязана этой волчице, она хотела сбежать все это время и теперь, когда наконец представилась такая возможность, когда волчица сама прогоняла ее, она просто... не смогла уйти.
Волчица просто уставилась на нее в недоумении.
И затем хищница почувствовала, как что-то внутри нее начинает закипать. Даже не успев это осознать, она начала издавать утробный рык, а выражение на ее морде ожесточилось.
Невинность этого олененка, его страх, его замешательство, его нежелание просто уйти – как это существо может быть настолько глупым? Охотница пыталась научить ее уроку, закону, по которому живет дикая природа с момента, как она поймала ее, но она так ничему и не научилась!
Ее лапа, сжатая в кулак, шарахнула по каменной стене, что вылилось в новый приступ пронзающей боли. Она обнажила свои клыки, не в улыбке, но в сердитой гримасе и взревела:
“ПРОВАЛИВАЙ!”
Громкий, внезапный звук настолько напугал олененка, что тот плюхнулся на землю и начал уползать спиной вперед от нее, не переставая хныкать. Но уходить окончательно она так и не решалась. И вся эта невинность, непонимание ситуации, жалость или чтобы то ни было, только подстегивало ярость волчицы. Ее тело больше не могло выдержать такого напряжения, каждое слово давалось с неимоверным трудом, каждое движение вызывало лишь новые всплески боли, но она продолжала свой монолог через злость и страдание.
“Уходи! Пусти! Почему ты все еще здесь!?” – она ткнула когтем в сторону выхода, в сторону густого леса снаружи, где птички пели, а оленята играли, радовались жизни, взрослели и умирали в окружении своих родных и близких.
Но она все еще не двигалась! На самом деле, после внезапной волны инстинктивного страха, она собрала волю в кулак и теперь снова смотрела на волчицу. Да, слезы все также продолжали катиться по ее щекам, а испуг на ее лице никуда не ушел, но она продолжала смотреть, не отводя взгляд и не мигая, прямо в глаза волчицы.
“Жо выбирает. Не ллоп”.
Четыре слова. Всего четыре слова потребовалось, чтобы до волчицы наконец дошло.
Олененок усвоил урок. После всего пережитого она все-таки приняла свою смерть, дабы позволить жить другому. Малышка готова была пожертвовать собой, чтобы облегчить страдания другого.
Олененок усвоил урок. В отличии от волчицы, которая позволила личным чувствам встать на пути естественного хода событий. В данный момент, ребенок был учителем, а волчица учеником.
Она закрыла свои глаза, громко выдохнув. Она почувствовала, как уходит дрожь мускулов от злости, хмурая гримаса на ее морде заметно смягчилась. Наконец она заговорила, ее тон был спокойным и обходительным, разве что измученным от страданий и учащенного сердцебиения.
“Если ты останешься, ты знаешь, что произойдет”, - сказала волчица. Ее слова звучали рвано, как будто им было тяжело пробиться сквозь ком в ее горле. Благодарность, сожаление, счастье и все, что было посередине. Злость полностью оставила ее, оставив после себя лишь запутанные, хаотичные мысли. Это было совсем на нее не похоже, быть такой… эмоциональной. “Ты умрешь. Я насыщусь”.
Олененок лишь кивнул.
“Жизнь… порождает… жизнь?”
Охотница слегка потрепала голову олененка, сияя гордостью: “Будем надеяться, малышка. Будем надеяться”.
Нежно, она подтолкнула голову ребенка к своим коленям. Олененок не сопротивлялся, полностью отдавая свое тело во власть волчицы.
“Будь сильной. Скоро все закончится”, - сказала хищница, смотря на олененка, как мать смотрит на свое дитя.
Глаза олененка снова открылись. Она повернула голову и посмотрела на волчицу. Ручейки слез прекратили стекать по ее лицу. Она поместила руку себе на грудь. Ее губы шевелились, она что-то прошептала, но ее заиканье мешало разобрать что именно:
“Ц-ци… эль”.
Игнорируя неудобство, которое сопровождало каждое ее движение, волчица наклонилась ближе: “Что такое, малышка? Я не понимаю”.
Олененок слегка нахмурился в своем детском негодовании. Она сказала это еще раз, в этот раз четче. Как-будто это было важно.
“Циэль”, - произнеся это слово, она снова нажала рукой на грудь, в этот раз более напористо, указывая на себя.
Глаза волчицы широко раскрылись в понимании. Она протянула свою лапу и положила ее поверх маленькой ручки, ощущая биение маленького сердечка. Она улыбнулась.
“Циэль”, - повторила волчица. Одобрительно кивая, олениха улыбнулась в ответ и закрыла глаза, принимая изначальное положение тела. Похоже, что небольшой разговор слегка успокоил ее. Большие, покрытые мехом лапы, которые были холодней обычного, опустились на голову олененка, который погрузился в похожий на сон транс, слушая мягкое напевание волчицы. Время пришло. При других обстоятельствах она бы закончила это быстро – укусом в горло. Чистое убийство с минимальным количеством страдания. Однако в данных обстоятельствах она едва могла пошевелиться. Вся ее нижняя часть была настолько избита, что малейшее движение провоцировало острую, охватывающую все нервные окончания боль. В данных обстоятельствах этот процесс будет медленным и мучительным для них обеих.
“Расскажи мне о себе, малышка, - прошептала хищница приятным, успокаивающим голосом. – Тебе нравятся цветы?”
Несмотря на наполненность тревогой и страхом, упоминание цветов пробудило в олененке интерес.
“Жо нравятся. Очень”, - она ответила с каплей радости в своем голосе.
“Мне тоже. Какой цветок твой любимый?”
“Жо нравится тюльпан. Красочны, мягки, хороши. Жо еще нравится роза, пахнуть по… - ее стрессовое состояние вызвало стремительный поток слов, но в конце концов она сосредоточилась на самом вопросе. – Но жо больше всех нравится лилии”.
Аккуратным движением волчица поднесла запястье олененка к своей морде. Ее вторая лапа прошлась по макушке ребенка, топорща мягкий мех и успокаивая ее. Когда теплое дыхание волчицы ударило в предплечье олененка, волчица услышала, как учащается в панике дыхание крохи, а речь о любимых цветах тут же затихла.
“Продолжай. Расскажи мне, почему лилии твои любимые цветочки”. – в очередной раз нежное шептание хищницы успокоило нервы олененка.
“Л-лилии больше, большие чем другой цветок, альтра, - она тихонько хныкнула. – Но при проп, лилии многа мен-“.
Волчица не дала ей закончить. Потребность к действию, продиктованная нежеланием продлевать страдания олененка еще дальше и своим собственным диким голодом, заставили клыки волчицы обнажиться. Прошептав благодарность сквозь свои клыки, она открыла пасть и пронзила мягкую плоть.
Олененок содрогнулся в приступе боли, издав пронзительный крик. Было очевидно, что она храбро пыталась совладать с собой, как хорошая девочка, но не смотря на все ее усилия, она не могла удержать себя от рыданий, пока огромная пасть рвала мускулы, прокусывала вены и дробила кости.
“Дор!”, - закричала она. Она попыталась сопротивляться и в течение нескольких секунд ей даже это удалось, даже когда ее тело начала бить крупная дрожь из-за начала болевого шока, даже когда она начала задыхаться из-за гипервентиляции легких. Тихие баюкающие звуки волчицы сделали боль чуть более терпимой, но она была просто ребенком. Она не была создана, чтобы переносить такую боль.
Волчица почувствовала теплый, металлический вкус, наполняющий ее пасть, пока она жадно глотала. Однако трепыхания тела на ее руках, слезы, стекающие на ее бедра, болевые спазмы, исходящие от ее жертвы, не приносили ей никакой радости, связанной с убийством после удачной охоты.
Рыдания олененка делали все только хуже. Крики ‘дор, дор’ заполонили пещеру, отражаясь оглушительным эхом.
“Все хорошо, все хорошо… Ты очень хорошо справляешься, малышка, - продолжала говорить волчица, ее ласковые слова поддержки были единственным, что не давало дитю окончательно впасть в панику. – Ты очень храбрая девочка. Тебе просто надо потерпеть еще совсем немного…”
Она сомкнула челюсти на куске плоти, вырывая его. Мощные потоки крови пропитали ее пасть и грудь, стекая по ее телу и измазывая уши и голову ревущего олененка. Сделав большой глоток, она почувствовала, как кровь начала стекать по ее глотке в желудок, бурчащий в ожидании того, что он так долго желал получить. Тут же она почувствовала, как приступы голода отступают, а ее слабость начинает проходить с каждым укусом, с каждой каплей крови. Все ее инстинкты требовали, чтобы она продолжала пожирать, насыщаться, но она не поддалась порывам.
Она обещала минимум страданий. Она не нарушит свое обещание.
Момент первобытного удовлетворения, когда она почувствовала, как теплое, свежее мясо наполняет ее внутри, был прерван криками олененка, в этот раз не просто состоящими из слова ‘боль’.
“Пар!”
Она умоляла волчицу остановиться. Но было уже слишком поздно.
Рана на запястье олененка была слишком глубокой. Уже не имело значения, что обе из них предпримут в дальнейшем – болевой шок в любом случае закончит начатое, пока она будет истекать кровью, с волчицей, которая уже не сможет никак помочь. Волчица в таком случае также будет обречена, так как те крохи пищи, которая она уже получила - это мелочь для существа, которое находится на грани голодной смерти.
“Тсс… все будет хорошо. Ты отлично справляешься”.
В очередной раз, слова волчицы подбодрили малютку, которая закусила губу и замолкла, издавая лишь тихие всхлипы и похныкивания, а ее сознании становилось все туманнее. Стресс, боль, потеря крови, гул и почти гипнотический голос волчицы. Олененок начал что-то слабо бубнить, слова, которые волчица не смогла бы разобрать, даже если бы знала язык.
Стремительный поток оборванных мыслей проходил через затуманенное сознание ребенка, предложения разбивались на слова, слова на звуки, а сами звуки становились все тише и тише с каждым мгновением.
“Лу… ла… лилии… ми… лор”, - шептала малышка, разделяя каждый звук маленькими слабыми вдохами. – Оохгу… ло… ках… ком… ллоп…”
Волчица уже не просила олененка повторить сказанное. Сказанное уже не имело значение до тех пор, пока это помогало ей держаться. Но когда тело малышки начало слегка раскачиваться, волчица надежно прижала ее – без излишней силы, ласково, но надежно. Растерянное тело на ее руках попыталось оттолкнуться слабыми, неуверенными движениями, попыталось сесть, но лапа волчицы опустилась на ее грудь и уложило обратно в теплые объятия окровавленного меха.
“Тссс…”, - нашептывала охотница, ее дыхание источало кровь и смерть, ее лапа гладила кроху, размазывая кровь по ее драгоценной шкурке. Часть бывшего величия волчицы начало возвращаться к ней. Ее голос значительно окреп, а ее тело больше не было настолько безвольным. Каждое движение продолжала вызывать приступы острой боли, но она выглядела… здоровее. Сильнее даже, теперь, когда ее тело начало восстанавливаться от критического недоедания.
“Я знаю, я знаю, тебе больно… Все скоро закончится. Держи свои глазки закрытыми, отдыхай. Боль скоро пройдет… хорошая девочка. Я горжусь тобой, малышка”.
Бух-бух. Бух-бух. Бух-бух.
Биение крошечного сердечка о ее ногу.
Она приготовилась сделать еще один укус: “Почувствуй сон, почувствуй слабость. Прими их… скоро не будет больно…”
Олененок слегка вздрогнул, на его лице была отражена настоящая пытка, пытаясь быть ‘хорошей девочкой’ и подчиняясь командам. Волчица чувствовала, как тело на ее руках становится все более обмякшим, как будто не в состоянии больше поддерживать себя. Дыхание олененка, до этого лихорадочное и частое, замедлялось с каждым выдохом, превращаясь сначала в хрип, а затем еле слышное сипение. Ее сердцебиение – волчица помнила, как оно напоминало ей крылышки колибри в момент поимки олененка… теперь медленное, ленивое, неровное. Готовое навсегда остановиться.
Бух-бух… бух-бух…
