Он шел вперед. Шел, радуясь, что снова оказался дома, и опасаясь — слишком стремительно развивались последние события.
В левом крыле было много народа. Вампиры расступались, пропуская Бена и Вила, но не спешили уходить. Стояли, смотрели вслед. И ученый чувствовал их взгляды, их недоверие, их презрение. Последнее тонкими иголками врезалось в сердце — неприятно, но несмертельно. Другое дело — посланные копья силы, которые летели в него, прощупывали, пробивали брешь, чтобы узнать, кем он стал и кем будет. Боль была такой сильной, что Бен остановился, потер переносицу и прикрыл глаза. Никто не видел, как вспыхнула радушными цветами радужка вампира, как цветные искры заполнили зрачок.
Бен шел, опустив голову, словно под бременем воспоминаний, чеканя шаг и стараясь не сбиться. В какой-то миг волнения исчезли. Как и исчезли кованные перила, шершавые стены и бьющие из маленьких окон лучи света.
Был лишь он и те вампиры, что смотрели ему вслед.
Мягкие облака их вампирской силы скользили по внутренним чертогам ученого, не до чего не дотрагивались, чтобы — не дай бог — странный гость клана ничего не заподозрил. Но гость чувствовал все. В своем безумии, пойманном в кристалле, он не пропускал ни одного вмешательства.
Что же, добро пожаловать на экскурсию!
Были это его мысли или слова иных «Я», что прочно засели в голове?
Что искали те, кто встречался ему в пути? Свет и тьму, обрывки воспоминаний, всполохи силы? Пусть нейтральные облака разведчиков — как их окрестил Бен — бродят по его сущности, он затворил все двери, оставив лишь то, что должно быть у порядочного круорца и асинита.
Никаких тайных комнат, наполненных тьмою, отрывками чужих воспоминаний, никаких демонов с лицами зверей, никаких подвалов, исходящих светом. Всего лишь длинный коридор, выложенный из прочного камня, коим и должен являться основ анисита. И впереди, там, где стянуты все сосуды, вены и артерии, там, откуда исходит аура силы, способной реагировать на любое пожелание хозяина, находится комната. Его комната. Это кладовая крови. Сейчас там есть пустое место — сказались последние дни, в ходе которых приходилось соблюдать диету. И все же эта кладовая под надежным замком. Чтобы разорвать связь ее с сознанием хозяина, нужна приличная доза вератрина, сильный удар вигофага, разрывающего нить, или пожелания круорца, более сильного и более опытного чем тот, кем стал Бен. Не верите?
Они не верили, просто почувствовали, что тут что-то не так. Но было уже поздно. Бен не знал, откуда в его сознании появилась такая аналогия с комнатами и откуда там вообще были другие двери, невидимые для других, но четко ощущаемые им, но удержаться от соблазна не мог. Словно на долю секунды не он диктовал волю силы, а сила подчинила его.
Пока посланцы рун скользили по кровяным сосудам в поисках входа в заветные резервы, внутренний остов вампира изменился. Там, где была сплошная стена, стали проявляться двери — для каждой руны, пущенной в его организм, своя. И вигофаки погрузились в энергетический поток, арбориситы — в черную воронку, перевертыши — в кишащую мелкими частицами субстанцию. Их затягивало — и не было возможности вырваться. Как и не было возможности у Бена как-то управлять этим процессом. Он словно видел все со стороны: этот коридор силы, странные комнаты и вампиры, попавшиеся руной в его ловушки. Чем это обернется?
Бен испугался и в своем страхе сделал единственное, на что был способен в этой ситуации — обратился к Круоре. Родная руна отозвалась, мягкими нитями окутала тела любопытных вампиров, оплела им кровоток и нарушила связь, принеся свободу.
Больше копья силы не терзали вампира. Больше никто не проявлял к нему любопытства. Все было спокойно. Лишь небольшая слабость накатила на вампира. Накатила — и оставила, позволив подниматься дальше — туда, где его ждали новые воспоминания.
Быстрые шаги отвлекли, и вампир оторвался от созерцания пола, подняв глаза, которые вновь приобрели свой исконно карий цвет.
Навстречу спускалась девушка. Маг — подсказало чутье вампиру. Низенькая, хрупкая, с мелкими веснушками на лице и с волосами, мелкими завитушками торчащие во все стороны.
Яркая вспышка воспоминаний заставила Бена остановиться.
— Кто это? — спросил он у отца, который продолжал подниматься за сыном неслышной тенью.
— Жози. Жозефина Маркур. Дарк из свиты Эрны.
«Эрны», — мысленно протянул Бен, вспоминая, где видел эту девчушку. Водопад и леса Латума, двое вампиров, напавшие на него из тени, и маг, облаченный в маску и свободный комбинезон. Не они ли пытались убить его тогда, когда в восточном государстве властвовала тромбоцепия?
«Ерунда получается, — отдернул себя вампир. — Зачем бабке моя смерть?»
Но смерть ли?
У них была возможность тебя убить, Бен. Но они тебя отпустили.
Чей был этот голос, что вновь зазвучал в голове— его или какого-то из его «Я»?
Что же тут происходит, кхорт меня дери?
С этими не самыми радужными мыслями вампир преодолел последние ступени, которые вели на этаж, где когда-то размещалась его комната.
Вилоис довел сына до комнаты и удалился. Не сразу Бен толкнул дверь, которая ввела в его покои. Что он боялся там увидеть? Как время разрушило то, что было когда-то дорого, или как старые воспоминания покрылись паутиной, которая могла быть вполне реальной, повисшей на подсвечниках, затаившейся среди книг и прочно обосновавшейся в углах?
И все же он не мог стоять здесь вечно. Бен преодолео страх и сделао первый шаг в свою комнату.
Дверь открылась тихим металлическим скрипом. Вопреки ожиданиям, затхлый воздух не ударил в нос. Комната была наполнена цветочным ароматом, который испускали садовые цветы, стоящие в вазе на окне.
Здесь было прибрано, хотя комната и выглядела нежилой. Вдоль одной из стены — кровать с шелковым покрывалом. Раньше таких не было. Да и матрас — уже из нынешнего века, в чем Бен убедился, дотронувшись до него рукой.
А массивный деревянный стол остался прежним. Те же чернильные пятна и полосы, вычерченные ножом или ногтем.
Вот и его пенал — резная вытянутая коробка, где он хранил перья и чернильницу. Теперь она, скорее всего, пустая: все эти предметы давно ушли в прошлое. Однако когда Бен открыл коробочку, и перо, и чернильница были на месте. Чернила высохли, конечно, но сам факт, что его писчие принадлежности так и осталось нетронутыми, ударил в грудь целым сонмом чувств.
Он провел рукой по тетрадям, будто вчера отставленным. Вот полки с книгами. Старинные трактаты на пожелтевших пергаментах. Медицина, биология — все зачитано до дыр. Вот книга с пометкой солнца на главной странице — это издание из хранилища клана, которое принесла однажды Эрна вопреки всем законам, запрещающим вынос таких фолиантов...
— …Отдай, отдай тебе говорю! — мальчишка схватил рукой воздух. Злополучная книга скользнула по ногтям — и опять осталась недосягаемой.
— Активней, алхимик, иначе не видать тебе ее!
Парнишка с книгой тряхнул головой. Сальные черные волосы на время перекрыли взор, и другой мальчишка — с русыми вихрями, торчащими во все стороны, и карими без пигментных вкраплений глазами — почти что достал фолиант. Но почти что — не считается.
— Интересная книженция, правда? Надо бы ее почитать, — задира засмеялся, чудом избежав столкновения с кулаком, и забрался на единственный стул в комнате, чем сделал книгу почти недосягаемой. Зеленые глаза смотрели насмешливо. Некогда пухлые щечки ребенка уже потеряли свою привычную округлость. Паренек входил в новый период, когда детство оставалось позади, черты лица удлинялись, скулы выделялись. И лишь пухлые губы пока оставались прежними.
— Рингони, да отдай ты ему книгу, — протянул невольный свидетель этих событий. Он сидел на кровати и безучастно жевал яблоко. Сладкий сок стекал по его тонким губам, худым рукам. — Ты же все равно ни кхорта там не поймешь.
— Да ладно тебе, Пьетро! Зато глянь, как прикольно наш Бенджи злится! Того и гляди сожжет меня свои взглядом. Кхорт! — Рингони отвлекся и не заметил, как кулак кареглазого мальчишки, врезался ему в челюсть. — Больно же, идиот!
— Поделом тебе! — глубокомысленно заметил паренек на кровати, бросая огрызок яблока в открытое окно, вытирая сладкие люди о рубашку не первой свежести. — Так мы идем?
Рука ребенка с русыми вихрями бережно прошлась по обложке книги, которую он получил в этом нелегком «бою», пареньку пришлось встать на носочки, чтобы разместить фолиант на полке.
А теперь пальцы взрослого вампира, в которого превратился тот мальчуган, касались переплета. Задержались на нем на мгновение, которого оказалось достаточно, чтобы вспомнить тех, кто был дорог, и побежали дальше.
И все же глядя на эту полку, на стройные ряды стоящих там книг, Бен не мог понять, что же его смущает. Вроде и книги — прежние, и комната фактически не изменилась за исключением матраса и постельных принадлежностей, и все же было что-то не так.
Точно!
Книги стояли ровными рядами, корешок к корешку, маленькие издания к маленьким, большие жались к большим. Когда Бен был хозяином этой комнаты, он размещал книги по темам и так, чтобы легко было до них дотянуться. Некоторые фолианты лежали у него под кроватью, другие — на столе. На полках тоже было далеко до идеального порядка, от чего Бен ни раз получал от отца.
Но теперь кто-то старательной рукой не только вытер пыль с полок, но и аккуратно расставил книги, от этого кровать и стол казались пустыми и безжизненными...
Бьющий в окно легкий ветерок забрался в волосы вампира и взлохматил их.
— ...Бен!
— Тише, идиот!
Лунный свет, бьющий в открытое окно, мигнул — кто-то загородили его своим затылком. Затем раздалось шуршание и паренек лет двадцати пяти — почти мужчина по человеческим меркам — перекинул ноги через подоконник, усаживаясь на нем поудобнее. Но хозяина комнаты это не смутило. Он все еще сидел у стола, склонившись над исписанным листом. Одиноко горящая свеча создавала ореол вокруг его головы.
— Так мы идем? — в свете луны, заглядывающей в комнату, горели желтые глаза гостя.
— Минутку.
— Да хоть часочек, — парень на подоконнике вытянул перед собой руку, любуясь длинными звериными когтями. — Только девки ждать не будут, пока ты тут опусы свои допишешь.
— Ладно, — молодой человек поднялся из-за стола, печально посмотрел на свои пальцы в чернильных пятнах. Но, видимо, решил, что оттирать их — только время терять.
— Ты первый? — хозяин комнаты выглянул в окно. В лунной дорожке, прочерченной на внутреннем дворе замка, стоял Пьетро. Темный плащ окутывал молодого вампира, который уже успел проститься со своей худобой. Каждодневные тренировки до обращения сделали свое дело — широкие плечи не мог скрыть даже плащ.
— Может ты через дверь все же? — с опаской спросил Рингони, глядя на своего приятеля. Стена была почти ровной. Сам он поднимался по маленьким насечкам в камне. Но Рингони уже стал вампиром, перевертышем, и для него это — раз плюнуть. А вот Бен все еще был проклятым. — Грохнешься — костей не соберешь.
— С чего это я должен падать? Первый раз что ли. А там, — парень кивнул на дверь, — на родителей можно нарваться.
Он заткнул за сапог клинок, застегнул портупею, и открыл сундук, в котором лежала его шпага...
Как и много веков назад Бен потянул за ручку, открывая сундук. Что он там найдет: часть воспоминаний, изъеденных молью?
Стопка пожелтевшего белья, которое так и не дождалось своего хозяина. Несколько тетрадей, исписанных даже на полях — наблюдения, вычерченные формулы и даже стихи, которыми когда-то увлекался тот, кого звали Бенджамин де Конинг.
Сверху — шпага, которую он оставил, предпочтя взять с собой в поход, который длился несколько столетий, лишь саблю и даги.
В уголке сундука, поблескивая цепочкой, лежал родовой серебряный кулон — настоящий — тот, что был подарен Анисиосом дочери, а затем вручен после обращения Бену. После того, как клан возвратился из королевства Прея, где погибла мать будущего ученого, сверху имени Эрны было начертано имя новообращенного вампира.
— Я рада, что ты вернулся.
Увлеченный воспоминаниями, Бен не заметил, как вошла Эрна. Ее белоснежные волосы волною обрамляли лицо. Плотный корсет облегал грудь и рассыпался на талии множеством складок, струящимся по ногам и уходящими в пол.
Бен не ответил, не в силах справиться с плотным комком, застрявшим в горле со вкусом горечи и радости. Он все еще не мог поверить, что его комната осталась почти неизменной, словно...
— Мы ждали, что ты вернешься.
«Ждали», — мужчина усмехнулся.
Воспоминания о молодости были приятны, но он слишком хорошо помнил все, что произошло потом.
Да, его ждали. Без суда был вынесен приговор и хватило одного росчерка пера новообразованного Сената Союза, чтобы навсегда закрыть для него путь домой и превратить его жизнь в ад.
Хотя может стоило тогда вернуться, смириться, безропотно стерпеть все, показать себя истинным сыном клана, признающим право других вершить его судьбу?
Но нет, он упрямо шел вперед. Мечтал о доме во время войны, желал его во время своих скитаний. А затем, когда понял — ничто не вернется, просто отрезал эти воспоминания, смирившись лишь с одним: у него нет дома. Не оглядываться — стал его девизом. Полагаться только на себя — кредом. Но все это, как он ни пытался себя убедить в обратном, не грело холодными ночами и не возрождало, когда тело изгибалось от голодной боли.
Бен не оборачивался, хотя чувствовал, как Эрна перемещается по комнате. Вот она подошла к кровати, провела по ней рукой, скользнула кончиками пальцев по корешкам книг на полке, повторяя его движения.
Амарантовые глаза вампира смотрели прямо, руна старалась очистить кровь, выровнять пульс, чтобы избавить хозяина от привкуса горечи во рту.
— Тебе через много пришлось пройти, Бенджи, — женщина мягко приблизилась к мужчине и положила белоснежную руку ему на плечо. — Мой дорогой внук.
Груз прошедших веков давил на плечи, сгибал спину. Руна оказалась бессильна. Нет, не руна — пора Бену признаться в этом самому себе — он оказался бессилен перед всеми этими воспоминаниями.
В глазах защипало, а внутренние преграды, которые сдерживали его, вынуждая держать прямо и голову, и спину, пали.
Он развернулся и уткнулся в плечо бабушке. И вместе со слезами, текущими из глаз и впитывающие в кружевную накидку Эрны, приходило облегчение.
Женщина опустилась на крышку дорожного сундуки, усаживая рядом внука.
— Теперь все позади, — вампиресса гладила его по спине, трепала до непослушным волосам, которые прилично выросли за прошедшие месяцы. — Ты так вырос. И твоя сила поражает даже меня.
— Кхорту все это, — сквозь слезы проговорил Бен, ощущая себя все тем же восьмилетним ребенком, который несколько столетий назад так же сидел на сундуке, со слезами рассказывая родственнице о первых провалах — тогда после неудачного эксперимента у него умерла кошка — несчастное создание с раздробленной лапой, которую он пытался восстановить. — Я так хотел вернуться…
В этой комнате с цветочным ароматом, уткнувшись в плечо того, кто в течение целого века оказывал ему поддержку, пестовал, помогал во всем, он не чувствовал себя опытным носферату, прошедшим испытание огнем и медными трубами. Стирались воспоминания о войнах и тюрьмах, о веках одиночества и десятилетиях голода.
В левом крыле было много народа. Вампиры расступались, пропуская Бена и Вила, но не спешили уходить. Стояли, смотрели вслед. И ученый чувствовал их взгляды, их недоверие, их презрение. Последнее тонкими иголками врезалось в сердце — неприятно, но несмертельно. Другое дело — посланные копья силы, которые летели в него, прощупывали, пробивали брешь, чтобы узнать, кем он стал и кем будет. Боль была такой сильной, что Бен остановился, потер переносицу и прикрыл глаза. Никто не видел, как вспыхнула радушными цветами радужка вампира, как цветные искры заполнили зрачок.
Бен шел, опустив голову, словно под бременем воспоминаний, чеканя шаг и стараясь не сбиться. В какой-то миг волнения исчезли. Как и исчезли кованные перила, шершавые стены и бьющие из маленьких окон лучи света.
Был лишь он и те вампиры, что смотрели ему вслед.
Мягкие облака их вампирской силы скользили по внутренним чертогам ученого, не до чего не дотрагивались, чтобы — не дай бог — странный гость клана ничего не заподозрил. Но гость чувствовал все. В своем безумии, пойманном в кристалле, он не пропускал ни одного вмешательства.
Что же, добро пожаловать на экскурсию!
Были это его мысли или слова иных «Я», что прочно засели в голове?
Что искали те, кто встречался ему в пути? Свет и тьму, обрывки воспоминаний, всполохи силы? Пусть нейтральные облака разведчиков — как их окрестил Бен — бродят по его сущности, он затворил все двери, оставив лишь то, что должно быть у порядочного круорца и асинита.
Никаких тайных комнат, наполненных тьмою, отрывками чужих воспоминаний, никаких демонов с лицами зверей, никаких подвалов, исходящих светом. Всего лишь длинный коридор, выложенный из прочного камня, коим и должен являться основ анисита. И впереди, там, где стянуты все сосуды, вены и артерии, там, откуда исходит аура силы, способной реагировать на любое пожелание хозяина, находится комната. Его комната. Это кладовая крови. Сейчас там есть пустое место — сказались последние дни, в ходе которых приходилось соблюдать диету. И все же эта кладовая под надежным замком. Чтобы разорвать связь ее с сознанием хозяина, нужна приличная доза вератрина, сильный удар вигофага, разрывающего нить, или пожелания круорца, более сильного и более опытного чем тот, кем стал Бен. Не верите?
Они не верили, просто почувствовали, что тут что-то не так. Но было уже поздно. Бен не знал, откуда в его сознании появилась такая аналогия с комнатами и откуда там вообще были другие двери, невидимые для других, но четко ощущаемые им, но удержаться от соблазна не мог. Словно на долю секунды не он диктовал волю силы, а сила подчинила его.
Пока посланцы рун скользили по кровяным сосудам в поисках входа в заветные резервы, внутренний остов вампира изменился. Там, где была сплошная стена, стали проявляться двери — для каждой руны, пущенной в его организм, своя. И вигофаки погрузились в энергетический поток, арбориситы — в черную воронку, перевертыши — в кишащую мелкими частицами субстанцию. Их затягивало — и не было возможности вырваться. Как и не было возможности у Бена как-то управлять этим процессом. Он словно видел все со стороны: этот коридор силы, странные комнаты и вампиры, попавшиеся руной в его ловушки. Чем это обернется?
Бен испугался и в своем страхе сделал единственное, на что был способен в этой ситуации — обратился к Круоре. Родная руна отозвалась, мягкими нитями окутала тела любопытных вампиров, оплела им кровоток и нарушила связь, принеся свободу.
Больше копья силы не терзали вампира. Больше никто не проявлял к нему любопытства. Все было спокойно. Лишь небольшая слабость накатила на вампира. Накатила — и оставила, позволив подниматься дальше — туда, где его ждали новые воспоминания.
Быстрые шаги отвлекли, и вампир оторвался от созерцания пола, подняв глаза, которые вновь приобрели свой исконно карий цвет.
Навстречу спускалась девушка. Маг — подсказало чутье вампиру. Низенькая, хрупкая, с мелкими веснушками на лице и с волосами, мелкими завитушками торчащие во все стороны.
Яркая вспышка воспоминаний заставила Бена остановиться.
— Кто это? — спросил он у отца, который продолжал подниматься за сыном неслышной тенью.
— Жози. Жозефина Маркур. Дарк из свиты Эрны.
«Эрны», — мысленно протянул Бен, вспоминая, где видел эту девчушку. Водопад и леса Латума, двое вампиров, напавшие на него из тени, и маг, облаченный в маску и свободный комбинезон. Не они ли пытались убить его тогда, когда в восточном государстве властвовала тромбоцепия?
«Ерунда получается, — отдернул себя вампир. — Зачем бабке моя смерть?»
Но смерть ли?
У них была возможность тебя убить, Бен. Но они тебя отпустили.
Чей был этот голос, что вновь зазвучал в голове— его или какого-то из его «Я»?
Что же тут происходит, кхорт меня дери?
С этими не самыми радужными мыслями вампир преодолел последние ступени, которые вели на этаж, где когда-то размещалась его комната.
Вилоис довел сына до комнаты и удалился. Не сразу Бен толкнул дверь, которая ввела в его покои. Что он боялся там увидеть? Как время разрушило то, что было когда-то дорого, или как старые воспоминания покрылись паутиной, которая могла быть вполне реальной, повисшей на подсвечниках, затаившейся среди книг и прочно обосновавшейся в углах?
И все же он не мог стоять здесь вечно. Бен преодолео страх и сделао первый шаг в свою комнату.
Дверь открылась тихим металлическим скрипом. Вопреки ожиданиям, затхлый воздух не ударил в нос. Комната была наполнена цветочным ароматом, который испускали садовые цветы, стоящие в вазе на окне.
Здесь было прибрано, хотя комната и выглядела нежилой. Вдоль одной из стены — кровать с шелковым покрывалом. Раньше таких не было. Да и матрас — уже из нынешнего века, в чем Бен убедился, дотронувшись до него рукой.
А массивный деревянный стол остался прежним. Те же чернильные пятна и полосы, вычерченные ножом или ногтем.
Вот и его пенал — резная вытянутая коробка, где он хранил перья и чернильницу. Теперь она, скорее всего, пустая: все эти предметы давно ушли в прошлое. Однако когда Бен открыл коробочку, и перо, и чернильница были на месте. Чернила высохли, конечно, но сам факт, что его писчие принадлежности так и осталось нетронутыми, ударил в грудь целым сонмом чувств.
Он провел рукой по тетрадям, будто вчера отставленным. Вот полки с книгами. Старинные трактаты на пожелтевших пергаментах. Медицина, биология — все зачитано до дыр. Вот книга с пометкой солнца на главной странице — это издание из хранилища клана, которое принесла однажды Эрна вопреки всем законам, запрещающим вынос таких фолиантов...
— …Отдай, отдай тебе говорю! — мальчишка схватил рукой воздух. Злополучная книга скользнула по ногтям — и опять осталась недосягаемой.
— Активней, алхимик, иначе не видать тебе ее!
Парнишка с книгой тряхнул головой. Сальные черные волосы на время перекрыли взор, и другой мальчишка — с русыми вихрями, торчащими во все стороны, и карими без пигментных вкраплений глазами — почти что достал фолиант. Но почти что — не считается.
— Интересная книженция, правда? Надо бы ее почитать, — задира засмеялся, чудом избежав столкновения с кулаком, и забрался на единственный стул в комнате, чем сделал книгу почти недосягаемой. Зеленые глаза смотрели насмешливо. Некогда пухлые щечки ребенка уже потеряли свою привычную округлость. Паренек входил в новый период, когда детство оставалось позади, черты лица удлинялись, скулы выделялись. И лишь пухлые губы пока оставались прежними.
— Рингони, да отдай ты ему книгу, — протянул невольный свидетель этих событий. Он сидел на кровати и безучастно жевал яблоко. Сладкий сок стекал по его тонким губам, худым рукам. — Ты же все равно ни кхорта там не поймешь.
— Да ладно тебе, Пьетро! Зато глянь, как прикольно наш Бенджи злится! Того и гляди сожжет меня свои взглядом. Кхорт! — Рингони отвлекся и не заметил, как кулак кареглазого мальчишки, врезался ему в челюсть. — Больно же, идиот!
— Поделом тебе! — глубокомысленно заметил паренек на кровати, бросая огрызок яблока в открытое окно, вытирая сладкие люди о рубашку не первой свежести. — Так мы идем?
Рука ребенка с русыми вихрями бережно прошлась по обложке книги, которую он получил в этом нелегком «бою», пареньку пришлось встать на носочки, чтобы разместить фолиант на полке.
А теперь пальцы взрослого вампира, в которого превратился тот мальчуган, касались переплета. Задержались на нем на мгновение, которого оказалось достаточно, чтобы вспомнить тех, кто был дорог, и побежали дальше.
И все же глядя на эту полку, на стройные ряды стоящих там книг, Бен не мог понять, что же его смущает. Вроде и книги — прежние, и комната фактически не изменилась за исключением матраса и постельных принадлежностей, и все же было что-то не так.
Точно!
Книги стояли ровными рядами, корешок к корешку, маленькие издания к маленьким, большие жались к большим. Когда Бен был хозяином этой комнаты, он размещал книги по темам и так, чтобы легко было до них дотянуться. Некоторые фолианты лежали у него под кроватью, другие — на столе. На полках тоже было далеко до идеального порядка, от чего Бен ни раз получал от отца.
Но теперь кто-то старательной рукой не только вытер пыль с полок, но и аккуратно расставил книги, от этого кровать и стол казались пустыми и безжизненными...
Бьющий в окно легкий ветерок забрался в волосы вампира и взлохматил их.
— ...Бен!
— Тише, идиот!
Лунный свет, бьющий в открытое окно, мигнул — кто-то загородили его своим затылком. Затем раздалось шуршание и паренек лет двадцати пяти — почти мужчина по человеческим меркам — перекинул ноги через подоконник, усаживаясь на нем поудобнее. Но хозяина комнаты это не смутило. Он все еще сидел у стола, склонившись над исписанным листом. Одиноко горящая свеча создавала ореол вокруг его головы.
— Так мы идем? — в свете луны, заглядывающей в комнату, горели желтые глаза гостя.
— Минутку.
— Да хоть часочек, — парень на подоконнике вытянул перед собой руку, любуясь длинными звериными когтями. — Только девки ждать не будут, пока ты тут опусы свои допишешь.
— Ладно, — молодой человек поднялся из-за стола, печально посмотрел на свои пальцы в чернильных пятнах. Но, видимо, решил, что оттирать их — только время терять.
— Ты первый? — хозяин комнаты выглянул в окно. В лунной дорожке, прочерченной на внутреннем дворе замка, стоял Пьетро. Темный плащ окутывал молодого вампира, который уже успел проститься со своей худобой. Каждодневные тренировки до обращения сделали свое дело — широкие плечи не мог скрыть даже плащ.
— Может ты через дверь все же? — с опаской спросил Рингони, глядя на своего приятеля. Стена была почти ровной. Сам он поднимался по маленьким насечкам в камне. Но Рингони уже стал вампиром, перевертышем, и для него это — раз плюнуть. А вот Бен все еще был проклятым. — Грохнешься — костей не соберешь.
— С чего это я должен падать? Первый раз что ли. А там, — парень кивнул на дверь, — на родителей можно нарваться.
Он заткнул за сапог клинок, застегнул портупею, и открыл сундук, в котором лежала его шпага...
Как и много веков назад Бен потянул за ручку, открывая сундук. Что он там найдет: часть воспоминаний, изъеденных молью?
Стопка пожелтевшего белья, которое так и не дождалось своего хозяина. Несколько тетрадей, исписанных даже на полях — наблюдения, вычерченные формулы и даже стихи, которыми когда-то увлекался тот, кого звали Бенджамин де Конинг.
Сверху — шпага, которую он оставил, предпочтя взять с собой в поход, который длился несколько столетий, лишь саблю и даги.
В уголке сундука, поблескивая цепочкой, лежал родовой серебряный кулон — настоящий — тот, что был подарен Анисиосом дочери, а затем вручен после обращения Бену. После того, как клан возвратился из королевства Прея, где погибла мать будущего ученого, сверху имени Эрны было начертано имя новообращенного вампира.
— Я рада, что ты вернулся.
Увлеченный воспоминаниями, Бен не заметил, как вошла Эрна. Ее белоснежные волосы волною обрамляли лицо. Плотный корсет облегал грудь и рассыпался на талии множеством складок, струящимся по ногам и уходящими в пол.
Бен не ответил, не в силах справиться с плотным комком, застрявшим в горле со вкусом горечи и радости. Он все еще не мог поверить, что его комната осталась почти неизменной, словно...
— Мы ждали, что ты вернешься.
«Ждали», — мужчина усмехнулся.
Воспоминания о молодости были приятны, но он слишком хорошо помнил все, что произошло потом.
Да, его ждали. Без суда был вынесен приговор и хватило одного росчерка пера новообразованного Сената Союза, чтобы навсегда закрыть для него путь домой и превратить его жизнь в ад.
Хотя может стоило тогда вернуться, смириться, безропотно стерпеть все, показать себя истинным сыном клана, признающим право других вершить его судьбу?
Но нет, он упрямо шел вперед. Мечтал о доме во время войны, желал его во время своих скитаний. А затем, когда понял — ничто не вернется, просто отрезал эти воспоминания, смирившись лишь с одним: у него нет дома. Не оглядываться — стал его девизом. Полагаться только на себя — кредом. Но все это, как он ни пытался себя убедить в обратном, не грело холодными ночами и не возрождало, когда тело изгибалось от голодной боли.
Бен не оборачивался, хотя чувствовал, как Эрна перемещается по комнате. Вот она подошла к кровати, провела по ней рукой, скользнула кончиками пальцев по корешкам книг на полке, повторяя его движения.
Амарантовые глаза вампира смотрели прямо, руна старалась очистить кровь, выровнять пульс, чтобы избавить хозяина от привкуса горечи во рту.
— Тебе через много пришлось пройти, Бенджи, — женщина мягко приблизилась к мужчине и положила белоснежную руку ему на плечо. — Мой дорогой внук.
Груз прошедших веков давил на плечи, сгибал спину. Руна оказалась бессильна. Нет, не руна — пора Бену признаться в этом самому себе — он оказался бессилен перед всеми этими воспоминаниями.
В глазах защипало, а внутренние преграды, которые сдерживали его, вынуждая держать прямо и голову, и спину, пали.
Он развернулся и уткнулся в плечо бабушке. И вместе со слезами, текущими из глаз и впитывающие в кружевную накидку Эрны, приходило облегчение.
Женщина опустилась на крышку дорожного сундуки, усаживая рядом внука.
— Теперь все позади, — вампиресса гладила его по спине, трепала до непослушным волосам, которые прилично выросли за прошедшие месяцы. — Ты так вырос. И твоя сила поражает даже меня.
— Кхорту все это, — сквозь слезы проговорил Бен, ощущая себя все тем же восьмилетним ребенком, который несколько столетий назад так же сидел на сундуке, со слезами рассказывая родственнице о первых провалах — тогда после неудачного эксперимента у него умерла кошка — несчастное создание с раздробленной лапой, которую он пытался восстановить. — Я так хотел вернуться…
В этой комнате с цветочным ароматом, уткнувшись в плечо того, кто в течение целого века оказывал ему поддержку, пестовал, помогал во всем, он не чувствовал себя опытным носферату, прошедшим испытание огнем и медными трубами. Стирались воспоминания о войнах и тюрьмах, о веках одиночества и десятилетиях голода.