– Он здесь!
– Кто?
– Носатый. Вон под деревом стоит.
В самом деле, неподалеку виднелось что-то темное, какой-то черный сгусток мрачнел в саду меж стволами.
– Вам показалось, это тень.
– Это точно он. Следит за нами.
Тень качнулась и медленно поплыла, подкрадываясь. Приближаясь, она приобрела очертания черного носатого существа в длинном плаще, на этот раз его движения были шаткими и неуверенными.
– Чего вы хотите? – сурово спросил аптекарь, сжав трость.
Существо остановилось, кажется, раздумывая бежать или остаться.
– Что вам нужно? – повторил Пель. – Пергамент? Я сжёг его.
– Нет, не сожгли, – ответил глухой и гнусавый голос. – Он у вас в кармане.
– В любом случае вы его не получите. Ступайте с богом.
– Мне, наверное, нужно было сразу обратиться к вам. Я не подумал. Я сглупил. Выслушайте меня, пожалуйста.
Сейчас носатый выглядел не жутким, а жалким, но по-прежнему траурно-мрачным. В его желтых глазах тлела печальная обреченность. После очередного тихого и умоляющего «пожа-алуйста», аптекарь недолго колебался:
– Обещаете вести себя прилично и не хвататься за грудки?
– Обещаю.
– Хорошо. Давайте сядем где-нибудь.
Они нашли в саду скамью – Пель устроился на одном ее конце, носатый на другом, Прокопий занял место между ними. Смирно сложив руки на коленях, незнакомец представился:
– Я живу на Лахтинской, двадцать четыре. На стене дома, в самом верху. Одни называют меня чумным доктором, другие пеликаном, третьи Малфасом.
– А на самом деле вы кто?
– Я не первое, не второе и не третье. Я всего лишь фамильяр.
– И кто ваш хозяин?
– Лишневский Александр Львович. Он создал меня и водрузил на фронтон, в честь Малфаса, покровителя архитекторов.
– Лишневский продал душу Малфасу? – полюбопытствовал кот.
– Нет, конечно. А впрочем, не знаю. Я всего лишь фамильяр. Александр Львович давно уже умер. Я виду тихую уединённую жизнь. Иногда превращаюсь в ворона и летаю по городу. Но чаще сижу на своем месте и охраняю дом. Раньше у меня это получалось. Мой дом даже в войну почти не пострадал.
– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – напомнил аптекарь.
– Вы знаете, какое несчастье случилось у нас этим летом.
– Нет, не знаю.
– Как так, Василь Василич? – встрял удивленный Прокопий. – Весь город об этом гудел. Горельеф с Мефистофелем сшибли. Вроде бы, из-за новой церкви. Напротив дома с Мефистофелем построили церковь Ксении Петербургской. Диссонанс получился. Говорят, кто-то из православных не устоял и сванданльничал. Грешат на «Казаков Петербурга».
– Это кто ж такие?
– Бог ведает.
– Да, это правда, – вздохнул несчастный фамильяр. – Мефистофеля разбили, и теперь мой черед. Своей харизмой и выпуклостью горельеф затмевал меня. На мою скромную персону мало обращали внимания. А теперь я одинок и весь, как на ладони. Теперь мой черед.
Кот решил подбодрить носатого:
– Да бросьте, в вас же нет ничего демонического, вас за пеликана принимают.
– Но меня даже грифоны отвергли, когда я обратился к ним за помощью. Они в моем происхождении не сомневаются.
– А зачем вы с черной магией спутались? – с упреком спросил Пель.
– Из отчаянья. А вы осуждаете меня? Но разве вы, доктор, не дружите с чернокнижниками?
– Ой, как вы тихонько камешек в мой огород швырнули, – хихикнул Прокопий. – Я, конечно, большой грешник и чернокнижник и даже кладбищенской магией баловался. Но сознательно, из личной корысти, вреда не чинил ни живым, ни мертвым.
– А я кому навредил?
– Покуситься на чужую душу, это ли не зло? А про беднягу-нетопыря уже забыли?
– Так это не я его убил!
– Но вы его подставили.
– Я не знал! Не знал, что все так выйдет! Я не виноват! Вы меня осуждаете, а сами… Как насчет девицы, той самой? У кого кровушку для эликсира брали?
– Да враки это все.
– Стоп. Хватит, – скомандовал аптекарь. – После грехами мериться будете. Я вам очень сочувствую, уважаемый. То, что произошло с вашим домом это безобразие.
– Он даже в блокаду почти не пострадал! – с горечью повторил фамильяр.
– Но чем же я могу помочь? – задумчиво произнес Пель, в мыслях ища ответ на свой вопрос.
– Надо поднимать общественность, – подсказал кот.
– Вы ученый человек, уважаемый, с большими связями, – тихая надежда горела в смиренном взгляде носатого.
P.S.
Город отстоял своего Мефистофеля – через семь лет горельеф был восстановлен. Только через семь лет… А носатого никто не тронул, в своем первозданном виде он здравствует и поныне.
– Кто?
– Носатый. Вон под деревом стоит.
В самом деле, неподалеку виднелось что-то темное, какой-то черный сгусток мрачнел в саду меж стволами.
– Вам показалось, это тень.
– Это точно он. Следит за нами.
Тень качнулась и медленно поплыла, подкрадываясь. Приближаясь, она приобрела очертания черного носатого существа в длинном плаще, на этот раз его движения были шаткими и неуверенными.
– Чего вы хотите? – сурово спросил аптекарь, сжав трость.
Существо остановилось, кажется, раздумывая бежать или остаться.
– Что вам нужно? – повторил Пель. – Пергамент? Я сжёг его.
– Нет, не сожгли, – ответил глухой и гнусавый голос. – Он у вас в кармане.
– В любом случае вы его не получите. Ступайте с богом.
– Мне, наверное, нужно было сразу обратиться к вам. Я не подумал. Я сглупил. Выслушайте меня, пожалуйста.
Сейчас носатый выглядел не жутким, а жалким, но по-прежнему траурно-мрачным. В его желтых глазах тлела печальная обреченность. После очередного тихого и умоляющего «пожа-алуйста», аптекарь недолго колебался:
– Обещаете вести себя прилично и не хвататься за грудки?
– Обещаю.
– Хорошо. Давайте сядем где-нибудь.
Они нашли в саду скамью – Пель устроился на одном ее конце, носатый на другом, Прокопий занял место между ними. Смирно сложив руки на коленях, незнакомец представился:
– Я живу на Лахтинской, двадцать четыре. На стене дома, в самом верху. Одни называют меня чумным доктором, другие пеликаном, третьи Малфасом.
– А на самом деле вы кто?
– Я не первое, не второе и не третье. Я всего лишь фамильяр.
– И кто ваш хозяин?
– Лишневский Александр Львович. Он создал меня и водрузил на фронтон, в честь Малфаса, покровителя архитекторов.
– Лишневский продал душу Малфасу? – полюбопытствовал кот.
– Нет, конечно. А впрочем, не знаю. Я всего лишь фамильяр. Александр Львович давно уже умер. Я виду тихую уединённую жизнь. Иногда превращаюсь в ворона и летаю по городу. Но чаще сижу на своем месте и охраняю дом. Раньше у меня это получалось. Мой дом даже в войну почти не пострадал.
– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – напомнил аптекарь.
– Вы знаете, какое несчастье случилось у нас этим летом.
– Нет, не знаю.
– Как так, Василь Василич? – встрял удивленный Прокопий. – Весь город об этом гудел. Горельеф с Мефистофелем сшибли. Вроде бы, из-за новой церкви. Напротив дома с Мефистофелем построили церковь Ксении Петербургской. Диссонанс получился. Говорят, кто-то из православных не устоял и сванданльничал. Грешат на «Казаков Петербурга».
– Это кто ж такие?
– Бог ведает.
– Да, это правда, – вздохнул несчастный фамильяр. – Мефистофеля разбили, и теперь мой черед. Своей харизмой и выпуклостью горельеф затмевал меня. На мою скромную персону мало обращали внимания. А теперь я одинок и весь, как на ладони. Теперь мой черед.
Кот решил подбодрить носатого:
– Да бросьте, в вас же нет ничего демонического, вас за пеликана принимают.
– Но меня даже грифоны отвергли, когда я обратился к ним за помощью. Они в моем происхождении не сомневаются.
– А зачем вы с черной магией спутались? – с упреком спросил Пель.
– Из отчаянья. А вы осуждаете меня? Но разве вы, доктор, не дружите с чернокнижниками?
– Ой, как вы тихонько камешек в мой огород швырнули, – хихикнул Прокопий. – Я, конечно, большой грешник и чернокнижник и даже кладбищенской магией баловался. Но сознательно, из личной корысти, вреда не чинил ни живым, ни мертвым.
– А я кому навредил?
– Покуситься на чужую душу, это ли не зло? А про беднягу-нетопыря уже забыли?
– Так это не я его убил!
– Но вы его подставили.
– Я не знал! Не знал, что все так выйдет! Я не виноват! Вы меня осуждаете, а сами… Как насчет девицы, той самой? У кого кровушку для эликсира брали?
– Да враки это все.
– Стоп. Хватит, – скомандовал аптекарь. – После грехами мериться будете. Я вам очень сочувствую, уважаемый. То, что произошло с вашим домом это безобразие.
– Он даже в блокаду почти не пострадал! – с горечью повторил фамильяр.
– Но чем же я могу помочь? – задумчиво произнес Пель, в мыслях ища ответ на свой вопрос.
– Надо поднимать общественность, – подсказал кот.
– Вы ученый человек, уважаемый, с большими связями, – тихая надежда горела в смиренном взгляде носатого.
P.S.
Город отстоял своего Мефистофеля – через семь лет горельеф был восстановлен. Только через семь лет… А носатого никто не тронул, в своем первозданном виде он здравствует и поныне.
