Уже в конце крайнего вагона, Вася зацепился за слово с какой-то сварливой бабкой, которая очевидно придерживалась консервативных убеждений, и с этого момента, что называется, понеслось.
На Васю накинулись одновременно человек пять. Он отчаянно отбивался. Захар присел на лавочку и наблюдал, не вмешиваясь в конфликт. Он успел выработать для себя позицию, что в бессмысленные перепалки с идейными противниками лучше не вступать, так как это является нерациональной тратой времени и энергии.
А если, наоборот, не обращать внимания на грязь и выпады, то тем самым можно вызвать симпатию у порядочных людей, некоторые из которых наверняка присутствуют в толпе, но просто не показывают себя. Типа, мы не ввязываемся в гнилой базар, мы выше этого.
Да и чисто технически, если не тратить время на то, чтобы гавкаться с каждым встречным грубияном, можно успеть обойти больше электричек и распространить больше газет. Большинство людей всё-таки настроены более-менее нейтрально, и при таком раскладе слабым местом кампании является именно недостаточно широкий охват. Пусть какое-то существо и бросит в спину ругательство, а Захар проглотит его и уйдёт, и в глазах этого создания будет выглядеть проигравшим, но зато десятки других людей, прежде не сталкивавшихся с Февральным, узнают о нём и его кампании, и рано или поздно, через год, а может, десятилетие, то существо начнёт подозревать, что оно проиграло в масштабе гораздо более крупном, историческом.
Одному человеку, который, нехотя взяв газету, с язвительной интонацией спросил:
– И не лень же тебе тратить время на такую фигню...
Захар так и ответил:
– Я не трачу, я – использую.
...Взглянуть хотя бы, как работают российские СМИ. Они не заморачиваются тем, чтобы придумывать опровержения расследованиям Феврального, вступать с ним в какую-либо содержательную полемику или проводить критический анализ его личности. Они осознают, что процент жителей России, которые «на ты» с Интернетом и понимают суть вопроса, ничтожно мал на фоне непросвещённых, и могут позволить себе просто не работать на эту часть аудитории. Для большинства правом решающего голоса обладает телевизор, к Интернету они относятся в лучшем случае настороженно. Поэтому СМИ не обращают внимания на Феврального и как можно реже его упоминают, и из-за неграмотности большей части населения России такой подход работает. Они действуют по принципу «достигай как можно больших результатов, затрачивая как можно меньше усилий»...
Аня, похоже, была аналогичного мнения. Они с Захаром обменивались понимающими взглядами.
– Да послушайте вы! – тщетно пытался достучаться Вася. – Я сам приехал из простой русской глубинки, я обычный русский человек. И если бы не видел, как у нас, в Сибири, живут люди, я бы никогда не пошёл агитировать за Феврального. Но там рабочие, с семьями и с детьми, живут в дырявых бараках, в условиях хуже, чем животные. Вам-то, конечно, трудно поверить...
Захар, несмотря на свою позицию, не пытался останавливать или ругать Василия, поскольку, во-первых, лезть в чужие разборки некрасиво, во-вторых, Гордеев всё-таки был на стороне Васи. Но когда они вышли из электрички, Аня немедленно раскритиковала Васю за то, что он ввязался в разборки. Тот виновато потупил глаза...
– Похоже, и правда, безнадёжное это дело, спорить, – сказал он. – Горбатого могила исправит.
Жизнь в бабушкиной квартире медленно, но верно становилась для Захара всё непереносимей. Когда он только принял решение задержаться у неё подольше, то, разумеется, не думал, что будет спорить с ней о политике, зная, что у них абсолютно полярные мнения. Но каждый вечер бабушка смотрела телевизор. Вариантов того, что она могла смотреть, было два: пропагандистская передача «Время покажет» с Артёмом Гусиным и эксцентричные ток-шоу, не связанные с политикой. И там, и там одинаково дико орали, причём в первом варианте даже громче. У Захара после десяти минут шоу «Время покажет» начинала гудеть голова. После тридцати минут ему хотелось изнасиловать телевизор. Вся передача состояла из наглого перебивания ведущим приглашённых гостей, и группового затыкания рта единичным личностям, которые пытались, пополам с ересью, донести хоть толику здравого смысла. Как мирная и спокойная бабушка, которая в жизни ни с кем не спорила и ни на кого не повышала голос, может больше часа выносить это «шоу», для Захара было решительно непонятно. Даже он, который мог и голос повысить в напряжённой ситуации, и вообще не считал себя шибко «интеллигентным» человеком, когда слышал, что начиналось «Время покажет», сразу убегал в другую комнату, лишь бы не видеть мерзкой подпитой рожи ведущего. Так он и коротал вечера на кухне, пока бабушка смотрела в основной комнате телевизор, сидел в интернете, слушал музыку, что-то читал или просто пил чай с лимоном и смотрел в окно. Ему всегда нравилось смотреть на проезжающие машины, сверкающие фарами в ночи, это его успокаивало. Окна бабушкиной квартиры выходили прямо на проспект, на автотрассу «Уссури». В ток-шоу, от Малафьева до «На самом деле», изуверы-ведущие занимались копанием в грязном белье либо случайно выбранных статистов, либо искусственно раскрученных «звёзд». Причём с таким пристрастием, как будто это было главным смыслом их жизни. Но гораздо больше пугало, что, похоже, это было главным смыслом жизни и сотен тысяч телезрителей, для которых сие снималось. Иногда, если дело касалось какого-нибудь известного актёра или нашумевшей истории, как, например, с Дианой Дурыгиной, одну и ту же тему могли мусолить на протяжении десятков выпусков. Как мексиканский сериал, только с реальной основой. Последнюю неделю каждый вечер, как по звонку, обсуждали развод престарелого Джигарханяна. Захар даже успел выучить, как звали жену Джигарханяна, теперь уже бывшую – Виталина Цимбалюк-Романовская. Несмотря на то, что, спрятавшись на кухоньке, Захар гораздо комфортнее себя чувствовал, чем на диване под орущим телевизором, даже сквозь закрытую дверь всё равно доносились какие-то обрывки фраз. А когда начиналась реклама, громкость звука резко подскакивала. Как раз на рекламе бабушка нередко заходила на кухню, например, чтобы померить давление, выпить таблетку, заварить чаю. Иногда, когда реклама заканчивалась, она забывала плотно закрывать дверь.
– Бабушка! – рявкал Захар.
– Что?
– Я ЖЕ ПРОСИЛ ТЕБЯ, ПОЖАЛУЙСТА, ЗАКРЫВАЙ ДВЕРЬ.
– Можно подумать, ты прям тут такой хозяин, чтобы я выполняла твои команды, – приговаривая себе под нос, бабушка проходила несколько шагов и выполняла его просьбу. – Встань да закрой.
– Я уже устал постоянно вставать! – раздражённо отвечал Захар. – Неужели так сложно один раз запомнить?.. Я же говорил, что мне не всё равно, или оно орёт на полную громкость, или едва заметно! – После этого он обхватывал голову руками и старался успокоиться.
Обычно следующие несколько часов, а то и следующий день, бабушка, оскорблённая подобным обращением, ходила с таким выражением лица, как будто Захар стукнул её кулаком по голове, а потом грязно надругался. От этого настроение Захара ещё больше портилось, потому что он чувствовал себя виноватым.
К тому же, бабушка сама всё время провоцировала его на разговор о политике. То скажет, что по новостям опять показывали любимого президента. То отпустит какой-нибудь полный яда комментарий о том, чем сейчас занимается Захар.
– Ну что, ты сегодня вечером опять уходишь? – спрашивала она. – Так же, как и в прошлый раз, листовки будете раздавать?
– Нет, на этот раз газеты, пойдём «от двери к двери», – без особой охоты объяснял Захар, так как вводить в заблуждение кого-то лишний раз он не любил, даже в мелочах.
– Это, что ли, по квартирам, в подъезды будете заходить? – поражалась бабушка. А потом, прицокивая языком, добавляла: – Отправляют вас, неподготовленных, молодых ещё, ходить-рисковать собой, подставляют вас под амбразуру, а сами сидят себе спокойно в Москве, и в ус не дуют.
– Ну, что ты такое несёшь? – спрашивал Захар. – Во-первых, никто нас насильно туда не тащит. Во-вторых, перед тем, как нас отправлять, они записали обучающее видео на сорок минут, так что не такие уж и неподготовленные. И в-третьих, первыми опробовали эту форму агитации именно московские волонтёры, причём приближенные сторонники Феврального. Ну, хочешь, я тебе обучающее видео сейчас открою в интернете?
– Не надо, не буду я ничего смотреть на эту тему, – отмахивалась бабушка. – Мне даже слышать противно об этом Февральном.
И так было постоянно – бабушка сначала сама говорила что-то очень категоричное, но несправедливое, чем задевала Захара, а когда он предлагал ей ознакомиться с доводами в пользу другой точки зрения, или просто затевал с ней серьёзную дискуссию по существу вопроса, она сразу «съезжала» с разговора. Все доводы Захара упирались в универсальную бабушкину фразу: «Я-то, наверное, подольше тебя пожила, я лучше знаю». А читать что-то дополнительно по теме, или хотя бы просто анализировать уже имеющуюся информацию ей было банально лень.
Каждый день у неё было три основных занятия. Большую часть времени она занималась бесконечной уборкой. Как у Шляпника в «Алисе в Стране Чудес» было Бесконечное Чаепитие, так и у бабушки в квартире происходила бесконечная уборка. Это не сводилось к обычному помыть полы и помыть посуду. Естественно, что если куда-то падала случайная пылинка, бабушка тут же старалась её стереть. Но кроме этого, всегда находились какие-то дополнительные дела. Вроде как месяц прошёл – пора и шторы постирать, и ковёр почистить, и окна помыть. Вплоть до того, что когда Захар собирался лечь на диван, бабушка каждый раз подстилала плед, чтобы не пачкать обивку!
В перерывах между уборкой (и готовкой пищи – у бабушки всегда было, что поесть, правда, в основном с мясом, так что Захару приходилось или специально заказывать у неё вегетарианские блюда, или ходить за салатами в ближайший супермаркет «Сотка») бабушка разгадывала кроссворды. Причём обязательно только кроссворды (а также кейворды, сканворды и иже с ними) – она никогда не покупала, например, судоку, или не играла в шахматы. А вечер отводился у неё целиком под просмотр телевизора. Иногда, раз в один-два дня, она выбиралась из дома выкинуть мусор, зайти за продуктами и сходить на озеро. Озеро, в котором когда-то давно, ещё до рождения Захара, купались, а теперь оно было слишком грязным, располагалось в одной остановке от бабушкиного дома. Туда она ходила, чтобы несколько раз обойти вокруг озера, и называла это здоровый образ жизни. Иногда она ещё совершала символический пятнадцатиминутный моцион в парке у подъезда.
Раньше, когда Захар давал бабушке почитать какие-то книги, а она через два месяца даже не открывала первую страницу, объясняя тем, что у неё не было времени, Захар не понимал, почему, и чем она так занята. Теперь он понял. Её существование чем-то походило на быт главного героя романа Гончарова «Обломов». Столько лет прошло с момента появления этой замечательной книги, а воз и поныне там.
– Ну всё, – сказал Захар одним постылым утром. – Я больше не могу. Я сейчас вызову такси, собираю вещи и уезжаю. Хватит с меня. Устал.
Гордеев каждой клеточкой чувствовал, как эта регрессивная среда его отторгает, и понимал, что ещё чуть-чуть – и он вспыхнет. Сорвётся и натворит что-то непоправимое. «Нет, – подумал Захар. – Я не шагну за эту черту. Конечно, нет».
– Ну и выметайся, – пробурчала бабушка, – и чтобы ноги твоей здесь больше не было!
– Ах, чтобы ноги моей здесь не было?! – закричал Захар и с размаху швырнул тарелку с супом в кафельную стену.
Тарелка разлетелась на осколки, и суп разбрызгался по всей кухне. Бабушка ахнула, схватилась за голову и запричитала:
– Ах ты, дрянь такая! А ну-ка пошёл отсюда!
Захар пнул ногой табуретку, на которой только что сидел, и вышел из кухни. Внутри клокотала ярость, вены на руках набухли. Он позвонил в такси и заказал машину на ближайшее время, после чего стал одеваться. Злость немного отхлынула, и в голове воцарилась холодная всасывающая пустота.
Когда Захар перетаскал все вещи в машину, и собирался выйти из прихожей в последний раз, бабушка не вышла его проводить, а осталась сидеть в кресле в комнате.
– Эй, – позвал он её. Бабушка не отозвалась. – Я тут положу немного денег на тумбочке, это за еду, за то время, что я у тебя жил, пополам, как мы и договаривались. Может, здесь не ровно половина, но приблизительно.
В комнате послышалось движение, бабушка поднялась с кресла и вышла к нему с заплаканным лицом.
– Возьми вот это, – она протянула ему маленький цилиндрический флакончик. – Это перцовый баллончик, мне мама давала, после того случая с соседской овчаркой. Хоть я, конечно, и не люблю Феврального, и ты не прав, что занимаешься агитацией за него, но на всякий случай бери. А то мало ли придурков, которым лишь бы руками помахать.
– А как же ты? – спросил Захар, убирая баллончик в карман.
– Да я всё равно его не брала с собой, – честно призналась бабушка. – Как-то вот не привыкла носить, так он у меня полгода и простоял в тумбочке. В общем, забирай, тебе нужнее, для самозащиты.
– Спасибо, – искренне сказал Захар.
– И ладно уж, так и быть, деньги оставь себе, – сказала бабушка. – Тебе они ещё пригодятся.
– Нет, деньги твои, – ответил Захар. – Уговор есть уговор. А если мне срочно понадобится, я лучше потом приду и попрошу в долг.
Когда Захар перевёз все вещи на городскую квартиру на Светланской и рассчитался с водителем, он написал маме сообщение в «Телеграмме», что какое-то время поживёт у них на квартире. Мама, так как это было утром (бабушка вставала в шесть), как раз ехала на работу, и по пути заехала на квартиру (та находилась совсем недалеко от её работы). Поднявшись, она отдала Захару домашний гороховый суп в контейнерах и сказала, что бабушка, вся расстроенная, минут пятнадцать назад ей звонила и жаловалась на Захара. Захар объяснил, почему жить у бабушки больше невыносимо.
– Честно сказать, я тебя понимаю, – сказала мама. – Я вообще удивилась, что ты дольше нескольких дней у неё прожил, и всё было спокойно. Зная про то, какие у вас разные взгляды… Я думала, вы будете на ножах.
– Да это я виноват, – сказал Захар.
– В чём ты-то виноват? – удивилась мама.
– Я вышел из себя, – сказал Захар. – Напугал бабушку.
Захар вспомнил своего друга Сергея, который всегда был спокойным и невозмутимым, никогда не повышал тон, и лишь за счёт огромного кругозора и силы убеждения мог одержать победу в любом споре. Гордееву стало стыдно за своё поведение.
– Знай, что ты можешь жить здесь, сколько хочешь, – заверила мама, – мы с папой не будем тебя доставать. Да, сынок, и ещё, у меня к тебе один важный вопрос. А ты что, был в Николаеве?
– Как ты узнала? – вытаращился на неё Захар. – Бабушка меня выдала?
– Значит, всё-таки был? А я думала, это выдумки, – сказала мама. – Нет, бабушка ничего мне не рассказывала, я просто случайно наткнулась на сайте одного местного пропагандистского телеканала на ролик про штаб Феврального в нашем городе. И там были в том числе твои фото, правда, лицо замазано, но я сразу тебя узнала, по фигуре и по одежде. Ты стоишь на фоне таблички, где был Майдан, и ещё где-то… кажется, на фоне памятника участникам АТО.
На Васю накинулись одновременно человек пять. Он отчаянно отбивался. Захар присел на лавочку и наблюдал, не вмешиваясь в конфликт. Он успел выработать для себя позицию, что в бессмысленные перепалки с идейными противниками лучше не вступать, так как это является нерациональной тратой времени и энергии.
А если, наоборот, не обращать внимания на грязь и выпады, то тем самым можно вызвать симпатию у порядочных людей, некоторые из которых наверняка присутствуют в толпе, но просто не показывают себя. Типа, мы не ввязываемся в гнилой базар, мы выше этого.
Да и чисто технически, если не тратить время на то, чтобы гавкаться с каждым встречным грубияном, можно успеть обойти больше электричек и распространить больше газет. Большинство людей всё-таки настроены более-менее нейтрально, и при таком раскладе слабым местом кампании является именно недостаточно широкий охват. Пусть какое-то существо и бросит в спину ругательство, а Захар проглотит его и уйдёт, и в глазах этого создания будет выглядеть проигравшим, но зато десятки других людей, прежде не сталкивавшихся с Февральным, узнают о нём и его кампании, и рано или поздно, через год, а может, десятилетие, то существо начнёт подозревать, что оно проиграло в масштабе гораздо более крупном, историческом.
Одному человеку, который, нехотя взяв газету, с язвительной интонацией спросил:
– И не лень же тебе тратить время на такую фигню...
Захар так и ответил:
– Я не трачу, я – использую.
...Взглянуть хотя бы, как работают российские СМИ. Они не заморачиваются тем, чтобы придумывать опровержения расследованиям Феврального, вступать с ним в какую-либо содержательную полемику или проводить критический анализ его личности. Они осознают, что процент жителей России, которые «на ты» с Интернетом и понимают суть вопроса, ничтожно мал на фоне непросвещённых, и могут позволить себе просто не работать на эту часть аудитории. Для большинства правом решающего голоса обладает телевизор, к Интернету они относятся в лучшем случае настороженно. Поэтому СМИ не обращают внимания на Феврального и как можно реже его упоминают, и из-за неграмотности большей части населения России такой подход работает. Они действуют по принципу «достигай как можно больших результатов, затрачивая как можно меньше усилий»...
Аня, похоже, была аналогичного мнения. Они с Захаром обменивались понимающими взглядами.
– Да послушайте вы! – тщетно пытался достучаться Вася. – Я сам приехал из простой русской глубинки, я обычный русский человек. И если бы не видел, как у нас, в Сибири, живут люди, я бы никогда не пошёл агитировать за Феврального. Но там рабочие, с семьями и с детьми, живут в дырявых бараках, в условиях хуже, чем животные. Вам-то, конечно, трудно поверить...
Захар, несмотря на свою позицию, не пытался останавливать или ругать Василия, поскольку, во-первых, лезть в чужие разборки некрасиво, во-вторых, Гордеев всё-таки был на стороне Васи. Но когда они вышли из электрички, Аня немедленно раскритиковала Васю за то, что он ввязался в разборки. Тот виновато потупил глаза...
– Похоже, и правда, безнадёжное это дело, спорить, – сказал он. – Горбатого могила исправит.
Глава 5. Новый старый дом
Жизнь в бабушкиной квартире медленно, но верно становилась для Захара всё непереносимей. Когда он только принял решение задержаться у неё подольше, то, разумеется, не думал, что будет спорить с ней о политике, зная, что у них абсолютно полярные мнения. Но каждый вечер бабушка смотрела телевизор. Вариантов того, что она могла смотреть, было два: пропагандистская передача «Время покажет» с Артёмом Гусиным и эксцентричные ток-шоу, не связанные с политикой. И там, и там одинаково дико орали, причём в первом варианте даже громче. У Захара после десяти минут шоу «Время покажет» начинала гудеть голова. После тридцати минут ему хотелось изнасиловать телевизор. Вся передача состояла из наглого перебивания ведущим приглашённых гостей, и группового затыкания рта единичным личностям, которые пытались, пополам с ересью, донести хоть толику здравого смысла. Как мирная и спокойная бабушка, которая в жизни ни с кем не спорила и ни на кого не повышала голос, может больше часа выносить это «шоу», для Захара было решительно непонятно. Даже он, который мог и голос повысить в напряжённой ситуации, и вообще не считал себя шибко «интеллигентным» человеком, когда слышал, что начиналось «Время покажет», сразу убегал в другую комнату, лишь бы не видеть мерзкой подпитой рожи ведущего. Так он и коротал вечера на кухне, пока бабушка смотрела в основной комнате телевизор, сидел в интернете, слушал музыку, что-то читал или просто пил чай с лимоном и смотрел в окно. Ему всегда нравилось смотреть на проезжающие машины, сверкающие фарами в ночи, это его успокаивало. Окна бабушкиной квартиры выходили прямо на проспект, на автотрассу «Уссури». В ток-шоу, от Малафьева до «На самом деле», изуверы-ведущие занимались копанием в грязном белье либо случайно выбранных статистов, либо искусственно раскрученных «звёзд». Причём с таким пристрастием, как будто это было главным смыслом их жизни. Но гораздо больше пугало, что, похоже, это было главным смыслом жизни и сотен тысяч телезрителей, для которых сие снималось. Иногда, если дело касалось какого-нибудь известного актёра или нашумевшей истории, как, например, с Дианой Дурыгиной, одну и ту же тему могли мусолить на протяжении десятков выпусков. Как мексиканский сериал, только с реальной основой. Последнюю неделю каждый вечер, как по звонку, обсуждали развод престарелого Джигарханяна. Захар даже успел выучить, как звали жену Джигарханяна, теперь уже бывшую – Виталина Цимбалюк-Романовская. Несмотря на то, что, спрятавшись на кухоньке, Захар гораздо комфортнее себя чувствовал, чем на диване под орущим телевизором, даже сквозь закрытую дверь всё равно доносились какие-то обрывки фраз. А когда начиналась реклама, громкость звука резко подскакивала. Как раз на рекламе бабушка нередко заходила на кухню, например, чтобы померить давление, выпить таблетку, заварить чаю. Иногда, когда реклама заканчивалась, она забывала плотно закрывать дверь.
– Бабушка! – рявкал Захар.
– Что?
– Я ЖЕ ПРОСИЛ ТЕБЯ, ПОЖАЛУЙСТА, ЗАКРЫВАЙ ДВЕРЬ.
– Можно подумать, ты прям тут такой хозяин, чтобы я выполняла твои команды, – приговаривая себе под нос, бабушка проходила несколько шагов и выполняла его просьбу. – Встань да закрой.
– Я уже устал постоянно вставать! – раздражённо отвечал Захар. – Неужели так сложно один раз запомнить?.. Я же говорил, что мне не всё равно, или оно орёт на полную громкость, или едва заметно! – После этого он обхватывал голову руками и старался успокоиться.
Обычно следующие несколько часов, а то и следующий день, бабушка, оскорблённая подобным обращением, ходила с таким выражением лица, как будто Захар стукнул её кулаком по голове, а потом грязно надругался. От этого настроение Захара ещё больше портилось, потому что он чувствовал себя виноватым.
К тому же, бабушка сама всё время провоцировала его на разговор о политике. То скажет, что по новостям опять показывали любимого президента. То отпустит какой-нибудь полный яда комментарий о том, чем сейчас занимается Захар.
– Ну что, ты сегодня вечером опять уходишь? – спрашивала она. – Так же, как и в прошлый раз, листовки будете раздавать?
– Нет, на этот раз газеты, пойдём «от двери к двери», – без особой охоты объяснял Захар, так как вводить в заблуждение кого-то лишний раз он не любил, даже в мелочах.
– Это, что ли, по квартирам, в подъезды будете заходить? – поражалась бабушка. А потом, прицокивая языком, добавляла: – Отправляют вас, неподготовленных, молодых ещё, ходить-рисковать собой, подставляют вас под амбразуру, а сами сидят себе спокойно в Москве, и в ус не дуют.
– Ну, что ты такое несёшь? – спрашивал Захар. – Во-первых, никто нас насильно туда не тащит. Во-вторых, перед тем, как нас отправлять, они записали обучающее видео на сорок минут, так что не такие уж и неподготовленные. И в-третьих, первыми опробовали эту форму агитации именно московские волонтёры, причём приближенные сторонники Феврального. Ну, хочешь, я тебе обучающее видео сейчас открою в интернете?
– Не надо, не буду я ничего смотреть на эту тему, – отмахивалась бабушка. – Мне даже слышать противно об этом Февральном.
И так было постоянно – бабушка сначала сама говорила что-то очень категоричное, но несправедливое, чем задевала Захара, а когда он предлагал ей ознакомиться с доводами в пользу другой точки зрения, или просто затевал с ней серьёзную дискуссию по существу вопроса, она сразу «съезжала» с разговора. Все доводы Захара упирались в универсальную бабушкину фразу: «Я-то, наверное, подольше тебя пожила, я лучше знаю». А читать что-то дополнительно по теме, или хотя бы просто анализировать уже имеющуюся информацию ей было банально лень.
Каждый день у неё было три основных занятия. Большую часть времени она занималась бесконечной уборкой. Как у Шляпника в «Алисе в Стране Чудес» было Бесконечное Чаепитие, так и у бабушки в квартире происходила бесконечная уборка. Это не сводилось к обычному помыть полы и помыть посуду. Естественно, что если куда-то падала случайная пылинка, бабушка тут же старалась её стереть. Но кроме этого, всегда находились какие-то дополнительные дела. Вроде как месяц прошёл – пора и шторы постирать, и ковёр почистить, и окна помыть. Вплоть до того, что когда Захар собирался лечь на диван, бабушка каждый раз подстилала плед, чтобы не пачкать обивку!
В перерывах между уборкой (и готовкой пищи – у бабушки всегда было, что поесть, правда, в основном с мясом, так что Захару приходилось или специально заказывать у неё вегетарианские блюда, или ходить за салатами в ближайший супермаркет «Сотка») бабушка разгадывала кроссворды. Причём обязательно только кроссворды (а также кейворды, сканворды и иже с ними) – она никогда не покупала, например, судоку, или не играла в шахматы. А вечер отводился у неё целиком под просмотр телевизора. Иногда, раз в один-два дня, она выбиралась из дома выкинуть мусор, зайти за продуктами и сходить на озеро. Озеро, в котором когда-то давно, ещё до рождения Захара, купались, а теперь оно было слишком грязным, располагалось в одной остановке от бабушкиного дома. Туда она ходила, чтобы несколько раз обойти вокруг озера, и называла это здоровый образ жизни. Иногда она ещё совершала символический пятнадцатиминутный моцион в парке у подъезда.
Раньше, когда Захар давал бабушке почитать какие-то книги, а она через два месяца даже не открывала первую страницу, объясняя тем, что у неё не было времени, Захар не понимал, почему, и чем она так занята. Теперь он понял. Её существование чем-то походило на быт главного героя романа Гончарова «Обломов». Столько лет прошло с момента появления этой замечательной книги, а воз и поныне там.
– Ну всё, – сказал Захар одним постылым утром. – Я больше не могу. Я сейчас вызову такси, собираю вещи и уезжаю. Хватит с меня. Устал.
Гордеев каждой клеточкой чувствовал, как эта регрессивная среда его отторгает, и понимал, что ещё чуть-чуть – и он вспыхнет. Сорвётся и натворит что-то непоправимое. «Нет, – подумал Захар. – Я не шагну за эту черту. Конечно, нет».
– Ну и выметайся, – пробурчала бабушка, – и чтобы ноги твоей здесь больше не было!
– Ах, чтобы ноги моей здесь не было?! – закричал Захар и с размаху швырнул тарелку с супом в кафельную стену.
Тарелка разлетелась на осколки, и суп разбрызгался по всей кухне. Бабушка ахнула, схватилась за голову и запричитала:
– Ах ты, дрянь такая! А ну-ка пошёл отсюда!
Захар пнул ногой табуретку, на которой только что сидел, и вышел из кухни. Внутри клокотала ярость, вены на руках набухли. Он позвонил в такси и заказал машину на ближайшее время, после чего стал одеваться. Злость немного отхлынула, и в голове воцарилась холодная всасывающая пустота.
Когда Захар перетаскал все вещи в машину, и собирался выйти из прихожей в последний раз, бабушка не вышла его проводить, а осталась сидеть в кресле в комнате.
– Эй, – позвал он её. Бабушка не отозвалась. – Я тут положу немного денег на тумбочке, это за еду, за то время, что я у тебя жил, пополам, как мы и договаривались. Может, здесь не ровно половина, но приблизительно.
В комнате послышалось движение, бабушка поднялась с кресла и вышла к нему с заплаканным лицом.
– Возьми вот это, – она протянула ему маленький цилиндрический флакончик. – Это перцовый баллончик, мне мама давала, после того случая с соседской овчаркой. Хоть я, конечно, и не люблю Феврального, и ты не прав, что занимаешься агитацией за него, но на всякий случай бери. А то мало ли придурков, которым лишь бы руками помахать.
– А как же ты? – спросил Захар, убирая баллончик в карман.
– Да я всё равно его не брала с собой, – честно призналась бабушка. – Как-то вот не привыкла носить, так он у меня полгода и простоял в тумбочке. В общем, забирай, тебе нужнее, для самозащиты.
– Спасибо, – искренне сказал Захар.
– И ладно уж, так и быть, деньги оставь себе, – сказала бабушка. – Тебе они ещё пригодятся.
– Нет, деньги твои, – ответил Захар. – Уговор есть уговор. А если мне срочно понадобится, я лучше потом приду и попрошу в долг.
Когда Захар перевёз все вещи на городскую квартиру на Светланской и рассчитался с водителем, он написал маме сообщение в «Телеграмме», что какое-то время поживёт у них на квартире. Мама, так как это было утром (бабушка вставала в шесть), как раз ехала на работу, и по пути заехала на квартиру (та находилась совсем недалеко от её работы). Поднявшись, она отдала Захару домашний гороховый суп в контейнерах и сказала, что бабушка, вся расстроенная, минут пятнадцать назад ей звонила и жаловалась на Захара. Захар объяснил, почему жить у бабушки больше невыносимо.
– Честно сказать, я тебя понимаю, – сказала мама. – Я вообще удивилась, что ты дольше нескольких дней у неё прожил, и всё было спокойно. Зная про то, какие у вас разные взгляды… Я думала, вы будете на ножах.
– Да это я виноват, – сказал Захар.
– В чём ты-то виноват? – удивилась мама.
– Я вышел из себя, – сказал Захар. – Напугал бабушку.
Захар вспомнил своего друга Сергея, который всегда был спокойным и невозмутимым, никогда не повышал тон, и лишь за счёт огромного кругозора и силы убеждения мог одержать победу в любом споре. Гордееву стало стыдно за своё поведение.
– Знай, что ты можешь жить здесь, сколько хочешь, – заверила мама, – мы с папой не будем тебя доставать. Да, сынок, и ещё, у меня к тебе один важный вопрос. А ты что, был в Николаеве?
– Как ты узнала? – вытаращился на неё Захар. – Бабушка меня выдала?
– Значит, всё-таки был? А я думала, это выдумки, – сказала мама. – Нет, бабушка ничего мне не рассказывала, я просто случайно наткнулась на сайте одного местного пропагандистского телеканала на ролик про штаб Феврального в нашем городе. И там были в том числе твои фото, правда, лицо замазано, но я сразу тебя узнала, по фигуре и по одежде. Ты стоишь на фоне таблички, где был Майдан, и ещё где-то… кажется, на фоне памятника участникам АТО.
