— Естественно, Джестер вам говорил, что это совершенно безопасно и безболезненно! — гневно перебил меня Джонатан. — Иначе и быть не может! Он ведь инквизитор. Да, как человек он намного лучше, чем та же крыса Этан. И искренне полагает, что это настоящее спасение для ведьм и прочих, кому не повезло родиться с темной полярностью дара. И в некоторой степени он прав. Коррекция дара — абсолютно добровольная процедура. — Запнулся и пробормотал себе под нос: — Конечно, если можно назвать добровольным подобный выбор. На одной чаше весов — лишение магических способностей. А на другой — смерть от огня.
— И-и? — удивленно протянула я. — В чем же тогда проблема? Говоря откровенно, я бы и сама с радостью согласилась на подобное решение моих многочисленных бед из-за дара ведьмы.
— В чем проблема? — Джонатан вновь показал в кривой ухмылке свои зубы. — Проблема в том, моя дорогая иномирянка, что после коррекции дара подавляющее большинство ведьм совершает самоубийство в течение первого же года.
Я изумленно заморгала. Ого! А о таком мне Джестер не рассказывал.
— Удивлены? — Джонатан понимающе хмыкнул. — Полагаю, даже Джестер не в курсе такой статистики. Точнее говоря, был не в курсе до недавнего времени. Многие годы информация была доступна только Этану, а эта старая сволочь по вполне понятным причинам предпочитал держать ее при себе. Обычно судьба бывших ведьм инквизицию уже не волнует. А вот я в свое время провел настоящее расследование. По, так сказать, личным причинам. — Сделал паузу и добавил, глядя мне в глаза: — Моя мать была ведьмой, Лариса. Неопытной и очень слабой. Она даже не думала развивать свой дар. До поры до времени о наличии у нее магических способностей вообще никто не догадывался. Беда случилась тогда, когда я сам стал инквизитором.
— Вы? — не удержалась я от изумленного восклицания. — То есть, вы тоже инквизитор?
— Бывший. — Джонатана аж передернуло от моего вопроса.
— А разве инквизиторы бывают бывшими? Неужели вы можете уйти в отставку?
— Нет. — Мужчина грустно помотал головой. — Но все мои, так сказать, коллеги уверены, что меня больше нет в живых.
Так, история становится все занимательнее и занимательнее. Увлеченная рассказом Джонатана, я даже на время забыла о собственных невзгодах.
— Дело в том, Лариса, что именно я заметил темный дар в матери. — Джонатан теперь говорил медленно и настолько тихо, что мне приходилось напрягать весь свой слух. — И именно я предложил ей пройти через коррекцию дара. Естественно, из самых лучших побуждений. Я знал, что у нее в душе нет зла. Но моя карьера в инквизиции только начиналась, а следовательно, рано или поздно, но всех моих родственников обязательно бы проверили на наличие запрещенных способностей. Если бы выяснилось, что моя ближайшая кровная родственница — пусть и слабая, но все-таки темная ведьма, то мне пришлось бы распрощаться с мечтой о повышениях. Я бы навсегда остался мальчиком на побегушках, которому никогда не доверяют ничего сложного. А ведь я подавал определенные надежды. Моим наставником был сам Этан Гург. И многие думали, что он готовит меня на место старшего, а то и главного инквизитора. К тому моменту о вражде Этана и Джестера знала уже вся инквизиция. Мало кто сомневался, что рано или поздно старый опытный интриган переиграет молодого строптивого зятя и сумеет сместить того с теплого местечка.
Джонатан медленно облизнул пересохшие губы. С гримасой страдания принялся растирать виски, как будто страдая от невыносимой головной боли.
— Все-таки прозорливости Этану не занимать, — наконец, глухо проговорил он. — Он сразу заметил, что со мной что-то не то. Я стал слишком рассеянным, слишком замкнулся в себе после своего неожиданного открытия. Тогда Этан вызвал меня на откровенный разговор. Я не особо противился и быстро выложил ему все свои тревоги и сомнения. К Этану в то время я относился, наверное, как к отцу, которого никогда не знал, — он погиб еще до моего рождения. И я очень боялся его подвести. Как же, такой позор! У одного из помощников верховного инквизитора мать — ведьма! Но Этан… Этан лишь посмеялся над моим страхом. Он сказал, что давно увидел в душе моей матери зачатки тьмы, и просто ждал, расскажу ли я ему об этом или предпочту скрыть. Мол, это была своего рода проверка на преданность. И теперь, когда я прошел ее, он поможет мне. Сам проведет коррекцию дара у моей матери. Она станет совершенно обычным человеком. О произошедшем никто и никогда не узнает, стало быть, ничто не будет угрожать моей дальнейшей карьере.
Джонатан все-таки не выдержал и сорвался на тонкий полувздох-полувсхлип. Было видно, что ему очень больно рассказывать все это. Уголки губ мужчины то и дело дергались вниз, глаза как-то лихорадочно блестели, как будто он из последних сил сдерживал слезы.
— Стыдно вспоминать, каким счастливым и воодушевленным я приехал к матери, — глухо произнес он. — И еще постыднее вспоминать, как я уговаривал мать на коррекцию. Ей моя идея с самого начала не понравилась. Она пыталась убедить меня, что ее дар и даром-то назвать сложно. И тогда я… Я припугнул ее. Напомнил о странной смерти моего отца. На самом деле, ничего в ней удивительного и загадочного, конечно, не было. Он всегда отличался неумеренной любовью к выпивке. И однажды после очередной пьянки его сердце просто не выдержало. Но я сказал матери, что ее вполне могут обвинить в случившемся. Мол, эка невидаль — жена решила расправиться с опостылевшим мужем при помощи смертельного проклятия. А поскольку времени с того происшествия прошло уже немало, то доказать ее невиновность будет практически невозможно.
Я недовольно поджала губы. До этого момента история Джонатана вызывала у меня сочувствие. Но теперь мне стало жалко его мать. Бедная женщина! Услышать настолько чудовищное обвинение из уст собственного сына!
— Да-да, Лариса, я полностью разделяю ваше мнение по поводу моего поступка, — верно интерпретировал выражение моего лица Джонатан. — И вы представить себе не можете, как часто за прошедшие годы я жалел, что выпалил ей тогда все это в порыве чувств. Возможно, крохотным оправданием послужит то, что именно Этан подсказал мне, как надо надавить на мать. К тому же я был совершенно уверен в том, что поступаю лишь во благо ей. Просто не понимал, почему она так упорствует. Коррекция дара — это же так легко и безопасно.
Последнюю фразу мужчина выплюнул с нескрываемым презрением и отвращением. Некоторое время молчал, закрыв глаза и тяжело дыша.
Помалкивала и я.
Если честно, я чувствовала себя немного… неловко. Мягко говоря. Как-то не привыкла я к тому, чтобы абсолютно незнакомый человек так внезапно вываливал на меня всю историю своей жизни. Но прервать Джонатана казалось мне в высшей степени невежливым.
Интересно, а мое отсутствие уже заметили? И если да — то начали ли искать?
— Лариса, я почти завершил, — с легкой ноткой обиды проговорил Джонатан, вновь каким-то чудом угадав мои мысли. — И не переживайте. Тут вас никто не найдет. Даже если Этан воспользуется поисковыми чарами, то потерпит неудачу. Джестер позаботился об этом.
— Извините, но я все-таки не совсем понимаю, как ваша в высшей степени печальная история относится ко мне, — осторожно произнесла я, аккуратно подбирая слова.
— Не просто печальная, но в первую очередь поучительная. — Джонатан грустно усмехнулся. — Вы сказали, что с радостью бы согласились на коррекцию дара, потому как это разрешило бы все ваши проблемы. Так вот, Лариса. Сделав это, вы обрекли бы себя на долгое мучительное угасание и в конечном итоге предпочли бы самостоятельно свести счеты с жизни. Потому как именно так и поступила моя мать. В конечном итоге она согласилась на эту процедуру. Ее проводил лично Этан. И какое-то время я считал, что все прошло отлично и без малейших нареканий. Мать не жаловалась на боль или какие-то неприятные ощущения. Напротив, она казалась такой умиротворенной и счастливой. И со спокойной душой я уехал в Мефолд. Несколько месяцев я не появлялся дома, выполняя поручения Этана. А когда все-таки вырвался навестить родных, то…
Джонатан запнулся. В его карих глазах внезапно сверкнул гнев, на бледных впалых щеках запылал румянец.
— Когда я увидел мать — то не мог поверить глазам, — глухо прошептал он. — От прежней нее осталась лишь тень. Меньше чем за полгода пышущая здоровьем женщина превратилась в изможденное подобие человека. Она почти не вставала с постели. Отказывалась от еды, потому что, как сказала, чувствует лишь вкус гнили и тухлятины. А самое страшное — она больше не испытывала никаких эмоций! Ни радости от встречи со мной, ни грусти, ни гнева или обиды. Она даже боль больше не чувствовала. Однажды она поднесла ладонь к пламени свечи и держала так, пока не запахло паленым. Без стона, без вскрика, без призыва о помощи. Я подскочил к ней, потушил огонь, а потом спросил, зачем она это сделала? И услышал в ответ, что она надеялась, будто это поможет ей хоть на миг, но ощутить себя живой. Естественно, я немедленно отправился в столицу. Хотел узнать у Этана, какого демона вообще происходит! Стоит отдать ему должное — он принял меня сразу же. Внимательно выслушал, а потом… Потом он сказал, что так бывает. Очень и очень редко, но все же. Зло коварно. Иногда оно настолько въедается в ауру ведьмы, что после ее коррекции она лишается большей части души. И просто теряет волю и желание жить. Но он уверен, что с моей матерью этого не произойдет. Что она обязательно восстановится, и все будет как прежде.
— И вы поверили ему, — скорее, утвердительно, чем вопросительно протянула я.
— Я поехал обратно. — Джонатан тяжело вздохнул. — В тот же вечер после разговора с Этаном я рванул в родную деревню. Готов был сидеть подле постели матери день и ночь. И говорить, говорить с ней. Сделать все, лишь бы она вновь почувствовала себя живой. Но… Успел я как раз на похороны. Как мне потом сказали, после моего отъезда мать просто отказалась от еды и воды.
— Мне очень жаль, — негромко обронила я.
— Да, мне тоже. — Джонатан вдруг вскинул голову и прямо и твердо взглянул на меня. — Лариса, после этого случая я стал копать. Я был настолько раздавлен смертью матери, так винил себя в ней, что все очарование сладких речей Этана мгновенно испарилось. Нет, мне хватило ума не показывать ему свои боль, разочарование и гнев. Вместо этого я начал собирать информацию. Видимо, желая хоть как-то извиниться передо мной, Этан сделал меня своим ближайшим помощником, поэтому особого труда мне это не составило. Больше всего меня интересовало, насколько уникальным случаем была гибель моей матери. Я действовал очень осторожно, исподволь узнавая судьбы всех тех женщин, которые прошли через коррекцию ауры. И… Когда я сопоставил все факты, то правда ужаснула меня. Этан солгал, когда сказал, что единицы погибают после этой процедуры. Умирало как раз абсолютное большинство. И он точно знал, что с огромной долей вероятности мою мать постигнет та же судьба. Знал — но все равно уговаривал меня, что ничего страшного с моей матерью не произойдет. И вот после этого открытия я совершил ошибку, Лариса. Выдержка оставила меня, и я заявился к Этану, где кинул ему в лицо все собранные документы и неоспоримые свидетельства опасности коррекции ауры. Я кричал, что это надо немедленно прекратить. Что я пойду к королю с фактами. Что расскажу всем, что нельзя так поступать с теми, кто еще не совершил никакого преступления. Ведь по сути это самое настоящее убийство невиновного.
— Смело. — Я одобрительно цокнула языком.
— И крайне необдуманно. — Джонатан понурил плечи. — Конечно, Этан нашел слова, чтобы меня успокоить. Сказал, что мне не стоит так нервничать и волноваться. Мол, он понимает, что я слишком потрясен смертью матери. Уверил, будто не имел ни малейшего понятия, что дело обстоит именно таким образом. И дал мне слово чести, что разберется. Он проверит собранные мною доказательства. Если факты подтвердятся — то все виновные в столь вопиющей халатности неминуемо понесут строгое и заслуженное наказание. А пока мне надо остыть. После чего налил мне вина. Я сделал глоток — и отрубился, Лариса. Видимо, он подмешал мне что-то в бокал. Очнулся я уже в тюрьме, где с ужасом услышал, что меня обвиняют в покушении на жизнь верховного инквизитора. По словам дознавателя, я ворвался в дом Этана поздним вечером, перепугав слуг. Затем вбежал в его кабинет и попытался голыми руками задушить своего наставника. Ему лишь чудом удалось спастись. Якобы верный дворецкий разбил о мою голову вазу с цветами, после чего я потерял сознание. Естественно, я пытался объяснить, что произошла какая-то чудовищная ошибка. И, естественно, мне никто не поверил. Мои слова — против слов верховного инквизитора и его слуг, которые с готовностью подтвердили столь наглую ложь. Я был обречен, Лариса.
Джонатан потер лоб, и в ярком магическом свете я увидела, как у него дрожат пальцы.
— Но вы все-таки спаслись, — проговорила я.
— Этан пришел ко мне через несколько дней. — Джонатан спрятал лицо в ладонях, от чего его голос звучал сдавленно и тихо. — В тот момент, когда я совершенно отупел от постоянных допросов. Нет, меня не пытали. Мне просто не давали спать, заставляя вновь и вновь отвечать на одни и те же вопросы. Почему я пытался убить Этана. Кто дал мне такой приказ. Кто мне за это заплатил. Какой ведьме я служу. И кто еще из инквизиторов со мной в сговоре. Вот последний вопрос повторялся чаще всего. И вскоре я понял, почему. Этан при нашем разговоре не стал юлить и играть привычную роль всепонимающего, всепрощающего мудрого учителя. Он был удивительно откровенен. Да, он знал, сколько ведьм умирало после коррекции ауры, но не видел в этом ничего страшного. Подумаешь, эка печаль. Заразу надо уничтожать на корню. Если при этом погибнет некоторое количество невинных — то они все равно получат свою награду на небесах. Этана беспокоило, что в последние годы слишком часто говорили о смягчении законов инквизиции. Сам король, чрезмерно падкий, по мнению многих, на женскую красоту, уже не раз и не два пусть в шутку, но заводил разговор о том, что негоже вести столь интенсивную охоту на ведьм. А то вскоре в Орленде не останется ни одной красавицы. Да и некоторые виды колдовства, полностью запрещенные ныне, в былые времена приносили неплохой доход в казну. Те же некроманты на государственной службе платили огромную сумму за выдачу и поддержание в силе лицензии. Поэтому в высшем свете все чаще и чаще начали рассуждать на тему того, не стоит ли вернуться к прежнему порядку вещей. Конечно, за применение чар в ненадлежащих и тем более преступных целях необходимо карать, и карать жестоко, но логичнее ввести некий свод правил и законов, которых должны придерживаться все маги. Глупо и жестоко наказывать за то, чего еще не произошло, а возможно, не произойдет и вовсе. Не каждая темная ведьма использует свой дар во зло. Те же повитухи, бабки-травницы и прочие приносили больше пользы, чем вреда. А ведь сейчас таковые почти исчезли из деревень, потому как инквизиторы якобы в своем рвении лишают дара абсолютно любую несчастную, кто волею злого случая попал в поле их зрения.
— Якобы? — не удержавшись, переспросила я.
— Так мне сказал Этан.
— И-и? — удивленно протянула я. — В чем же тогда проблема? Говоря откровенно, я бы и сама с радостью согласилась на подобное решение моих многочисленных бед из-за дара ведьмы.
— В чем проблема? — Джонатан вновь показал в кривой ухмылке свои зубы. — Проблема в том, моя дорогая иномирянка, что после коррекции дара подавляющее большинство ведьм совершает самоубийство в течение первого же года.
Я изумленно заморгала. Ого! А о таком мне Джестер не рассказывал.
— Удивлены? — Джонатан понимающе хмыкнул. — Полагаю, даже Джестер не в курсе такой статистики. Точнее говоря, был не в курсе до недавнего времени. Многие годы информация была доступна только Этану, а эта старая сволочь по вполне понятным причинам предпочитал держать ее при себе. Обычно судьба бывших ведьм инквизицию уже не волнует. А вот я в свое время провел настоящее расследование. По, так сказать, личным причинам. — Сделал паузу и добавил, глядя мне в глаза: — Моя мать была ведьмой, Лариса. Неопытной и очень слабой. Она даже не думала развивать свой дар. До поры до времени о наличии у нее магических способностей вообще никто не догадывался. Беда случилась тогда, когда я сам стал инквизитором.
— Вы? — не удержалась я от изумленного восклицания. — То есть, вы тоже инквизитор?
— Бывший. — Джонатана аж передернуло от моего вопроса.
— А разве инквизиторы бывают бывшими? Неужели вы можете уйти в отставку?
— Нет. — Мужчина грустно помотал головой. — Но все мои, так сказать, коллеги уверены, что меня больше нет в живых.
Так, история становится все занимательнее и занимательнее. Увлеченная рассказом Джонатана, я даже на время забыла о собственных невзгодах.
— Дело в том, Лариса, что именно я заметил темный дар в матери. — Джонатан теперь говорил медленно и настолько тихо, что мне приходилось напрягать весь свой слух. — И именно я предложил ей пройти через коррекцию дара. Естественно, из самых лучших побуждений. Я знал, что у нее в душе нет зла. Но моя карьера в инквизиции только начиналась, а следовательно, рано или поздно, но всех моих родственников обязательно бы проверили на наличие запрещенных способностей. Если бы выяснилось, что моя ближайшая кровная родственница — пусть и слабая, но все-таки темная ведьма, то мне пришлось бы распрощаться с мечтой о повышениях. Я бы навсегда остался мальчиком на побегушках, которому никогда не доверяют ничего сложного. А ведь я подавал определенные надежды. Моим наставником был сам Этан Гург. И многие думали, что он готовит меня на место старшего, а то и главного инквизитора. К тому моменту о вражде Этана и Джестера знала уже вся инквизиция. Мало кто сомневался, что рано или поздно старый опытный интриган переиграет молодого строптивого зятя и сумеет сместить того с теплого местечка.
Джонатан медленно облизнул пересохшие губы. С гримасой страдания принялся растирать виски, как будто страдая от невыносимой головной боли.
— Все-таки прозорливости Этану не занимать, — наконец, глухо проговорил он. — Он сразу заметил, что со мной что-то не то. Я стал слишком рассеянным, слишком замкнулся в себе после своего неожиданного открытия. Тогда Этан вызвал меня на откровенный разговор. Я не особо противился и быстро выложил ему все свои тревоги и сомнения. К Этану в то время я относился, наверное, как к отцу, которого никогда не знал, — он погиб еще до моего рождения. И я очень боялся его подвести. Как же, такой позор! У одного из помощников верховного инквизитора мать — ведьма! Но Этан… Этан лишь посмеялся над моим страхом. Он сказал, что давно увидел в душе моей матери зачатки тьмы, и просто ждал, расскажу ли я ему об этом или предпочту скрыть. Мол, это была своего рода проверка на преданность. И теперь, когда я прошел ее, он поможет мне. Сам проведет коррекцию дара у моей матери. Она станет совершенно обычным человеком. О произошедшем никто и никогда не узнает, стало быть, ничто не будет угрожать моей дальнейшей карьере.
Джонатан все-таки не выдержал и сорвался на тонкий полувздох-полувсхлип. Было видно, что ему очень больно рассказывать все это. Уголки губ мужчины то и дело дергались вниз, глаза как-то лихорадочно блестели, как будто он из последних сил сдерживал слезы.
— Стыдно вспоминать, каким счастливым и воодушевленным я приехал к матери, — глухо произнес он. — И еще постыднее вспоминать, как я уговаривал мать на коррекцию. Ей моя идея с самого начала не понравилась. Она пыталась убедить меня, что ее дар и даром-то назвать сложно. И тогда я… Я припугнул ее. Напомнил о странной смерти моего отца. На самом деле, ничего в ней удивительного и загадочного, конечно, не было. Он всегда отличался неумеренной любовью к выпивке. И однажды после очередной пьянки его сердце просто не выдержало. Но я сказал матери, что ее вполне могут обвинить в случившемся. Мол, эка невидаль — жена решила расправиться с опостылевшим мужем при помощи смертельного проклятия. А поскольку времени с того происшествия прошло уже немало, то доказать ее невиновность будет практически невозможно.
Я недовольно поджала губы. До этого момента история Джонатана вызывала у меня сочувствие. Но теперь мне стало жалко его мать. Бедная женщина! Услышать настолько чудовищное обвинение из уст собственного сына!
— Да-да, Лариса, я полностью разделяю ваше мнение по поводу моего поступка, — верно интерпретировал выражение моего лица Джонатан. — И вы представить себе не можете, как часто за прошедшие годы я жалел, что выпалил ей тогда все это в порыве чувств. Возможно, крохотным оправданием послужит то, что именно Этан подсказал мне, как надо надавить на мать. К тому же я был совершенно уверен в том, что поступаю лишь во благо ей. Просто не понимал, почему она так упорствует. Коррекция дара — это же так легко и безопасно.
Последнюю фразу мужчина выплюнул с нескрываемым презрением и отвращением. Некоторое время молчал, закрыв глаза и тяжело дыша.
Помалкивала и я.
Если честно, я чувствовала себя немного… неловко. Мягко говоря. Как-то не привыкла я к тому, чтобы абсолютно незнакомый человек так внезапно вываливал на меня всю историю своей жизни. Но прервать Джонатана казалось мне в высшей степени невежливым.
Интересно, а мое отсутствие уже заметили? И если да — то начали ли искать?
— Лариса, я почти завершил, — с легкой ноткой обиды проговорил Джонатан, вновь каким-то чудом угадав мои мысли. — И не переживайте. Тут вас никто не найдет. Даже если Этан воспользуется поисковыми чарами, то потерпит неудачу. Джестер позаботился об этом.
— Извините, но я все-таки не совсем понимаю, как ваша в высшей степени печальная история относится ко мне, — осторожно произнесла я, аккуратно подбирая слова.
— Не просто печальная, но в первую очередь поучительная. — Джонатан грустно усмехнулся. — Вы сказали, что с радостью бы согласились на коррекцию дара, потому как это разрешило бы все ваши проблемы. Так вот, Лариса. Сделав это, вы обрекли бы себя на долгое мучительное угасание и в конечном итоге предпочли бы самостоятельно свести счеты с жизни. Потому как именно так и поступила моя мать. В конечном итоге она согласилась на эту процедуру. Ее проводил лично Этан. И какое-то время я считал, что все прошло отлично и без малейших нареканий. Мать не жаловалась на боль или какие-то неприятные ощущения. Напротив, она казалась такой умиротворенной и счастливой. И со спокойной душой я уехал в Мефолд. Несколько месяцев я не появлялся дома, выполняя поручения Этана. А когда все-таки вырвался навестить родных, то…
Джонатан запнулся. В его карих глазах внезапно сверкнул гнев, на бледных впалых щеках запылал румянец.
— Когда я увидел мать — то не мог поверить глазам, — глухо прошептал он. — От прежней нее осталась лишь тень. Меньше чем за полгода пышущая здоровьем женщина превратилась в изможденное подобие человека. Она почти не вставала с постели. Отказывалась от еды, потому что, как сказала, чувствует лишь вкус гнили и тухлятины. А самое страшное — она больше не испытывала никаких эмоций! Ни радости от встречи со мной, ни грусти, ни гнева или обиды. Она даже боль больше не чувствовала. Однажды она поднесла ладонь к пламени свечи и держала так, пока не запахло паленым. Без стона, без вскрика, без призыва о помощи. Я подскочил к ней, потушил огонь, а потом спросил, зачем она это сделала? И услышал в ответ, что она надеялась, будто это поможет ей хоть на миг, но ощутить себя живой. Естественно, я немедленно отправился в столицу. Хотел узнать у Этана, какого демона вообще происходит! Стоит отдать ему должное — он принял меня сразу же. Внимательно выслушал, а потом… Потом он сказал, что так бывает. Очень и очень редко, но все же. Зло коварно. Иногда оно настолько въедается в ауру ведьмы, что после ее коррекции она лишается большей части души. И просто теряет волю и желание жить. Но он уверен, что с моей матерью этого не произойдет. Что она обязательно восстановится, и все будет как прежде.
— И вы поверили ему, — скорее, утвердительно, чем вопросительно протянула я.
— Я поехал обратно. — Джонатан тяжело вздохнул. — В тот же вечер после разговора с Этаном я рванул в родную деревню. Готов был сидеть подле постели матери день и ночь. И говорить, говорить с ней. Сделать все, лишь бы она вновь почувствовала себя живой. Но… Успел я как раз на похороны. Как мне потом сказали, после моего отъезда мать просто отказалась от еды и воды.
— Мне очень жаль, — негромко обронила я.
— Да, мне тоже. — Джонатан вдруг вскинул голову и прямо и твердо взглянул на меня. — Лариса, после этого случая я стал копать. Я был настолько раздавлен смертью матери, так винил себя в ней, что все очарование сладких речей Этана мгновенно испарилось. Нет, мне хватило ума не показывать ему свои боль, разочарование и гнев. Вместо этого я начал собирать информацию. Видимо, желая хоть как-то извиниться передо мной, Этан сделал меня своим ближайшим помощником, поэтому особого труда мне это не составило. Больше всего меня интересовало, насколько уникальным случаем была гибель моей матери. Я действовал очень осторожно, исподволь узнавая судьбы всех тех женщин, которые прошли через коррекцию ауры. И… Когда я сопоставил все факты, то правда ужаснула меня. Этан солгал, когда сказал, что единицы погибают после этой процедуры. Умирало как раз абсолютное большинство. И он точно знал, что с огромной долей вероятности мою мать постигнет та же судьба. Знал — но все равно уговаривал меня, что ничего страшного с моей матерью не произойдет. И вот после этого открытия я совершил ошибку, Лариса. Выдержка оставила меня, и я заявился к Этану, где кинул ему в лицо все собранные документы и неоспоримые свидетельства опасности коррекции ауры. Я кричал, что это надо немедленно прекратить. Что я пойду к королю с фактами. Что расскажу всем, что нельзя так поступать с теми, кто еще не совершил никакого преступления. Ведь по сути это самое настоящее убийство невиновного.
— Смело. — Я одобрительно цокнула языком.
— И крайне необдуманно. — Джонатан понурил плечи. — Конечно, Этан нашел слова, чтобы меня успокоить. Сказал, что мне не стоит так нервничать и волноваться. Мол, он понимает, что я слишком потрясен смертью матери. Уверил, будто не имел ни малейшего понятия, что дело обстоит именно таким образом. И дал мне слово чести, что разберется. Он проверит собранные мною доказательства. Если факты подтвердятся — то все виновные в столь вопиющей халатности неминуемо понесут строгое и заслуженное наказание. А пока мне надо остыть. После чего налил мне вина. Я сделал глоток — и отрубился, Лариса. Видимо, он подмешал мне что-то в бокал. Очнулся я уже в тюрьме, где с ужасом услышал, что меня обвиняют в покушении на жизнь верховного инквизитора. По словам дознавателя, я ворвался в дом Этана поздним вечером, перепугав слуг. Затем вбежал в его кабинет и попытался голыми руками задушить своего наставника. Ему лишь чудом удалось спастись. Якобы верный дворецкий разбил о мою голову вазу с цветами, после чего я потерял сознание. Естественно, я пытался объяснить, что произошла какая-то чудовищная ошибка. И, естественно, мне никто не поверил. Мои слова — против слов верховного инквизитора и его слуг, которые с готовностью подтвердили столь наглую ложь. Я был обречен, Лариса.
Джонатан потер лоб, и в ярком магическом свете я увидела, как у него дрожат пальцы.
— Но вы все-таки спаслись, — проговорила я.
— Этан пришел ко мне через несколько дней. — Джонатан спрятал лицо в ладонях, от чего его голос звучал сдавленно и тихо. — В тот момент, когда я совершенно отупел от постоянных допросов. Нет, меня не пытали. Мне просто не давали спать, заставляя вновь и вновь отвечать на одни и те же вопросы. Почему я пытался убить Этана. Кто дал мне такой приказ. Кто мне за это заплатил. Какой ведьме я служу. И кто еще из инквизиторов со мной в сговоре. Вот последний вопрос повторялся чаще всего. И вскоре я понял, почему. Этан при нашем разговоре не стал юлить и играть привычную роль всепонимающего, всепрощающего мудрого учителя. Он был удивительно откровенен. Да, он знал, сколько ведьм умирало после коррекции ауры, но не видел в этом ничего страшного. Подумаешь, эка печаль. Заразу надо уничтожать на корню. Если при этом погибнет некоторое количество невинных — то они все равно получат свою награду на небесах. Этана беспокоило, что в последние годы слишком часто говорили о смягчении законов инквизиции. Сам король, чрезмерно падкий, по мнению многих, на женскую красоту, уже не раз и не два пусть в шутку, но заводил разговор о том, что негоже вести столь интенсивную охоту на ведьм. А то вскоре в Орленде не останется ни одной красавицы. Да и некоторые виды колдовства, полностью запрещенные ныне, в былые времена приносили неплохой доход в казну. Те же некроманты на государственной службе платили огромную сумму за выдачу и поддержание в силе лицензии. Поэтому в высшем свете все чаще и чаще начали рассуждать на тему того, не стоит ли вернуться к прежнему порядку вещей. Конечно, за применение чар в ненадлежащих и тем более преступных целях необходимо карать, и карать жестоко, но логичнее ввести некий свод правил и законов, которых должны придерживаться все маги. Глупо и жестоко наказывать за то, чего еще не произошло, а возможно, не произойдет и вовсе. Не каждая темная ведьма использует свой дар во зло. Те же повитухи, бабки-травницы и прочие приносили больше пользы, чем вреда. А ведь сейчас таковые почти исчезли из деревень, потому как инквизиторы якобы в своем рвении лишают дара абсолютно любую несчастную, кто волею злого случая попал в поле их зрения.
— Якобы? — не удержавшись, переспросила я.
— Так мне сказал Этан.
