Малиновская Елена
ВЕРХОМ НА ЕЛКЕ
— Слезай! — грозно потребовал мужчина в теплом овчинном тулупе. Как следует потряс елку, к которой я прижалась в перекрестии пушистых лап.
— Не-а! — Я помотала головой и покрепче прильнула к стволу, пахнущему хвоей. Варежки намертво приклеились к смоле, кончики пальцев онемели от напряжения.
— Слезай, кому говорят! — рявкнул мужчина и так ударил по стволу, что я испуганно взвизгнула. Сверху на голову упал хороший ком снега. Благо еще, что не тяжелого, слежавшегося, а мягкого, пушистого.
— Не буяньте, господин, — попросила я вежливо. — На неприятности нарываетесь.
— Кто нарывается? — От моего заявления мужчина аж икнул. — Я нарываюсь?
— Да, — важно подтвердила я. — Вот свалюсь я с елки — и что случится?
— Что? — послушно спросил мужчина.
— Покалечусь я — вот что, — фыркнула я. — Ногу себе сломаю или руку. И придется вам платить мне.
— Платить? — голосом, преисполненным неподдельным изумлением, вскричал мужчина. — Это еще за что?
— Во-первых, за мое лечение! — выпалила я на одном дыхании. — А во-вторых, за возмещение мне морального вреда.
После моего заявления мужчина озадаченно примолк. Я на всякий случай не торопилась ослабить свою хватку, хотя костяшки уже неприятно ныли. А то успела убедиться в подлости этого гадкого типа. Заявил, будто уходит, потоптался даже по хрусткому снегу, а потом как затряс елку — я чуть и не свалилась вниз.
Подлец настоящий! И что он ко мне привязался? Шел бы мимо. Подумаешь, сидит девица на елке. Ну и пусть себе сидит. Зачем так настырно требовать, чтобы я спустилась?
— Дуреха, я ведь помочь тебе хочу. — Видимо, мужчина решил поменять тактику. Теперь в его тоне звучали убаюкивающие мирные интонации. — Ты же не птица, летать не умеешь, а если и умеешь — то исключительно камнем вниз. Как только на такую высоту залезла — ума не приложу. Начнешь спускаться — точно ведь рухнешь и что-нибудь себе повредишь. А так я тебе подсоблю. Подхвачу, если что.
— Ага, так я и поверила, — с сарказмом протянула я. — Помогальщиков, смотрю, развелось — плюнуть некуда. А елку зачем трясешь? Чтобы я точно свалилась и все себе переломала?
— Дык это… — Мужчина заметно растерялся от простого, в сущности, вопроса. — Не могу ведь я вечность тут стоять и мерзнуть, ожидая, когда ты бояться перестанешь и вниз полезешь. Подтолкнуть тебя к этому шагу хотел.
— А тебя кто просил помогать? — въедливо поинтересовалась я. — Подумаешь, эка невидаль — сижу я на елке. Может, мне это нравится. Может, я каждое утро на елку залезаю. Может, привычка у меня такая. Шел мимо — ну и иди. И нечего тут орать и деревце бедное пинать.
При всем своем желании я не могла увидеть лица мужчины — его загораживали пушистые огромные лапы елки. Но в просвете ветвей я заметила, как мужчина после полученной гневной отповеди озадаченно почесал в затылке, сдвинув набок пушистую меховую шапку.
А шапка, кстати, дорогая. Не ушанка какая-нибудь, а соболиная. Вон как черный мех искрится на алом закатном солнышке.
— Привычка? — недоверчиво переспросил мужчина.
— Агась, — с готовностью подтвердила я. — Понимаю, что вредная. Но ничего с собой поделать не могу. Прям напасть настоящая. Как елку увижу — так и тянет с ней пообниматься. Так сказать, слиться в порыве единения. Так что иди, куда шел. Без тебя как-нибудь справлюсь.
— Ох, темнишь ты. — Мужчина хмыкнул, явно не поверив моей неуклюжей попытке обмануть его.
Конечно, темню. Чай, не совсем больная, чтобы по деревьям лазить. Ну, точнее, так-то я частенько по ним лазаю. Но исключительно летом и за яблоками или там сливами, пытаясь добраться до самых сладких и сочных плодов. А вот зимой со мной впервые такая оказия вышла. Но признаваться в этом я совершенно не собиралась. Не хочу себя совсем уж в глупом свете выставлять. Пусть этот привязчивый тип проваливает — а дальше я сама как-нибудь спущусь. Вряд ли он сумел рассмотреть меня хорошенько. Стало быть, на смех при всех не поднимет. А вот если я приму его помощь — то точно потом не отвяжусь. Хоть сто лет пройдет — и все равно каждый встречный и поперечный в нашей деревне будет смеяться и на меня пальцем тыкать, при любом удобном и неудобном случае припоминая мне это приключение.
— Ну и долго ты там окрестности обозревать собираешься? — полюбопытствовал мужчина. — Солнце к закату клонится. Сама знаешь, какой сегодня день. Короче его нет в году. Как-никак канун праздника. Дома надо сидеть, помогать родным дом украшать, на стол, опять-таки, накрывать. Или всю новогоднюю ночь будешь на елке сидеть и сани Снежной богини с подарками караулить?
Я мрачно засопела.
И без него знаю, что домой мне надо. Мать, поди, уже рвет и мечет. Отпустила меня на полчаса всего, чтобы вкусняшек младшим купила. Ух, как бы веником не отшлепала в сердцах! Она может, это точно.
— Ну же, — искушающе протянул мужчина. — Привычка привычкой, но ты замерзла, небось. Морозец сегодня знатный. Так за щеки и покусывает. А я гляжу, шубейка на тебе легонькая. Да и валенки как бы не дырявые.
— Не дырявые! — хмуро возразила я, невольно поджав под себя ноги. Тяжело вздохнула и негромко добавила: — Ну, может, самую малость протерлись на пятке.
Глазастый какой. И шубу мою успел рассмотреть, и валенки оценил. А я только его шапку и увидела. Ну и пару раз рукав тулупа.
— Ну так что ты на елке забыла? — не унимался мужчина. — Только давай без придумок твоих. Расскажи правду.
Да что же он такой прилипчивый-то? Никак не успокоится. Шел бы себе дальше. Неужели непонятно, что пока он здесь — я слезать не собираюсь?
— Слушай, ну что ты ко мне пристал? — тоскливо протянула я. — Что я тебе дурного сделала? Сижу себе смирно, никого не трогаю. На помощь не звала. Чего приперся-то и начал добро причинять?
— А надо было мимо пройти? — почему-то обиженно вопросил мужчина.
— Вот именно, — подтвердила я. — Короче, шел бы ты… куда шел. И без тебя справлюсь.
После чего тыльной стороной варежки утерла сопливый после долгого сидения на морозе нос.
Мужчина потоптался вокруг ели. Обошел ее кругом раз, другой. Потом опять задрал голову и недоверчиво осведомился:
— Так что, помогать тебе точно не надо?
— Точно, — хмуро подтвердила я.
— И сама, стало быть, слезешь? — уточнил на всякий случай незнакомец.
— Ну, залезла ведь я сюда как-то, — буркнула я. — А спускаться всегда проще.
— Ох, не скажи! — не согласился со мной мужчина. — Это с какой стороны посмотреть. Можно ведь так сигануть, что и шею сломаешь.
В глубине души я была целиком и полностью с ним согласна. Если честно, я не представляла, как буду выкручиваться из сложившейся ситуации. Но попросить вслух о помощи не могла. Точно ведь на всю деревню потом опозорит! До самой старости Илаей-вороной кликать будут.
Смеркалось. На быстро темнеющем небе медленно проступали пока еще блеклые крупные звезды. Под деревьями ожили сиреневые тени. Зашептались между собой, сплетаясь длинными отростками. Где-то вдалеке послышался тоскливый голодный волчий вой.
Я вздрогнула всем телом. Страшно-то как! Пройдет не больше часа — и наступит настоящая ночь. Да и мороз усиливается. Вон, нос и щеки аж огнем жжет, благо еще, что ветра нет. А дома что творится — даже представить страшно. Не только веником получу, как вернусь. Мать в сердцах и пару хлестких оплеух дать может. А рука у нее тяжелая, уже не раз убеждалась в этом на собственном печальном опыте.
— Вот что, — внезапно сказал мужчина. — Надоело мне тут с тобой цацкаться. Дома еще дел невпроворот. Елку, опять же, наряжать надобно. Хочется тебе на дереве сидеть — ну и сиди на здоровье. Упрашивать больше не намерен.
Сделал паузу, видимо, ожидая, что после этого я все-таки забуду о гордости и буду умолять спасти меня. Но я молчала, покрепче стиснув зубы, которые выбивали звонкую дробь.
— Как знаешь, — с явным разочарованием выдохнул незнакомец.
К этому моменту вечерний сумрак сгустился настолько, что я при всем желании не могла увидеть его под деревом. Но я услышала, как бодро захрустел снег под его быстро удаляющими шагами. И внезапно всхлипнула.
Волчий вой послышался вновь. Теперь ближе и отчетливее. И мне стало совсем страшно.
Шуточки-шуточками, а веселого в моей ситуации ничего нет. Я замерла так, что не чувствовала ни рук, ни ног. Околица деревни пусть и рядом, но до ближайшего жилого дома минут пять бодрого хода. Нынешняя зима выдалась суровой и ранней. Волки от голодухи совсем близко к деревне подходят. Если мне все-таки удастся спуститься с этой проклятой елки — то как бы не угодить к ним на праздничный ужин в качестве основного блюда.
Ладно, надо решать проблемы по мере возможностей. И наиважнейшая задача у меня — вернуться на грешную землю.
С этой мыслью я с трудом отцепила варежки, прилипшие к стволу ели. Пару раз разжала и сжала пальцы. Точнее, попыталась это сделать. Онемевшие от холода и долгого напряжения, они почти не слушались меня.
Хватит медлить. Иначе совсем с ледышку превращусь.
Я неловко заерзала на ветке, силясь понять, как же это выполнить. И вдруг с оглушительным треском та сломалась.
С коротким отчаянным вскриком я полетела вниз. «Вот и все», — успело промелькнуть в голове печальное.
В следующее мгновение я упала во что-то очень мягкое и пушистое. Как будто с размаха приземлилась в сугроб. Правда, тот как-то странно замерцал всеми цветами радуги. А затем и вовсе исчез.
— Попалась, птичка! — раздалось довольное восклицание.
Я изумленно заморгала, осознав, что угодила прямо в объятия того самого привязчивого мужчины, который долго и упорно пытался снять меня с елки. Тот совершенно не торопился разжимать руки. А я не торопилась возмутиться этим обстоятельством, так как увидела чудо чудное и диво дивное, на которое воззрилась с приоткрытым от удивления ртом. Потому что над головой незнакомца плавала яркая веселая искорка настоящего света.
— Ух, что это? — осипшим голосом поинтересовалась я. — Это… Магия, да?
— Да так, пустяки, — уклончиво проговорил мужчина. Добавил с плохо скрытым превосходством: — Я еще и не такое умею.
Теперь я наконец получила возможность оценить внешность моего спасителя во всех подробностях. Перевела на него взгляд и опять быстро-быстро заморгала.
Приятная открытая улыбка. Из-под соболиной шапки выбивалось несколько светлых прядей. Но главное — глаза! Настолько яркие и синие, они словно светились изнутри собственным пламенем.
— Ну и чего ты забыла на елке, птичка? — продолжил расспрашивать меня мужчина. — Только не ври опять, что привычка у тебя такая.
— А я и не врала, — огрызнулась было я, но тут же понурилась.
— Упрямица, — укоризненно протянул незнакомец. — Пожалуй, впервые в жизни встречаю такую особу. Я ведь тебе только добра желаю. Иначе не потратил бы столько времени, прыгая под этой елкой и уговаривая тебя спуститься. Плюнул бы сразу — и ушел. Или не понимаешь, что если бы не мои чары — ты бы себе точно что-нибудь сломала при падении? Хорошо, если руку. А если ногу? Пока бы тебя хватились, пока бы искать начали. Точно бы на корм волкам пошла. А мне никакой благодарности в ответ!
— Ну спасибо, — хмуро буркнула я.
— Ну пожалуйста, — вернул мне той же монетой незнакомец и наконец-то разжал свои объятия. Внезапно простер над моей головой ладонь в объемной меховой рукавице — и я испуганно шарахнулась в сторону, когда меня вдруг окутал вихрь насыщенных зеленых искр.
Они, впрочем, почти сразу исчезли, не долетев до земли. Но несколько штук приземлились на меня и тут же впитались в одежду и платок.
— Ого! — тут же посуровел незнакомец. — Да у тебя вот-вот воспаление легких начнется! Привычка у нее, стало быть, на деревьях рассиживать. А ну — шагом марш ко мне домой.
Он сказал это негромко и, в общем-то, без особого нажима. Однако у меня и мысли не возникло возмутиться такому приказу. Домой так домой. Правда, интересно, где его дом находится.
К моему удивлению, мужчина повел меня не к деревне, а, напротив, прочь. Он крепко держал меня под локоть, как будто опасался, что я сбегу. И правильно опасался, кстати. Потому что через несколько шагов я очнулась и осознала, что какой-то абсолютно незнакомый мужчина уводит меня подальше от людей, в ночной зимний лес.
— Отпусти! — потребовала я, силясь вырвать свою руку из его хватки. — Мне домой надо!
— Боюсь спросить, где же твой дом. — Мужчина хихикнул, покрепче перехватив мой локоть. — Уж не на елке ли твое гнездышко?
— Нет, не на елке, — проговорила я. — А в деревне. Меня родители ждут!
— Поздновато ты про них как-то вспомнила, — опять фыркнул от сдерживаемого с трудом смеха мужчина. — Да и не торопилась как-то.
— А теперь тороплюсь, — огрызнулась я и остановилась. Изо всех сил уперлась валенками в снег. Если этот тип продолжит меня тащить — то я орать начну! Орать и отбиваться, что есть мочи.
Но мужчина и не подумал этого делать. Он с усталым вздохом обернулся ко мне. Искорка, которая послушно плыла над нашими головами, заплясала между нами, и ее огонь отразился на дне его зрачков ярко-алыми всполохами.
Тут мне стало совсем не по себе. Наша деревушка и сотни домов не насчитывает. Глухомань-глухоманью. Магов у нас отродясь не было и вряд ли когда-нибудь будет. Что им тут делать? Коровам надои увеличивать или волков хлопушками отпугивать? Да и так я всех в лицо знаю. А этого впервые увидела.
Возникает резонный вопрос: не он ли повинен в том глупейшем происшествии, которое в итоге привело меня на верхушку елки?
— Почему ты такая вредная? — искренне изумился мужчина, разглядывая меня так пристально, что невольно заломило переносицу. — Никто тебе зла не желает. Али всерьез собралась слечь с лихорадкой? Обидно заболеть на новый год. И еще обиднее умереть в столь юном возрасте.
— Как это — умереть? — мгновенно насторожилась я.
Неужели он мне еще и угрожать будет?
— Так это, — ответил незнакомец. — Целителей в округе с огнем не сыщешь. А ваша местная бабка-травница, небось, только и умеет, что загнившие занозы лечить. Если она вообще в вашей деревне имеется.
— Имеется, — хмуро подтвердила я. — Ледой кликать.
— Готов поставить на кон золотой, что эта Леда тебя поить будет каким-нибудь отваром из мха и плесени, — продолжил мужчина. — Да еще растирать медвежьим жиром велит пару раз в день. Недельку протянешь, ибо молодая да крепкая, — а потом сгоришь в лихорадке. Потому что воспаление легких мазями и настоями не вылечишь при всем желании.
Я озадаченно молчала. Незнакомец говорил с такой уверенностью, будто не предполагал иного исхода дела. Чушь какая-то! Почему он уверен, что я уже подхватила смертельную хворь? Даже не чихаю. И вообще — прекрасно себя чувствую.
— Или не чуешь, как жар начинается? — вкрадчиво поинтересовался мужчина.
И словно в ответ на его слова меня резко зазнобило. Перед глазами поплыло, и я покачнулась. Словно я впопыхах выдула целую кружку крепкого самогона, от жажды не сразу ощутив подвоха. Правда, мгновением раньше мужчина вновь подхватил меня под локоть.
— Идем, — жестко приказал он. — И без всяких глупостей больше. Начнешь упираться — и впрямь кину тебя в лесу. Надоело мне твое упрямство хуже пареной репы.
Я послушно зашагала с ним рядом. Хотя «зашагала» — это слишком смелое слово для моего способа передвижения.
ВЕРХОМ НА ЕЛКЕ
— Слезай! — грозно потребовал мужчина в теплом овчинном тулупе. Как следует потряс елку, к которой я прижалась в перекрестии пушистых лап.
— Не-а! — Я помотала головой и покрепче прильнула к стволу, пахнущему хвоей. Варежки намертво приклеились к смоле, кончики пальцев онемели от напряжения.
— Слезай, кому говорят! — рявкнул мужчина и так ударил по стволу, что я испуганно взвизгнула. Сверху на голову упал хороший ком снега. Благо еще, что не тяжелого, слежавшегося, а мягкого, пушистого.
— Не буяньте, господин, — попросила я вежливо. — На неприятности нарываетесь.
— Кто нарывается? — От моего заявления мужчина аж икнул. — Я нарываюсь?
— Да, — важно подтвердила я. — Вот свалюсь я с елки — и что случится?
— Что? — послушно спросил мужчина.
— Покалечусь я — вот что, — фыркнула я. — Ногу себе сломаю или руку. И придется вам платить мне.
— Платить? — голосом, преисполненным неподдельным изумлением, вскричал мужчина. — Это еще за что?
— Во-первых, за мое лечение! — выпалила я на одном дыхании. — А во-вторых, за возмещение мне морального вреда.
После моего заявления мужчина озадаченно примолк. Я на всякий случай не торопилась ослабить свою хватку, хотя костяшки уже неприятно ныли. А то успела убедиться в подлости этого гадкого типа. Заявил, будто уходит, потоптался даже по хрусткому снегу, а потом как затряс елку — я чуть и не свалилась вниз.
Подлец настоящий! И что он ко мне привязался? Шел бы мимо. Подумаешь, сидит девица на елке. Ну и пусть себе сидит. Зачем так настырно требовать, чтобы я спустилась?
— Дуреха, я ведь помочь тебе хочу. — Видимо, мужчина решил поменять тактику. Теперь в его тоне звучали убаюкивающие мирные интонации. — Ты же не птица, летать не умеешь, а если и умеешь — то исключительно камнем вниз. Как только на такую высоту залезла — ума не приложу. Начнешь спускаться — точно ведь рухнешь и что-нибудь себе повредишь. А так я тебе подсоблю. Подхвачу, если что.
— Ага, так я и поверила, — с сарказмом протянула я. — Помогальщиков, смотрю, развелось — плюнуть некуда. А елку зачем трясешь? Чтобы я точно свалилась и все себе переломала?
— Дык это… — Мужчина заметно растерялся от простого, в сущности, вопроса. — Не могу ведь я вечность тут стоять и мерзнуть, ожидая, когда ты бояться перестанешь и вниз полезешь. Подтолкнуть тебя к этому шагу хотел.
— А тебя кто просил помогать? — въедливо поинтересовалась я. — Подумаешь, эка невидаль — сижу я на елке. Может, мне это нравится. Может, я каждое утро на елку залезаю. Может, привычка у меня такая. Шел мимо — ну и иди. И нечего тут орать и деревце бедное пинать.
При всем своем желании я не могла увидеть лица мужчины — его загораживали пушистые огромные лапы елки. Но в просвете ветвей я заметила, как мужчина после полученной гневной отповеди озадаченно почесал в затылке, сдвинув набок пушистую меховую шапку.
А шапка, кстати, дорогая. Не ушанка какая-нибудь, а соболиная. Вон как черный мех искрится на алом закатном солнышке.
— Привычка? — недоверчиво переспросил мужчина.
— Агась, — с готовностью подтвердила я. — Понимаю, что вредная. Но ничего с собой поделать не могу. Прям напасть настоящая. Как елку увижу — так и тянет с ней пообниматься. Так сказать, слиться в порыве единения. Так что иди, куда шел. Без тебя как-нибудь справлюсь.
— Ох, темнишь ты. — Мужчина хмыкнул, явно не поверив моей неуклюжей попытке обмануть его.
Конечно, темню. Чай, не совсем больная, чтобы по деревьям лазить. Ну, точнее, так-то я частенько по ним лазаю. Но исключительно летом и за яблоками или там сливами, пытаясь добраться до самых сладких и сочных плодов. А вот зимой со мной впервые такая оказия вышла. Но признаваться в этом я совершенно не собиралась. Не хочу себя совсем уж в глупом свете выставлять. Пусть этот привязчивый тип проваливает — а дальше я сама как-нибудь спущусь. Вряд ли он сумел рассмотреть меня хорошенько. Стало быть, на смех при всех не поднимет. А вот если я приму его помощь — то точно потом не отвяжусь. Хоть сто лет пройдет — и все равно каждый встречный и поперечный в нашей деревне будет смеяться и на меня пальцем тыкать, при любом удобном и неудобном случае припоминая мне это приключение.
— Ну и долго ты там окрестности обозревать собираешься? — полюбопытствовал мужчина. — Солнце к закату клонится. Сама знаешь, какой сегодня день. Короче его нет в году. Как-никак канун праздника. Дома надо сидеть, помогать родным дом украшать, на стол, опять-таки, накрывать. Или всю новогоднюю ночь будешь на елке сидеть и сани Снежной богини с подарками караулить?
Я мрачно засопела.
И без него знаю, что домой мне надо. Мать, поди, уже рвет и мечет. Отпустила меня на полчаса всего, чтобы вкусняшек младшим купила. Ух, как бы веником не отшлепала в сердцах! Она может, это точно.
— Ну же, — искушающе протянул мужчина. — Привычка привычкой, но ты замерзла, небось. Морозец сегодня знатный. Так за щеки и покусывает. А я гляжу, шубейка на тебе легонькая. Да и валенки как бы не дырявые.
— Не дырявые! — хмуро возразила я, невольно поджав под себя ноги. Тяжело вздохнула и негромко добавила: — Ну, может, самую малость протерлись на пятке.
Глазастый какой. И шубу мою успел рассмотреть, и валенки оценил. А я только его шапку и увидела. Ну и пару раз рукав тулупа.
— Ну так что ты на елке забыла? — не унимался мужчина. — Только давай без придумок твоих. Расскажи правду.
Да что же он такой прилипчивый-то? Никак не успокоится. Шел бы себе дальше. Неужели непонятно, что пока он здесь — я слезать не собираюсь?
— Слушай, ну что ты ко мне пристал? — тоскливо протянула я. — Что я тебе дурного сделала? Сижу себе смирно, никого не трогаю. На помощь не звала. Чего приперся-то и начал добро причинять?
— А надо было мимо пройти? — почему-то обиженно вопросил мужчина.
— Вот именно, — подтвердила я. — Короче, шел бы ты… куда шел. И без тебя справлюсь.
После чего тыльной стороной варежки утерла сопливый после долгого сидения на морозе нос.
Мужчина потоптался вокруг ели. Обошел ее кругом раз, другой. Потом опять задрал голову и недоверчиво осведомился:
— Так что, помогать тебе точно не надо?
— Точно, — хмуро подтвердила я.
— И сама, стало быть, слезешь? — уточнил на всякий случай незнакомец.
— Ну, залезла ведь я сюда как-то, — буркнула я. — А спускаться всегда проще.
— Ох, не скажи! — не согласился со мной мужчина. — Это с какой стороны посмотреть. Можно ведь так сигануть, что и шею сломаешь.
В глубине души я была целиком и полностью с ним согласна. Если честно, я не представляла, как буду выкручиваться из сложившейся ситуации. Но попросить вслух о помощи не могла. Точно ведь на всю деревню потом опозорит! До самой старости Илаей-вороной кликать будут.
Смеркалось. На быстро темнеющем небе медленно проступали пока еще блеклые крупные звезды. Под деревьями ожили сиреневые тени. Зашептались между собой, сплетаясь длинными отростками. Где-то вдалеке послышался тоскливый голодный волчий вой.
Я вздрогнула всем телом. Страшно-то как! Пройдет не больше часа — и наступит настоящая ночь. Да и мороз усиливается. Вон, нос и щеки аж огнем жжет, благо еще, что ветра нет. А дома что творится — даже представить страшно. Не только веником получу, как вернусь. Мать в сердцах и пару хлестких оплеух дать может. А рука у нее тяжелая, уже не раз убеждалась в этом на собственном печальном опыте.
— Вот что, — внезапно сказал мужчина. — Надоело мне тут с тобой цацкаться. Дома еще дел невпроворот. Елку, опять же, наряжать надобно. Хочется тебе на дереве сидеть — ну и сиди на здоровье. Упрашивать больше не намерен.
Сделал паузу, видимо, ожидая, что после этого я все-таки забуду о гордости и буду умолять спасти меня. Но я молчала, покрепче стиснув зубы, которые выбивали звонкую дробь.
— Как знаешь, — с явным разочарованием выдохнул незнакомец.
К этому моменту вечерний сумрак сгустился настолько, что я при всем желании не могла увидеть его под деревом. Но я услышала, как бодро захрустел снег под его быстро удаляющими шагами. И внезапно всхлипнула.
Волчий вой послышался вновь. Теперь ближе и отчетливее. И мне стало совсем страшно.
Шуточки-шуточками, а веселого в моей ситуации ничего нет. Я замерла так, что не чувствовала ни рук, ни ног. Околица деревни пусть и рядом, но до ближайшего жилого дома минут пять бодрого хода. Нынешняя зима выдалась суровой и ранней. Волки от голодухи совсем близко к деревне подходят. Если мне все-таки удастся спуститься с этой проклятой елки — то как бы не угодить к ним на праздничный ужин в качестве основного блюда.
Ладно, надо решать проблемы по мере возможностей. И наиважнейшая задача у меня — вернуться на грешную землю.
С этой мыслью я с трудом отцепила варежки, прилипшие к стволу ели. Пару раз разжала и сжала пальцы. Точнее, попыталась это сделать. Онемевшие от холода и долгого напряжения, они почти не слушались меня.
Хватит медлить. Иначе совсем с ледышку превращусь.
Я неловко заерзала на ветке, силясь понять, как же это выполнить. И вдруг с оглушительным треском та сломалась.
С коротким отчаянным вскриком я полетела вниз. «Вот и все», — успело промелькнуть в голове печальное.
В следующее мгновение я упала во что-то очень мягкое и пушистое. Как будто с размаха приземлилась в сугроб. Правда, тот как-то странно замерцал всеми цветами радуги. А затем и вовсе исчез.
— Попалась, птичка! — раздалось довольное восклицание.
Я изумленно заморгала, осознав, что угодила прямо в объятия того самого привязчивого мужчины, который долго и упорно пытался снять меня с елки. Тот совершенно не торопился разжимать руки. А я не торопилась возмутиться этим обстоятельством, так как увидела чудо чудное и диво дивное, на которое воззрилась с приоткрытым от удивления ртом. Потому что над головой незнакомца плавала яркая веселая искорка настоящего света.
— Ух, что это? — осипшим голосом поинтересовалась я. — Это… Магия, да?
— Да так, пустяки, — уклончиво проговорил мужчина. Добавил с плохо скрытым превосходством: — Я еще и не такое умею.
Теперь я наконец получила возможность оценить внешность моего спасителя во всех подробностях. Перевела на него взгляд и опять быстро-быстро заморгала.
Приятная открытая улыбка. Из-под соболиной шапки выбивалось несколько светлых прядей. Но главное — глаза! Настолько яркие и синие, они словно светились изнутри собственным пламенем.
— Ну и чего ты забыла на елке, птичка? — продолжил расспрашивать меня мужчина. — Только не ври опять, что привычка у тебя такая.
— А я и не врала, — огрызнулась было я, но тут же понурилась.
— Упрямица, — укоризненно протянул незнакомец. — Пожалуй, впервые в жизни встречаю такую особу. Я ведь тебе только добра желаю. Иначе не потратил бы столько времени, прыгая под этой елкой и уговаривая тебя спуститься. Плюнул бы сразу — и ушел. Или не понимаешь, что если бы не мои чары — ты бы себе точно что-нибудь сломала при падении? Хорошо, если руку. А если ногу? Пока бы тебя хватились, пока бы искать начали. Точно бы на корм волкам пошла. А мне никакой благодарности в ответ!
— Ну спасибо, — хмуро буркнула я.
— Ну пожалуйста, — вернул мне той же монетой незнакомец и наконец-то разжал свои объятия. Внезапно простер над моей головой ладонь в объемной меховой рукавице — и я испуганно шарахнулась в сторону, когда меня вдруг окутал вихрь насыщенных зеленых искр.
Они, впрочем, почти сразу исчезли, не долетев до земли. Но несколько штук приземлились на меня и тут же впитались в одежду и платок.
— Ого! — тут же посуровел незнакомец. — Да у тебя вот-вот воспаление легких начнется! Привычка у нее, стало быть, на деревьях рассиживать. А ну — шагом марш ко мне домой.
Он сказал это негромко и, в общем-то, без особого нажима. Однако у меня и мысли не возникло возмутиться такому приказу. Домой так домой. Правда, интересно, где его дом находится.
К моему удивлению, мужчина повел меня не к деревне, а, напротив, прочь. Он крепко держал меня под локоть, как будто опасался, что я сбегу. И правильно опасался, кстати. Потому что через несколько шагов я очнулась и осознала, что какой-то абсолютно незнакомый мужчина уводит меня подальше от людей, в ночной зимний лес.
— Отпусти! — потребовала я, силясь вырвать свою руку из его хватки. — Мне домой надо!
— Боюсь спросить, где же твой дом. — Мужчина хихикнул, покрепче перехватив мой локоть. — Уж не на елке ли твое гнездышко?
— Нет, не на елке, — проговорила я. — А в деревне. Меня родители ждут!
— Поздновато ты про них как-то вспомнила, — опять фыркнул от сдерживаемого с трудом смеха мужчина. — Да и не торопилась как-то.
— А теперь тороплюсь, — огрызнулась я и остановилась. Изо всех сил уперлась валенками в снег. Если этот тип продолжит меня тащить — то я орать начну! Орать и отбиваться, что есть мочи.
Но мужчина и не подумал этого делать. Он с усталым вздохом обернулся ко мне. Искорка, которая послушно плыла над нашими головами, заплясала между нами, и ее огонь отразился на дне его зрачков ярко-алыми всполохами.
Тут мне стало совсем не по себе. Наша деревушка и сотни домов не насчитывает. Глухомань-глухоманью. Магов у нас отродясь не было и вряд ли когда-нибудь будет. Что им тут делать? Коровам надои увеличивать или волков хлопушками отпугивать? Да и так я всех в лицо знаю. А этого впервые увидела.
Возникает резонный вопрос: не он ли повинен в том глупейшем происшествии, которое в итоге привело меня на верхушку елки?
— Почему ты такая вредная? — искренне изумился мужчина, разглядывая меня так пристально, что невольно заломило переносицу. — Никто тебе зла не желает. Али всерьез собралась слечь с лихорадкой? Обидно заболеть на новый год. И еще обиднее умереть в столь юном возрасте.
— Как это — умереть? — мгновенно насторожилась я.
Неужели он мне еще и угрожать будет?
— Так это, — ответил незнакомец. — Целителей в округе с огнем не сыщешь. А ваша местная бабка-травница, небось, только и умеет, что загнившие занозы лечить. Если она вообще в вашей деревне имеется.
— Имеется, — хмуро подтвердила я. — Ледой кликать.
— Готов поставить на кон золотой, что эта Леда тебя поить будет каким-нибудь отваром из мха и плесени, — продолжил мужчина. — Да еще растирать медвежьим жиром велит пару раз в день. Недельку протянешь, ибо молодая да крепкая, — а потом сгоришь в лихорадке. Потому что воспаление легких мазями и настоями не вылечишь при всем желании.
Я озадаченно молчала. Незнакомец говорил с такой уверенностью, будто не предполагал иного исхода дела. Чушь какая-то! Почему он уверен, что я уже подхватила смертельную хворь? Даже не чихаю. И вообще — прекрасно себя чувствую.
— Или не чуешь, как жар начинается? — вкрадчиво поинтересовался мужчина.
И словно в ответ на его слова меня резко зазнобило. Перед глазами поплыло, и я покачнулась. Словно я впопыхах выдула целую кружку крепкого самогона, от жажды не сразу ощутив подвоха. Правда, мгновением раньше мужчина вновь подхватил меня под локоть.
— Идем, — жестко приказал он. — И без всяких глупостей больше. Начнешь упираться — и впрямь кину тебя в лесу. Надоело мне твое упрямство хуже пареной репы.
Я послушно зашагала с ним рядом. Хотя «зашагала» — это слишком смелое слово для моего способа передвижения.
