Вернее сказать — повисла на мужчине всей тяжестью своего тела. Тот крякнул было, но лишь ускорился, без малейшего напряжения таща меня за собой. С каждой секундой мне становилось все хуже и хуже.
А уж не стала ли я жертвой очередного заклятья мужчины? Вдруг он оглушил меня какими-то чарами, осознав, что иным способом со мной не совладать?
Мутная паника всколыхнулась в моей душе. Но почти сразу улеглась. Мною овладело какое-то странное оцепенение. Казалось, будто все это происходит со мной не всерьез. Будто я крепко-крепко заснула, и сейчас мать разбудит меня гневным окриком — не слишком ли я разленилась, раз валяюсь до обеда, когда дел по хозяйству невпроворот.
— Не люблю колдунов, — буркнула я, не понимая — то ли это в глазах так потемнело, то ли магическая искра, плывущая над нашими головами, принялась гаснуть.
— Вот и делай добро людям, — как-то очень глухо донесся до меня ехидный смешок мужчины. — А впрочем, меня вообще мало кто любит.
И это было последнее, что я услышала. Темное тяжелое небытие заколыхалось вокруг меня, надежно укрыв от реальности.
Понятия не имею, сколько я пробыла без сознания. Может, пару минут. А может, и несколько дней. Очнулась я так же резко. Просто вдруг открыла глаза — и обнаружила, что смотрю в темный бревенчатый потолок.
— Ну что, пришла в себя, птичка? — раздался знакомый голос.
Он пробудил во мне целый вал воспоминаний. Строгий материнский наказ вернуться пораньше. Тяжесть медяка, зажатого в ладони. Предательский лед, припорошенный снежком и потому не замеченный. Я взмахнула руками, силясь удержать равновесие — и монета улетела в сторону. Наглая сорока подхватила ее на лету. Издевательски затрещала, и мелькнул между деревьями ее черно-белый хвост. Я кинулась в погоню сразу же, без промедления. Даже страшно представить, что придется вернуться домой и сознаться матери в случившемся. И дело даже не в том, что расправа будет скорой. В принципе, чего бояться-то? Ну получу пару звонких оплеух, не впервой, чай. Рука у матери тяжелая, но через пару минут она и погладит по голове, молчаливо прося прощения за несдержанность. А затем сядет за стол, тяжело сгорбиться и спрячет лицо в ладонях. Слышать сдавленные рыдания матери для меня худшее наказание. Деньги нашей семье давались тяжелой работой. Отец батрачил день и ночь на местного купца, выполняя у него по хозяйству самую тяжелую работу. Но все заработанное уходило песком между пальцев. Одеть, обуть, накормить все немаленькое семейство. Как говорится, не до жиру, пережить бы студеную долгую зиму. Летом-то легче. Летом хотя бы об обуви да шубах голову ломать не стоит.
Поэтому я не задумывалась ни на миг, когда погоня привела меня к пушистой красавице ели за околицей деревни. Сорока-воровка насмешливо трещала сверху, видимо, потешаясь над моими попытками догнать ее и отобрать медяк. И я полезла на дерево, надеясь, что проклятая птица выронит наконец-то свою добычу. Ну не могла я вернуться домой ни с чем! Не могла! По крайней мере, не в канун нового года, когда вся детвора свято верит в доброту и щедрость Снежной богини. Проснутся младшие завтра утром, полезут за подарками — и увидят, что нет даже самого дешевого леденца.
Но солнце сегодня встало явно не над моей головой. Сорока, словно специально насмешничая, дождалась, когда я залезу повыше. А после вспорхнула прочь — только и видела я ее хвост.
Я мотнула головой, отогнав тяжелые неприятные воспоминания. С любопытством принялась озираться, изучая дом колдуна.
Я лежала на низком широком топчане, накрытом какой-то пушистой шкурой. Напротив жарко потрескивала печь. В комнате было непривычно светло для зимнего вечера. А впрочем — чему удивляться? Я увидела знакомую искорку, которая притаилась в углу. Конечно, ее ровный яркий свет не сравнить с мерцанием тонкой лучины, способной выхватить из мрака лишь крохотный лоскуток пространства.
Хвала небесам, мужчина не стал меня раздевать. Только стащил валенки и расстегнул шубейку, однако не снял ее полностью. И внезапно мне стало стыдно за старенькое платьице с заплатками и многократно штопанные шерстяные чулки. Тьфу ты, напасть какая, опять их латать надо! Вон как предательски вылез большой палец на правой ноге.
Я резко села. Опустила ноги на пол, гадая, успел ли увидеть мой позор колдун. Перехватила его смеющийся взгляд — и смутилась. Точно заметил. На самом-то одежда новенькая и дорогая. Не чета моим обноскам. Да и сам он симпатичный. Волосы светлые, словно лен. А глаза голубые-голубые, как небо ранней весной.
И я почему-то смутилась еще сильнее. Эх, надо было утром чулки на новые дырки проверить! Да кто же знал, что я в такую переделку попаду.
— Как видишь, ты боялась зря, — весело проговорил колдун. — Я тебя не тронул.
— Ничего я не боялась, — буркнула я. — С чего ты решил?
И в самом деле, откуда этому надоеде знать, о чем я думала, когда он вел меня сюда?
— Ну да, конечно, — скептически протянул мужчина. — А вырываться и упираться ты, стало быть, просто так стала.
— Просто это неприлично, — еще суше сказала я. — Я тебя раньше видеть не видела и знать не знаю. Кто таков, откуда, что у нас забыл, зачем ко мне привязался...
— Ярек, — внезапно оборвал меня незнакомец и широко улыбнулся.
— Чего? — переспросила я.
— Яреком меня зовут, — пояснил мужчина. — А тебя как?
Я нахмурилась. Не буду я ему говорить свое имя! С какой такой стати? И вообще, коль так хочет со мной познакомиться — пусть у моего отца сначала разрешение спросит. Ежели тот узнает, что я у какого-то мужика без спроса в гостях побывала — то все. И меня за волосы оттаскает, а этого типа вообще прибьет, наверное.
— Не хочешь говорить — как хочешь. — Мужчина пожал плечами. — Буду птичкой тогда кликать. Ты и впрямь как воробушек. Особенно когда сидишь такая нахохлившая.
— Илая я, — нехотя протянула я, невольно вздрогнув.
О нет, пусть лучше по имени зовет! Аж дрожь берет от мысли, что меня вся деревня воробьем кликать начнет. Это еще хуже, чем Илая-ворона.
— Очень приятно. — Колдун воссиял такой радостной улыбкой, что внезапно я обнаружила, что несмело улыбаюсь ему в ответ. Правда, заметив это, тут же вновь насупилась.
— Выпей. — Мужчина тем временем встал и отошел к столу. Плеснул в глиняную кружку из пузатой бутылки в лыковой оплетке. Затем вернулся и чуть ли не насильно всучил мне ее.
Я украдкой принюхалась к напитку. Пахло, если честно, приятно. Чем-то неуловимо-терпким, древесным. Но я помотала головой и попыталась вернуть кружку обратно.
Не дурная, небось, из рук колдуна питье принимать. Ахнуть не успеешь — как он тебя разума лишит и в свою куклу превратит.
— Пей, — негромко, но с нажимом повторил мужчина.
Как у него так получается? Я и опомниться не успела, как поняла, что сделала глоток.
Тягучая мятная сладость мягко осела у меня на нёбе. В груди как-то странно потеплело, а горло перестало драть изнутри колючим наждаком.
— Ты ведь и впрямь едва не заболела, — уже без улыбки продолжил колдун. Забрал у меня кружку и глянул в нее, словно желая убедиться, что я допила все до дна. Опять сел на табурет около топчана, укоризненно добавив: — Глупышка! Сколько ты на елке-то провела? Час, два?
Я неопределенно пожала плечами. Не помню, если честно. Когда сорока улетела, я вдруг поняла, в какую ловушку из-за собственной глупости и горячности угодила. Земля неожиданно оказалась так далеко! Надо было спрыгнуть, но я никак не могла набраться решимости. Боялась, что обязательно сломаю себе что-нибудь. А когда собралась с храбростью — то невдалеке послышались голоса и смех детворы, затеявшей снежный бой. Но позвать ребятню на помощь я тем более не посмела. Мальчишки обязательно жестоко высмеяли бы меня, а потом разнесли бы весть о моем позоре по всей округе.
Поэтому я решила дождаться, когда они разойдутся по домам, не желая, чтобы кто-нибудь заметил мои неуклюжие попытки слезть с дерева. Ну а потом этот тип явился. Почему я не призналась ему в своей беде? Тяжело сказать. Опять-таки побоялась себя в смешном свете выставить.
Но даже не это было главным в моем упрямстве. Просто…
Перед мысленным взором вновь встала мать. Понурившаяся, она сидела у стола, и ее плечи мелко вздрагивали от беззвучных рыданий. А еще огромные серые глаза Мира. Он был самым младшим в семье — лишь пять лет осенью справили. Самым младшим и самым…
Я запнулась, усилием воли заставив себя не думать о брате.
— Домой мне надо, — сухо сказала я, встав с топчана. — Родители, поди, рвут и мечут.
— Что-то сидя на елке ты не думала о них, — весело сказал колдун.
— Как раз о них и думала, — огрызнулась я.
Ярек высоко вздернул бровь, видимо, ожидая продолжения. Но его не последовало. Я всунула ноги в валенки. Запахнула шубейку и отправилась к дверям.
Я думала, что колдун окликнет меня. Но он не сделал ни малейшей попытки остановить меня. И почему-то я почувствовала укол досады, правда, тут же рассердилась на себя за это чувство. Резко распахнула дверь — да так и замерла на пороге.
За пределами дома бушевала метель. Я быстро-быстро заморгала, когда порыв ветра ударил меня в лицо целой пригоршней снега. Свет магической искры терялся в белом безумии, которое царило вокруг. Как это? Совсем недавно ничего не предвещало непогоды. Все говорило об ясной погоде и усилении мороза. А теперь буран завывал на все голоса.
— Похоже, тебе придется обождать с возвращением, — раздалось позади негромкое. — Снежная богиня уже летит над землей в своих санях.
Я закрыла дверь. Обернулась к Яреку, который взирал на меня с мягкой доброжелательной усмешкой.
Удивительно, но в доме шума непогоды было совершенно не слышно. Тут раздавалось лишь сухое потрескивание поленьев в печке и чуть слышный шелест магической искры.
— Родители будут волноваться, — упрямо проговорила я.
Ярек лишь безмятежно всплеснул руками, словно говоря — ну а я-то что могу поделать?
Стало быть, не проводит. Я с немым вызовом вздернула подбородок и вновь распахнула дверь. Ну и не надо! Сама дорогу обратно найду!
— Ох, упрямица, — послышалось укоризненное. — Ну и куда ты собралась?
— Домой, — процедила сквозь зубы, готовясь сделать шаг в метель.
Как же не хочется уходить из тепла! Брести по ночному лесу, с замиранием сердца прислушиваясь к тоскливому вою бурана — не вплетется ли в него охотничья песнь волков. Да и тропинку, небось, замело.
Если она вообще была. Я ведь потеряла сознание по пути сюда. Поэтому понятия не имею, в какой стороне находится деревня.
В этот момент дверь внезапно с грохотом захлопнулась передо мной. Я отшатнулась, лишь каким-то чудом не получив ею по носу. Тяжелый дубовый засов сам собой взмыл в воздух — и аккуратно опустился в паз.
А что самое удивительное — это все произошло само собой. Колдун по-прежнему не вставал со стула.
— Ну достаточно свой норов проявлять, — сухо сказал Ярек, когда я с негодованием обернулась к нему. — Куда ты собралась? Я не для того тратил силы и время, спасая тебя, чтобы через полчаса после этого ты глупейшим образом погибла. Все равно же до деревни не дойдешь. Заплутаешь в снегу и замерзнешь.
— Родители… — опять начала я.
— Твои родители, безусловно, сильно расстроятся, если их единственная дочь проведет ночь вне дома, — перебил меня Ярек. — Но еще сильнее они огорчатся, если та вовсе погибнет.
Справедливо. Но кое-что в тираде колдуна заставило меня вздрогнуть от испуга.
Откуда он знает, что я единственная дочь? У моих родителей было шестеро детей. Я — самая старшая. И пятеро мальчишек. Но я об этом точно Яреку не говорила!
Ох, что-то мне все это не нравится! Очень сильно не нравится! И это еще мягко сказано.
Я прижалась спиной к двери, настороженно не сводя с колдуна глаз. Если он только встанет, если попытается приблизиться ко мне, то я…
Запнулась, не в силах придумать достойной угрозы. А что, собственно, я сделаю? Закричу во все горло? Да хоть горло сорви от воплей — никто не услышит. Или кинуться на него с кулаками? Смешно. Даже не будь он колдуном — и то справился бы со мной без проблем. Выше меня на голову целую. И в плечах косая сажень будет.
Видимо, мой страх слишком явственно отразился на лице, потому что Ярек укоризненно закачал головой.
— Да не трону я тебя, — устало проговорил он. — Сколько повторять? Или клятву принести заставишь?
Не дожидаясь моего ответа, вдруг резко выбросил руку вперед. Раскрыл ладонь — и над нею заплясал лепесток живого оранжевого пламени.
— Не трону я тебя, — повторил чуть громче. — Сердцем своим клянусь.
Если честно, меня это не особо успокоило. Кто знает, осталось ли у него это самое сердце. Мало ли чем он пожертвовал ради силы колдовской.
— О селяне! — Ярек мученически возвел глаза к низкому потолку, словно каким-то чудом подслушав мои мысли. — Как же с вами тяжело! Им добро пытаешься причинить — а они отбрыкиваются со всей мочи. — Посмотрел на меня и с усмешкой добавил: — Сама посуди: хотел бы я с тобой чего сотворить — разве стал бы тогда с тобой разговоры разговаривать? Больно надо на уговоры время зря терять.
— Сам будто не селянин, — огрызнулась я, покоробленная насмешливыми нотками в его тоне. — Али не в деревне живешь?
— Я тут временно, — уклончиво отозвался Ярек. — Проездом, можно сказать.
— Что-то я вообще не припомню, что у нас в окрестностях колдун живет, — не унималась я.
— Я же сказал, что проездом тут, — буркнул Ярек. — Решил переждать непогоду. Да и праздник все-таки.
Говоря откровенно, я мало что поняла из этого объяснения. Если он проездом — то почему тогда у старосты в доме не остановился? Даже более того. Я всю округу как свои пять пальцев знаю. Все овраги летом по сто раз излазишь в поисках ягод и грибов. Но не припомню никакого дома, стоящего на отшибе. Ни жилого, ни заброшенного.
На дне зрачков колдуна запрыгали озорные искорки, как будто он опять угадал мои мысли.
— Метель до утра бушевать будет, — вкрадчиво сказал он. — Неужели собираешься на ногах простоять все это время? Быть может, все-таки присядешь?
Я неуверенно сделала шаг к столу, около которого расположился колдун. Затем еще один.
— Вот и хорошо, — с удовлетворением проговорил Ярек, наблюдая за тем, как я приближаюсь. — Обещаю, что утром я провожу тебя прямо к порогу отчего дома. А пока посидим. Поболтаем, — внезапно голос его упал почти до шепота, и я замерла с поднятой для очередного шага ногой, услышав финальное: — Обсудим недуг брата твоего, Мира.
Сердце так и рухнуло в пятки. Затем поднялось к горлу и лишь потом вернулось на привычное место. Кровь гулко забилась в ушах, колени постыдно задрожали.
— Откуда?.. — прошептала я помертвевшими от страха губами.
— Оттуда, — веско обронил Ярек. Коротко приказал: — Сядь!
И я повиновалась. Послушно опустилась на шаткий табурет, примостившись на самом краешке. Напряженно выпрямила спину и с силой сцепила перед собой пальцы в замок — до боли, до побелевших костяшек.
Пауза все длилась и длилась. Ярек не торопился продолжить разговор. Он с насмешливым интересом наблюдал за мной. Жесткие складки, пролегшие было от крыльев его носа к уголкам рта, разгладились. И не скажешь даже, что в его голосе способна прорезаться сталь.
— Так, значит, та сорока… — не выдержав этой пытки молчанием, заговорила я первой. Слова неохотно шли из пересохшего от волнения горла, тяжело складываясь в фразы: — И деньги…
А уж не стала ли я жертвой очередного заклятья мужчины? Вдруг он оглушил меня какими-то чарами, осознав, что иным способом со мной не совладать?
Мутная паника всколыхнулась в моей душе. Но почти сразу улеглась. Мною овладело какое-то странное оцепенение. Казалось, будто все это происходит со мной не всерьез. Будто я крепко-крепко заснула, и сейчас мать разбудит меня гневным окриком — не слишком ли я разленилась, раз валяюсь до обеда, когда дел по хозяйству невпроворот.
— Не люблю колдунов, — буркнула я, не понимая — то ли это в глазах так потемнело, то ли магическая искра, плывущая над нашими головами, принялась гаснуть.
— Вот и делай добро людям, — как-то очень глухо донесся до меня ехидный смешок мужчины. — А впрочем, меня вообще мало кто любит.
И это было последнее, что я услышала. Темное тяжелое небытие заколыхалось вокруг меня, надежно укрыв от реальности.
Понятия не имею, сколько я пробыла без сознания. Может, пару минут. А может, и несколько дней. Очнулась я так же резко. Просто вдруг открыла глаза — и обнаружила, что смотрю в темный бревенчатый потолок.
— Ну что, пришла в себя, птичка? — раздался знакомый голос.
Он пробудил во мне целый вал воспоминаний. Строгий материнский наказ вернуться пораньше. Тяжесть медяка, зажатого в ладони. Предательский лед, припорошенный снежком и потому не замеченный. Я взмахнула руками, силясь удержать равновесие — и монета улетела в сторону. Наглая сорока подхватила ее на лету. Издевательски затрещала, и мелькнул между деревьями ее черно-белый хвост. Я кинулась в погоню сразу же, без промедления. Даже страшно представить, что придется вернуться домой и сознаться матери в случившемся. И дело даже не в том, что расправа будет скорой. В принципе, чего бояться-то? Ну получу пару звонких оплеух, не впервой, чай. Рука у матери тяжелая, но через пару минут она и погладит по голове, молчаливо прося прощения за несдержанность. А затем сядет за стол, тяжело сгорбиться и спрячет лицо в ладонях. Слышать сдавленные рыдания матери для меня худшее наказание. Деньги нашей семье давались тяжелой работой. Отец батрачил день и ночь на местного купца, выполняя у него по хозяйству самую тяжелую работу. Но все заработанное уходило песком между пальцев. Одеть, обуть, накормить все немаленькое семейство. Как говорится, не до жиру, пережить бы студеную долгую зиму. Летом-то легче. Летом хотя бы об обуви да шубах голову ломать не стоит.
Поэтому я не задумывалась ни на миг, когда погоня привела меня к пушистой красавице ели за околицей деревни. Сорока-воровка насмешливо трещала сверху, видимо, потешаясь над моими попытками догнать ее и отобрать медяк. И я полезла на дерево, надеясь, что проклятая птица выронит наконец-то свою добычу. Ну не могла я вернуться домой ни с чем! Не могла! По крайней мере, не в канун нового года, когда вся детвора свято верит в доброту и щедрость Снежной богини. Проснутся младшие завтра утром, полезут за подарками — и увидят, что нет даже самого дешевого леденца.
Но солнце сегодня встало явно не над моей головой. Сорока, словно специально насмешничая, дождалась, когда я залезу повыше. А после вспорхнула прочь — только и видела я ее хвост.
Я мотнула головой, отогнав тяжелые неприятные воспоминания. С любопытством принялась озираться, изучая дом колдуна.
Я лежала на низком широком топчане, накрытом какой-то пушистой шкурой. Напротив жарко потрескивала печь. В комнате было непривычно светло для зимнего вечера. А впрочем — чему удивляться? Я увидела знакомую искорку, которая притаилась в углу. Конечно, ее ровный яркий свет не сравнить с мерцанием тонкой лучины, способной выхватить из мрака лишь крохотный лоскуток пространства.
Хвала небесам, мужчина не стал меня раздевать. Только стащил валенки и расстегнул шубейку, однако не снял ее полностью. И внезапно мне стало стыдно за старенькое платьице с заплатками и многократно штопанные шерстяные чулки. Тьфу ты, напасть какая, опять их латать надо! Вон как предательски вылез большой палец на правой ноге.
Я резко села. Опустила ноги на пол, гадая, успел ли увидеть мой позор колдун. Перехватила его смеющийся взгляд — и смутилась. Точно заметил. На самом-то одежда новенькая и дорогая. Не чета моим обноскам. Да и сам он симпатичный. Волосы светлые, словно лен. А глаза голубые-голубые, как небо ранней весной.
И я почему-то смутилась еще сильнее. Эх, надо было утром чулки на новые дырки проверить! Да кто же знал, что я в такую переделку попаду.
— Как видишь, ты боялась зря, — весело проговорил колдун. — Я тебя не тронул.
— Ничего я не боялась, — буркнула я. — С чего ты решил?
И в самом деле, откуда этому надоеде знать, о чем я думала, когда он вел меня сюда?
— Ну да, конечно, — скептически протянул мужчина. — А вырываться и упираться ты, стало быть, просто так стала.
— Просто это неприлично, — еще суше сказала я. — Я тебя раньше видеть не видела и знать не знаю. Кто таков, откуда, что у нас забыл, зачем ко мне привязался...
— Ярек, — внезапно оборвал меня незнакомец и широко улыбнулся.
— Чего? — переспросила я.
— Яреком меня зовут, — пояснил мужчина. — А тебя как?
Я нахмурилась. Не буду я ему говорить свое имя! С какой такой стати? И вообще, коль так хочет со мной познакомиться — пусть у моего отца сначала разрешение спросит. Ежели тот узнает, что я у какого-то мужика без спроса в гостях побывала — то все. И меня за волосы оттаскает, а этого типа вообще прибьет, наверное.
— Не хочешь говорить — как хочешь. — Мужчина пожал плечами. — Буду птичкой тогда кликать. Ты и впрямь как воробушек. Особенно когда сидишь такая нахохлившая.
— Илая я, — нехотя протянула я, невольно вздрогнув.
О нет, пусть лучше по имени зовет! Аж дрожь берет от мысли, что меня вся деревня воробьем кликать начнет. Это еще хуже, чем Илая-ворона.
— Очень приятно. — Колдун воссиял такой радостной улыбкой, что внезапно я обнаружила, что несмело улыбаюсь ему в ответ. Правда, заметив это, тут же вновь насупилась.
— Выпей. — Мужчина тем временем встал и отошел к столу. Плеснул в глиняную кружку из пузатой бутылки в лыковой оплетке. Затем вернулся и чуть ли не насильно всучил мне ее.
Я украдкой принюхалась к напитку. Пахло, если честно, приятно. Чем-то неуловимо-терпким, древесным. Но я помотала головой и попыталась вернуть кружку обратно.
Не дурная, небось, из рук колдуна питье принимать. Ахнуть не успеешь — как он тебя разума лишит и в свою куклу превратит.
— Пей, — негромко, но с нажимом повторил мужчина.
Как у него так получается? Я и опомниться не успела, как поняла, что сделала глоток.
Тягучая мятная сладость мягко осела у меня на нёбе. В груди как-то странно потеплело, а горло перестало драть изнутри колючим наждаком.
— Ты ведь и впрямь едва не заболела, — уже без улыбки продолжил колдун. Забрал у меня кружку и глянул в нее, словно желая убедиться, что я допила все до дна. Опять сел на табурет около топчана, укоризненно добавив: — Глупышка! Сколько ты на елке-то провела? Час, два?
Я неопределенно пожала плечами. Не помню, если честно. Когда сорока улетела, я вдруг поняла, в какую ловушку из-за собственной глупости и горячности угодила. Земля неожиданно оказалась так далеко! Надо было спрыгнуть, но я никак не могла набраться решимости. Боялась, что обязательно сломаю себе что-нибудь. А когда собралась с храбростью — то невдалеке послышались голоса и смех детворы, затеявшей снежный бой. Но позвать ребятню на помощь я тем более не посмела. Мальчишки обязательно жестоко высмеяли бы меня, а потом разнесли бы весть о моем позоре по всей округе.
Поэтому я решила дождаться, когда они разойдутся по домам, не желая, чтобы кто-нибудь заметил мои неуклюжие попытки слезть с дерева. Ну а потом этот тип явился. Почему я не призналась ему в своей беде? Тяжело сказать. Опять-таки побоялась себя в смешном свете выставить.
Но даже не это было главным в моем упрямстве. Просто…
Перед мысленным взором вновь встала мать. Понурившаяся, она сидела у стола, и ее плечи мелко вздрагивали от беззвучных рыданий. А еще огромные серые глаза Мира. Он был самым младшим в семье — лишь пять лет осенью справили. Самым младшим и самым…
Я запнулась, усилием воли заставив себя не думать о брате.
— Домой мне надо, — сухо сказала я, встав с топчана. — Родители, поди, рвут и мечут.
— Что-то сидя на елке ты не думала о них, — весело сказал колдун.
— Как раз о них и думала, — огрызнулась я.
Ярек высоко вздернул бровь, видимо, ожидая продолжения. Но его не последовало. Я всунула ноги в валенки. Запахнула шубейку и отправилась к дверям.
Я думала, что колдун окликнет меня. Но он не сделал ни малейшей попытки остановить меня. И почему-то я почувствовала укол досады, правда, тут же рассердилась на себя за это чувство. Резко распахнула дверь — да так и замерла на пороге.
За пределами дома бушевала метель. Я быстро-быстро заморгала, когда порыв ветра ударил меня в лицо целой пригоршней снега. Свет магической искры терялся в белом безумии, которое царило вокруг. Как это? Совсем недавно ничего не предвещало непогоды. Все говорило об ясной погоде и усилении мороза. А теперь буран завывал на все голоса.
— Похоже, тебе придется обождать с возвращением, — раздалось позади негромкое. — Снежная богиня уже летит над землей в своих санях.
Я закрыла дверь. Обернулась к Яреку, который взирал на меня с мягкой доброжелательной усмешкой.
Удивительно, но в доме шума непогоды было совершенно не слышно. Тут раздавалось лишь сухое потрескивание поленьев в печке и чуть слышный шелест магической искры.
— Родители будут волноваться, — упрямо проговорила я.
Ярек лишь безмятежно всплеснул руками, словно говоря — ну а я-то что могу поделать?
Стало быть, не проводит. Я с немым вызовом вздернула подбородок и вновь распахнула дверь. Ну и не надо! Сама дорогу обратно найду!
— Ох, упрямица, — послышалось укоризненное. — Ну и куда ты собралась?
— Домой, — процедила сквозь зубы, готовясь сделать шаг в метель.
Как же не хочется уходить из тепла! Брести по ночному лесу, с замиранием сердца прислушиваясь к тоскливому вою бурана — не вплетется ли в него охотничья песнь волков. Да и тропинку, небось, замело.
Если она вообще была. Я ведь потеряла сознание по пути сюда. Поэтому понятия не имею, в какой стороне находится деревня.
В этот момент дверь внезапно с грохотом захлопнулась передо мной. Я отшатнулась, лишь каким-то чудом не получив ею по носу. Тяжелый дубовый засов сам собой взмыл в воздух — и аккуратно опустился в паз.
А что самое удивительное — это все произошло само собой. Колдун по-прежнему не вставал со стула.
— Ну достаточно свой норов проявлять, — сухо сказал Ярек, когда я с негодованием обернулась к нему. — Куда ты собралась? Я не для того тратил силы и время, спасая тебя, чтобы через полчаса после этого ты глупейшим образом погибла. Все равно же до деревни не дойдешь. Заплутаешь в снегу и замерзнешь.
— Родители… — опять начала я.
— Твои родители, безусловно, сильно расстроятся, если их единственная дочь проведет ночь вне дома, — перебил меня Ярек. — Но еще сильнее они огорчатся, если та вовсе погибнет.
Справедливо. Но кое-что в тираде колдуна заставило меня вздрогнуть от испуга.
Откуда он знает, что я единственная дочь? У моих родителей было шестеро детей. Я — самая старшая. И пятеро мальчишек. Но я об этом точно Яреку не говорила!
Ох, что-то мне все это не нравится! Очень сильно не нравится! И это еще мягко сказано.
Я прижалась спиной к двери, настороженно не сводя с колдуна глаз. Если он только встанет, если попытается приблизиться ко мне, то я…
Запнулась, не в силах придумать достойной угрозы. А что, собственно, я сделаю? Закричу во все горло? Да хоть горло сорви от воплей — никто не услышит. Или кинуться на него с кулаками? Смешно. Даже не будь он колдуном — и то справился бы со мной без проблем. Выше меня на голову целую. И в плечах косая сажень будет.
Видимо, мой страх слишком явственно отразился на лице, потому что Ярек укоризненно закачал головой.
— Да не трону я тебя, — устало проговорил он. — Сколько повторять? Или клятву принести заставишь?
Не дожидаясь моего ответа, вдруг резко выбросил руку вперед. Раскрыл ладонь — и над нею заплясал лепесток живого оранжевого пламени.
— Не трону я тебя, — повторил чуть громче. — Сердцем своим клянусь.
Если честно, меня это не особо успокоило. Кто знает, осталось ли у него это самое сердце. Мало ли чем он пожертвовал ради силы колдовской.
— О селяне! — Ярек мученически возвел глаза к низкому потолку, словно каким-то чудом подслушав мои мысли. — Как же с вами тяжело! Им добро пытаешься причинить — а они отбрыкиваются со всей мочи. — Посмотрел на меня и с усмешкой добавил: — Сама посуди: хотел бы я с тобой чего сотворить — разве стал бы тогда с тобой разговоры разговаривать? Больно надо на уговоры время зря терять.
— Сам будто не селянин, — огрызнулась я, покоробленная насмешливыми нотками в его тоне. — Али не в деревне живешь?
— Я тут временно, — уклончиво отозвался Ярек. — Проездом, можно сказать.
— Что-то я вообще не припомню, что у нас в окрестностях колдун живет, — не унималась я.
— Я же сказал, что проездом тут, — буркнул Ярек. — Решил переждать непогоду. Да и праздник все-таки.
Говоря откровенно, я мало что поняла из этого объяснения. Если он проездом — то почему тогда у старосты в доме не остановился? Даже более того. Я всю округу как свои пять пальцев знаю. Все овраги летом по сто раз излазишь в поисках ягод и грибов. Но не припомню никакого дома, стоящего на отшибе. Ни жилого, ни заброшенного.
На дне зрачков колдуна запрыгали озорные искорки, как будто он опять угадал мои мысли.
— Метель до утра бушевать будет, — вкрадчиво сказал он. — Неужели собираешься на ногах простоять все это время? Быть может, все-таки присядешь?
Я неуверенно сделала шаг к столу, около которого расположился колдун. Затем еще один.
— Вот и хорошо, — с удовлетворением проговорил Ярек, наблюдая за тем, как я приближаюсь. — Обещаю, что утром я провожу тебя прямо к порогу отчего дома. А пока посидим. Поболтаем, — внезапно голос его упал почти до шепота, и я замерла с поднятой для очередного шага ногой, услышав финальное: — Обсудим недуг брата твоего, Мира.
Сердце так и рухнуло в пятки. Затем поднялось к горлу и лишь потом вернулось на привычное место. Кровь гулко забилась в ушах, колени постыдно задрожали.
— Откуда?.. — прошептала я помертвевшими от страха губами.
— Оттуда, — веско обронил Ярек. Коротко приказал: — Сядь!
И я повиновалась. Послушно опустилась на шаткий табурет, примостившись на самом краешке. Напряженно выпрямила спину и с силой сцепила перед собой пальцы в замок — до боли, до побелевших костяшек.
Пауза все длилась и длилась. Ярек не торопился продолжить разговор. Он с насмешливым интересом наблюдал за мной. Жесткие складки, пролегшие было от крыльев его носа к уголкам рта, разгладились. И не скажешь даже, что в его голосе способна прорезаться сталь.
— Так, значит, та сорока… — не выдержав этой пытки молчанием, заговорила я первой. Слова неохотно шли из пересохшего от волнения горла, тяжело складываясь в фразы: — И деньги…
