- Да? И… Что же я там делал?
- Ты просто обнимал меня. И что-то шептал на ухо.
- Да… Мило.
- Пойдём! Мне нужно пройтись.
Мы идём в сторону аллей. Солнце блестит на её мягкой коже. Фео дышит и пахнет молодостью. В её груди таится какое-то волнение. Она смеётся чему-то. Что-то шепчет себе под нос. Улыбается красивыми зубами. Я беру Феотулу за руку. Её рука в моей расслабляется. Глаза её мечтательно устремляются в чащу.
- Я совсем не умею писать…- вдруг сказала она.
- Как? У тебя же всегда хорошие отметки.
- Это не то. Это не то всё. Я пытаюсь сделать текст… чище, светлее. Я пытаюсь сделать текст потоком журчащей воды. Чтобы каждая буква была в нём прекрасна. Но я смотрю на свой текст, и сразу понимаю, что что-то в нём выбивается. Что он не чист. Я пытаюсь исправлять свои тексты прямо во время задания. Пытаюсь переписывать их. Но, всё не то. Не до конца. Как будто я упускаю что-то. И не могу выразить.
Я крепко сжимаю её руку.
- Ты пишешь сердцем, Фео. Мне кажется, это главное.
Она улыбается слегка грустно:
- Ты многого не понимаешь.
- О чём ты?
- Ты счастлив. Ты настоящий писатель. Ты говоришь, как великий оратор. Как мыслитель, что оставит мысль на скрижалях. Я почему-то верю, что будущее Литераты за тобой. А я… Я хочу быть большим, чем я есть. Я хочу создавать прекрасное. Но в чём разница между прекрасным и ужасным, если литератец восхищается всем? Есть ведь просто красивое. А есть что-то такое, что дыхание замирает, и по телу пробегают мурашки. И при взгляде на это хочется скинуть мантию и сиять от счастья.
- Да, я… Кажется, понимаю, о чём ты.
- В смысле?
- Неужели ты думаешь, что я не чувствовал подобного?
- Ну, ты не кажешься хрупким. Ты очень прям и смел в своих суждениях.
- Да я, может быть, самый хрупкий литератец на свете!
- Это очень мило!- говорит Фео и запускает пальцы в мои кудри. Я закрываю глаза.
Всё вокруг во мгновение пронеслось у меня в голове. Я внезапно что-то понял.
Я толкаю Феотулу в озеро. Повсюду брызги. Но Фео в воде словно рыба. Она обрызгивает меня водой своими сильными ногами. Её глаза сверкнули. А я боялся, что она не поймёт моей выходки. Что она не поймёт, насколько мне важна. Искры прыгают в её глазах. И она будит во мне нечто звериное. Нечто необузданное и безумное. Я прыгаю за ней в прохладную воду, пытаясь её достать. Феотула поддаётся мне в скорости. А потом толкает меня ногой. Я задыхаюсь. Я раскалён как магма. Надо ещё быстрее. Я настигаю её. Еле успеваю схватить её за голень. Она смеётся.
Мы лежим под ярким ласкающим солнцем. И не можем належаться. Свет обволакивает нас. Я в этот момент чувствую себя настоящим. Существующим. Она лежит рядом. Лежит и умиротворённо дышит. Она улыбается в полусне. Я легко касаюсь её. Она жмурится, обнажая на секунду зубы. Я мысленно целую её. Съел бы полностью. Фео пальцами закрывает мои глаза, чтобы я не смотрел так нагло. Я облизываю её пальцы. И не желаю большего. Быть здесь. Растворяться в её существе. И быть счастливым, как никто из литератцев.
Это я. Это я источник счастья. Это я – источник света. И она – моя дверь. Дверь в глубину себя. Я не сам без неё. Меня без неё никогда не существовало.
Феотула – это первая мечта в моей жизни. Первое, что я вообще хотел. Когда мы были ещё маленькими, я мечтал подойти к ней. Спросить о чём-нибудь. Но не мог. Боялся. А она уже тогда была как чудо. Как будто уже чем-то раненная. Она всегда будто бы переживала о чём-то, и её взгляд был рассеян. А я рос сильным и большим. И мне хотелось защитить её от чего-нибудь. Но вряд ли это было ей нужно. Теперь я её догнал. И она, кажется, рада этому.
Он держал в руках своё окровавленное сердце. Оно еле билось. Если он бросит его, то предаст себя. А если нет, станет причиной своей смерти.
Под вечер было облачно. Давно в Литерате не дул такой холодноватый ветер. Солнце, прорывавшееся сквозь непривычно серые облака, было не изнеженно розовым, а режуще красным. Литератцы смущённо отворачивались от него. Да интересовало оно их сейчас.
Сегодня должно было состояться поистине эпохальное событие для всей Литераты. В поединке по метанию должны были сойтись два самых мощных, ловких и остроумных атлета. Народ заранее столпился у моста и на берегах озера, чтобы посмотреть на это действо. По толпе проходил шёпот. Чувствовалось острое как лезвие напряжение. Народ с трепетом созерцал подготовку атлетов. В них чувствовалась какая-то особенная неописуемая сила. Атлеты олицетворяли собой цветущую молодость и красоту. Они одаривали своим светом всех остальных. Грацию тигра, мощь водопада и изящество лилии будто бы воплощали они в себе.
Мы стояли друг напротив друга. По телу у меня пробегала дрожь. Но и в глазах Гакона я видел страх. Мы не совсем понимали, чего от нас хотят все эти люди. Для нас метание было просто способом разогнать кровь по венам и укрепить дух. Мы радовались восторженным визгам литеранок, одобрительным возгласам товарищей. Но всё же такие состязания всегда для всех были не более, чем забавой. А теперь мы ощущали, что будто обязаны чем-то этой толпе.
Я стоял, будто бы потерянный. Движения мои стали какими-то скованными. По спине вновь пробежал холодок. Краем глаза я замечаю, что Феотула перешёптывается о чём-то с белолицым Августом. На мгновение меня охватила дрожь, хотя с чего бы ей действительно с ним не говорить. Ведь, мы все дети Литераты.
Мне нужно отвлечься от дурных мыслей. Я пытаюсь сконцентрироваться на броске. Гакон тоже медлит. Он, кажется, ждёт от меня первого хода. Ощущение, что если я сейчас пропущу его, будет упущен момент… Я верчу в руке первый попавшийся камень. Тут Гакон берёт огромный булыжник и со всей силы швыряет его в воду. Вокруг рассыпается море брызг. По толпе проносится восхищённое «О-о-ох».
Я как-то смутился. Взял круглый камень. Попытался его толи раскачать, толи раскрутить. И он выскользнул из моих рук. Как-то глупо выпал. Камень упал в воду со слабым плеском. Я как-то не понял. Не сообразил. Народ негодует. Слышен ропот вокруг. Кажется, они ждали от меня большего. Тут я слышу смех Фео. Это белолицый Август что-то шепчет ей на ухо.
Гакон разминается. Он глубоко дышит своими широкими ноздрями. Кажется, он сейчас совершит решающий бросок. Народ замер. Все смотрят на него. Само солнце ярко освещает силуэт Гакона. Он взял плоский гладкий камень. Начал раскручивать его вокруг себя. Моя тактика – подумалось мне. Гакон пафосно шёл к краю моста. В последний момент он выпустил из рук камень. Тот звонко просвистел над озером. Толпа замерла. Камень вонзился в землю на другом берегу.
Озеро взорвалось ликованием. По кругу отовсюду сыпались аплодисменты. Вся Литерата, казалось, была ошеломлена величием Гакона. Всё это казалось каким-то праздником. Народ визжал, хохотал и веселился.
Я криво улыбнулся. Я подобрал не очень большой, но круглый камень. Начал подбрасывать его правой рукой. По толпе пробежали слабые смешки. Мне нужно было бросить его так, чтобы он создал как можно больше брызг. Мою голову как будто сжимала железная рука. Сердце безумно долбило в голову. Руки начинали дрожать.
Я начал крутить камень вокруг себя. Мне нужно было плавно отпустить его. Он не должен был быть тяжёлым. Он должен был взаимодействовать с водой так, чтобы передать ей всю свою энергию. И в один бросок должен вложить всю силу своего тела. Не ради толпы. Не ради Фео. Не ради Гакона. А ради самого искусства метания. Я должен здесь, сейчас и самому себе доказать, что я великий атлет. Я должен совершить то, чего от меня не ждут. Я должен…
Камень выскальзывает из моих рук. Он рикошетит об чью-то голову. Потом ударяет о воду с такой силой, что фонтан брызг рассыпается во все стороны. Толпа замерла. А потом в безумии и восторге начала аплодировать. Я стоял в оцепенении. Рёв толпы оглушал меня. Я не понимал, что мне делать. Меня кто-то хлопал по плечу. Радость окружающего народа была безгранична. Я даже не понимал, что произошло. Мои руки тряслись. И тут я осознал. Что с парнем?
Я осознал, что, возможно, убил человека. Что с парнем? Я побежал через толпу, через мост, через всё. Я всё же нашёл его. Он был почти как я. Каштановые кудри, голубые глаза, смотрящие в никуда, пробитая голова. Он лежал и истекал кровью. И улыбался. Он был счастлив быть тут. И быть литератцем. Он умирал. И был при этом счастлив. Он радовался моему броску.
У меня навернулись слёзы. Сам не знаю, как так… Что-то будто перевернулось во мне. И я почувствовал себя словно не самим собой. Словно бы не я… Галкей догнал меня. Мой друг хлопнул меня по плечу.
- Не переживай за него. Он был литератцем. Одним из самых счастливых людей.
Но я не хотел никого рядом с собой. Я оттолкнул его. И убежал. Я бежал в лес. Меня поздравляли все. А мне не хотелось никого видеть. Я убегал. И вдруг мне никто не стал нужен. Я бежал один, пробираясь всё глубже в чащу. И тут я встал на месте. Я продолжал часто дышать. И вокруг меня ничего кроме деревьев не было.
Это была роща. Роща яблонь. Кругом были яблоки. Я попробовал одно из них. Кислое. И только тут я почувствовал, что дико устал. Я прилёг на траву. Холодает. Но внутри меня жарко. Сон медленно накрывает меня.
Я просыпаюсь от прикосновения её руки.
- Как ты?- ласково спросила она.
- Я неплохо. Просто… В глазах потемнело.
- Я понимаю тебя. Видеть смерть – это непросто. А смотреть ей в глаза… У нас это не принято. Хотя зря. Ощущения были бы ярче. И жизнь полнее.
И тут я медленно просыпаюсь. И понимаю, что это не Фео. Передо мной стояла прекрасная золотоволосая Ариалка.
- Здравствуй, Ари. Как ты нашла меня?
- А я знала, что ты придёшь сюда. Просто не хотела беспокоить. В эту рощу редко кто заходит. Когда я хочу побыть одна, я здесь.
- Хотел тебя спросить… Ты любишь Галкея?
- О чём ты?
- Ты чувствуешь к нему что-то особенное?
- Он прекрасен.
- Я понимаю, но…
- Я, кажется, поняла, о чём ты говоришь. Но ты же знаешь, что у нас это даже не принято. И у всего есть свои причины. Счастливому человеку незачем отягощать себя привязанностями. Видящему свет, не нужно то, что будет нарушать его внутреннюю целостность.
- Галкей видит в тебе в тебе нечто небесное. Особенное. Возможно даже… Путь.
- Я чувствую это. Я вижу, что его сердце любит. И я уважаю и почитаю его любовь. Но мне этого достаточно. Я не вижу причин тонуть в этом чувстве. Ведь, если он разлюбит, тогда мне придётся страдать. А если я отвечу ему чем-то большим, чем нежность, страдать будет он. А я этого не хочу.
- Ты ведь не холодна?
- Нет, я совсем не холодна. Я очень тёплая. Но и горячей мне быть незачем. Любила я. Не девочка уж. И любила пылко. Но ни к чему это не привело. Моя сестра тоже любила. И сгорела в этой любви. Ты ведь знаешь, что ничего не бывает случайно?
- Не думаешь ли ты, Ари, что всё изначально предрешено?
- Нет, Эрней, я говорю о другом. Ты не задумывался никогда. Почему именно так устроено наше общество? Почему привязанность не приветствуется? Ведь любовь – это сила!
- Я думаю, что любовь – это тихий мерцающий свет. Он согревает, хоть и вытесан раной в душе. Но его нужно носить глубоко внутри и не отрывать никому, чтобы не растратить попусту. Чтобы не пустить пустоту в себя.
Ариалка лукаво улыбнулась. Я засмотрелся на её прекрасные зубы. Клыки немного выпирали вперёд.
- Хитёр, ничего не скажешь. Ты сохранишь свою рану внутри, а сам будешь дальше наслаждаться и созерцать. И тогда ты никогда не будешь убит горем, мучиться головными болями, впадать в депрессию.
- А ты… Не такая?
- Я чувствую всё это. Я не хотела жить какое-то время. Но я могу дарить радость, дарить удовольствие, и в конце концов дарить красоту. А это тоже не мало. От этого мне бывает тепло.
Я молчал. Я смотрел в звёздное небо. Ари вдруг начала говорить.
- А я же думаю, что мы живём так, чтобы сохранить себя. Человек теряется в любви. В ней растворяется его личность. Ты не сблизишься с человеком, если ты только чуешь запах собственного желания. Настоящее желание дарить может быть только при отсутствии привязанности.
- Знаешь… Я тоже люблю.
- Это видно. Видно по твоим глазам. Они будто пульсируют. И всё ты будто бы видишь под наклоном. Вместо самих вещей ты видишь их формы. Эти формы обязательно должны для тебя что-то значить. Что-то важное. И сам ты ходишь как будто под углом. Кажется, ты не просто влюблён. Ты пытаешься найти в этом своё место в мире. И это с одной стороны даже благородно. Жить по существу. Ради великой цели. Но при этом ты усыпляешь себя надеждой. А я не хочу, чтобы ты поранился. Люби лучше жизнь. Если ты любишь жизнь, то и людей ты любишь сильнее. Счастье не в том, чтобы забрать себе больше. Счастье – это умение просто ощущать момент.
- Ты его ощущаешь?
Ари рассмеялась:
- Я стараюсь. Если бы не некоторые моменты, меня бы вообще бы не было. Или это была бы уже не я. Ты видишь слишком многое в мире. Или хочешь это в нём видеть. Познай же радость вещей, если не хочешь слишком далеко улететь. Познай гармонию с ними. И вещи помогут тебе.
- Что ты имеешь в виду?
- Я сама до конца не понимаю.
Я почувствовал на шее отпечаток её холодных губ. Всё во мне замерло. Я почувствовал в руках её холодную грудь. Рука проскользила по талии Ари. Я ощущал её холодные прикосновения. И мне было горячо. Я запускаю руку в её волосы. Кажется, тону в ней. Милая Ари. Что же ты делаешь со мной?
Я проснулся в каком-то мутном забытии. Я спал до полудня и проспал сверку текстов. И всё же вставать мне не очень хотелось. Тело ломило.
Природа. Естественность. Вот, что было нашей религией на протяжении всей истории. Сама жизнь была для нас сакральной. Это люди Пустоши возводили бесконечные храмы. Они поклонялись небытию. Они молились пустоте. Нашей же матерью всегда была природа. Наши сердца были в рощах. Естественность, аутентичность – вот наш главный идол. Любовь была главным нашим обрядом. Танец жизни был важнейшим культом.
Но теперь я чувствовал себя как-то неестественно. Я как будто перестал дышать полной грудью. Я больше не мог вдыхать в себя красоту. Поцелуй, дарованный мне Ариалкой, теперь казался мне чем-то необдуманным, глупым и лишним. Не мог ли я ранить этим кого-нибудь? Как бы я рассказал об этом Галкею? Ведь, он не хотел видеть её в чьих-либо ещё объятьях.
А Фео? Моя ли она? Или я, может быть, и впрямь воспринял её нежность и ласку слишком близко. Слишком серьёзно. Почему бы её сейчас действительно не развлекаться с кем-нибудь другим. Эта мысль почему-то резко меня обозлила. Мою душу всё сильнее опутывал мелочный эгоизм. И я ничего не мог с этим поделать. Я пошёл к озеру. Я бродил вокруг него и не знал, куда себя деть. Всё, о чём я мечтал и чем восхищался, вдруг стало казаться мне слишком хрупким и уязвимым. От мрачных мыслей меня отвлёк оклик Галкея:
- Здравствуй, победитель!
- Приветствую тебя.
- То, что ты творишь с камнем на мосту – это что-то невероятное. Старейшины даже решили учредить в честь тебя праздник. Ты должен сейчас идти к ним во дворец и обсудить детали культового действа.
- Ты просто обнимал меня. И что-то шептал на ухо.
- Да… Мило.
- Пойдём! Мне нужно пройтись.
Мы идём в сторону аллей. Солнце блестит на её мягкой коже. Фео дышит и пахнет молодостью. В её груди таится какое-то волнение. Она смеётся чему-то. Что-то шепчет себе под нос. Улыбается красивыми зубами. Я беру Феотулу за руку. Её рука в моей расслабляется. Глаза её мечтательно устремляются в чащу.
- Я совсем не умею писать…- вдруг сказала она.
- Как? У тебя же всегда хорошие отметки.
- Это не то. Это не то всё. Я пытаюсь сделать текст… чище, светлее. Я пытаюсь сделать текст потоком журчащей воды. Чтобы каждая буква была в нём прекрасна. Но я смотрю на свой текст, и сразу понимаю, что что-то в нём выбивается. Что он не чист. Я пытаюсь исправлять свои тексты прямо во время задания. Пытаюсь переписывать их. Но, всё не то. Не до конца. Как будто я упускаю что-то. И не могу выразить.
Я крепко сжимаю её руку.
- Ты пишешь сердцем, Фео. Мне кажется, это главное.
Она улыбается слегка грустно:
- Ты многого не понимаешь.
- О чём ты?
- Ты счастлив. Ты настоящий писатель. Ты говоришь, как великий оратор. Как мыслитель, что оставит мысль на скрижалях. Я почему-то верю, что будущее Литераты за тобой. А я… Я хочу быть большим, чем я есть. Я хочу создавать прекрасное. Но в чём разница между прекрасным и ужасным, если литератец восхищается всем? Есть ведь просто красивое. А есть что-то такое, что дыхание замирает, и по телу пробегают мурашки. И при взгляде на это хочется скинуть мантию и сиять от счастья.
- Да, я… Кажется, понимаю, о чём ты.
- В смысле?
- Неужели ты думаешь, что я не чувствовал подобного?
- Ну, ты не кажешься хрупким. Ты очень прям и смел в своих суждениях.
- Да я, может быть, самый хрупкий литератец на свете!
- Это очень мило!- говорит Фео и запускает пальцы в мои кудри. Я закрываю глаза.
Всё вокруг во мгновение пронеслось у меня в голове. Я внезапно что-то понял.
Я толкаю Феотулу в озеро. Повсюду брызги. Но Фео в воде словно рыба. Она обрызгивает меня водой своими сильными ногами. Её глаза сверкнули. А я боялся, что она не поймёт моей выходки. Что она не поймёт, насколько мне важна. Искры прыгают в её глазах. И она будит во мне нечто звериное. Нечто необузданное и безумное. Я прыгаю за ней в прохладную воду, пытаясь её достать. Феотула поддаётся мне в скорости. А потом толкает меня ногой. Я задыхаюсь. Я раскалён как магма. Надо ещё быстрее. Я настигаю её. Еле успеваю схватить её за голень. Она смеётся.
Мы лежим под ярким ласкающим солнцем. И не можем належаться. Свет обволакивает нас. Я в этот момент чувствую себя настоящим. Существующим. Она лежит рядом. Лежит и умиротворённо дышит. Она улыбается в полусне. Я легко касаюсь её. Она жмурится, обнажая на секунду зубы. Я мысленно целую её. Съел бы полностью. Фео пальцами закрывает мои глаза, чтобы я не смотрел так нагло. Я облизываю её пальцы. И не желаю большего. Быть здесь. Растворяться в её существе. И быть счастливым, как никто из литератцев.
Это я. Это я источник счастья. Это я – источник света. И она – моя дверь. Дверь в глубину себя. Я не сам без неё. Меня без неё никогда не существовало.
Феотула – это первая мечта в моей жизни. Первое, что я вообще хотел. Когда мы были ещё маленькими, я мечтал подойти к ней. Спросить о чём-нибудь. Но не мог. Боялся. А она уже тогда была как чудо. Как будто уже чем-то раненная. Она всегда будто бы переживала о чём-то, и её взгляд был рассеян. А я рос сильным и большим. И мне хотелось защитить её от чего-нибудь. Но вряд ли это было ей нужно. Теперь я её догнал. И она, кажется, рада этому.
Он держал в руках своё окровавленное сердце. Оно еле билось. Если он бросит его, то предаст себя. А если нет, станет причиной своей смерти.
Глава 4. Последствия
Под вечер было облачно. Давно в Литерате не дул такой холодноватый ветер. Солнце, прорывавшееся сквозь непривычно серые облака, было не изнеженно розовым, а режуще красным. Литератцы смущённо отворачивались от него. Да интересовало оно их сейчас.
Сегодня должно было состояться поистине эпохальное событие для всей Литераты. В поединке по метанию должны были сойтись два самых мощных, ловких и остроумных атлета. Народ заранее столпился у моста и на берегах озера, чтобы посмотреть на это действо. По толпе проходил шёпот. Чувствовалось острое как лезвие напряжение. Народ с трепетом созерцал подготовку атлетов. В них чувствовалась какая-то особенная неописуемая сила. Атлеты олицетворяли собой цветущую молодость и красоту. Они одаривали своим светом всех остальных. Грацию тигра, мощь водопада и изящество лилии будто бы воплощали они в себе.
Мы стояли друг напротив друга. По телу у меня пробегала дрожь. Но и в глазах Гакона я видел страх. Мы не совсем понимали, чего от нас хотят все эти люди. Для нас метание было просто способом разогнать кровь по венам и укрепить дух. Мы радовались восторженным визгам литеранок, одобрительным возгласам товарищей. Но всё же такие состязания всегда для всех были не более, чем забавой. А теперь мы ощущали, что будто обязаны чем-то этой толпе.
Я стоял, будто бы потерянный. Движения мои стали какими-то скованными. По спине вновь пробежал холодок. Краем глаза я замечаю, что Феотула перешёптывается о чём-то с белолицым Августом. На мгновение меня охватила дрожь, хотя с чего бы ей действительно с ним не говорить. Ведь, мы все дети Литераты.
Мне нужно отвлечься от дурных мыслей. Я пытаюсь сконцентрироваться на броске. Гакон тоже медлит. Он, кажется, ждёт от меня первого хода. Ощущение, что если я сейчас пропущу его, будет упущен момент… Я верчу в руке первый попавшийся камень. Тут Гакон берёт огромный булыжник и со всей силы швыряет его в воду. Вокруг рассыпается море брызг. По толпе проносится восхищённое «О-о-ох».
Я как-то смутился. Взял круглый камень. Попытался его толи раскачать, толи раскрутить. И он выскользнул из моих рук. Как-то глупо выпал. Камень упал в воду со слабым плеском. Я как-то не понял. Не сообразил. Народ негодует. Слышен ропот вокруг. Кажется, они ждали от меня большего. Тут я слышу смех Фео. Это белолицый Август что-то шепчет ей на ухо.
Гакон разминается. Он глубоко дышит своими широкими ноздрями. Кажется, он сейчас совершит решающий бросок. Народ замер. Все смотрят на него. Само солнце ярко освещает силуэт Гакона. Он взял плоский гладкий камень. Начал раскручивать его вокруг себя. Моя тактика – подумалось мне. Гакон пафосно шёл к краю моста. В последний момент он выпустил из рук камень. Тот звонко просвистел над озером. Толпа замерла. Камень вонзился в землю на другом берегу.
Озеро взорвалось ликованием. По кругу отовсюду сыпались аплодисменты. Вся Литерата, казалось, была ошеломлена величием Гакона. Всё это казалось каким-то праздником. Народ визжал, хохотал и веселился.
Я криво улыбнулся. Я подобрал не очень большой, но круглый камень. Начал подбрасывать его правой рукой. По толпе пробежали слабые смешки. Мне нужно было бросить его так, чтобы он создал как можно больше брызг. Мою голову как будто сжимала железная рука. Сердце безумно долбило в голову. Руки начинали дрожать.
Я начал крутить камень вокруг себя. Мне нужно было плавно отпустить его. Он не должен был быть тяжёлым. Он должен был взаимодействовать с водой так, чтобы передать ей всю свою энергию. И в один бросок должен вложить всю силу своего тела. Не ради толпы. Не ради Фео. Не ради Гакона. А ради самого искусства метания. Я должен здесь, сейчас и самому себе доказать, что я великий атлет. Я должен совершить то, чего от меня не ждут. Я должен…
Камень выскальзывает из моих рук. Он рикошетит об чью-то голову. Потом ударяет о воду с такой силой, что фонтан брызг рассыпается во все стороны. Толпа замерла. А потом в безумии и восторге начала аплодировать. Я стоял в оцепенении. Рёв толпы оглушал меня. Я не понимал, что мне делать. Меня кто-то хлопал по плечу. Радость окружающего народа была безгранична. Я даже не понимал, что произошло. Мои руки тряслись. И тут я осознал. Что с парнем?
Я осознал, что, возможно, убил человека. Что с парнем? Я побежал через толпу, через мост, через всё. Я всё же нашёл его. Он был почти как я. Каштановые кудри, голубые глаза, смотрящие в никуда, пробитая голова. Он лежал и истекал кровью. И улыбался. Он был счастлив быть тут. И быть литератцем. Он умирал. И был при этом счастлив. Он радовался моему броску.
У меня навернулись слёзы. Сам не знаю, как так… Что-то будто перевернулось во мне. И я почувствовал себя словно не самим собой. Словно бы не я… Галкей догнал меня. Мой друг хлопнул меня по плечу.
- Не переживай за него. Он был литератцем. Одним из самых счастливых людей.
Но я не хотел никого рядом с собой. Я оттолкнул его. И убежал. Я бежал в лес. Меня поздравляли все. А мне не хотелось никого видеть. Я убегал. И вдруг мне никто не стал нужен. Я бежал один, пробираясь всё глубже в чащу. И тут я встал на месте. Я продолжал часто дышать. И вокруг меня ничего кроме деревьев не было.
Это была роща. Роща яблонь. Кругом были яблоки. Я попробовал одно из них. Кислое. И только тут я почувствовал, что дико устал. Я прилёг на траву. Холодает. Но внутри меня жарко. Сон медленно накрывает меня.
Я просыпаюсь от прикосновения её руки.
- Как ты?- ласково спросила она.
- Я неплохо. Просто… В глазах потемнело.
- Я понимаю тебя. Видеть смерть – это непросто. А смотреть ей в глаза… У нас это не принято. Хотя зря. Ощущения были бы ярче. И жизнь полнее.
И тут я медленно просыпаюсь. И понимаю, что это не Фео. Передо мной стояла прекрасная золотоволосая Ариалка.
- Здравствуй, Ари. Как ты нашла меня?
- А я знала, что ты придёшь сюда. Просто не хотела беспокоить. В эту рощу редко кто заходит. Когда я хочу побыть одна, я здесь.
- Хотел тебя спросить… Ты любишь Галкея?
- О чём ты?
- Ты чувствуешь к нему что-то особенное?
- Он прекрасен.
- Я понимаю, но…
- Я, кажется, поняла, о чём ты говоришь. Но ты же знаешь, что у нас это даже не принято. И у всего есть свои причины. Счастливому человеку незачем отягощать себя привязанностями. Видящему свет, не нужно то, что будет нарушать его внутреннюю целостность.
- Галкей видит в тебе в тебе нечто небесное. Особенное. Возможно даже… Путь.
- Я чувствую это. Я вижу, что его сердце любит. И я уважаю и почитаю его любовь. Но мне этого достаточно. Я не вижу причин тонуть в этом чувстве. Ведь, если он разлюбит, тогда мне придётся страдать. А если я отвечу ему чем-то большим, чем нежность, страдать будет он. А я этого не хочу.
- Ты ведь не холодна?
- Нет, я совсем не холодна. Я очень тёплая. Но и горячей мне быть незачем. Любила я. Не девочка уж. И любила пылко. Но ни к чему это не привело. Моя сестра тоже любила. И сгорела в этой любви. Ты ведь знаешь, что ничего не бывает случайно?
- Не думаешь ли ты, Ари, что всё изначально предрешено?
- Нет, Эрней, я говорю о другом. Ты не задумывался никогда. Почему именно так устроено наше общество? Почему привязанность не приветствуется? Ведь любовь – это сила!
- Я думаю, что любовь – это тихий мерцающий свет. Он согревает, хоть и вытесан раной в душе. Но его нужно носить глубоко внутри и не отрывать никому, чтобы не растратить попусту. Чтобы не пустить пустоту в себя.
Ариалка лукаво улыбнулась. Я засмотрелся на её прекрасные зубы. Клыки немного выпирали вперёд.
- Хитёр, ничего не скажешь. Ты сохранишь свою рану внутри, а сам будешь дальше наслаждаться и созерцать. И тогда ты никогда не будешь убит горем, мучиться головными болями, впадать в депрессию.
- А ты… Не такая?
- Я чувствую всё это. Я не хотела жить какое-то время. Но я могу дарить радость, дарить удовольствие, и в конце концов дарить красоту. А это тоже не мало. От этого мне бывает тепло.
Я молчал. Я смотрел в звёздное небо. Ари вдруг начала говорить.
- А я же думаю, что мы живём так, чтобы сохранить себя. Человек теряется в любви. В ней растворяется его личность. Ты не сблизишься с человеком, если ты только чуешь запах собственного желания. Настоящее желание дарить может быть только при отсутствии привязанности.
- Знаешь… Я тоже люблю.
- Это видно. Видно по твоим глазам. Они будто пульсируют. И всё ты будто бы видишь под наклоном. Вместо самих вещей ты видишь их формы. Эти формы обязательно должны для тебя что-то значить. Что-то важное. И сам ты ходишь как будто под углом. Кажется, ты не просто влюблён. Ты пытаешься найти в этом своё место в мире. И это с одной стороны даже благородно. Жить по существу. Ради великой цели. Но при этом ты усыпляешь себя надеждой. А я не хочу, чтобы ты поранился. Люби лучше жизнь. Если ты любишь жизнь, то и людей ты любишь сильнее. Счастье не в том, чтобы забрать себе больше. Счастье – это умение просто ощущать момент.
- Ты его ощущаешь?
Ари рассмеялась:
- Я стараюсь. Если бы не некоторые моменты, меня бы вообще бы не было. Или это была бы уже не я. Ты видишь слишком многое в мире. Или хочешь это в нём видеть. Познай же радость вещей, если не хочешь слишком далеко улететь. Познай гармонию с ними. И вещи помогут тебе.
- Что ты имеешь в виду?
- Я сама до конца не понимаю.
Я почувствовал на шее отпечаток её холодных губ. Всё во мне замерло. Я почувствовал в руках её холодную грудь. Рука проскользила по талии Ари. Я ощущал её холодные прикосновения. И мне было горячо. Я запускаю руку в её волосы. Кажется, тону в ней. Милая Ари. Что же ты делаешь со мной?
Я проснулся в каком-то мутном забытии. Я спал до полудня и проспал сверку текстов. И всё же вставать мне не очень хотелось. Тело ломило.
Природа. Естественность. Вот, что было нашей религией на протяжении всей истории. Сама жизнь была для нас сакральной. Это люди Пустоши возводили бесконечные храмы. Они поклонялись небытию. Они молились пустоте. Нашей же матерью всегда была природа. Наши сердца были в рощах. Естественность, аутентичность – вот наш главный идол. Любовь была главным нашим обрядом. Танец жизни был важнейшим культом.
Но теперь я чувствовал себя как-то неестественно. Я как будто перестал дышать полной грудью. Я больше не мог вдыхать в себя красоту. Поцелуй, дарованный мне Ариалкой, теперь казался мне чем-то необдуманным, глупым и лишним. Не мог ли я ранить этим кого-нибудь? Как бы я рассказал об этом Галкею? Ведь, он не хотел видеть её в чьих-либо ещё объятьях.
А Фео? Моя ли она? Или я, может быть, и впрямь воспринял её нежность и ласку слишком близко. Слишком серьёзно. Почему бы её сейчас действительно не развлекаться с кем-нибудь другим. Эта мысль почему-то резко меня обозлила. Мою душу всё сильнее опутывал мелочный эгоизм. И я ничего не мог с этим поделать. Я пошёл к озеру. Я бродил вокруг него и не знал, куда себя деть. Всё, о чём я мечтал и чем восхищался, вдруг стало казаться мне слишком хрупким и уязвимым. От мрачных мыслей меня отвлёк оклик Галкея:
- Здравствуй, победитель!
- Приветствую тебя.
- То, что ты творишь с камнем на мосту – это что-то невероятное. Старейшины даже решили учредить в честь тебя праздник. Ты должен сейчас идти к ним во дворец и обсудить детали культового действа.
