— Так какой это зверь?
То ли вежливое любопытство, то ли интерес охотника, то ли причина оставалась не ясна даже самому Жерару, но он заинтересовался диковинным животным. Герцог довольно прищурился и поставил локти на стол, закрывая губы сцепленными в крепкий замок пальцами.
— Я бы сказал, что это лань. Да, ближе всего она похожа на лань. Шелковистая шерсть, длинные ресницы, умные глаза. Но лапы кошачьи. Словно не по земле ходит, а плывёт по воздуху. Неуловимая. Она казалась ручной, но сейчас мне кажется, что в её лапах спрятаны когти.
Первые пару мгновений маркиз де ла Круа слушал внимательно, потом его брови поползли вверх. Медленно удивление сменилось осознанием — метафоры! И тут его лицо сделалось мертвенным, как у покойника. Страшная догадка не сулила ничего, кроме неприятностей.
«Голова работает!» — де Шатрон мысленно ликовал, ведь сложно было осознать, о ком шла речь.
— Мессир, даже если это ваши владения, я не могу и помыслить об охоте на священное животное. Если вы позволите…
Жерару показалось, что у него закружилась голова. То ли от ужасающих своей смелостью предположений, то ли из-за одурманивающего аромата гиацинта.
— Какая дерзость! — Регент нахмурился, взглядом пригвоздив своего гостя к стулу. Есть ему уже не хотелось, но ужин был в самом разгаре. — Никому не позволено охотиться в моих владениях. Нужно зверя выследить и защитить. Даже если насильно и от него самого. И я никому не могу доверить это, кроме вас, Жерар. Вы — сын своего отца!
И тут молодой мужчина растерялся ещё больше. Благородное животное с хищными чертами. Неуловимое. Что Жерар может сделать по защите Её Высочества? Он один не мог стать её гвардией! И тем более — защитить против её воли! Самолюбие шептало броситься в омут с головой. Оказанное доверие самим регентом — это великая честь для маркиза. Но он всё ещё оставался человеком осторожным.
— От кого защитить? Как?
— Я не знаю.
Горькое признание. Слова разбились о мраморный пол — столь холодный, что ходить по нему можно было только в туфлях. У регента не было ответов ни на один вопрос.
— Её нужно найти, но нельзя, чтобы об этом кто-нибудь узнал, — голос регента стал тише и более вкрадчивым. Доверительным. — Даже ваши уважаемые родители. Если хоть одна живая душа услышит об этом, мы рискуем повторить события пятнадцатилетней давности.
Маркиз поймал на себе взгляд голубых глаз: изучающий, проникающий в самые глубины его души. Прощупывающий его верность. И это меньшее, что мог сделать сын де ла Круа ради Короны — шагнуть в неизвестность. Жерар нахмурился и с готовностью согласился на опасное дело простым кивком.
— Теперь вы — мой человек, маркиз де ла Круа. И ваша задача — найти Лань.
***
Поиски снова привели регента в Королевскую Библиотеку. Со скучающим выражением лица прошёл он сквозь шкафы, частично заполненные рукописными книгами с кожаными обложками, древними свитками, фолиантами. Здесь, куда посторонним вход воспрещён без сопровождения, кроме некоторых представителей высшего света, и находился заветный сундук. Ничем не примечательный, накрытый сверху подушками, словно очередная лавка для чтения. Но герцог де Шатрон знал, что цель его находилась именно там, куда он сам её положил.
Крышка открылась без единого скрипа. Долгие годы это был склеп для начавших разлагаться указов о выплатах из казны на нужды короны и дворца. Тридцать золотых монет за голубое платье, расшитое серебряными нитями для венчания девочки четырёх лет отроду. Баснословная сумма за наряд! Свиток был убран вправо. Пятьдесят золотых за поставку молока — единовременная выплата раз в год. Свиток ушёл влево. Покупка телёнка — пятьдесят золотых. Снова свиток ушёл влево.
Склеп для начавших разлагаться тайн.
Наверное, если бы кто решил посетить библиотеку в такой час, они застали бы невероятно смешную картину. Герцог де Шатрон, временно исполняющий обязанности регента, положив под зад подушку, сидел на полу и рассматривал старые документы о простых и никому не интересных оплатах по счетам. И даже нашёл что-то!
Когда всё лишнее было спрятано обратно в сундук, в руках мужчины оказались четыре свитка. Из них схожестей было только три. Во всех говорилось о золотых монетах. Каждый свиток содержал личную подпись покойного Его Величества. И дата этих документов была семнадцать-восемнадцать лет назад.
Едва заметная улыбка появилась на устах великого герцога де Шатрон. У него не было времени сомневаться в своих решениях.
Всё во благо Королевства!
1 Salvos sapientissimus — Выживает умнейший.
Глава 2. Всего лишь тело
Маленькая деревушка в графстве Ле Фонтэйн не отличалась абсолютно ничем интересным. Кривые тихие протоптанные улочки и небольшие деревянные домики. Люди жили своей жизнью: вставали с рассветом, работали в полях, ухаживали за животными, а по воскресеньям ходили в единственную часовенку, напоминавшую больше прямоугольную свечку с золотым фитилём, чем Дом Божий. Строгие черты её казались нарочито правильными и угловатыми, но, чем дальше от неё отходили люди, тем более здание начинало клониться в сторону. И, казалось бы, вот он — интересный феномен! Только для простого люда это было само собой разумеющимся, ведь в абсолютно обычном деревянном домишке Богиня засиживаться бы не стала.
Здесь жило не более сорока семей. Деревянные дома были у всех, но по-настоящему хорошие всего у нескольких: у старосты, организующего жизнь деревенских; у графского управляющего, следящего за соблюдением приказов; и у приезжего купца, чья дочь, дабы вылечиться от хрипов в груди, была отправлена в место с мягким климатом — в эту деревню.
Дом купца выделялся. Он буквально возвышался над остальными, ведь единственный был двухэтажным. Выше только часовенка да пожарная вышка. Невооружённым глазом было видно, что хозяевам хотелось сделать место уютным гнёздышком, но голубки превратились в сорок, что таскали всё блестящее. Стены были выкрашены в цвет морской волны, который по прошествии нескольких лет под палящим солнцем выцвел до неузнаваемости. На окнах резные белые ставни с характерным орнаментом, коим украшают разве что праздничные скатерти деревенские старухи. Вдоль оконной рамы ромбы стояли в хороводе, взявшись руками-граблями друг за друга. Никакого изящества, зато жителям деревни казался дом красивым. По крайней мере, соседи восхищённо цокали, отмечая про себя эти окна. А вот крыша была как у всех, без излишеств — с соломенным настилом. Купеческий дом также включал в себя землю поблизости за оградой: небольшой огород, курятник и хлев.
Именно к этому дому на заре подошёл мужчина, опираясь на длинную грубо обтёсанную палку как на посох. Его одежда была простой и без изысков, даже грубой, но поверх накинут дорожный плащ. Одной рукой он с внутренней стороны подцепил крючок невысокой калитки и распахнул её, проходя на участок. Собака подняла морду, удивлённо уставившись на такое нахальное поведение, и за считанные секунды вскочила на лапы, обрушив на вторженца всю мощь своих голосовых связок. Оглушительный лай будил ещё спящих жителей. Верная серая дворняжка с одним тёмным пятном на ухе прерывалась на рычания со злобным оскалом, но подойти ближе не осмеливалась. Сонные лица соседей уже появились в окнах, когда мужчина пару раз ударил костяшками о расписную розовую (или когда-то она была красной?) дверь.
Некоторое время никто не отвечал. Надрывистый лай начинал нервировать, но мужчина не мог повернуться, чтобы не встретиться с сонными недоумевающими взглядами, не скрывающими своё любопытство. Конечно же — впервые с прошлого четверга хоть что-то произошло, что не укладывалось в привычный порядок вещей! Тогда Франсуа поскользнулся и расшиб лоб о каменную кладку колодца. А сегодня пришлый возник! Словно тайный любовник, что не хотел бы быть узнанным, но стремился как можно скорее поставить точку в этих порочных отношениях, мужчина старался не попадаться на глаза. И каким-то чудесным образом одновременно вёл себя сдержанно, но абсолютно естественно: без лишней суеты. Пришёл просить милостыню или встретить старых знакомых, его увидят, запомнят, но вряд ли опознают.
Дверь приоткрылась, звякнула цепочка, которая не позволила взять врасплох жителей дома. Мужчина снял плохого вида чёрную шляпу с мятыми и запылёнными полями и приложил её к груди, вглядываясь в женский силуэт.
— Доброе утро. Эмилия Фурнье здесь проживает?
Ну конечно здесь! Герцог де Шатрон навёл справки заранее. Правда, последняя перепись крестьян графства Ле Фонтейн была лет пять тому назад, поэтому он мог либо рискнуть проведать её под видом бедняка, либо забыть навсегда про эту идею вместе с надеждой на мирное будущее. И регент не сомневался в своём выборе.
— А кто её спрашивает? — Голос казался раздражённым и чуть сварливым. Приходилось вслушиваться, чтобы разобрать слова за общим шумом с улицы. — Она снова что-то натворила?
Нищий опустил голову.
— Я хороший друг её матери.
Прозвучали невнятные крепкие ругательства, но через секундное промедление женщина крякнула: «В курятнике», — и захлопнула дверь перед его носом. Не самый тёплый приём встретил великого герцога. Мужчина потянулся к затылку, проводя рукой по пропитанным маслом растрёпанным волосам — не столь для шелковистости и блеска, сколь для создания образа нищего. Де Шатрон выдохнул и под лай собаки, виляющей хвостом, словно она радовалась изменению в своих однообразных буднях, отправился искать курятник.
Маленькое деревянное строение, похожее на сарай для инструментов, с той лишь разницей, что было небольшое окошко для птиц с приложенным деревянным мостом, снабжённый выпуклыми рейками — вот и весь курятник.
Она держала корзину с куриными яйцами на сгибе локтя. Её кожа была темнее, более загорелая, и покрыта рыжими веснушками, облюбовавшими девичье лицо более всего. Простое платье в пол, закатанные рукава, подпоясанная грязным фартуком талия, а сверху тёплая шаль, прятавшая от утреннего промозглого ветра — Эмилия была крупнее, чем великий герцог ожидал. Девчонка телосложением пошла в мать. Она, заметив незнакомца на участке, положила вторую руку на корзинку, закрывая собранный налог с куриного поголовья, и отвела их за спину.
— А, Эмилия! — де Шатрон хмыкнул и провёл большим пальцем у себя под носом, где всего пару дней назад были усы. Девушка лишь нахмурилась. Её зелёные глаза метались по образу этого мужчины, но узнавание не достигало её. Не верила. — Я вот такой вот тебя помню!
Герцог провёл рукой по воздуху недалеко от колена, показывая рост ребёнка лет где-то трёх. Впрочем, девушка вряд ли такое вспомнит, а маленькая ложь была во благо. Но Эмилия чуть выдохнула и, пусть и с опаской, но вернула корзинку из-за спины. Боялась кражи, не иначе.
— Как поживает твоя матушка?
— Три года, как её не стало, — первые сказанные слова. Ни приветствия, ни вежливой улыбки, ни расспросов.
«Тем же лучше», — подытожил де Шатрон, медленно ковыляя за девушкой.
— Как жаль! Соболезную, девочка моя. Такой кухарки надо было ещё поискать!
И герцог даже почти не кривил душой. Голосистая молодая помощница поварихи: её смех был слышен за версту, а её бёдра выделялись даже среди дам высшего света, облачённых в множество подъюбников. Только вот имени её де Шатрон позабыл. Или не утруждался запомнить? Но… Мужчина прикусил губу. Вместо воспитанной юной леди, на чьё образование были высланы деньги из королевского бюджета, перед ним стояла просто деревенская девушка лет семнадцати на вид с насупившимися рыжими бровями.
— Так… Как она жила последние годы?
Эмилия открыла заднюю дверь дома — уж больно непримечательную. Вход для слуг, как понял герцог. И вела она на кухню, где стояла у плиты женщина. Та ли это была, что открыла дверь в дом, или нет, регент не мог сказать наверняка. Но то, что её волосы были в чепчике, а рыжие косы Эмилии обвязаны лентами, могло означать, что девушку не допускали к полноценной работе в доме. Вероятнее, помощница, судомойка. Та, кто выполняет поручения других. А может, просто не успела облачиться в более подобающий наряд? Ведь для сбора яиц обвязывать волосы не нужно.
— Да как-как… Играть начала. Продала сначала коров, скотину, там, всякую, потом дом, — девушка проговаривала слова с затаённой обидой, выплёвывая слова, добротно приправленные желчью. — Она совсем с дуба рухнула к концу жизни. Ну, свихнулась. Всё ждала кого-то. Иногда со страхом. Иногда надеялась на что-то. Вздрагивала, когда слышала колокольчик на входе. Он и довёл её. — Когда корзина опустела, с важным видом она подняла вверх указательный палец, меняя голос на деловитый, услышанный когда-то от других: — «Разорвалось сердце от душевных мук».
Де Шатрон постарался припомнить, но никакого колокольчика он не слышал, когда пришёл. Вероятно, сняли как самое невыносимое воспоминание о ней. Было что-то печальное в том, что уходили знакомые тех времён, когда сам герцог был молод. Наверное, стоило запомнить имя кухарки Фурнье. Тягучая тоска плавила ему сердце, насильно выжигала сожаление. Но это наваждение быстро улетучилось, стоило Эмилии вновь открыть дверь, впуская утренние солнечные лучи на кухню. Она вышла обратно на задний двор, и де Шатрон отправился следом.
— Где вы раньше жили?
— Здесь, — она гордо кивнула на дом и остановилась, высокомерно задрав подбородок. — Этот дом был наш. И скотина тоже наша. Я потому и не ушла — пропадут же без меня.
— Значит ты… Служанка?
Она довольно кивнула, даже плечи расправила. Звучало это действительно гордо для такого нищего, каким де Шатрон казался на вид. А он задумчиво смотрел на неё, оценивая, словно лошадь покупал. Это была уже четвёртая попытка найти самозванку, похожую на Её Высочество. Первая умерла в младенчестве. Вторая воспитывает новорожденного и даже принять к себе нищего не захотела — и винить её не в чем. Третья оказалась совсем не похожа на Его Величество: смуглая и черноокая. И четвёртая кандидатка не была идеальной. Её речи, манеры, движения — всё выдавало простолюдинку с головой. Но иного выбора де Шатрон не видел.
— Что ж. А мечта-то у тебя есть?
— А то ж! — Она хмыкнула, заворачивая в хлев. Тем же лучше для мужчины, меньше лишних ушей. А Эмили охотно загибала пальцы: — Выскочить замуж, выкупить дом. Чтоб было, как у всех.
— И если я смогу дать тебе столько денег, чтобы ты смогла выкупить дом?
Рыжая девица уставилась на незнакомца так, словно спрашивала, действительно ли он это сказал. Оборванец, калека, на вид бездомный. Она прищурилась, скользя взглядом по его телу. Ещё минуту выжидала, и в её взгляде мелькнуло осознание. Эмилия хихикнула.
— Брешишь! Но ты галантный, — она опустила взгляд на своё декольте, а ловкие пальцы начали развязывать ленты, стягивающие рубаху на груди. — Только давай по-быстрому.
И это был самый лучший вариант на замену? Ни манер, ни стыда, ни совести! Герцог почувствовал, как к его щекам подступает краска гнева. Багряно-алая, как кровь. И почему? Не первая крестьянка и, вероятно, не последняя. Но перед ним была та, кто так похожа на Аделаиду. Тот же лисий цвет волос. Те же зелёные колдовские искорки во взгляде. И сейчас она беспечно стягивала одежду, чтобы…
