К концу занятия Инге казалось, что у нее распухла не только тетрадь (куда записывались новые слова и выражения), но и голова - настолько невероятным казалось все, услышанное за время урока. То есть почти все, о чем говорила Анат они, конечно же, изучали… ну… вернее, проходили. “Проходили мимо” - как пробормотала где-то ближе к концу занятия Адель, сидевшая за соседней партой. Еще бы - оценки за курсы истории и литературы в аттестат не входили, мало кто в старших классах записывался на них даже факультативно. А то, что проходили в младшей и средней школе успелось основательно подзабыться. Анат же заставляла вспоминать, сравнивать, приводила еще какие-то примеры из неизвестных им источников. Стало даже как-то стыдно, что чужачка знает историю их страны гораздо лучше самих граждан.
- На следующей неделе меня заменит брат, - объявила в конце урока Анат. - Я буду в отъезде. Всем хороших выходных.
И вдруг повернулась к Инге.
- Можешь на пару минут задержаться?
Микаэль метнул в Ингу странный взгляд. Она не поняла - то ли пытался дать понять, чтобы она отказалась, то ли наоборот.
- Да, конечно, - пробормотала Инга, опуская глаза в пол.
Когда дверь за последним выходящим из класса закрылась, Анат несколько мгновений пристально смотрела на девушку. Инга еле заметно поежилась - красные глаза внушали страх. Анат понимающе улыбнулась.
- Извини. Я хотела спросить - у тебя ведь четвертая группа крови, да?
Инга кивнула, ожидая продолжения. Скрывать не имело смысла - как представитель новой власти Анат имела право попросить и даже потребовать предъявить документы, в которых все было указано черным по белому.
- Мы… исследовательская группа… Я пока не буду входить в подробности, если согласишься, поговорим. - Анат сцепила руки в замок. Инга вдруг обратила внимание на ее ногти. Вроде, Анат не была первой с идеальным маникюром, но чем-то ее руки отличались от виденных прежде. - Мы проводим несколько клинических исследований. Они связаны с нашей потребностью в человеческой крови. И нам, - в сумке Анат завибрировал переговорный артефакт, - нам нужны участники с твоей группой крови.
Когда Анат поднесла переговорник к уху, Инга поняла, что ее напрягло - несмотря на кажущуюся хрупкость, в руке девушки ощущалась сила, гораздо большая, чем сила обычного человека.
- Да, через минуту выхожу, - Анат отключила связь и снова повернулась к Инге. - Извини, меня уже ждут. Сколько тебе лет?
- Семнадцать… через месяц будет.
- Значит, разрешение родителей может не понадобиться. - Совершеннолетие, по новым законам, наступало с семнадцати лет. - Я пришлю тебе домой информацию об исследованиях. Подумай, пожалуйста. Буду очень благодарна.
Анат улыбнулась и первой стремительно вышла из класса. Инга, немного помедлив, медленно собрала вещи, подняла оброненную Линой тетрадку и, крутя ее в руках, тоже вышла в коридор.
- Что ей от тебя было надо? - Кто-то резко дернул ее за руку из-за спины.
Инга от испуга вскрикнула, резко обернулась, вжимаясь в стенку.
- Что ей от тебя было надо? - Микаэль, сощурив глаза, навис над ней, повторяя вопрос.
- С ума сошел?! - Инга выдернула свой локоть из его ладони. - Идиот!
Прикосновение Микаэля показалось неприятным. И вообще вся ситуация - с какой стати она должна ему отчитываться?!
- Извини. - Как сквозь зубы сказал.
Микаэль немного отодвинулся в сторону, но все равно продолжал загораживать проход. - Ты просто не первая, кого они…
В ближайшее к ним окно был виден выход из школьного двора. По асфальтовой дорожке быстрым шагом шла Анат. Навстречу ей со скамейки, поставленной у ворот специально для посетителей, поднялся высокий светловолосый мужчина в форме. Инге на мгновение показалось, что это был тот самый офицер, которого она видела в участке. Но точно было не разглядеть. И не хотелось еще больше привлекать внимание и так взвинченного чем-то парня.
- Анат, - при имени учительницы Микаэля заметно перекосило, - Анат, - уже специально повторила Инга, почему-то хотелось сделать парню что-нибудь неприятное, - просила передать Лине материалы урока.
И помахала у него перед носом тетрадкой одноклассницы.
- Точно? - Парень отодвинулся еще на один шаг назад.
- А что? - Уж тем более Инга не собиралась докладывать ему про свою группу крови.
Парень открыл было рот, но вдруг развернулся и быстрым шагом пошел прочь по коридору. Инга ошарашенно смотрела ему в след.
Первым порывом было догнать Микаэля и спросить, какого…
Но поразмыслив, Инга решила не лезть в бутылку. С Микаэлем она почти не общалась - он всегда держался несколько в стороне от одноклассников, предпочитая друзей из старших классов. А его сегодняшняя грубость, честно признаться, напугала. Пусть думает, что хочет. А ей… ей тоже надо много о чем подумать. И надо бежать на автобус - иначе она опоздает на работу, и Ивон снова будет брюзжать.
В мастерской ждал сюрприз: рабочее место Инги перенесли к окну, выходящему прямо на бульвар. С одной стороны, так было лучше - и света больше, чем раньше, и веселее. Странно только, что Габи так и осталась на старом месте, ближе к дальней стене студии. Но Ивон резко осадила занывшую было дочь и надавала обеим столько заданий, что те несколько часов, которые Инга просидела за работой, было, что называется, головы не поднять.
Ну, не совсем не поднять - она все же делала перерывы в работе, посматривала на прохожих и проезжающий транспорт. А потом ей широко улыбнулся проходивший мимо мастерской бледнокожий красноглазый брюнет в военной форме, и настроение снова резко испортилось.
***
По пути домой Инга думала, говорить ли матери прямо сейчас о разговоре с Анат. С одной стороны, хотелось посоветоваться. С другой, говорить пока было не о чем - ничего конкретного Анат не сказала. Надо дождаться обещанных документов. А просто так нервировать мать не хотелось - она и так вся извелась после получения известия о пропаже Кристена. И слухи эти дурацкие. А еще соседки добавляли. Когда Кристена мобилизовали, дня не проходило, чтобы кто-нибудь участливо не поинтересовался: “Что у вас слышно? Кристена еще не убили?”. Потом, после получения официального сообщения, тоже нашлись желающие “утешить” - нарассказывали ужасов.. Инге было ужасно неудобно, но когда одной из наиболее активных утешительниц пришло письмо, что ее сын тоже пропал без вести, она с большим трудом удержалась, чтобы не пойти и не повторить ей все, что та до этого вываливала на них с мамой.
А еще вот только сейчас Инга задумалась, как странно ведут себя завоеватели. Война еще продолжалась. И даже по официальным новостным каналам говорили, что имперские войска упорно сопротивляются и не только отступают, но иногда предпринимают довольно успешные контратаки. В одной из листовок она как раз на днях прочитала, что император, вроде как, ведет переговоры с несколькими другими странами - ищет союзников, и вот-вот договор о взаимопомощи будет заключен, и тогда-то… Но ровно в эти же дни было объявлено, что новое правительство скоро возобновит выплату пенсий и пособий тем, кто получал их до начала войны. Через месяц обещали открыть закрывшуюся несколько лет назад фабрику, на которой раньше чуть ли не полгорода работало. Еще говорили, что заместитель мэра, из этих, собирается менять систему уличного освещения - старая, мол, уже ни на что не годится, и вообще, почему жители должны по ночам спотыкаться в темноте. Да и дорогами уже давно пора заняться… Странно вкладывать деньги и силы в недолговечный (если верить листовкам) проект. Или арпады и их союзники вовсе не считают его недолговечным?
На стену одного из домов кто-то криво приляпал лист бумаги. Инга, оглядевшись, подошла посмотреть. Вроде, за чтение листовок никого не наказывали, но как-то не хотелось быть застуканной за этим занятием. На листочке была изображена какая-то девушка, в неярком свете уличных фонарей было не очень-то разобрать черты лица (вот тут-то и подумаешь, что новый заммэра не так уж и не прав). Но идущая наискосок через все лицо надпись большими жирными буквами “АРПАДСКАЯ ПОДСТИЛКА” читалась очень четко.
И стало как-то вдруг так противно. Инга еще раз оглянулась по сторонам и сорвала листочек со стены, выкинула в ближайшую урну, а потом долго оттирала платком ладони, словно сама запачкалась.
Дома не стала ничего говорить матери, сказала, что устала и сразу ушла в свою комнату.
Выспаться в выходной день не удалось - рано утром в дверь позвонила встревоженная Дита, спросила, не видели ли они Ирму, ее дочь. Инга спросонья только отрицательно покачала головой. Ирма была на год или полтора младше нее, тихая, всегда словно немного испуганная девочка мало с кем общалась, казалось, даже боялась, что с ней кто-то захочет заговорить. Дита и сама всегда была напряженной, но это можно было объяснить тем, что младший сын ее был больным. Почти все силы женщины, еще молодой и весьма недурной собой, уходили на уход за ребенком. Отец ушел из дома и, насколько Инга знала, хотя опять же из рассказов соседок, не проявлял даже к старшей дочери никакого интереса. Лет пять назад Дита неожиданно снова вышла замуж. И все соседи были за нее очень рады - мол, вот как повезло, даже больной ребенок не помешал. Но семья продолжала жить замкнуто, не давая особой пищи для сплетен. Ирма почему-то училась не в районной школе, а ездила куда-то чуть ли не через весь город. Поэтому с Ингой они почти и не пересекались. Если подумать, Инга ничего про нее и не знала толком, если не повторять соседские сплетни. Иногда она даже завидовала Ирме - про нее никто ничего не знал, а вот их с матерью жизнь, иногда казалось, была у всех на виду.
Дита всхлипнула, устало провела рукой по лицу, а потом вдруг неожиданно попросила мать:
- Сходишь со мной в полицию? Я одна… боюсь… Ирмы уже два дня дома не было…
***
Ирму, вернее, ее тело, нашли ближе к вечеру, в заброшенной части парка. Перед смертью девушку избили и изнасиловали, а потом задушили.
Улица притихла. Такого в их районе не происходило ни разу даже на памяти старожилов.
Вечером Рика, подружка Инги, жившая в том же доме, что и семья погибшей, заскочила в гости. Оглядываясь на дверь, тихим шепотом рассказала, что в последние примерно полгода Ирма часто ругалась с отчимом, несколько раз порывалась уйти из дома, но мать уговаривала ее остаться - с больным ребенком могли справляться только Дита и Ирма. Но иногда Ирма все-таки отпрашивалась ночевать у подруги, как она говорила. И последние несколько раз после таких ночевок отчим страшно на весь дом ругался, обзывал ее шлюхой и грозился руки-ноги переломать, чтобы не думала даже с кровососами связываться. А сегодня, Рику аж подскочила, когда это рассказывала, мужчина чуть не набросился на красноглазого полицейского, принесшего жуткую новость, с кулаками - мол, это все “ваши” девке голову заморочили, попользовали и убили.
За Рикой пришел отец - чтобы не ходила одна по улице в такое время. И это тоже было очень непривычно - у них в районе никто никогда не боялся ходить в любое время суток. Рикин отец о чем-то долго разговаривал с матерью, а потом, уже уходя, вдруг повернулся к Инге.
- Постарайся одна нигде не ходить, особенно вечером и по ночам - разные слухи ходят…
Было ощущение, что мужчине ужасно неудобно поднимать эту тему. Да и Инге самой тоже не хотелось объяснять чужому человеку, что встречать ее с работы некому (мать сама иногда допоздна задерживалась на своей работе). И не работать она не может - во-первых, обещанное пособие, которое мать до войны получала как вдова, выплачивать еще не начали. Во-вторых, Инга все-таки надеялась, что сможет поехать учиться, как они когда-то - казалось, совсем-совсем давно, в какой-то другой жизни - планировали с Кристеном. А так как помощи теперь ждать будет не от кого, то Инга начала откладывать деньги на учебу.
Поэтому она торопливо кивнула, соглашаясь, и распрощалась с подружкой.
Утром приехал новый полицейский наряд - арестовывать отчима Ирмы. Анализ крови, обнаруженной под ногтями девушки и проверка остатков спермы не оставляли сомнений в том, кто оказался насильником. Хотя нашлись среди соседей и такие, кто заявил, что результаты тестов подделаны, чтобы отвести подозрения от арпадов. Правда, говорили об этом шепотом и с оглядкой, словно опасались, что обсуждаемые услышат и примут меры. И даже когда подруга Ирмы - та самая, к которой Ирма на самом деле ездила в гости с ночевкой - подтвердила, что девушка несколько раз жаловалась, что отчим к ней приставал, все равно остались те, кто продолжал выгораживать мужчину.
Через неделю после похорон Дита собрала вещи и вместе с сыном-инвалидом уехала в неизвестном направлении. Еще примерно неделю район продолжало лихорадить, но потом нашлась новая тема для разговоров - старшая дочка мэра (та самая, которая, по слухам, закатила кому-то из арпадов то ли пощечину, то ли истерику) приняла предложение руки и сердца одного из новых высших чиновников.
А так как кто-то из приглашенных заказал платья на торжество в мастерской у Ивон, теперь все сотрудники оказались в курсе последних сплетен.
***
Еще школьная медсестра передала Инге обещанную Анат информацию про исследования. Передала наедине, да еще и проследила, чтобы Инга убрала папку в сумку.
- Ничего секретного здесь нет, - покачала головой Алина в ответ на вопросительный взгляд Инги, - но не думаю, что стоит всем показывать, что ты несешь.
И улыбнулась кончиками губ, не показывая зубов.
- Полагаешь, мы не знаем, что о нас рассказывают? И что говорят про тех, кто с нами сотрудничает? А иногда и делают?
Инга вздрогнула, вспомнив перечеркнутое “подстилкой” изображение незнакомой девушки. Даже если этим все и ограничилось, оказаться на ее месте совершенно не хотелось.
- Мы подписываем обязательство о неразглашении, - Алина явно заметила, как дернулась рука Инги отбросить в сторону папку. - Магическое обязательство. Если ты согласишься, - она голосом подчеркнула это “если”, - ни с кем из других участников мы тебя знакомить не будем. Все проходит в атмосфере полной анонимности. Тотальной, я бы сказала.
- Я могу отказаться?
- До определенного момента - да. Но с какого момента начинается точка невозврата, я тебе сказать не могу. Возможно, ты мне не поверишь, но я этого просто даже и не знаю. Есть несколько параллельных исследований, каждое со своими условиями. В каком из них может понадобиться твое участие, будет решаться на основе дополнительных тестов и анализов, но все это только после того, как будет подписан договор о неразглашении.
Почему-то сложилось ощущение, что Алина что-то не договаривает. Но предъявлять претензии или умолять дать больше информации не хотелось. Инга еще раз кивнула, поблагодарила и вышла из кабинета.
Несколько дней Инга ходила в школу с другой сумкой. Ту, в которой лежала папка, забросила в дальний угол комнаты, как что-то опасное. Потом испугалась, что мать начнет задавать вопросы - сумка была любимая, ее Кристен подарил на пятнадцатилетие, после получения извещения о его пропаже Инга с сумкой практически не расставалась, а тут... Переложила папку на полку с учебными материалами.
