Пролог
На Варшаву спускалась прохладная летняя ночь. Граф Вацлав Левандовский любил такие — можно было подумать, повспоминать или, скажем, встретиться с нужными людьми. Ночь могла скрыть и смыть всё, стоило ему только пожелать, ночь была его стихией. А сам Вацлав был лучшим из её последователей — двухсотлетним хитрым вампиром, проклятым Господом.
В сущности, Левандовский не верил ни в Бога, ни в дьявола, ни в кого-либо ещё. Он верил только в самого себя, потому что очень давно убедился в том, что никто и никогда не поможет, сколько бы ты не молился и не жертвовал деньги. Возможно, из-за того, что ни на небе, ни под землей никого и ничего нет.
Атеизм, разумный эгоизм и прочие подобные вещи в восемнадцатом и уж тем более в шестнадцатом веке его кругах были скорее нонсенсом и поводом разжечь костёр, нежели дискуссионным вопросом или личным делом каждого человека, а потому Вацлав успешно скрывал большую часть своих взглядов и вежливо улыбался всем окружающим, старательно пряча клыки. Он учился, преподавал, танцевал на балах, бессовестно вмешивался в различные скандалы для собственного развлечения и занимался тем, чем ему нравится — жил, в своём роде, на широкую ногу.
А ещё Вацлав любил политику. При жизни он не сумел ей толком увлечься, потому как провёл свои, как он говорил, лучшие годы на войне и даже на сейм, выбиравший в том недобром году польского короля, опоздал из-за сильных дождей. Левандовский не стал долго расстраиваться и пьянствовать, ища утешение у собственных хорошеньких крестьянок, а стал думать. Его мысли, принявшие вольный оттенок ещё в юности, завели его сначала в тайные общества итальянцев, а потом и в такие круги, в которые обычным людям попадать случалось, в основном, только в качестве напитка — Вацлав попал к тем, что называл себя Детьми Ночи или же вампирами. И, стоит заметить, ни разу не пожалел! У бессмертной жизни находилось гораздо больше возможностей, нежели у человеческой, а потому он быстро сделал верный выбор.
И вот теперь Вацлав стоял на балконе огромного особняка и смотрел на загорающиеся одна за другой яркие звёзды, овеваемый лёгким приятным ветерком. Он ждал.
По камням дороги простучали колёса кареты, и вампир встрепенулся, опуская взгляд вниз, где заблестели в свете фонари золотые полосы герба рода Мнишек. Фигура, показавшаяся перед его домом, была ему очень знакома. Да, именно этот Сородич был ему так нужен. От их беседы зависело многое.
Не прошло и пяти минут, как Левандовский уже встречал гостя на пороге. Они обменялись положенными их статусу любезностями и тут же перешли к самому главному — этот разговор откладывался уже добрую сотню лет, а бессмертная часть Польши уже слишком давно обреталась без короля, что было крупным упущением — любому слою общества, даже самому изысканному и образованному, нужна твёрдая рука. Вацлав знал двух, способных дать ей эту руку: Велислава Потоцкого и Станислава Мнишека. Первый Левандовскому был приятен — Потоцкий, хоть и впадал в безумие, был грамотным стратегом и хорошим управителем, его былые победы указывали на это. Мнишек же был молод, дерзок, горяч, жаден до власти, хотя и знал, как править так, чтобы привести то, что ему подвластно, к расцвету. И вот теперь Вацлаву, извечному серому кардиналу, предстояло решить, кому отдать своё предпочтение на грядущем Самайне.
— Я слышал, вы дружны с моим соперником, — Станислав отставил бокал с кровью и откинулся на спинку кресла, совсем не чуя шаткости своего положения — ему всё ещё не хватало опыта в общении с такими же, как он. — Однако этот вопрос не терпит дружбы или вражды, верно? На кону судьба страны, нашей отчизны. Каков ваш ответ?
— Вампиры тоже собирают сейм, пан Мнишек. Бесспорно, моё слово там имеет немалый вес, но решать буду не я, а ясновельможная шляхта, какое мое дело сейчас? — деланно удивился Левандовский, сохраняя вежливый тон. Конечно, он лукавил, он часто диктовал сейму свои решения, но нельзя было лишать Мнишека надежды сейчас, потому как этот вампир мог стать очень опасным и мстительным врагом в случае собственной неудачи. Вацлав не знал, что его так озлобило, но опасался той силы, которая у него была.
— Вы и сами знаете, — Мнишек криво улыбнулся. — Граф, вы нередко пользуетесь, даже злоупотребляете своим влиянием, разве не так? Вот именно поэтому я и бросил всё, приехав в такую даль из Будапешта, чтобы спросить, кого вы видите новым королём.
— Вы сделали неправильный выбор, к сожалению, — Вацлав кисло улыбнулся ему. — Я не стану водить вас вокруг да около, не стану тянуть этот разговор, потому как он неприятен обоим. Моё согласие достанется пану Потоцкому, конечно же. И дело тут не в дружбе.
— А в чём же? — видно было, что в Станиславе с новой силой закипала злость, зависть по отношению к гетману Велиславу. — Я жду.
— Вы неопытны и молоды. Власть — вещь тонкая, она любит рассудительность, коей вы покуда не обладаете. Вы, без сомнения, обладаете большим умом, но его здесь недостаточно, чтобы управиться с целым государством и всеми вытекающими, — спокойно отвечал Левандовский. — Вот вам мой ответ. Согласиться или нет — дело ваше, но вряд ли что-то сможет повлиять на моё решение.
— В таком случае, мне тут делать больше нечего, — Мнишек резко встал. — Вы правы, согласиться или нет — дело моё. И я не соглашусь.
— Как хотите, — Вацлав тоже встал. — Я не настаиваю.
— Ну конечно, — Станислав издевательски поклонился. — Мы ещё вернёмся к этому разговору. Только уже при других обстоятельствах. Прощайте.
— До свидания, — Левандовский коротко кивнул, и Мнишек тут же растворился в воздухе, а на улице буквально через мгновение вновь застучали колёса, унося экипаж далеко на запад. Вацлав остался один в полутёмной библиотеке.
Игра началась.
Глава первая
Лил дождь. Да какой там дождь, самый настоящий ливень. Дороги в Грохове размыло, и проехать по ним не представлялось возможным. Больше всех досталось панскому поместью. Если в деревне имелись кое-где мощеные хорошим камнем улицы, а пан предпочитал именно так называть участки между домами, то усадьбе не повезло. Она оказалась отгорожена водой, а разлившаяся река только добавила проблем. Крестьяне искренне жалели господские сады, а слуги в доме и самого господина, потому как он с утра уехал на охоту и до сих пор не возвращался.
Раздался стук копыт. В ворота влетел вымокший до нитки всадник в охотничьем кунтуше. Он резво соскочил с порядком уставшей лошади, кинул поводья старому конюшему и прошел в дом.
— Мопанку, да вы с ума сошли! — Юзефа, пожилая служанка и бывшая кормилица пана, подбежала к вошедшему. — Дождь уже два часа идёт, а вы только сейчас примчались.
— Юзефа, не серчай, — мужчина улыбнулся. — Ты знаешь, что я здоров как бык.
— Доведете вы себя, мопанку, — служанка забрала у него ружье и охотничью сумку. — Быстро греться!
— Dobre, только не сердись, я тебя боюсь, — пан звонко расхохотался.
— Баловник! Всё пани Телимене напишу, — беззлобно отозвалась Юзефа.
— Мне двадцать девять лет. Тётушка уже давно умыла руки, — мужчина широко улыбнулся и взбежал по лестнице, уже оттуда крикнув, — А зайца всё ж пристрелил!
***
Матиуш Камил Вишнивецкий имел титул князя и несметное количество денежных средств, позволявших ему осуществлять все, как он говорил, прогрессивные идеи, только приходящие в его голову. Таким образом, в подвластных ему деревнях были вымощены относительно приличные дороги, устроены хоть какие-то больницы и школы. Матиуш Камил Вишнивецкий находил в этом определенное удовольствие и так провел девять лет своей взрослой постуниверситетской жизни, не обременяя её такими сложными, по его мнению, вещами, как брак или отношения. Вот и сейчас он попросту выкинул все письма от панны Елены, давно влюбленной в него девушки, послания которой искренне считал бредом сумасшедшего, распечатал долгожданный конверт, пришедший от Вацлава, и довольно утащил его в некое подобие ванной. Матиуш кинул лист на столик, наспех разделся и с превеликим наслаждением опустился в горячую воду.
— Благослови, Господи, тепло! — произнес он, окунаясь в ванну с головой.
— Пан Вишнивецкий, я принесла вам чай. Пани Юзефа распорядилась, — послышался из спальни нежный девичий голос.
— Можешь зайти, — разрешил Камил.
В помещение зашла хрупкая юная девушка, неся в руках увесистый поднос с фарфоровыми чашкой и чайником, выписанными пару месяцев назад прямиком из Китая. Она аккуратно поставила его на небольшой деревянный столик и заполнила чашку душистым чаем из местных трав.
— Спасибо, — Матиуш чуть пригубил напиток, — И чаи у нас замечательные, — он оглядел служанку и на мгновение задумался, — Как тебя зовут? Я тебя раньше не видел.
— Анна, мопанку, я только сегодня приступила к своим обязанностям, — девушка чуть смутилась от такого внимания к себе.
— Ты грамотная, Анна? — Вишнивецкий с интересом разглядывал новую прислугу.
— Tak, пан, — Анна кивнула. — Меня брат научил.
— Прочитай мне это письмо, — попросил поляк, кивнув на конверт. Девушка присела в реверансе и взяла мелко исписанный аккуратным понятным почерком лист. По мере чтения Вишнивецкий кивал, что-то прикидывал и задумчиво смотрел на то, как свет канделябров играет в золотисто-рыжих волосах девушки.
— Анна, отнеси письмо обратно в комнату и возвращайся, — в голове Матиуша что-то щелкнуло, на секунду сердце будто забилось чуть быстрее.
Служанка положила лист на письменный стол и тут же пришла обратно. Снова присела в реверансе, не поднимая взгляда на господина.
— А теперь иди ко мне, — довольно мурлыкнул Вишнивецкий.
Глава вторая
Анна бездумно улыбалась, ощущая, как мягкая рука Матиуша нежно поглаживает её по обнаженному плечу. Ей было очень и очень хорошо — ей хоть и ненадолго, но позволили отвлечься от повседневных забот. Она чуть потянулась, кладя голову ему на плечо и тихо порадовалась тому, что сейчас ночь. При свете она бы с ума сошла от смущения и стыда.
— Ануся, нежная, ну до чего же ты красивая, — Камил аккуратно поцеловал её в висок и зарылся носом в шелковистые волосы. — Моя Ануся.
— Пан, я… — девушка вдруг погрустнела, вспоминая, как вообще-то устроена её жизнь. — Мне, верно, идти надо…
— Не надо, — Вишнивецкий ласково провел кончиками пальцев по лицу служанки и ревниво прижал к себе. — Моя Ануся должна быть со мной. Не пущу.
Анна снова тепло улыбнулась и доверчиво прижалась к мужчине.
— Спокойной ночи, — Камил аккуратно укрыл её одеялом, крепко обнимая. — И даже не думай вставать рано.
— Я постараюсь, — служанка смутилась ещё больше. Как бы потом пани Генрике объяснить своё отсутствие, если она никого не слушает, только ругается. Пана просить о защите было неудобно.
— Ануся, — шепотом повторил Матиуш, закрывая глаза. — Очень красивое имя.
***
Конечно, поднялась Анна с первыми петухами. Ей было очень совестно уходить, но работа не ждала. Девушка поморщилась от легкой боли и каких-то непонятных ощущений и медленно села на кровати. События прошлой ночи не укладывались в её голове. Она никогда не считала себя красивой или какой-то… привлекательной. Мать, конечно, говорила, что дочь у неё как раз-таки хороша собой, да и Конрад, а он в девушках не ошибался, какое-то время обивал её порог, пока Аннин отец не умер. Там поле пришлось продать, потому что работать было некому, а Анна пошла в помощницы поварихе в господское поместье. Тут-то Конрад и испарился, и теперь девушка понимала почему. Неясно было, что в ней такое увидел пан, что захотел провести с ней ночь. Служанка вздохнула, отгоняя раздумья, и придвинулась к краю кровати, но попытка бегства тут же была пресечена.
— Всё-таки встала, — сзади её обняли знакомые теплые руки и утянули обратно. — Ануся, не уходи, мне без тебя грустно будет.
— Так разве я… — Анна запнулась, — Я ведь простая служанка, что с меня взять, кроме… — она замолчала, постыдившись продолжать. Однако Матиуш её вполне понял.
— Ануся, какая же ты милая и непосредственная, — Камил тепло улыбнулся. — Нет, не «кроме». Ну… Понимаешь, девочка моя, ты живая.
— Все люди живые, — служанка наивно улыбнулась в ответ, поудобнее устраиваясь в его объятиях.
— Не совсем. Есть люди живые, а есть будто и не люди, а статуи. Я в Варшаве много таких видел, — Вишнивецкий взял её руку и нежно поцеловал. — Взять хотя бы панну Елену. Она такая… такая обычная.
— Льстите вы мне, пан Вишнивецкий, — Анна покраснела и опустила взгляд. — Я же крестьянка простая, чего во мне особенного? Столичные, они хоть образованные.
— И тебе образование дать можно. Ты способная, — Камил снова улыбнулся. — Я научу тебя, Ануся. И писать научу, и по-французски немного. И танцевать, и этикету. Ануся, я тебя освобожу, шляхтянкой сделаю.
— Я бы хотела вам верить… — девушка печально улыбнулась. — Мне на кухню надо, а то пани Генрика заругает.
— Давай помогу одеться, — Матиуш мягко коснулся губами ее плеча и накинул рубашку. — Моя милая Ануся.
Когда Анна уже выходила из покоев князя, тот мягко и как-то Ласково сказал ей вслед:
— Приходи вечером. Каждый день приходи. Пожалуйста.
Девушка обернулась и смущенно пробормотала:
— Я обязательно приду, пан Вишнивецкий. Обязательно.
Глава третья
Анна взяла поднос и медленно пошла в столовую. Тело все еще хранило воспоминания о прикосновениях заботливых рук Вишнивецкого. Девушке от этого становилось теплее на душе.
Матиуш уже сидел за длинным деревянным столом и без особого интереса просматривал почту, когда служанка подала ему завтрак. Камил мягко улыбнулся, поднял на неё полный нежности взгляд и мимолетом коснулся её руки. Анна чуть улыбнулась в ответ и смущенно покраснела.
— А в сад придешь? — шепнул поляк, с удовольствием оглядывая её тонкие пальцы и ладони.