— Спасибо, — глухо сказал Матиуш, которому стало стыдно из-за собственной грубости.
Рихард не ответил, лишь плотнее прижался к женщине, махнул рукой в сторону двери, не поднимая взгляда. Вишнивецкий понял его и без слов и вышел. Ему было совестно.
Милинский появился в их семье сам по себе и, на удивление, тут же оказался любим и нужен. После того случая Матиуш стал относиться к нему по-доброму, а Анна и вовсе считала родным. С рождением Тадеуша всё стало только лучше, Рихард быстро вжился в роль няньки и души не чаял в малыше. Им всем вместе было очень и очень хорошо, и Вишнивецкий каждый раз желал, чтобы это не заканчивалось.
***
Дарко смотрел, как солнечные лучи скользят по его коже, не причиняя ни малейшего вреда — кровь вампира исправно действовала уже который год, даря ему сильнейшую защиту. Очень жаль, что клан Ливиану отказался сделать то же с Ружей и Звонимиром. Вереш скучал по детям, в тайне мечтая снова обнять их хоть раз, он никак не мог понять такой жестокости со стороны Раду, ведь у того тоже была дочь, Мария Деспина, прекрасная господарыня Молдовы. Разве Ливиану не понял его, убивавшегося по родным Дарко? Вереш сильно в этом сомневался, но никогда не спрашивал его мотивов. В конце концов, у него осталась месть, а это гораздо лучше, чем могильный камень и поминальная тризна.
Дарко бесцельно брёл по Киеву, оглядываясь на ранних прохожих, глубоко вдыхал утренний воздух. Было немного сыро, над Днепром висел густой туман, кричали в чуть розоватой вышине неизвестные птицы, знаменуя начало нового дня. Верешу было на удивление легко, хотя и совсем недавно он вспоминал ужасные события.
Воздух вокруг был звонкий и чистый-чистый, будто в раю, и Дарко улыбался, радуясь возможности хоть немного отвлечься от тяжёлых мыслей. Он спустился к реке, сел у воды, бесцельно разглядывая заросли камыша и песок, плакучую иву, плещущихся в омуте уток. Как должно быть, им славно: весь день плавать и быть вместе с близкими, ни о чём не печалясь, а не искать себя в непроглядной тьме.
Вереш вздохнул. Себя он потерял очень и очень давно, но это было проще, чем терять дорогих людей. Ружа, Звонимир, в конце концов, Потоцкий, которому после всего Дарко просто стёр память, чтобы тот не мучился, выбирая сторону в случае чего. В итоге, у него не осталось никого, кому бы он мог открыться.
— И ты с ними? — Радован поймал затравленный взгляд отца. Тот зажимал рану на груди, полулёжа на каменном полу собственного дворца. Его меч лежал неподалёку, отброшенный кем-то, рядом распластались зарезанные стражники.
— Отец… Я никогда… — принц вздрогнул, падая на колени и разбивая в ладони. — Нет…
— Мы больше не подчиняемся тебе, Дмитар. Радован, <i>твой сын, взойдёт на трон, — усмехнулся кто-то из заговорщиков.
— Предатели! Проклинаю вас всех! — прохрипел Звонимир, с ненавистью глядя на них. — А тебе… — он с отвращением посмотрел на сына. — А тебе… А тебе, отцеубийца, пусть Бог пошлёт такую пустоту, такое горе, чтобы ничто с этим не сравнилось. Чтобы у тебя не было никого, кому бы ты смог довериться, — он закашлялся, задрожал, и его голова гулко ударилась о плиты.
— Король умер, да здравствует король! — закричали вокруг, славя нового правителя, Радована. Тот же застыл у тела отца, с ужасом осознавая, что тот мёртв. Наспех надетая корона больно давила на виски.</i>
Интересно, будучи на небесах, Дмитар когда-нибудь жалел о том, что проклял сына, пусть тот на самом деле был и невиновен? Дарко часто задавал себе этот вопрос, и за ним всегда следовал ещё один: а есть ли небеса? Или же отец просто канул в никуда, так и не узнав, кто нанёс ему смертоносный удар? Вереш много думал над этим и так и не пришёл к единому ответу. Быть может, его и не имелось вовсе.
— Господин Дарко? — тот встрепенулся и оглянулся, облегчённо выдохнул. На покатом берегу стоял всего лишь Каслав Новак, один из его приближённых. Дарко нравились ловкие и умные парни, вроде него, а Новак был особенно способен и располагал к доверию.
— Каслав, доброе утро, — Вереш чуть улыбнулся ему уголками губ. — Обычно ни у кого ко мне нет дел в такой час. Что случилось?
— Пан Мнишек хочет увидеть армию и очень на этом настаивает, надо сказать, — Каслав пожал плечами. — До чего суетливый, я никогда таких не видел. Что же его так гложет, раз он так торопится?
— Его гложет чувство пострашнее нетерпения, — ухмыльнулся Дарко, поднимаясь и отбрасывая тяжёлые мысли. — Почему ты выбрал путь стригоя, Каслав? Что тебя заставило это сделать?
— Я ненавидел монастырь, в который меня засунули, хотел сбежать. Как вы понимаете, удачная выдалась возможность, — Новак криво улыбнулся. — А что?
— Да так, просто спросил. Ты, должно быть, счастлив теперь, — Вереш кивнул сам себе. Такие люди, как его помощник, были на вес золота, ведь ими не двигало ничего, кроме трезвого рассудка.
— Очень, господин Дарко, дай вам Дьявол, — Каслав расхохотался. — Ну так мы идём? Ваш гость не слишком любит ждать.
***
Рихи с завистью смотрел, как Тадеуш ползает по полулежащему у камина Вацлаву и пытается устроиться поудобнее, чтобы послушать его истории, а Велислав то и дело ловит ребёнка, помогая забраться обратно. Левандовский, наблюдая за всем этим, лишь посмеивался, Тадю его ужасно забавлял. Но на этом празднике жизни Рихарду места не было.
Милинский обиженно нахмурил брови, отходя от приоткрытой двери, свернул к лестнице, быстро сбежал по ступенькам вниз. Его нигде не ждали, он не знал, куда ему идти теперь, но лишь бы подальше от тех, кому он, в общем-то, был безразличен. Потоцкий давно перестал видеть в нём ребёнка и почти не воспринимал, Левандовскому Рихард был и подавно не нужен, а Анне с мужем и сыном было совсем не до него. Почему-то снова захотелось найти Стася и побыть с ним, он, во всяком случае, умел слушать и говорить, Милинскому было с ним легко.
Он неуверенно позвал, но ему не ответили. Это значило, что Мнишека нет нигде в Польше, а за её границами Рихард предпочитал не появляться по личным причинам.
Он побрёл вверх по улице, не обращая внимания на дождь, его мысли были далеко от Варшавы: Рихи думал о грядущей войне. Его отец, отставной полковник, умер от старой раны, и это навсегда отложилось в голове вампира. Ещё в детстве он отлично знал, что бой — это плохо, ведь именно его последствия отняли у него единственного родного человека. И вот он снова встретился с со своим кошмаром лицом к лицу.
Рихард неплохо понимал Мнишека — он и сам, порой, мечтал отомстить злым тёткам, всем своим обидчикам, безумному инквизитору, но по природе своей мягкий, он всех и всегда прощал, чувствуя себя поэтому слабым. Но с другой стороны, разве это не правильно? Милинский сказал бы, что если месть может причинить боль и невиновным, то лучше не мстить, и он хотел бы донести это и до Стася, чтобы и он мог понять, что хочет сделать, но сомневался, что Мнишек к нему действительно прислушается — слишком много в нём бурлило ненависти и злобы, слишком много в нём было решимости, чтобы отступать.
А Рихард, вообще-то, ненавидел насилие. Он слишком хорошо узнал его в детстве и искренне жалел тех, кому было так же больно, как и ему. Например, Анну. Например, Стася. Рихард остро чувствовал их горе и по возможности забирал, тем самым облегчая им души, да только у него такого доброго спасителя не было.
— Простите, но, верно, гулять под дождём — это не лучшая затея, — Милинский встрепенулся, выныривая из собственных мыслей, оглянулся на голос. Перед ним стоял высокий черноволосый стригой с изящными, почти женскими чертами лица, его карие глаза светились сочувствием.
— Мне не страшна простуда, — Рихард отметил для себя, что этот особенно красив, только чрезмерная бледность и косой шрам на тонкой руке всё портят. — Да и прочие болезни.
— Должно быть, вы вампир. Я Раду, Раду Ливиану, вы могли видеть меня в Сейме, — новый знакомый протянул ему ладонь. — Я вас, правда, не заметил, простите.
— Я не бываю в Сейме, мне скучно слушать о политике, — Милинский пожал плечами и легко сжал его пальцы. — Рихард Милинский-фон Дорн.
— Отчего же вы предпочитаете гулять в такую погоду? — Рихард продолжил идти, и Раду поравнялся с ним, стараясь не отставать. — Что-то случилось?
— Пожалуй, — Милинский ответил уклончиво, не желая навязываться, но поймал заинтересованный взгляд Ливиану и всё же продолжил:
— Вы когда-нибудь чувствовали себя забытым? Не одиноким, не лишним, совсем нет, а именно забытым.
— Да… — звонкий и довольно громкий, особенно для стригоя, голос зазвучал глухо и как-то горько. — Я очень и очень давно чувствую забытым. С детства, наверное. Уже почти свыкся, толком и не больно, но порой такая обида находит, что хоть беги. Ужасно звучит, да? Но вчера я понял, что это ещё ничего, не так страшно. Страшно вдруг на мгновение поверить, что это не так, а потом тут же убедиться, что это пустая надежда.
— О… — Рихард содрогнулся, наскоро прочитывая душу Ливиану. — Сколько же в вас страданий, боже… Им так много лет, что я теряюсь в попытках посчитать их точный возраст. Что же с вами произошло? Откройтесь мне.
— А вы уверены, что хотите это услышать? Вы и сами, — Раду повёл кистью, будто касаясь чего-то, — не так уж счастливы. Я бы сказал, совсем несчастливы, потому что не просто забираете чужие печали, но и копите свои. Разве вам не нужна сейчас поддержка?
— Я не знаю, — Милинский очень хотел сказать «да», но не решался, будто бы стыдясь. — Я настолько привык помогать другим, что перестал думать о самом себе.
— Так давайте я за вас подумаю, — Ливиану тепло улыбнулся и коснулся его лба, ласково глядя. Пара слов, и Рихарду показалось, что вокруг всё стало светлее, а внутри появилась необычная лёгкость.
— Должно же и вам когда-нибудь повести, — Раду рассмеялся. — Идёмте, я знаю тут одно отличное местечко с превосходной кухней. Нам стоит о многом поговорить.
***
Фабиан Концепольский обернулся на шорох и на всякий случай выпустил клыки. В мире людей опасности для него никто и никогда не представлял, разве что скрываться порой надоедало, но не больше. Мир вампиров же являлся огромной угрозой его благополучию. Фабиан сторонился сородичей, предпочитая жить и поступать, как вздумается, но теперь избегать их становилось всё сложнее, и он готовился принять это, попытаться начать общение с ними.
— Я очень рад, что вы пришли, — голос Штрауса разрешал вязкую тишину заброшенного замка. — То, что я хочу вам предложить, выгодно нам обоим, а значит, точно свершится.
— Я слушаю, — Фабиан напрягся, но его лицо выражало лишь вежливость и лёгкую заинтересованность.
— Грядёт большая война с стригоями, — по губам Концепольского скользнула улыбка — войну он любил чуть ли не больше всего на свете. — У ясновельможной шляхты и короля нет армии. Но она есть у вас. Я хочу купить силы ваших солдат и направить их против армии Мнишека.
— Извольте, это можно устроить, — Фабиан едва кивнул. — А что я получу взамен?
— Пиршество и власть над многотысячными легионами. Деньги, — Максимилиан прекрасно знал, что тот уже не откажется.
— Я согласен, — не раздумывая ответил Концепольский. — Но с небольшим условием.
Штраус выжидающе приподнял брови, серые глаза под стёклами очков сверкнули.
Концепольский плотоядно усмехнулся, кладя руку на эфес старинного меча, неторопливо, но с удовольствием продолжил:
— Дарко Вереш станет моей добычей.
Глава тридцать пятая
— Не откажете мне в исповеди, святой отец? — Лович резко обернулся, слишком крепко сжав чётки, и костяные бусины треснули, несколько упало на мраморный пол храма. Анджей не слышал этого голоса уже почти сто лет и действительно удивился его обладателю. Фабиан Концепольский забыл о Боге очень и очень давно.
— Добро пожаловать в мой дом, Фабиан, — ксёндз говорил тихо, смотрел смиренно и спокойно; если бы Концепольский не знал, что он вампир, то в жизни бы не подумал, что перед ним не просто человек. — Конечно, не откажу.
— Спасибо, — он огляделся, отмечая для себя почти кромешную тьму под потолком, блестящие на слабом солнечном свету витражи, крепкие колонны из чёрного мрамора. Лович любил подобную мрачность и попытался воссоздать её в собственном костёле. Но сейчас Фабиану было не до оценки архитектуры.
— Даже не спросишь, что я хочу тебе рассказать? — наигранно спокойно продолжил он, чуть приподнимая бровь, его грубые черты стали чуть более приятными глазу, и Анджей невольно усмехнулся в усы, подмечая, что такое поведение, пусть и не слишком естественное, ему идёт.
— Мне не нужно спрашивать. Я вижу тяжесть и кровоточащую рану. Что тебя сжигает? — Лович бесшумно подступил к нему и коснулся плеча. — Присядем же.
— Я всю свою жизнь любил и люблю одну женщину, да только уже немало воды утекло с того времени, когда она мученически погибла. И теперь мне выдалась возможность отомстить за её гибель, — Концепольский говорил глухо, надтреснуто, горько, его приятный низкий голос больше напоминал мелодию виолончелиста на каких-нибудь до ужаса пышных, но столько же печальных похоронах. — Однако мне кажется, что я оскорбил её память.
— Помыслами о мести? — Анджей внимательно посмотрел на него.
— Помыслами об отказе от оной. Думал, может, попытаться простить, и так уже много крови пролито. Но нет, — Фабиан на мгновение прикрыл глаза. — Нет, я должен мстить. Просто обязан. Она получит последнюю дань.
— Ты уверен, что она хотела бы этого? — Лович тяжело вздохнул. — Странная у тебя правда, Фабиан, я никогда такой не слышал.
— У каждого она своя, ксёндз. Что же твоего вопроса, то не знаю, что бы подумала женщина, о которой я говорю, — Концепольский пожал плечами и откинулся на деревянную спинку скамьи. — Ну же, где твоя отповедь? Давай, можешь стыдить, можешь взывать к совести и милосердию, я привык слушать.
— Я не буду ни к чему, как ты выразился, взывать, — неожиданно спокойно, но жёстко ответил Анджей. — Я никому из вас не наставник и не господин, вы все вполне в состоянии решить, как вам быть, — он помолчал, затем зло продолжил. — У меня были люди, которые хотели меня слушать и следовать за мной, но Вацлав лишил меня возможности проповедовать, — вновь наступила тишина. Лович пытался прийти в себя и побороть ярость, Фабиан чуть улыбался, наблюдая за ним.
— Кто эта женщина? О ком мы говорим? — Анджей вновь произносил слова мягко и вежливо. — Я хочу это знать. Просто из любопытства.
— Ружа Вереш, — с трудом услышал он почти беззвучный ответ. — Моя Ружа.
***
— Это мои солдаты? — последнее слово Мнишек произнёс на немецкий манер и слегка презрительно, чуть вскинув подбородок. Его внимательный взгляд обводил ряды одинаково неопрятно одетых и нелепых на вид стригоев.
— Так точно, — Краслав обернулся к Дарко, тот едва кивнул, наблюдая за происходящим из-под полузакрытых век. — Что-то вам не нравится?
