В темноте кое-где угадывалась добротная каменная ограда, надежно скрывавшая двор от чужих глаз, да и сам дом был хоть куда – из крупного песчаника; грубовато скроенный, но, несомненно, способный выдержать любую непогоду. Потемневшие от старости и сырости стены были густо увиты одичавшими побегами роз, разросшийся кустарник и ветви старых искривленных деревьев скреблись о наглухо закрытые ставни окон первого этажа. Но в воздухе витал слабый запах дыма и нехитрой кухни, а часть прошлогодней листвы с каменных ступеней порога кто-то небрежно смахнул в сторону – следовательно, дом не пустовал.
Пока Эмме осматривалась, кумушки ведьмы, спешившись, уже деловито снимали сбрую со своих лошадок, нашептывая слова заклинаний – или же просто ворча о том, как затекли старые кости от долгого пути?.. Эмме нерешительно последовала их примеру, спрыгнув на землю, и спустя пару мгновений в руках у нее остался шнурок, а пожитки, которыми была навьючена ее лошадь, упали с глухим стуком: колдовское создание в мановение ока обратилось в стебель коровяка, вернувшись к своей исходной форме. Тройоль, только того и ожидая, деловито собрала черные стебли и связала в пучок.
-Еще пригодятся! – пояснила она, хоть Эммелин ни о чем не спрашивала. – Здесь, в городе, сорняков хватает, но силы в них маловато. На тощих клячах, что из них получатся, достойным дамам вроде нас и проехаться стыдно!..
-Да что же нас никто не выходит встречать?! – сердито вскричала Гуссильда и заухала совой громче прежнего. – Слуга без строгой господской руки совсем обленился!
-Но сейчас, должно быть, полночь, - неуверенно заметила Эмме. – Если в доме и есть кто-то живой, то он крепко спит. В такое время не ходят в гости…
-Полночь – для ведьм лучшее время, чтобы наносить визиты! – отрезала Гуссильда. – Мы прибыли в лучший час из возможных! Нам ли не знать толк в правилах приличия!.. Просто здешний управляющий после смерти хозяйки решил, что наследницы вовсе не явятся, и позабыл о своем долге. Мы и в самом деле подзадержались, но это не повод держать нас у порога, как жалких попрошаек!- и она, решительно поднявшись по ступенькам, забарабанила в дверь костлявой рукой.
И, странное дело – Эмме не сразу это заметила, - с каждой минутой, проведенной у дома, с каждым произнесенным сварливым словом внешность тетки Гуссильды менялась: не таким уж огромным и крючковатым стал ее нос, жуткие клыки почти спрятались под тонкими бесцветными губами, заостренные прежде уши скруглились и уменьшились – словом, ведьма все больше походила на старушку из людского племени. Нельзя сказать, что этому облику недоставало зловещих и пугающих особенностей, однако теперь никто бы с первого взгляда с уверенностью не узнал в гостье лесную нечисть.
Ровно то же самое происходило и с тетушкой Тройоль. Разве что старушка из нее получилась помельче, чем из кумы - круглощекая и лукавая, шустрая, словно домовая мышь. Осознанно ли ведьмы меняли свой облик или же само их естество подчинялось законам людского города – Эмме не знала, а прямо спрашивать о переменах ей показалось невежливым.
В щелях между ставнями, между тем, замелькал огонек, послышался скрип и топот – потревоженный охранитель дома торопился к дверям.
-Наконец-то! – проворчала Гуссильда, расправляя костлявые плечи еще горделивее.
Тройоль поспешно взобралась по ступеням, подавая Эмме знаки, чтобы та следовала за ней.
Дверь распахнулась с визжащим скрипом, и перед наследницами предстал слуга – подслеповато щурящийся старичок несколько безумного вида, в руках которого трясся подсвечник.
-Неужто?! Неужто?.. – бормотал он, растроганно глядя на кумушек-ведьм. – Кто бы мог подумать!..
-Дамы чистейших лесных кровей прибыли, чтобы принять наследство покойной кузины! – объявила Гуссильда величаво. – Пусть никто не усомнится, что мы в своем праве!..
-Кто бы посмел!.. Никаких сомнений! – тут же принялся кланяться старичок, седые волосы которого встопорщились облаком от радостного волнения. – Один только ваш вид… Определенно, вы приходитесь родней покойной даме Одетт! Раньше я полагал, будто второй такой… выдающейся во всех отношениях дамы не сыскать во всем мире, однако вы… вы… Ох! Никто не усомнится, что вы с ней одной крови!..
-Гуссильда польщенно щелкнула клыками, которые хоть и уменьшились вполовину, однако все еще были способны впечатлять должным образом.
-Кузина Одетт всегда была среди нас самой хорошенькой, - промурлыкала она, щурясь.
-Скэрроу, к вашим услугам, почтенные дамы! – старичок, суетливо приглаживая вздыбившиеся волосы и поправляя потертый сюртук, переводил взгляд с одной кумушки на другую, а в глазах его читалось благоговение и восхищение. Должно быть, без госпожи-ведьмы жизнь его во много потеряла смысл и наполненность, но теперь судьба усмехалась ему во всю свою клыкастую пасть: дом обрел целых двух хозяек – одна лучше другой!.. Тройоль и Гуссильде пришлись по нраву его полные подобострастия и обожания манеры – они, подобрев, кокетливо расхихикались, щурясь и морща носы.
-…А это наша воспитанница, - объявила Тройоль, указав на Эмме после того, как ведьмы по очереди назвали себя. – Всего лишь человеческое дитя, но достаточно смышленое, чтобы обучаться нашему ремеслу! Девочка еще не привыкла к ночным путешествиям, оттого едва на ногах стоит. Приготовь-ка для нее самую теплую комнату, Скэрроу! А наши вещи переберутся в дом сами…
И, словно услышав эти слова, узелки и свертки, брошенные у порога, вздрогнули и подпрыгнули на месте, словно рядом с ними кто-то топнул ногой изо всех сил.
-Быстрее, быстрее в дом! – прикрикнула на них Гуссильда. – Чего ждете?
Ее суровое обращение возымело действие, и пожитки ведьм сами по себе запрыгали по ступенькам, шурша и позвякивая. Эмме невольно попятилась, уступая им дорогу: ей показалось, что под саквояжем-предводителем торопливо мелькают сотни тонких лапок, похожих на паучьи.
-Вот мы и дома! Ничуть не хуже, чем наши старые усадьбы на болоте. Разве что сырости немного не хватает, да домашнего ужа – он всегда придает дому уют!.. – довольно сказала Тройоль, как будто невзначай подталкивая Эммелин к распахнутым дверям. - Заходи, осмотрись… Да что ты замерла, как будто испугалась до смерти? Бояться нечего, милая… да и поздно! – и она смешливо закряхтела, видимо, найдя в последнем замечании что-то особенно забавное.
-Бояться!.. Что за глупости! Во всех подлунных мирах нынче нет безопаснее уголка для вороньей невесты, чем домик тетушек-ведьм! - тут же отозвалась Гуссильда, и Эмме почувствовала, как сильные когтистые пальцы вцепились в ее плечи. Точь-в-точь, как при первой встрече, когда ведьмы, не узнав в ней человека, тащили ее к королевским кострам.
И не оставалось ничего иного, кроме как оставить попытки к сопротивлению, а затем, зажмурившись от страха, сделать шаг вперед, а потом еще и еще.
И осталась бедная девочка в большом лесу одна-одинёшенька, и стало ей так страшно, что все листочки на деревьях оглядела она, не зная, как быть ей дальше, как горю помочь. Пустилась она бежать, и бежала по острым камням, через колючие заросли, и прыгали около неё дикие звери, но её не трогали.
Бежала она, сколько сил хватило, и вот стало уже вечереть, увидела она маленькую избушку и вошла в неё отдохнуть. А в избушке той всё было таким маленьким, но красивым и чистым, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
«Белоснежка», сказка братьев Гримм
Изнутри ведьмовской дом не так уж сильно отличался от обычного людского жилья – разве что дух лекарственных трав и диковинных настоек до сих пор витал в гостиной, смешиваясь, впрочем, с куда менее приятными запахами упадка и запустения. Скэрроу, хоть и служил долгие годы ведьме, однако, прежде всего был человеком – а людской породе свойственно терять надежду: все в доме покрылось паутиной и пылью, из углов тянуло сыростью. Под ногами похрустывал невидимый мелкий сор – и Эмме немедленно вообразилось, будто это трещат старые мышиные косточки.
Тетушки-ведьмы, не теряя ни минуты, сыпали распоряжениями, от количества которых любой другой слуга наверняка бы впал в отчаяние, но Скэрроу лишь кланялся и блаженно щурился: всем своим видом он показывал, что чует в этом переполохе возвращение прежних времен. Пока Эммелин, испытывая сильнейшую неловкость, переступала с ноги на ногу, в каминах затрещало жаркое пламя, на полках и столах один за другим загорались фитильки свечных огарков и ламп, а на кухне громыхал большой чайник – его в три пары рук суетливо подвешивали на крюк над кухонным очагом.
-Скэрроу! – пронзительный скрипучий голос Гуссильды разносился по всему дому, пронизывая пространство так же легко, как острая игла вышивальщицы пронизывает полотно. – Все ли ставни хорошо закрыты? Все двери заперты на засов?
-Именно так, хозяйка, - подобострастно отвечал слуга. – Никому не подсмотреть, никак не пробраться!
-По нашему следу в город вскоре придет непогода, - промолвила Тройоль, беспокойно прислушиваясь. – Я слышу, как начинает подвывать ветер, как скребутся ветви деревьев, земля стонет. Нас будут искать, Скэрроу. Да ты ведь должен знать от кузины Одетт, что в ночь королевского гнева даже городским ведьмам следует держаться тихо и незаметно…
Скэрроу вновь заверил новых хозяек, что позаботился о замках, засовах и щеколдах, как следует. По тому, как он отвечал, Эммелин поняла, что приказы ведьм его ничуть не удивили. «Прежняя госпожа дома не раз беспокоилась о том же», - подумала она, ощутив привычный холодок тревоги, от которого на мгновение перехватывало дыхание. Ведьминское племя, с виду покорное воле Холма, на деле оказалось искушенным в делах тайного мятежа. Эмме вспомнила, как господин Ллогу рассказывал, будто один из прежних королей огнем и мечом покорил вольный лесной народ. Кто-то погиб в той войне, кто-то смирился с новыми порядками и признал себя подданным Его Величества. Но ведь наверняка были и те, кто предпочел бежать, оставить родные края, не желая утверждения над собой ненавистной власти. Где же прятаться от карающего волшебства, как не в городе, среди людей? Ведьмы, обосновавшиеся в людских поселениях, скорее всего, были беглянками, мятежницами, не признавшими верховенство Холма – и покойная кузина Одетт, которую упоминали кумушки, не из простого каприза учила своего слугу держать ставни плотно закрытыми.
Но девушке не дали поразмыслить над этими внезапными догадками: тетушки-ведьмы уже вели ее наверх, поддерживая под локти с двух сторон.
-Отдохни немного с дороги, дитя, - ворковали они. – Теплая вода уже подана, умой свое хорошенькое личико – оно так сильно обветрилось! - причеши волосы. Ты, должно быть, проголодалась? Скэрроу вскоре заварит крепкий чай и поджарит пару гренок. Слышишь? Чайник уже кипит, на сковороде шипит масло… Без хозяйки здесь все пришло в совершенный беспорядок, но мы это быстро исправим!
-Но мои вещи… - попыталась неуверенно протестовать Эммелин, оглядываясь туда, где еще недавно лежали россыпью дорожные свертки и узлы.
-Твое добро куда расторопнее тебя самой, и уже заняло полагающееся ему место, - ответила Тройоль с каркающим смехом. – И ты будь в своей комнате, милая. Не открывай окно, что бы тебе ни послышалось этой ночью. Ветер будет выть громче волчьей стаи, дождь исхлещет город, как розгами, но ты накройся одеялом с головой и мирно спи до самого утра – у нас впереди столько важных дел! Нужно отдохнуть и набраться сил!..
-Письмо! – упрямо сказала Эмме, напоказ упираясь каблуками сапожек в каждую ступеньку. – Вы обещали, что отдадите мне его, когда окажемся в доме.
-И то верно, - с подозрительной покладистостью согласилась Гуссильда. – Мы оставим его тебе, оно твое по праву.
И в ее пальцах в самом деле мелькнул пожелтевший листок, от вида которого у Эмме сразу ослабели колени.
-Отдайте!.. – почти что закричала она. – О, пожалуйста, тетушки!..
Те расфыркались, переглядываясь с лукавством, и, вручая письмо, как-то особенно ловко подтолкнули Эммелин вперед – так, что она, запнувшись и сделав полный оборот вокруг своей оси, очутилась в той самой комнате, которая была ей предназначена. Не замечая поначалу ничего из обстановки, она бросилась к свету – к прикроватному столику, на котором стояла лампа. «Быстрее, быстрее читай!» - кричало все внутри нее.
Даже самой себе Эмме не смогла бы дать ответа, что же ожидает узнать из письма: полные имена своих родителей, свое собственное имя, тайную историю, совершенно по-новому объяснявшую причины, по которым ее отдали на воспитание Госбертам?..
Но к ее огромному разочарованию в письме не было почти ничего, сверх того, что она и так знала по рассказам кухарки Тиллы: некий господин сухо и деловито обращался к Джассопу Госберту с просьбой принять к себе осиротевшего ребенка – дочь его родственницы Мэриан. Даже почерк писавшего оказался безликим и скучным, словно подчеркивая, насколько рядовым и досадным было это дело для душеприказчика, вынужденного заниматься чужими бедами безо всякого вознаграждения. К тому же, то ли по несчастливой случайности, то ли из запоздало возникших соображений осторожности, фамилия покойной вдовы в начале письма была смазана, а поверх, для надежности, посадили жирную кляксу.
«Достопочтенный Джассоп Госберт (и его многоуважаемая супруга),
С прискорбием спешу известить вас о смерти госпожи Мэриан Э…, урожденной Госберт. Это печальное событие произошло вскоре после того, как Мэриан произвела на свет дочь и почти одновременно с тем овдовела при весьма трагических обстоятельствах, описывать которые в письме подробно будет делом излишним. Известие о внезапной смерти супруга стало для несчастной сильнейшим ударом и лишило ее в одночасье средств к существованию. Потрясение вызвало приступ горячки, от которого несчастная так и не смогла оправиться, несмотря на все усилия врачей.
С особым сожалением сообщаю, что госпожа Мэриан, после смерти супруга оказавшаяся в бедственном положении, не оставила после себя ничего, кроме новорожденной девочки; остатками ее скромных сбережений были оплачены похороны. Последней предсмертной волей несчастной вдовы было естественное стремление поручить свое дитя попечению кого-либо из кровных родственников – именно тогда из ее уст прозвучало ваше имя, господин Госберт. Хоть силы и ясность мысли к тому времени уже покидали госпожу Мэриан, она выразила надежду, что вы найдете возможность принять девочку в свою семью, с тем, чтобы обеспечить ей кров, присмотр и, насколько возможно, участие и заботу, которых она неизбежно будет лишена после смерти обоих родителей. В свою очередь готов заверить, что ребенок полностью здоров и не принесет вам никаких хлопот сверх тех, что обычно доставляют младенцы нескольких недель от роду.
Понимая, сколь затруднительно подобное решение, позволю себе добавить, что я готов содействовать в переезде девочки и доставить ее к вам так скоро, как это возможно. В случае согласия прошу вас известить меня по указанному адресу, и я незамедлительно устрою все формальности.
Остаюсь с совершенным почтением и надеждой на ваше благорасположение, преданный вам слуга,
Мелвилл Пенуик,
Пока Эмме осматривалась, кумушки ведьмы, спешившись, уже деловито снимали сбрую со своих лошадок, нашептывая слова заклинаний – или же просто ворча о том, как затекли старые кости от долгого пути?.. Эмме нерешительно последовала их примеру, спрыгнув на землю, и спустя пару мгновений в руках у нее остался шнурок, а пожитки, которыми была навьючена ее лошадь, упали с глухим стуком: колдовское создание в мановение ока обратилось в стебель коровяка, вернувшись к своей исходной форме. Тройоль, только того и ожидая, деловито собрала черные стебли и связала в пучок.
-Еще пригодятся! – пояснила она, хоть Эммелин ни о чем не спрашивала. – Здесь, в городе, сорняков хватает, но силы в них маловато. На тощих клячах, что из них получатся, достойным дамам вроде нас и проехаться стыдно!..
-Да что же нас никто не выходит встречать?! – сердито вскричала Гуссильда и заухала совой громче прежнего. – Слуга без строгой господской руки совсем обленился!
-Но сейчас, должно быть, полночь, - неуверенно заметила Эмме. – Если в доме и есть кто-то живой, то он крепко спит. В такое время не ходят в гости…
-Полночь – для ведьм лучшее время, чтобы наносить визиты! – отрезала Гуссильда. – Мы прибыли в лучший час из возможных! Нам ли не знать толк в правилах приличия!.. Просто здешний управляющий после смерти хозяйки решил, что наследницы вовсе не явятся, и позабыл о своем долге. Мы и в самом деле подзадержались, но это не повод держать нас у порога, как жалких попрошаек!- и она, решительно поднявшись по ступенькам, забарабанила в дверь костлявой рукой.
И, странное дело – Эмме не сразу это заметила, - с каждой минутой, проведенной у дома, с каждым произнесенным сварливым словом внешность тетки Гуссильды менялась: не таким уж огромным и крючковатым стал ее нос, жуткие клыки почти спрятались под тонкими бесцветными губами, заостренные прежде уши скруглились и уменьшились – словом, ведьма все больше походила на старушку из людского племени. Нельзя сказать, что этому облику недоставало зловещих и пугающих особенностей, однако теперь никто бы с первого взгляда с уверенностью не узнал в гостье лесную нечисть.
Ровно то же самое происходило и с тетушкой Тройоль. Разве что старушка из нее получилась помельче, чем из кумы - круглощекая и лукавая, шустрая, словно домовая мышь. Осознанно ли ведьмы меняли свой облик или же само их естество подчинялось законам людского города – Эмме не знала, а прямо спрашивать о переменах ей показалось невежливым.
В щелях между ставнями, между тем, замелькал огонек, послышался скрип и топот – потревоженный охранитель дома торопился к дверям.
-Наконец-то! – проворчала Гуссильда, расправляя костлявые плечи еще горделивее.
Тройоль поспешно взобралась по ступеням, подавая Эмме знаки, чтобы та следовала за ней.
Дверь распахнулась с визжащим скрипом, и перед наследницами предстал слуга – подслеповато щурящийся старичок несколько безумного вида, в руках которого трясся подсвечник.
-Неужто?! Неужто?.. – бормотал он, растроганно глядя на кумушек-ведьм. – Кто бы мог подумать!..
-Дамы чистейших лесных кровей прибыли, чтобы принять наследство покойной кузины! – объявила Гуссильда величаво. – Пусть никто не усомнится, что мы в своем праве!..
-Кто бы посмел!.. Никаких сомнений! – тут же принялся кланяться старичок, седые волосы которого встопорщились облаком от радостного волнения. – Один только ваш вид… Определенно, вы приходитесь родней покойной даме Одетт! Раньше я полагал, будто второй такой… выдающейся во всех отношениях дамы не сыскать во всем мире, однако вы… вы… Ох! Никто не усомнится, что вы с ней одной крови!..
-Гуссильда польщенно щелкнула клыками, которые хоть и уменьшились вполовину, однако все еще были способны впечатлять должным образом.
-Кузина Одетт всегда была среди нас самой хорошенькой, - промурлыкала она, щурясь.
-Скэрроу, к вашим услугам, почтенные дамы! – старичок, суетливо приглаживая вздыбившиеся волосы и поправляя потертый сюртук, переводил взгляд с одной кумушки на другую, а в глазах его читалось благоговение и восхищение. Должно быть, без госпожи-ведьмы жизнь его во много потеряла смысл и наполненность, но теперь судьба усмехалась ему во всю свою клыкастую пасть: дом обрел целых двух хозяек – одна лучше другой!.. Тройоль и Гуссильде пришлись по нраву его полные подобострастия и обожания манеры – они, подобрев, кокетливо расхихикались, щурясь и морща носы.
-…А это наша воспитанница, - объявила Тройоль, указав на Эмме после того, как ведьмы по очереди назвали себя. – Всего лишь человеческое дитя, но достаточно смышленое, чтобы обучаться нашему ремеслу! Девочка еще не привыкла к ночным путешествиям, оттого едва на ногах стоит. Приготовь-ка для нее самую теплую комнату, Скэрроу! А наши вещи переберутся в дом сами…
И, словно услышав эти слова, узелки и свертки, брошенные у порога, вздрогнули и подпрыгнули на месте, словно рядом с ними кто-то топнул ногой изо всех сил.
-Быстрее, быстрее в дом! – прикрикнула на них Гуссильда. – Чего ждете?
Ее суровое обращение возымело действие, и пожитки ведьм сами по себе запрыгали по ступенькам, шурша и позвякивая. Эмме невольно попятилась, уступая им дорогу: ей показалось, что под саквояжем-предводителем торопливо мелькают сотни тонких лапок, похожих на паучьи.
-Вот мы и дома! Ничуть не хуже, чем наши старые усадьбы на болоте. Разве что сырости немного не хватает, да домашнего ужа – он всегда придает дому уют!.. – довольно сказала Тройоль, как будто невзначай подталкивая Эммелин к распахнутым дверям. - Заходи, осмотрись… Да что ты замерла, как будто испугалась до смерти? Бояться нечего, милая… да и поздно! – и она смешливо закряхтела, видимо, найдя в последнем замечании что-то особенно забавное.
-Бояться!.. Что за глупости! Во всех подлунных мирах нынче нет безопаснее уголка для вороньей невесты, чем домик тетушек-ведьм! - тут же отозвалась Гуссильда, и Эмме почувствовала, как сильные когтистые пальцы вцепились в ее плечи. Точь-в-точь, как при первой встрече, когда ведьмы, не узнав в ней человека, тащили ее к королевским кострам.
И не оставалось ничего иного, кроме как оставить попытки к сопротивлению, а затем, зажмурившись от страха, сделать шаг вперед, а потом еще и еще.
Глава 47
И осталась бедная девочка в большом лесу одна-одинёшенька, и стало ей так страшно, что все листочки на деревьях оглядела она, не зная, как быть ей дальше, как горю помочь. Пустилась она бежать, и бежала по острым камням, через колючие заросли, и прыгали около неё дикие звери, но её не трогали.
Бежала она, сколько сил хватило, и вот стало уже вечереть, увидела она маленькую избушку и вошла в неё отдохнуть. А в избушке той всё было таким маленьким, но красивым и чистым, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
«Белоснежка», сказка братьев Гримм
Изнутри ведьмовской дом не так уж сильно отличался от обычного людского жилья – разве что дух лекарственных трав и диковинных настоек до сих пор витал в гостиной, смешиваясь, впрочем, с куда менее приятными запахами упадка и запустения. Скэрроу, хоть и служил долгие годы ведьме, однако, прежде всего был человеком – а людской породе свойственно терять надежду: все в доме покрылось паутиной и пылью, из углов тянуло сыростью. Под ногами похрустывал невидимый мелкий сор – и Эмме немедленно вообразилось, будто это трещат старые мышиные косточки.
Тетушки-ведьмы, не теряя ни минуты, сыпали распоряжениями, от количества которых любой другой слуга наверняка бы впал в отчаяние, но Скэрроу лишь кланялся и блаженно щурился: всем своим видом он показывал, что чует в этом переполохе возвращение прежних времен. Пока Эммелин, испытывая сильнейшую неловкость, переступала с ноги на ногу, в каминах затрещало жаркое пламя, на полках и столах один за другим загорались фитильки свечных огарков и ламп, а на кухне громыхал большой чайник – его в три пары рук суетливо подвешивали на крюк над кухонным очагом.
-Скэрроу! – пронзительный скрипучий голос Гуссильды разносился по всему дому, пронизывая пространство так же легко, как острая игла вышивальщицы пронизывает полотно. – Все ли ставни хорошо закрыты? Все двери заперты на засов?
-Именно так, хозяйка, - подобострастно отвечал слуга. – Никому не подсмотреть, никак не пробраться!
-По нашему следу в город вскоре придет непогода, - промолвила Тройоль, беспокойно прислушиваясь. – Я слышу, как начинает подвывать ветер, как скребутся ветви деревьев, земля стонет. Нас будут искать, Скэрроу. Да ты ведь должен знать от кузины Одетт, что в ночь королевского гнева даже городским ведьмам следует держаться тихо и незаметно…
Скэрроу вновь заверил новых хозяек, что позаботился о замках, засовах и щеколдах, как следует. По тому, как он отвечал, Эммелин поняла, что приказы ведьм его ничуть не удивили. «Прежняя госпожа дома не раз беспокоилась о том же», - подумала она, ощутив привычный холодок тревоги, от которого на мгновение перехватывало дыхание. Ведьминское племя, с виду покорное воле Холма, на деле оказалось искушенным в делах тайного мятежа. Эмме вспомнила, как господин Ллогу рассказывал, будто один из прежних королей огнем и мечом покорил вольный лесной народ. Кто-то погиб в той войне, кто-то смирился с новыми порядками и признал себя подданным Его Величества. Но ведь наверняка были и те, кто предпочел бежать, оставить родные края, не желая утверждения над собой ненавистной власти. Где же прятаться от карающего волшебства, как не в городе, среди людей? Ведьмы, обосновавшиеся в людских поселениях, скорее всего, были беглянками, мятежницами, не признавшими верховенство Холма – и покойная кузина Одетт, которую упоминали кумушки, не из простого каприза учила своего слугу держать ставни плотно закрытыми.
Но девушке не дали поразмыслить над этими внезапными догадками: тетушки-ведьмы уже вели ее наверх, поддерживая под локти с двух сторон.
-Отдохни немного с дороги, дитя, - ворковали они. – Теплая вода уже подана, умой свое хорошенькое личико – оно так сильно обветрилось! - причеши волосы. Ты, должно быть, проголодалась? Скэрроу вскоре заварит крепкий чай и поджарит пару гренок. Слышишь? Чайник уже кипит, на сковороде шипит масло… Без хозяйки здесь все пришло в совершенный беспорядок, но мы это быстро исправим!
-Но мои вещи… - попыталась неуверенно протестовать Эммелин, оглядываясь туда, где еще недавно лежали россыпью дорожные свертки и узлы.
-Твое добро куда расторопнее тебя самой, и уже заняло полагающееся ему место, - ответила Тройоль с каркающим смехом. – И ты будь в своей комнате, милая. Не открывай окно, что бы тебе ни послышалось этой ночью. Ветер будет выть громче волчьей стаи, дождь исхлещет город, как розгами, но ты накройся одеялом с головой и мирно спи до самого утра – у нас впереди столько важных дел! Нужно отдохнуть и набраться сил!..
-Письмо! – упрямо сказала Эмме, напоказ упираясь каблуками сапожек в каждую ступеньку. – Вы обещали, что отдадите мне его, когда окажемся в доме.
-И то верно, - с подозрительной покладистостью согласилась Гуссильда. – Мы оставим его тебе, оно твое по праву.
И в ее пальцах в самом деле мелькнул пожелтевший листок, от вида которого у Эмме сразу ослабели колени.
-Отдайте!.. – почти что закричала она. – О, пожалуйста, тетушки!..
Те расфыркались, переглядываясь с лукавством, и, вручая письмо, как-то особенно ловко подтолкнули Эммелин вперед – так, что она, запнувшись и сделав полный оборот вокруг своей оси, очутилась в той самой комнате, которая была ей предназначена. Не замечая поначалу ничего из обстановки, она бросилась к свету – к прикроватному столику, на котором стояла лампа. «Быстрее, быстрее читай!» - кричало все внутри нее.
Даже самой себе Эмме не смогла бы дать ответа, что же ожидает узнать из письма: полные имена своих родителей, свое собственное имя, тайную историю, совершенно по-новому объяснявшую причины, по которым ее отдали на воспитание Госбертам?..
Но к ее огромному разочарованию в письме не было почти ничего, сверх того, что она и так знала по рассказам кухарки Тиллы: некий господин сухо и деловито обращался к Джассопу Госберту с просьбой принять к себе осиротевшего ребенка – дочь его родственницы Мэриан. Даже почерк писавшего оказался безликим и скучным, словно подчеркивая, насколько рядовым и досадным было это дело для душеприказчика, вынужденного заниматься чужими бедами безо всякого вознаграждения. К тому же, то ли по несчастливой случайности, то ли из запоздало возникших соображений осторожности, фамилия покойной вдовы в начале письма была смазана, а поверх, для надежности, посадили жирную кляксу.
«Достопочтенный Джассоп Госберт (и его многоуважаемая супруга),
С прискорбием спешу известить вас о смерти госпожи Мэриан Э…, урожденной Госберт. Это печальное событие произошло вскоре после того, как Мэриан произвела на свет дочь и почти одновременно с тем овдовела при весьма трагических обстоятельствах, описывать которые в письме подробно будет делом излишним. Известие о внезапной смерти супруга стало для несчастной сильнейшим ударом и лишило ее в одночасье средств к существованию. Потрясение вызвало приступ горячки, от которого несчастная так и не смогла оправиться, несмотря на все усилия врачей.
С особым сожалением сообщаю, что госпожа Мэриан, после смерти супруга оказавшаяся в бедственном положении, не оставила после себя ничего, кроме новорожденной девочки; остатками ее скромных сбережений были оплачены похороны. Последней предсмертной волей несчастной вдовы было естественное стремление поручить свое дитя попечению кого-либо из кровных родственников – именно тогда из ее уст прозвучало ваше имя, господин Госберт. Хоть силы и ясность мысли к тому времени уже покидали госпожу Мэриан, она выразила надежду, что вы найдете возможность принять девочку в свою семью, с тем, чтобы обеспечить ей кров, присмотр и, насколько возможно, участие и заботу, которых она неизбежно будет лишена после смерти обоих родителей. В свою очередь готов заверить, что ребенок полностью здоров и не принесет вам никаких хлопот сверх тех, что обычно доставляют младенцы нескольких недель от роду.
Понимая, сколь затруднительно подобное решение, позволю себе добавить, что я готов содействовать в переезде девочки и доставить ее к вам так скоро, как это возможно. В случае согласия прошу вас известить меня по указанному адресу, и я незамедлительно устрою все формальности.
Остаюсь с совершенным почтением и надеждой на ваше благорасположение, преданный вам слуга,
Мелвилл Пенуик,
