Затем налила в изящный кубок вина и поднесла к губам. «Нет, что-то здесь не то, - кружилась в голове мысль. – Я делаю вовсе не то, что хочу, словно по чьей-то чужой воле… А если я подчиняюсь чьему-то неслышимому приказу, то, значит, дело в…»
-Магия! – вдруг сказала я вслух. – Это колдовство!
И звучание моего голоса разрушило тонкое плетение чар – все здесь было опутано ими, я уже видела, чувствовала, знала!..
Морок развеялся, я вскочила со стула, опрокидывая посуду и путаясь в складках богатой скатерти, думая лишь об одном: «Бежать!»
Но она уже стояла напротив, неслышно появившись в свете бесчисленных свечей и ламп, и блистающая ярче самого прекрасного из драгоценных камней. Алые волосы, ниспадающие до самого пола, как кровавые волны. Лицо белее снега - без единого изъяна. Яркие глаза, светящиеся, словно морская вода, на которую падает солнечный луч. Хрупкие пальцы жемчужно-бледного оттенка – на одной руке их было пять, на другой – четыре.
-Кто-кто сидел на моем стуле? – медленно и нараспев произнесла она, усмехаясь. – Кто-кто пил из моего кубка?..
В тот миг я поняла, что для меня все кончено – разум говорил, что выхода нет, ловушка захлопнулась. Но мое тело подчинялось не разуму, а страху, и оттого я пыталась отступить, броситься в сторону, ползти, забиться в первую попавшуюся щель. Мне не дали ступить и двух шагов – чья-то стальная рука схватила меня за волосы и швырнула к ногам рыжей ведьмы. От удара перехватило дух и потемнело в глазах. Я видела только блеск золотого шитья, украшавшего подол ее платья. А затем мерцающие узоры колыхнулись, ожив на мгновение, и из-под бархата показалась крошечная, почти детская ножка – чародейка наступила на мою руку, безжалостно, до хруста впечатывая ее в пол. Я вскрикнула, приходя в себя от боли – и она довольно рассмеялась.
-Поднимите ее! – приказала она.
«Как рано! Слишком рано!» - наверняка я думала и о чем-то другом, но позднее, вспоминая события того вечера, мне казалось, что то была единственная мысль, пронзительный крик отчаяния, разрывавший мою голову изнутри. Да и что еще могут думать люди, заглянувшие в глаза собственной смерти? Кто готов к встрече с ней? От ужаса я ослепла и оглохла разом, задыхалась и тряслась всем телом, отчаянно желая, чтобы это оказалось очередным ночным кошмаром. Но в черноте, залившей мир вокруг меня, уже мерцало нежно-молочное сияние, проступал бледный прекрасный лик - и я затихла, пораженная и испуганная его нечеловеческой красотой.
До сих пор мне приходилось только воображать лицо рыжей ведьмы, доверяя рассказам Хорвека или той девчонки, дочери служанки из таммельнского замка. Я видела чародейку во сне – среди заснеженного леса, истоптанного следами маленьких босых ног. Но в тех снегах она оставалась вечным ребенком – тем самым, что накануне принес в жертву свою семью и не успел еще оттереть руки от крови. А сейчас передо мной стояла женщина в расцвете своей юной красоты – все еще хрупкая и тонкая, словно стебелек, но уже не та измученная девочка, злые зеленые глаза которой жгли меня каждую ночь в Астолано.
Отчего-то я думала, будто на лице ведьмы – сколь бы молодым оно не сохранилось благодаря магии – отразятся прожитые годы, а по глазам можно будет прочесть, как много горя она причинила людям. Но нет – чародейка была совсем иной. Ничего злобного или порочного не угадывалось в ее чертах – напротив, лицо ее выглядело удивительно чистым, юным и чуть печальным. Точь-в-точь как у кротких ангелов, которые с бесконечной скорбной мудростью взирают на мир людей с фресок, украшающих стены богатых храмов.
Глаза, в моих кошмарах светившиеся фосфорической звериной зеленью, оказались безмятежными и глубокими, словно лесные озера. Вовсе не злой колдуньей, не могущественной чародейкой она была, а прекраснейшей из лесных фей, сказочной девочкой-принцессой, спускавшей свои косы из окна заколдованного замка – вот только косы эти были не золотыми, как у ангелов или принцесс, а темно-рыжими, или же скорее винно-красными. Никогда я еще не видела людей такой удивительной масти, а уж блестели ее волосы ярче любых шелковых нитей. Любой бы посчитал себя низким и грубым созданием рядом с этим чудом утонченной красоты, и я ощутила себя некрасивой, отвратительной – настолько, что даже в существовании моем не имелось никакого смысла!..
Наверняка это колдовство, окутывавшее чародейку с головы до пят, вкрадчиво нашептывало, как я ничтожна и омерзительна, но, понимая это, я не могла сопротивляться. Если бы нас поставили рядом и спросили у толпы, чего заслуживает неотесанная девчонка-простолюдинка, посмевшая нанести жестокое увечье столь прекрасному созданию, то люди дружно выкрикнули бы: «Смерти!». Даже зло, причиненное ею, могло показаться утонченным и прекрасным, а моя правда – грязной и низкой.
О, Рекхе не мог не полюбить ее, северную принцессу, в глазах которой – сияние бесчисленных звезд над молчаливыми снегами, а в волосах – блеск льда, залитого кровью. Когда-то я уже испытывала нечто схожее: жена господина Огасто была гораздо красивее меня. Но я все же поверила в то, что могу ее превзойти, ведь Вейдена – всего лишь женщина, а на весах, определяющих право человека на любовь, пылкое сердце и преданность могут сравняться с красотой и знатностью. По крайней мере, мне достало глупости, чтобы в это поверить. Но история Рекхе была совсем иной, и красота ведьмы заключала в себе гораздо большее, чем красота смертной женщины: тьма и мудрость стояли за ней, губительная страсть и нечеловеческая сила. Решительность, позволяющая без колебаний убить любого, и способность пожертвовать всем ради великой цели - а целью этой было служение магии.
Таким мог стать Эдарро – сумей он обуздать свое безумие, - и к этому же идеалу стремился полудемон Рекхе, сын астоланской колдуньи. Разумеется, рыжая ведьма восхищала его – гораздо больше, чем обычного мужчину восхищает красивейшая из женщин. От этой мысли мне стало так больно, что сердце едва не разорвалось, но человек вроде меня может жить и без сердца, не так ли?..
Пока я пожирала ее взглядом, ведьма тоже внимательно изучала меня. Будь она чуть мелочнее, то наверняка бы не удержалась от презрительной насмешливой речи – я заслужила ее! – но мне досталась лишь снисходительная быстрая усмешка. «Ты еще никчемнее, чем я думала, - без труда разгадала я смысл этой улыбки. – И я считала тебя своим врагом? Да ты никто и ничто!».
-Где он? – спросила рыжая чародейка, двумя этими словами показывая, как мало я интересую ее сама по себе.
-Кто? – мне с трудом дался даже этот глупый ответ.
-Ты знаешь, о ком я говорю, - она нахмурила свои тонкие черные брови. – Сама ты – пустое место, полное ничтожество и пыль под моими ногами. Если бы не он, то ты бы давным-давно погибла – да что там! Я бы даже не знала о твоем существовании! Думаешь, я хоть на мгновение поверила, будто человек, подобный тебе, мог действовать по доброй воле и своим умом? Да у тебя бы не хватило сил и знаний, чтобы приблизиться к темнице таммельнского замка! Демон из последних сил вцепился в твой бедный умишко, бог весть как ухитрившись обрести власть над тобой, направлял тебя, нашептывал на ухо свои заклинания, а ты лишь выполняла его приказы. Вы всюду держались вместе, мои слуги шли по вашему следу до самого Астолано – так куда же он подевался сейчас?
-Я не знаю, - ответила я, стараясь не отводить взгляда. Пересохшие губы горели, горло перехватывало от удушья – чародейка не могла принять такой ответ и я знала, что за этим последует.
Но я не могла сказать ей! Не могла!.. Хорвек сказал, что не сможет победить ее, что ему нужно время – как я могла выдать его? Ведьма снова бросит его в подземелье, перед тем изувечив, и он вновь будем медленно умирать в зловонном каменном мешке, не в силах сократить свои мучения. Я погубила дядюшку, погубила Мике… нет, я не отдам ей еще и Хорвека!
-Ты лжешь, - она смотрела на меня со спокойной ненавистью. – Однако тебе придется сказать правду – и побыстрее.
Словно дожидаясь этих слов, из-за ее спины бесшумно явилось существо, которое давно уж не было человеком – но я узнала Мике. Глаза его стали звериными, пустыми, а лицо лишилось всяких признаков возраста, превратившись в красивую хищную маску, в которой соединились черты прежнего Мике, самой ведьмы и того оборотня, которого когда-то я помогла изловить на таммельнском кладбище. Я вспомнила, как Хорвек говорил, что ведьма непременно превратит пленника в своего верного раба и изменит его природу своим колдовством, чтобы раб этот стал сильнее и опаснее любого человека.
«Вспомни меня, Мике! – безмолвно и отчаянно обратилась я к нему. – Я приходила за тобой каждую ночь! Я хотела тебя спасти!». Но тот, кто раньше отзывался на имя Мике, смотрел равнодушно и мертво.
Я знала цену подобному равнодушию – оно было мне знакомо теперь, после того, что я видела в Астолано. Глубоко в пустых зрачках, на самом дне изуродованной колдовством души, горел огонь, боль от которого могла утолить только смерть и кровь, да и то – на время.
-Что ты с ним сделала!.. – прошептала я, забыв о страхе. На моих глазах Мике – точнее говоря, то немногое, что от него осталось, - погибал, мучительно и страшно перерождаясь в колдовское создание, без души, без воли, без сердца. И на эти страдания обрекла его я!..
-Из-за тебя я лишилась многих верных слуг, - ответила ведьма, нежно погладив волосы околдованного юноши. – Мне нужен был тот, кто восполнит эту потерю. Теперь твой жених стоит всех моих псов и гарпий разом. И это только начало – я сделаю его еще сильнее и злее, сейчас в нем осталось слишком много от человека… Впрочем, людей на службу я тоже принимаю. И с некоторыми из них ты успеешь познакомиться поближе, если не скажешь сейчас же, куда подевался мой демон.
Я оглянулась, только сейчас сообразив, что не знаю, кто швырнул меня к ногам ведьмы, а затем поднял на ноги. Позади меня стояло несколько мужчин, ожидающих приказов своей госпожи, и по их смуглым лицам я узнала южан-наемников – тех самых, что охраняли темницу Рекхе. Теперь они не пытались сойти за обычных людей – их кожу покрывали серые пятна, глаза заволокло молочными бельмами: живые мертвецы, чьи души давно уничтожило колдовство ведьмы. Я вспомнила, как Хорвек говорил, будто ведьма отдаст их тела на прокорм своим обротням. Но, видимо, нескольких человек она все же приберегла – или, что еще более вероятно, - оборотней у нее больше не осталось.
-Я не знаю, - повторила я безо всякой надежды. Спасения не было, не было! Никто из них не способен к жалости, и нет пределов их жестокости.
-Желаешь показать характер? – безмятежные глаза ведьмы стали черными из-за расширившихся зрачков. – Что ж, давай проверим, насколько хватит твоего упрямства!
Мне показалось, что чернота хлынула из ее глаз и я захлебнулась, как будто мои легкие заполнились ледяной зловонной водой, а затем я ослепла и оглохла, погрузившись с головой в эту тьму. Я не могла дышать, не могла кричать, и не понимала, что со мной происходит. Что первым разорвется – сердце, легкие, глаза или сама голова взорвется, словно ее изнутри распирает чудовищная сила?!
Я очнулась, кашляя и хрипя у ног ведьмы. Из носа что-то лилось, и мне легко поверилось в то, что это та самая черная вода – но нет, то была всего лишь кровь.
-Я ничего не знаю, - попыталась произнести я, но издала только протяжный хрип. Впрочем, рыжая чародейка поняла меня.
-Желаешь еще раз испробовать моего колдовства? – с насмешкой спросила она. – Нет-нет, ничего не выйдет – оно тебя прикончит или выжжет скудное содержимое твоей головы. И что, скажи на милость, мне потом делать с эдаким хламом? Ты не отделаешься так легко. Хотела бы я твоей смерти – отдала бы милому Мике и он разорвал бы тебя на куски, - она погладила его волосы, но затем оттолкнула куда-то назад, в полумрак, где его глаза засветились синими болотными огоньками.
-Прочь! Прочь! – голос ее стал резким и повелительным. – Тут сейчас запахнет кровью, а ты голоден, я помню. И не всегда повинуешься мне, дикий щенок! Чего доброго, просто загрызешь ее, а этого мало, мало! – она повернулась ко мне. - Ты скажешь мне, где демон, а до того и после будешь страдать так сильно, как только может страдать человек, при этом не умирая. Начнем с самого простого! За тобой должок!
И она указала на свою четырехпалую руку. Лицо ее при этом стало вовсе детским – обиженная девочка едва удерживается от горьких слез, поджав свои нежные губы.
Меня швырнули куда то в сторону стола, потянули вверх за руку, выворачивая ее до хруста.
-Один мой палец стоит сотни таких, как твои, - сказала чародейка. – Поэтому будет справедливо, если ты лишишься всех. По очереди. Начните с мизинца! Нет, можешь не признаваться сейчас, милая! Мне это в радость, уж поверь!
Я закричала, закашлялась, снова закричала и попыталась вырваться, но меня держали крепко. «Это не может быть правдой! – думала я, краем глаза видя, как блеснуло лезвие кинжала. – Не может!..»
Глухой стук, тошнотворный хруст и страшная боль, от которой я закричала так, что едва не выплюнула собственное сердце.
-Один! – закричала чародейка, и расхохоталась так звонко и счастливо, словно получила лучший подарок в своей жизни. – Один есть!.. Запишем его в счет уплаты долга, да не забудем о процентах!..
Я почти ничего не слышала и не понимала от боли, и не знала, привиделось ли мне, что от смеха она согнулась пополам, безумно и радостно визжа, или же все это происходит наяву. Я просто кричала и выла, осознавая боль нынешнюю и грядущую.
-Не говори ничего, милая! Не признавайся! – вопила она, захлебываясь от смеха и хлопая в ладоши. – У тебя еще целых девять пальцев! И это только на руках!
«Она будет пытать меня, даже если я соглашусь рассказать о Хорвеке все, что знаю, - мысль эта проплыла где-то далеко-далеко, и была удивительно ясной, как будто родилась не в голове Йель, воющей от боли, а в чьем-то совершенно чужом уме, спокойном и безмятежном. – Отрубит пальцы, снимет кожу полосками, переломает кости… Как страшно я умру! Неужели так закончится моя жизнь?».
-Что? – она вдруг оказалась очень близко, я чувствовала ее разгоряченное дыхание. – Теперь ты поняла? Ты будешь умирать долго и мучительно, и в этом весь смысл всего твоего ничтожного существования. Ни на каплю больше! Мое развлечение на несколько часов. Ты не враг, не противник и не соперница – что бы там себе не вообразила. Ты моя игрушка, которая смешно кричит и корчится.
Наверняка она хотела уничтожить меня этими словами, окончательно растоптать и и сломить, но отчего-то они произвели обратное действие - я не могла уступить ей и подарить то, чего она желала: страх, отчаяние, жалкие мольбы о снисхождении. Собравшись с силами, я произнесла, стараясь, чтобы хоть какое-то из этих слов можно было разобрать:
-Ты его не получишь. Я ничего тебе не скажу.
Смех чародейки смолк – она была удивлена моей дерзостью, - но затем на ее лице вновь появилась улыбка.
-Это только начало! У тебя еще будет время переменить свое решение, - сказала она мне почти ласково, а затем совсем другим голосом, резким и повелительным, она приказала:
-Рубите ей второй палец! Да помедленнее!
И меня вновь потащили к столу, от которого я отползала, оставляя за собой кровавый след. Кажется, я кричала, а ведьма продолжала смеяться, но уже не так звонко – ее одолевал кашель.
-Магия! – вдруг сказала я вслух. – Это колдовство!
И звучание моего голоса разрушило тонкое плетение чар – все здесь было опутано ими, я уже видела, чувствовала, знала!..
Морок развеялся, я вскочила со стула, опрокидывая посуду и путаясь в складках богатой скатерти, думая лишь об одном: «Бежать!»
Но она уже стояла напротив, неслышно появившись в свете бесчисленных свечей и ламп, и блистающая ярче самого прекрасного из драгоценных камней. Алые волосы, ниспадающие до самого пола, как кровавые волны. Лицо белее снега - без единого изъяна. Яркие глаза, светящиеся, словно морская вода, на которую падает солнечный луч. Хрупкие пальцы жемчужно-бледного оттенка – на одной руке их было пять, на другой – четыре.
-Кто-кто сидел на моем стуле? – медленно и нараспев произнесла она, усмехаясь. – Кто-кто пил из моего кубка?..
Прода -32-
В тот миг я поняла, что для меня все кончено – разум говорил, что выхода нет, ловушка захлопнулась. Но мое тело подчинялось не разуму, а страху, и оттого я пыталась отступить, броситься в сторону, ползти, забиться в первую попавшуюся щель. Мне не дали ступить и двух шагов – чья-то стальная рука схватила меня за волосы и швырнула к ногам рыжей ведьмы. От удара перехватило дух и потемнело в глазах. Я видела только блеск золотого шитья, украшавшего подол ее платья. А затем мерцающие узоры колыхнулись, ожив на мгновение, и из-под бархата показалась крошечная, почти детская ножка – чародейка наступила на мою руку, безжалостно, до хруста впечатывая ее в пол. Я вскрикнула, приходя в себя от боли – и она довольно рассмеялась.
-Поднимите ее! – приказала она.
«Как рано! Слишком рано!» - наверняка я думала и о чем-то другом, но позднее, вспоминая события того вечера, мне казалось, что то была единственная мысль, пронзительный крик отчаяния, разрывавший мою голову изнутри. Да и что еще могут думать люди, заглянувшие в глаза собственной смерти? Кто готов к встрече с ней? От ужаса я ослепла и оглохла разом, задыхалась и тряслась всем телом, отчаянно желая, чтобы это оказалось очередным ночным кошмаром. Но в черноте, залившей мир вокруг меня, уже мерцало нежно-молочное сияние, проступал бледный прекрасный лик - и я затихла, пораженная и испуганная его нечеловеческой красотой.
До сих пор мне приходилось только воображать лицо рыжей ведьмы, доверяя рассказам Хорвека или той девчонки, дочери служанки из таммельнского замка. Я видела чародейку во сне – среди заснеженного леса, истоптанного следами маленьких босых ног. Но в тех снегах она оставалась вечным ребенком – тем самым, что накануне принес в жертву свою семью и не успел еще оттереть руки от крови. А сейчас передо мной стояла женщина в расцвете своей юной красоты – все еще хрупкая и тонкая, словно стебелек, но уже не та измученная девочка, злые зеленые глаза которой жгли меня каждую ночь в Астолано.
Отчего-то я думала, будто на лице ведьмы – сколь бы молодым оно не сохранилось благодаря магии – отразятся прожитые годы, а по глазам можно будет прочесть, как много горя она причинила людям. Но нет – чародейка была совсем иной. Ничего злобного или порочного не угадывалось в ее чертах – напротив, лицо ее выглядело удивительно чистым, юным и чуть печальным. Точь-в-точь как у кротких ангелов, которые с бесконечной скорбной мудростью взирают на мир людей с фресок, украшающих стены богатых храмов.
Глаза, в моих кошмарах светившиеся фосфорической звериной зеленью, оказались безмятежными и глубокими, словно лесные озера. Вовсе не злой колдуньей, не могущественной чародейкой она была, а прекраснейшей из лесных фей, сказочной девочкой-принцессой, спускавшей свои косы из окна заколдованного замка – вот только косы эти были не золотыми, как у ангелов или принцесс, а темно-рыжими, или же скорее винно-красными. Никогда я еще не видела людей такой удивительной масти, а уж блестели ее волосы ярче любых шелковых нитей. Любой бы посчитал себя низким и грубым созданием рядом с этим чудом утонченной красоты, и я ощутила себя некрасивой, отвратительной – настолько, что даже в существовании моем не имелось никакого смысла!..
Наверняка это колдовство, окутывавшее чародейку с головы до пят, вкрадчиво нашептывало, как я ничтожна и омерзительна, но, понимая это, я не могла сопротивляться. Если бы нас поставили рядом и спросили у толпы, чего заслуживает неотесанная девчонка-простолюдинка, посмевшая нанести жестокое увечье столь прекрасному созданию, то люди дружно выкрикнули бы: «Смерти!». Даже зло, причиненное ею, могло показаться утонченным и прекрасным, а моя правда – грязной и низкой.
О, Рекхе не мог не полюбить ее, северную принцессу, в глазах которой – сияние бесчисленных звезд над молчаливыми снегами, а в волосах – блеск льда, залитого кровью. Когда-то я уже испытывала нечто схожее: жена господина Огасто была гораздо красивее меня. Но я все же поверила в то, что могу ее превзойти, ведь Вейдена – всего лишь женщина, а на весах, определяющих право человека на любовь, пылкое сердце и преданность могут сравняться с красотой и знатностью. По крайней мере, мне достало глупости, чтобы в это поверить. Но история Рекхе была совсем иной, и красота ведьмы заключала в себе гораздо большее, чем красота смертной женщины: тьма и мудрость стояли за ней, губительная страсть и нечеловеческая сила. Решительность, позволяющая без колебаний убить любого, и способность пожертвовать всем ради великой цели - а целью этой было служение магии.
Таким мог стать Эдарро – сумей он обуздать свое безумие, - и к этому же идеалу стремился полудемон Рекхе, сын астоланской колдуньи. Разумеется, рыжая ведьма восхищала его – гораздо больше, чем обычного мужчину восхищает красивейшая из женщин. От этой мысли мне стало так больно, что сердце едва не разорвалось, но человек вроде меня может жить и без сердца, не так ли?..
Пока я пожирала ее взглядом, ведьма тоже внимательно изучала меня. Будь она чуть мелочнее, то наверняка бы не удержалась от презрительной насмешливой речи – я заслужила ее! – но мне досталась лишь снисходительная быстрая усмешка. «Ты еще никчемнее, чем я думала, - без труда разгадала я смысл этой улыбки. – И я считала тебя своим врагом? Да ты никто и ничто!».
-Где он? – спросила рыжая чародейка, двумя этими словами показывая, как мало я интересую ее сама по себе.
-Кто? – мне с трудом дался даже этот глупый ответ.
-Ты знаешь, о ком я говорю, - она нахмурила свои тонкие черные брови. – Сама ты – пустое место, полное ничтожество и пыль под моими ногами. Если бы не он, то ты бы давным-давно погибла – да что там! Я бы даже не знала о твоем существовании! Думаешь, я хоть на мгновение поверила, будто человек, подобный тебе, мог действовать по доброй воле и своим умом? Да у тебя бы не хватило сил и знаний, чтобы приблизиться к темнице таммельнского замка! Демон из последних сил вцепился в твой бедный умишко, бог весть как ухитрившись обрести власть над тобой, направлял тебя, нашептывал на ухо свои заклинания, а ты лишь выполняла его приказы. Вы всюду держались вместе, мои слуги шли по вашему следу до самого Астолано – так куда же он подевался сейчас?
-Я не знаю, - ответила я, стараясь не отводить взгляда. Пересохшие губы горели, горло перехватывало от удушья – чародейка не могла принять такой ответ и я знала, что за этим последует.
Но я не могла сказать ей! Не могла!.. Хорвек сказал, что не сможет победить ее, что ему нужно время – как я могла выдать его? Ведьма снова бросит его в подземелье, перед тем изувечив, и он вновь будем медленно умирать в зловонном каменном мешке, не в силах сократить свои мучения. Я погубила дядюшку, погубила Мике… нет, я не отдам ей еще и Хорвека!
-Ты лжешь, - она смотрела на меня со спокойной ненавистью. – Однако тебе придется сказать правду – и побыстрее.
Словно дожидаясь этих слов, из-за ее спины бесшумно явилось существо, которое давно уж не было человеком – но я узнала Мике. Глаза его стали звериными, пустыми, а лицо лишилось всяких признаков возраста, превратившись в красивую хищную маску, в которой соединились черты прежнего Мике, самой ведьмы и того оборотня, которого когда-то я помогла изловить на таммельнском кладбище. Я вспомнила, как Хорвек говорил, что ведьма непременно превратит пленника в своего верного раба и изменит его природу своим колдовством, чтобы раб этот стал сильнее и опаснее любого человека.
«Вспомни меня, Мике! – безмолвно и отчаянно обратилась я к нему. – Я приходила за тобой каждую ночь! Я хотела тебя спасти!». Но тот, кто раньше отзывался на имя Мике, смотрел равнодушно и мертво.
Я знала цену подобному равнодушию – оно было мне знакомо теперь, после того, что я видела в Астолано. Глубоко в пустых зрачках, на самом дне изуродованной колдовством души, горел огонь, боль от которого могла утолить только смерть и кровь, да и то – на время.
-Что ты с ним сделала!.. – прошептала я, забыв о страхе. На моих глазах Мике – точнее говоря, то немногое, что от него осталось, - погибал, мучительно и страшно перерождаясь в колдовское создание, без души, без воли, без сердца. И на эти страдания обрекла его я!..
-Из-за тебя я лишилась многих верных слуг, - ответила ведьма, нежно погладив волосы околдованного юноши. – Мне нужен был тот, кто восполнит эту потерю. Теперь твой жених стоит всех моих псов и гарпий разом. И это только начало – я сделаю его еще сильнее и злее, сейчас в нем осталось слишком много от человека… Впрочем, людей на службу я тоже принимаю. И с некоторыми из них ты успеешь познакомиться поближе, если не скажешь сейчас же, куда подевался мой демон.
Я оглянулась, только сейчас сообразив, что не знаю, кто швырнул меня к ногам ведьмы, а затем поднял на ноги. Позади меня стояло несколько мужчин, ожидающих приказов своей госпожи, и по их смуглым лицам я узнала южан-наемников – тех самых, что охраняли темницу Рекхе. Теперь они не пытались сойти за обычных людей – их кожу покрывали серые пятна, глаза заволокло молочными бельмами: живые мертвецы, чьи души давно уничтожило колдовство ведьмы. Я вспомнила, как Хорвек говорил, будто ведьма отдаст их тела на прокорм своим обротням. Но, видимо, нескольких человек она все же приберегла – или, что еще более вероятно, - оборотней у нее больше не осталось.
Прода -33-
-Я не знаю, - повторила я безо всякой надежды. Спасения не было, не было! Никто из них не способен к жалости, и нет пределов их жестокости.
-Желаешь показать характер? – безмятежные глаза ведьмы стали черными из-за расширившихся зрачков. – Что ж, давай проверим, насколько хватит твоего упрямства!
Мне показалось, что чернота хлынула из ее глаз и я захлебнулась, как будто мои легкие заполнились ледяной зловонной водой, а затем я ослепла и оглохла, погрузившись с головой в эту тьму. Я не могла дышать, не могла кричать, и не понимала, что со мной происходит. Что первым разорвется – сердце, легкие, глаза или сама голова взорвется, словно ее изнутри распирает чудовищная сила?!
Я очнулась, кашляя и хрипя у ног ведьмы. Из носа что-то лилось, и мне легко поверилось в то, что это та самая черная вода – но нет, то была всего лишь кровь.
-Я ничего не знаю, - попыталась произнести я, но издала только протяжный хрип. Впрочем, рыжая чародейка поняла меня.
-Желаешь еще раз испробовать моего колдовства? – с насмешкой спросила она. – Нет-нет, ничего не выйдет – оно тебя прикончит или выжжет скудное содержимое твоей головы. И что, скажи на милость, мне потом делать с эдаким хламом? Ты не отделаешься так легко. Хотела бы я твоей смерти – отдала бы милому Мике и он разорвал бы тебя на куски, - она погладила его волосы, но затем оттолкнула куда-то назад, в полумрак, где его глаза засветились синими болотными огоньками.
-Прочь! Прочь! – голос ее стал резким и повелительным. – Тут сейчас запахнет кровью, а ты голоден, я помню. И не всегда повинуешься мне, дикий щенок! Чего доброго, просто загрызешь ее, а этого мало, мало! – она повернулась ко мне. - Ты скажешь мне, где демон, а до того и после будешь страдать так сильно, как только может страдать человек, при этом не умирая. Начнем с самого простого! За тобой должок!
И она указала на свою четырехпалую руку. Лицо ее при этом стало вовсе детским – обиженная девочка едва удерживается от горьких слез, поджав свои нежные губы.
Меня швырнули куда то в сторону стола, потянули вверх за руку, выворачивая ее до хруста.
-Один мой палец стоит сотни таких, как твои, - сказала чародейка. – Поэтому будет справедливо, если ты лишишься всех. По очереди. Начните с мизинца! Нет, можешь не признаваться сейчас, милая! Мне это в радость, уж поверь!
Я закричала, закашлялась, снова закричала и попыталась вырваться, но меня держали крепко. «Это не может быть правдой! – думала я, краем глаза видя, как блеснуло лезвие кинжала. – Не может!..»
Глухой стук, тошнотворный хруст и страшная боль, от которой я закричала так, что едва не выплюнула собственное сердце.
-Один! – закричала чародейка, и расхохоталась так звонко и счастливо, словно получила лучший подарок в своей жизни. – Один есть!.. Запишем его в счет уплаты долга, да не забудем о процентах!..
Я почти ничего не слышала и не понимала от боли, и не знала, привиделось ли мне, что от смеха она согнулась пополам, безумно и радостно визжа, или же все это происходит наяву. Я просто кричала и выла, осознавая боль нынешнюю и грядущую.
-Не говори ничего, милая! Не признавайся! – вопила она, захлебываясь от смеха и хлопая в ладоши. – У тебя еще целых девять пальцев! И это только на руках!
«Она будет пытать меня, даже если я соглашусь рассказать о Хорвеке все, что знаю, - мысль эта проплыла где-то далеко-далеко, и была удивительно ясной, как будто родилась не в голове Йель, воющей от боли, а в чьем-то совершенно чужом уме, спокойном и безмятежном. – Отрубит пальцы, снимет кожу полосками, переломает кости… Как страшно я умру! Неужели так закончится моя жизнь?».
-Что? – она вдруг оказалась очень близко, я чувствовала ее разгоряченное дыхание. – Теперь ты поняла? Ты будешь умирать долго и мучительно, и в этом весь смысл всего твоего ничтожного существования. Ни на каплю больше! Мое развлечение на несколько часов. Ты не враг, не противник и не соперница – что бы там себе не вообразила. Ты моя игрушка, которая смешно кричит и корчится.
Наверняка она хотела уничтожить меня этими словами, окончательно растоптать и и сломить, но отчего-то они произвели обратное действие - я не могла уступить ей и подарить то, чего она желала: страх, отчаяние, жалкие мольбы о снисхождении. Собравшись с силами, я произнесла, стараясь, чтобы хоть какое-то из этих слов можно было разобрать:
-Ты его не получишь. Я ничего тебе не скажу.
Смех чародейки смолк – она была удивлена моей дерзостью, - но затем на ее лице вновь появилась улыбка.
-Это только начало! У тебя еще будет время переменить свое решение, - сказала она мне почти ласково, а затем совсем другим голосом, резким и повелительным, она приказала:
-Рубите ей второй палец! Да помедленнее!
И меня вновь потащили к столу, от которого я отползала, оставляя за собой кровавый след. Кажется, я кричала, а ведьма продолжала смеяться, но уже не так звонко – ее одолевал кашель.
