Можно было бы заночевать здесь, а поутру попытаться привлечь к себе внимание криками – вряд ли при свете солнца их приняли бы за вой беспокойного привидения, но затем мне предстояло неминуемое объяснение с дядюшкой. Да и господин Огасто, ежели у него после сегодняшнего припадка сохранилась хоть капля здравого ума, узнав о переполохе, догадается, что я тайно следила за ним… Нет, это никуда не годилось!
В растерянности я подошла к тому месту, где еще недавно стоял герцог, и убедилась, что от земли меня отделяет расстояние, достаточное для того, чтобы мое сердце разорвалось от ужаса еще в полете. С опаской обошла всю площадку, ища хоть какой-то выход из ловушки, которой для меня стал этот пятачок, продуваемый всеми ветрами, и обнаружила, что Восточная башня некогда соединялась перемычкой с другой башенкой, венчавшей старое крыло. Стена эта была устроена таким образом, чтобы по ней могли ходить дозорные, и даже сейчас, пребывая в плачевном состоянии, выглядела достаточно крепкой для того, чтобы выдержать мой вес. Подзуживаемая страхом и ночным холодом, я колебалась недолго – спустя несколько минут мои пальцы уже цеплялись за старые камни. Перебраться на стену оказалось делом не таким уж сложным, хоть и рискованным: кладка здесь давно обветшала, под ногами повсюду зияли провалы неизвестной глубины, а ветер разыгрался в полную силу, грозя погасить мою крохотную лампаду. Лунный свет был достаточно ярок, чтобы обойтись без этого слабого огонька, но в той башне, куда я направлялась, скорее всего, царила такая же непроглядная тьма, как и в Восточной. Сколько я не приглядывалась, не заметила ни одной искорки света в ее черных узких окнах и решила, что она так же необитаема, как и ее соседка. С одной стороны, это облегчало мою задачу, но с другой… «Возможно, там обрушились все перекрытия, сгнили все лестницы, и я сломаю шею, едва шагну в первую же дверь», – выговаривала я себе в крайней досаде, медленно ступая по неровным выщербленным камням.
Тут мимо моего лица пронеслись стайкой несколько летучих мышей, и я едва удержалась от крика. На мгновение показалось, что это злые духи хотят столкнуть меня вниз, чтобы попировать на моем изуродованном теле, а затем скрыться в темных закоулках. Я представила, как дядюшка Абсалом горестно недоумевает – отчего его племянница погубила себя, решив взобраться на вершину старой стены среди ночи? – и вздохнула: объяснить мотивы поступков самой себе становилось все сложнее.
Когда мне оставалось сделать последние пару шагов, проклятый ветер все же задул лампаду. Пытаясь уберечь огонек, я потеряла на мгновение равновесие и больно ушибла колено, но все-таки удержалась на краю. Лоб покрылся испариной, и, тяжело и часто дыша, я торопливо нырнула в темный проем арки, ведущей внутрь башни.
Увы, худшие мои опасения подтвердились – тут царила непроглядная тьма. Лишь полоса лунного света, падающего из небольшого оконца где-то наверху, пересекала помещение, в котором я очутилась. Поразмыслив, я подобрала небольшой камень и пустила его по полу, прислушиваясь. Почти сразу услышала глухой отзвук падения – впереди был провал, и границ его я определить не смогла, сколько ни напрягала зрение.
«Что ж, – подумала мрачно, усаживаясь под холодной каменной стеной. – Дождусь утра. Если окажется, что выбраться отсюда невозможно и при свете дня, начну звать на помощь, а затем совру, что меня одолел приступ лунатизма. Авось после этого господин Кориус окончательно решит, что свадьбе не бывать, а дальше… Дальше буду жить как прежде».
Уголок, в котором я устроилась, был не вполне уютен, но ветер донимал здесь не так сильно. Темное же нутро башни казалось слишком коварным местом, чтобы бродить там безо всякого источника света. Я воображала, как ползу вперед, нашаривая руками безопасный путь, а мерзкие жирные крысы в темноте кусают меня за пальцы, и содрогалась то ли от отвращения, то ли от холода. Но за то время, что мы с дядюшкой бродяжничали, мне доводилось спать и в конюшнях, и на сеновалах, и просто у забора на околице, поэтому ни серьезного испуга, ни особого неудобства я не чувствовала и вскоре уже дремала, обхватив колени руками.
Долго, однако, спать мне не довелось – сквозь сон мой слух уловил странные и пугающие звуки. Сначала почудилось, что ветер завывает высоко над моей головой, заставляя поскрипывать балки старых перекрытий. Затем писк и скрип стали громче и отчетливее. Мне показалось, что их сопровождает ритмичное шуршание, точно кто-то медленно шагает, шаркая и подволакивая ногу. Я затаила дыхание, сообразив, что сегодняшнюю ночь в башне коротаю не одна. «Кто бы это мог быть? – размышляла я, забившись в угол как можно глубже. – Харль говорил, что в старом крыле живут доверенные люди герцога, но зачем бы кому-то из них бродить здесь среди ночи?». Тут я вспомнила о чудовище, которое было заперто где-то глубоко в подземельях дворца, и приступ страха заставил мои зубы выбить дробь, как только мне представилось, что ужасное существо могло расправиться со стражниками и уйти на поиск добычи...
Как оно могло выглядеть? В моем воображении тут же возникли страшные образы: буро-зеленая кожа, раздвоенный змеиный язык, окровавленные узкие губы и острые желтые клыки – так изображали демонов на фресках. Когда-то злобные создания открыто ходили по этим землям, требуя, чтобы им приносили кровавые жертвы, но задолго до рождения моей прабабки – той самой лесной девы, что одарила меня треклятой рыжиной, – их изгнали далеко на север. Тогда же казнили многих колдунов, вступивших в сговор с проклятыми тварями, и чародейство с той поры пришло в упадок. Все реже демоны показывались среди людей, точно признав, что их время ушло, и нынче лишь страшные изображения в храмах напоминали о темных временах, когда и короли, и крестьяне платили дань ужасным существам. Неужто они восстали из праха и хотели вернуться, чтобы вновь повелевать людьми? Господин Огасто видел их воочию – неудивительно, что его разум помрачился…
Мысли эти вихрем пронеслись в моей голове, заставив вжаться в угол. Даже стена, где я едва не свернула шею, казалась теперь безопаснее, чем башня. Но стоило мне подумать о бегстве, как снаружи раздалось уханье сов и тоскливые крики козодоев – зловещие птицы принялись кружить над башней, словно дожидаясь момента, чтобы столкнуть меня вниз. Я почувствовала предательскую слабость в коленях и поняла, что еще раз пройти по стене не смогу.
Тем временем неизвестный господин, которому не спалось в эту лунную ночь так же, как Его Светлости и мне, подобрался совсем близко. Я слышала его громкое свистящее дыхание, в котором настораживала некая странность, – дышал он в два раза реже, чем это свойственно обычным людям. Крики ночных птиц усилились – совы и козодои словно приветствовали того, кто должен был появиться здесь, в верхней комнате самой старой замковой башни.
Зеленоватые отблески становились все ярче, уже можно было разобрать очертания того провала, в который упал брошенный мной камень. То была широкая трещина, пересекающая комнату, но я могла без труда перепрыгнуть ее. Впрочем, рассуждать об этом было уже поздно – моим глазам предстала странная торжественная процессия, вид которой заставил меня дрожащими руками сотворить добрую дюжину отвращающих жестов.
Благодаря историям Харля я почти сразу поняла, что повстречалась с домовым духом таммельнского дворца – зеленые фонари-гнилушки стали хорошей подсказкой. Их несла четверка огромных крыс, важно выступающих на задних лапах друг за другом, точно пажи перед благородным господином. За ними следовало существо, также имеющее в своем облике нечто крысиное: вытянутое лицо его так и тянуло назвать мордой – оно было покрыто серой клочковатой шерстью; длинный нос, утыканный жесткими усами, чутко шевелился, ловя запахи, а крошечные быстрые глазки походили на черные бусины. Роста он был небольшого – как шестилетний ребенок, не более, и все его нескладное тельце скрывалось под множеством монеток, нанизанных на грязные шнурки и нитки. Медные скойцы, серебряные полукроны и потускневшие золотые монеты составляли подобие кольчуги, касающейся земли и позвякивающей на все лады при каждом движении. За богато одетым господином следовала многочисленная свита из черных крыс, огромных ночных мотыльков, мохноногих пауков и прочих мерзких существ, которые обычно прячутся между старыми камнями и выползают из своего укрытия только после захода солнца. С изогнутого посоха, который домовой дух держал в тощей когтистой лапке, свисала большая летучая мышь.
Разумеется, прятаться от его острого взгляда было пустой затеей – хранитель дворца повел своим длинным носом в мою сторону и издал глухой удивленный звук, который принялись повторять на все лады его переполошившиеся подданные. Уж не знаю, чем мог обернуться для меня гнев всей этой ночной братии, но решила, что лучше попытаться уладить миром это происшествие, ставшее полнейшей неожиданностью для всех присутствующих.
– Доброй ночи, сударь, – произнесла я дрожащим голосом, поднимаясь на ноги. – До чего же славная нынче луна, не правда ли?
Духу таммельнского замка тяжело давалась человеческая речь – его рот походил на пасть грызуна, и поначалу я едва могла смотреть на то, как шевелятся его безобразные губы.
– Человек! – глухо произнес он. – Почему ты здесь?
– Я заблудилась, – ответила, кланяясь. – Моя лампада погасла, и я не знала, как отсюда выбраться.
– Чужая кровь, – продолжал ночной господин. – Ты не из здешнего люда!
– Я служу Его Светлости, – я поторопилась объясниться. – Мы с…
Эти слова произвели на домового духа совсем не то действие, которого я ожидала. Острые зубы его оскалились, нос сморщился, и он прошипел:
– Порченый чужак! Осквернитель!
Тут же ко мне ринулись все те мерзкие существа, которые сопровождали ночного визитера, и я едва удержалась от вопля, когда по моим ногам и одежде поползло несчетное количество пауков, а в кожу впились острые крысиные коготки. Но мне тут же пришло в голову, что, выказав отвращение к кому-либо из подданных домового духа, тем самым оскорблю и его самого, а это послужило бы не самым лучшим началом нашего знакомства. Поэтому я молча вынесла все неприятные ощущения и не вскрикнула, даже когда меня пребольно дернули за волосы.
Прядь, выдранная из моих рыжих волос, была передана одной из огромных крыс, которая в свою очередь с поклоном отдала ее ночному господину таммельнского дворца. Тот внимательно ее обнюхал, затем издал резкий повелительный звук, напоминавший треск сломавшейся ветки, и я перевела дух – пауки, сороконожки и крысы перестали копошиться под моим платьем.
– На тебе нет порчи, – признал домовой. – В твоих жилах течет хорошая кровь лесного народа. Давно я не чуял этого запаха в наших краях. Я вспомнил тебя – ты родственница того обманщика, что называет себя лекарем и варит в своих покоях зелья, запах которых противен моему носу, – тут крысы громко запищали, а он пошевелил усами, принимая задумчивый вид. – Однако мне говорят, что он милостив к моим подданным и соблюдает обычаи…
– Меня зовут Фейн, почтенный сударь, – быстро произнесла я, вспомнив из рассказов дядюшки, что племя домовых не причиняет вреда тем, кто узнал их имя. Негласный хозяин замка, видимо, понял, к чему я клоню, и после недолгого молчания назвал себя:
– Я Казиро, извечный господин этих стен. Можешь не опасаться меня, ведь ты достойной крови и происходишь из семьи, хранящей верность старым обрядам. С тех пор, как был заложен первый камень дворца Эрин, я охраняю его от зла, когда на то мне достает сил, и не врежу добрым людям, живущим здесь. Порченый чужак привел сюда того, кто всегда был врагом и людского, и моего рода. Прежние хозяева этого дома пришли бы в ужас, узнав, что когда-то порог их обиталища перешагнет создание темной крови. Твой герцог навлек беду на эти земли, и за это ему нет прощения.
Я еще раз поклонилась, почувствовав себя куда спокойнее после этих слов, и словно невзначай стряхнула со своего подола особо настырных и любопытных пауков. Мне подумалось, что дядюшка Абсалом был слишком строг ко мне, когда повторял на все лады, что я неотесанная, точно дубовый чурбан, – на господина Казиро мне удалось произвести хорошее впечатление. А он, если разобраться, смыслил в дворцовых обычаях поболе иных дворян, раз уж приглядывал за герцогским замком не одну сотню лет!..
Большая часть свиты господина Казиро уже заняла полагающееся ей место, окружив домового духа, но огромные крысы все еще посматривали на меня с враждебностью. Когда их повелитель заговорил о герцоге, шерсть на их загривках встопорщилась, а зубы оскалились – похоже, Его Светлость был прав, когда говорил, что сами стены дворца ненавидят его.
– Господин Огасто тяжело болен, – решилась я заступиться за герцога. – Должно быть, демон из подземелий наложил на него дурные чары и заставил повиноваться своей воле…
– Да, чужак порчен колдовством, – с отвращением промолвил Казиро. – Ум его гнетут тайные чары. Но это случилось с ним до того, как он повстречал темных тварей. Я вижу на его челе знак – заклятие наложено с его согласия, и в нем нет следов той магии, что в ходу у проклятых созданий.
Я жадно слушала домового духа, уже не обращая внимания на его беспокойную свиту. Эти слова подтвердили подозрения, зародившиеся у меня при виде страданий герцога. Но, как и все простые люди, я боялась колдовства сильнее, чем чумы и проказы, и, несмотря на сочувствие к бедному господину Огасто, всерьез задумалась о том, что мне следует держаться подальше от обреченного безумца. Даже господин Казиро казался мне не столь пугающим, как герцог, опутанный невидимыми нитями чудовищного чародейства.
– Ты пришла вслед за ним и увидела, на что способно то заклятие, – домовой дух пристально смотрел на меня своими блестящими пустыми глазками, и я не стала спрашивать, как он догадался о том, почему я оказалась этой ночью в заброшенной башне. – Полная луна рвет его душу на части, усиливая действие чар. Однажды она убьет его – и поделом. Но это принесет много горя всем, кто окажется рядом. Как вино проливается из разбитой бутылки, так и проклятие после его смерти растечется черным мором по всему Таммельну. Из уважения к твоим лесным предкам я дам тебе совет – беги из этого дома, пока еще не поздно.
Его слова напомнили мне, в каком бедственном положении я сейчас нахожусь, – мне не по силам было покинуть старую башню, что уж говорить о бегстве из города!
– Милостивый сударь, ваше указание, несомненно, стоит всех тех монет, что я на вас вижу, – как можно любезнее начала я, прежде еще раз поклонившись. – Но сейчас я нуждаюсь в менее мудреном совете, уж простите меня за прямоту. Так уж вышло, что я не могу вернуться в свои покои нынче ночью и непременно буду за это наказана. Вы наверняка знаете все тайные ходы, что имеются в этом замке, как и положено вашему высокому чину. Не укажете ли вы мне путь, ведущий к жилой части дворца? Обязуюсь жертвовать в вашу казну медяк к каждому полнолунию и никогда более не смеяться над дядюшкой, когда тот наливает в блюдце молоко для ваших славных подданных.
– Тебе и впрямь здесь не место, – согласился господин Казиро, поразмыслив.
В растерянности я подошла к тому месту, где еще недавно стоял герцог, и убедилась, что от земли меня отделяет расстояние, достаточное для того, чтобы мое сердце разорвалось от ужаса еще в полете. С опаской обошла всю площадку, ища хоть какой-то выход из ловушки, которой для меня стал этот пятачок, продуваемый всеми ветрами, и обнаружила, что Восточная башня некогда соединялась перемычкой с другой башенкой, венчавшей старое крыло. Стена эта была устроена таким образом, чтобы по ней могли ходить дозорные, и даже сейчас, пребывая в плачевном состоянии, выглядела достаточно крепкой для того, чтобы выдержать мой вес. Подзуживаемая страхом и ночным холодом, я колебалась недолго – спустя несколько минут мои пальцы уже цеплялись за старые камни. Перебраться на стену оказалось делом не таким уж сложным, хоть и рискованным: кладка здесь давно обветшала, под ногами повсюду зияли провалы неизвестной глубины, а ветер разыгрался в полную силу, грозя погасить мою крохотную лампаду. Лунный свет был достаточно ярок, чтобы обойтись без этого слабого огонька, но в той башне, куда я направлялась, скорее всего, царила такая же непроглядная тьма, как и в Восточной. Сколько я не приглядывалась, не заметила ни одной искорки света в ее черных узких окнах и решила, что она так же необитаема, как и ее соседка. С одной стороны, это облегчало мою задачу, но с другой… «Возможно, там обрушились все перекрытия, сгнили все лестницы, и я сломаю шею, едва шагну в первую же дверь», – выговаривала я себе в крайней досаде, медленно ступая по неровным выщербленным камням.
Тут мимо моего лица пронеслись стайкой несколько летучих мышей, и я едва удержалась от крика. На мгновение показалось, что это злые духи хотят столкнуть меня вниз, чтобы попировать на моем изуродованном теле, а затем скрыться в темных закоулках. Я представила, как дядюшка Абсалом горестно недоумевает – отчего его племянница погубила себя, решив взобраться на вершину старой стены среди ночи? – и вздохнула: объяснить мотивы поступков самой себе становилось все сложнее.
Когда мне оставалось сделать последние пару шагов, проклятый ветер все же задул лампаду. Пытаясь уберечь огонек, я потеряла на мгновение равновесие и больно ушибла колено, но все-таки удержалась на краю. Лоб покрылся испариной, и, тяжело и часто дыша, я торопливо нырнула в темный проем арки, ведущей внутрь башни.
Увы, худшие мои опасения подтвердились – тут царила непроглядная тьма. Лишь полоса лунного света, падающего из небольшого оконца где-то наверху, пересекала помещение, в котором я очутилась. Поразмыслив, я подобрала небольшой камень и пустила его по полу, прислушиваясь. Почти сразу услышала глухой отзвук падения – впереди был провал, и границ его я определить не смогла, сколько ни напрягала зрение.
«Что ж, – подумала мрачно, усаживаясь под холодной каменной стеной. – Дождусь утра. Если окажется, что выбраться отсюда невозможно и при свете дня, начну звать на помощь, а затем совру, что меня одолел приступ лунатизма. Авось после этого господин Кориус окончательно решит, что свадьбе не бывать, а дальше… Дальше буду жить как прежде».
Уголок, в котором я устроилась, был не вполне уютен, но ветер донимал здесь не так сильно. Темное же нутро башни казалось слишком коварным местом, чтобы бродить там безо всякого источника света. Я воображала, как ползу вперед, нашаривая руками безопасный путь, а мерзкие жирные крысы в темноте кусают меня за пальцы, и содрогалась то ли от отвращения, то ли от холода. Но за то время, что мы с дядюшкой бродяжничали, мне доводилось спать и в конюшнях, и на сеновалах, и просто у забора на околице, поэтому ни серьезного испуга, ни особого неудобства я не чувствовала и вскоре уже дремала, обхватив колени руками.
Долго, однако, спать мне не довелось – сквозь сон мой слух уловил странные и пугающие звуки. Сначала почудилось, что ветер завывает высоко над моей головой, заставляя поскрипывать балки старых перекрытий. Затем писк и скрип стали громче и отчетливее. Мне показалось, что их сопровождает ритмичное шуршание, точно кто-то медленно шагает, шаркая и подволакивая ногу. Я затаила дыхание, сообразив, что сегодняшнюю ночь в башне коротаю не одна. «Кто бы это мог быть? – размышляла я, забившись в угол как можно глубже. – Харль говорил, что в старом крыле живут доверенные люди герцога, но зачем бы кому-то из них бродить здесь среди ночи?». Тут я вспомнила о чудовище, которое было заперто где-то глубоко в подземельях дворца, и приступ страха заставил мои зубы выбить дробь, как только мне представилось, что ужасное существо могло расправиться со стражниками и уйти на поиск добычи...
Как оно могло выглядеть? В моем воображении тут же возникли страшные образы: буро-зеленая кожа, раздвоенный змеиный язык, окровавленные узкие губы и острые желтые клыки – так изображали демонов на фресках. Когда-то злобные создания открыто ходили по этим землям, требуя, чтобы им приносили кровавые жертвы, но задолго до рождения моей прабабки – той самой лесной девы, что одарила меня треклятой рыжиной, – их изгнали далеко на север. Тогда же казнили многих колдунов, вступивших в сговор с проклятыми тварями, и чародейство с той поры пришло в упадок. Все реже демоны показывались среди людей, точно признав, что их время ушло, и нынче лишь страшные изображения в храмах напоминали о темных временах, когда и короли, и крестьяне платили дань ужасным существам. Неужто они восстали из праха и хотели вернуться, чтобы вновь повелевать людьми? Господин Огасто видел их воочию – неудивительно, что его разум помрачился…
Мысли эти вихрем пронеслись в моей голове, заставив вжаться в угол. Даже стена, где я едва не свернула шею, казалась теперь безопаснее, чем башня. Но стоило мне подумать о бегстве, как снаружи раздалось уханье сов и тоскливые крики козодоев – зловещие птицы принялись кружить над башней, словно дожидаясь момента, чтобы столкнуть меня вниз. Я почувствовала предательскую слабость в коленях и поняла, что еще раз пройти по стене не смогу.
Тем временем неизвестный господин, которому не спалось в эту лунную ночь так же, как Его Светлости и мне, подобрался совсем близко. Я слышала его громкое свистящее дыхание, в котором настораживала некая странность, – дышал он в два раза реже, чем это свойственно обычным людям. Крики ночных птиц усилились – совы и козодои словно приветствовали того, кто должен был появиться здесь, в верхней комнате самой старой замковой башни.
Зеленоватые отблески становились все ярче, уже можно было разобрать очертания того провала, в который упал брошенный мной камень. То была широкая трещина, пересекающая комнату, но я могла без труда перепрыгнуть ее. Впрочем, рассуждать об этом было уже поздно – моим глазам предстала странная торжественная процессия, вид которой заставил меня дрожащими руками сотворить добрую дюжину отвращающих жестов.
Благодаря историям Харля я почти сразу поняла, что повстречалась с домовым духом таммельнского дворца – зеленые фонари-гнилушки стали хорошей подсказкой. Их несла четверка огромных крыс, важно выступающих на задних лапах друг за другом, точно пажи перед благородным господином. За ними следовало существо, также имеющее в своем облике нечто крысиное: вытянутое лицо его так и тянуло назвать мордой – оно было покрыто серой клочковатой шерстью; длинный нос, утыканный жесткими усами, чутко шевелился, ловя запахи, а крошечные быстрые глазки походили на черные бусины. Роста он был небольшого – как шестилетний ребенок, не более, и все его нескладное тельце скрывалось под множеством монеток, нанизанных на грязные шнурки и нитки. Медные скойцы, серебряные полукроны и потускневшие золотые монеты составляли подобие кольчуги, касающейся земли и позвякивающей на все лады при каждом движении. За богато одетым господином следовала многочисленная свита из черных крыс, огромных ночных мотыльков, мохноногих пауков и прочих мерзких существ, которые обычно прячутся между старыми камнями и выползают из своего укрытия только после захода солнца. С изогнутого посоха, который домовой дух держал в тощей когтистой лапке, свисала большая летучая мышь.
Разумеется, прятаться от его острого взгляда было пустой затеей – хранитель дворца повел своим длинным носом в мою сторону и издал глухой удивленный звук, который принялись повторять на все лады его переполошившиеся подданные. Уж не знаю, чем мог обернуться для меня гнев всей этой ночной братии, но решила, что лучше попытаться уладить миром это происшествие, ставшее полнейшей неожиданностью для всех присутствующих.
– Доброй ночи, сударь, – произнесла я дрожащим голосом, поднимаясь на ноги. – До чего же славная нынче луна, не правда ли?
Духу таммельнского замка тяжело давалась человеческая речь – его рот походил на пасть грызуна, и поначалу я едва могла смотреть на то, как шевелятся его безобразные губы.
– Человек! – глухо произнес он. – Почему ты здесь?
– Я заблудилась, – ответила, кланяясь. – Моя лампада погасла, и я не знала, как отсюда выбраться.
– Чужая кровь, – продолжал ночной господин. – Ты не из здешнего люда!
– Я служу Его Светлости, – я поторопилась объясниться. – Мы с…
Эти слова произвели на домового духа совсем не то действие, которого я ожидала. Острые зубы его оскалились, нос сморщился, и он прошипел:
– Порченый чужак! Осквернитель!
Тут же ко мне ринулись все те мерзкие существа, которые сопровождали ночного визитера, и я едва удержалась от вопля, когда по моим ногам и одежде поползло несчетное количество пауков, а в кожу впились острые крысиные коготки. Но мне тут же пришло в голову, что, выказав отвращение к кому-либо из подданных домового духа, тем самым оскорблю и его самого, а это послужило бы не самым лучшим началом нашего знакомства. Поэтому я молча вынесла все неприятные ощущения и не вскрикнула, даже когда меня пребольно дернули за волосы.
Прядь, выдранная из моих рыжих волос, была передана одной из огромных крыс, которая в свою очередь с поклоном отдала ее ночному господину таммельнского дворца. Тот внимательно ее обнюхал, затем издал резкий повелительный звук, напоминавший треск сломавшейся ветки, и я перевела дух – пауки, сороконожки и крысы перестали копошиться под моим платьем.
– На тебе нет порчи, – признал домовой. – В твоих жилах течет хорошая кровь лесного народа. Давно я не чуял этого запаха в наших краях. Я вспомнил тебя – ты родственница того обманщика, что называет себя лекарем и варит в своих покоях зелья, запах которых противен моему носу, – тут крысы громко запищали, а он пошевелил усами, принимая задумчивый вид. – Однако мне говорят, что он милостив к моим подданным и соблюдает обычаи…
– Меня зовут Фейн, почтенный сударь, – быстро произнесла я, вспомнив из рассказов дядюшки, что племя домовых не причиняет вреда тем, кто узнал их имя. Негласный хозяин замка, видимо, понял, к чему я клоню, и после недолгого молчания назвал себя:
– Я Казиро, извечный господин этих стен. Можешь не опасаться меня, ведь ты достойной крови и происходишь из семьи, хранящей верность старым обрядам. С тех пор, как был заложен первый камень дворца Эрин, я охраняю его от зла, когда на то мне достает сил, и не врежу добрым людям, живущим здесь. Порченый чужак привел сюда того, кто всегда был врагом и людского, и моего рода. Прежние хозяева этого дома пришли бы в ужас, узнав, что когда-то порог их обиталища перешагнет создание темной крови. Твой герцог навлек беду на эти земли, и за это ему нет прощения.
Я еще раз поклонилась, почувствовав себя куда спокойнее после этих слов, и словно невзначай стряхнула со своего подола особо настырных и любопытных пауков. Мне подумалось, что дядюшка Абсалом был слишком строг ко мне, когда повторял на все лады, что я неотесанная, точно дубовый чурбан, – на господина Казиро мне удалось произвести хорошее впечатление. А он, если разобраться, смыслил в дворцовых обычаях поболе иных дворян, раз уж приглядывал за герцогским замком не одну сотню лет!..
Прода -8-
Большая часть свиты господина Казиро уже заняла полагающееся ей место, окружив домового духа, но огромные крысы все еще посматривали на меня с враждебностью. Когда их повелитель заговорил о герцоге, шерсть на их загривках встопорщилась, а зубы оскалились – похоже, Его Светлость был прав, когда говорил, что сами стены дворца ненавидят его.
– Господин Огасто тяжело болен, – решилась я заступиться за герцога. – Должно быть, демон из подземелий наложил на него дурные чары и заставил повиноваться своей воле…
– Да, чужак порчен колдовством, – с отвращением промолвил Казиро. – Ум его гнетут тайные чары. Но это случилось с ним до того, как он повстречал темных тварей. Я вижу на его челе знак – заклятие наложено с его согласия, и в нем нет следов той магии, что в ходу у проклятых созданий.
Я жадно слушала домового духа, уже не обращая внимания на его беспокойную свиту. Эти слова подтвердили подозрения, зародившиеся у меня при виде страданий герцога. Но, как и все простые люди, я боялась колдовства сильнее, чем чумы и проказы, и, несмотря на сочувствие к бедному господину Огасто, всерьез задумалась о том, что мне следует держаться подальше от обреченного безумца. Даже господин Казиро казался мне не столь пугающим, как герцог, опутанный невидимыми нитями чудовищного чародейства.
– Ты пришла вслед за ним и увидела, на что способно то заклятие, – домовой дух пристально смотрел на меня своими блестящими пустыми глазками, и я не стала спрашивать, как он догадался о том, почему я оказалась этой ночью в заброшенной башне. – Полная луна рвет его душу на части, усиливая действие чар. Однажды она убьет его – и поделом. Но это принесет много горя всем, кто окажется рядом. Как вино проливается из разбитой бутылки, так и проклятие после его смерти растечется черным мором по всему Таммельну. Из уважения к твоим лесным предкам я дам тебе совет – беги из этого дома, пока еще не поздно.
Его слова напомнили мне, в каком бедственном положении я сейчас нахожусь, – мне не по силам было покинуть старую башню, что уж говорить о бегстве из города!
– Милостивый сударь, ваше указание, несомненно, стоит всех тех монет, что я на вас вижу, – как можно любезнее начала я, прежде еще раз поклонившись. – Но сейчас я нуждаюсь в менее мудреном совете, уж простите меня за прямоту. Так уж вышло, что я не могу вернуться в свои покои нынче ночью и непременно буду за это наказана. Вы наверняка знаете все тайные ходы, что имеются в этом замке, как и положено вашему высокому чину. Не укажете ли вы мне путь, ведущий к жилой части дворца? Обязуюсь жертвовать в вашу казну медяк к каждому полнолунию и никогда более не смеяться над дядюшкой, когда тот наливает в блюдце молоко для ваших славных подданных.
– Тебе и впрямь здесь не место, – согласился господин Казиро, поразмыслив.
