После этого не так просто вернуться к моему нормальному произношению. Ну и что с этого? Это моя работа. Я делаю то, что умею делать, и стараюсь, чтобы у меня получалось хорошо.
Зульфия сделала несколько глотков кофе, рассеянно грызя сухое печенье.
– Не только в голосе дело, – сказала она. – Твои ужимки, повадки... Они не проходят до самой ночи. Ты по квартире ходишь, как жеманная кокетка, сам того не замечая. Кривляешься перед зеркалом, плавно жестикулируешь, глазками хлопаешь. Я была в ужасе после ваших двух премьерных показов. Что дальше-то будет?
– Перестань, – поморщился Денис. – Ничего не будет. Мужские роли тебя не смущают же?
– Мужские нет, – чуть улыбнулась Зульфия. – После «Грозы» ты хоть на человека похож. Правда, тебя то и дело пробивает на архаичные реплики. Но Тихона я ещё могу потерпеть вечерок. А вот Тоню... Она тебя попросту ест, Дениска! И сожрёт в итоге, если ты не остановишься.
– Как меня может сожрать роль? Я что – потеряю свои первичные половые признаки?
– Не ёрничай, пожалуйста. Вторичные у тебя уже и так пропадают. Хорошо, хоть на время...
– Ты знаешь, я и рассердиться могу.
– Ты брал моё платье?
– Брал.
– Ладно, хоть честно сказал. Зачем?
– Примерял.
– Тебе это нравится? С сексуальной точки зрения?
– Я бы так не сказал. К чему ты это?
– Есть такая группа людей. Они не гомики, но тоже малопонятные для меня. Их возбуждает женская одежда.
– Трансвеститы, что ли? Брось. Это другое – мне нужно было понять, как ещё можно улучшить образ Тони.
– Опять эта Тоня... Ты в чулках играешь на сцене? Или в колготках?
– В чулках...
– Сам купил или посоветовал кто?
Денису очень не хотелось говорить, что чулки презентовала ему Светлана. Да ещё помогала надевать...
– Какая разница?
– Ты прав, принципиальной разницы нет, – кисло произнесла Зульфия. – Это уже частности.
– Ну и то ладно, – кивнул Тилляев, допивая кофе. – А что в общем? Ничего плохого ведь?
– Ничего, ага... Ты знаешь, я вчера не смогла кончить. Впервые, наверное, с тех пор, как мы с тобой вместе. Словно это был не ты, или тебя подменили. С одной стороны, понимаю, что это ты рядом, а с другой – как будто твоя роль пришла вместо тебя из театра и улеглась рядом со мной.
– Ну... – Денис только руками развёл. – Так это не во мне дело, получается. А в твоём чересчур искушённом воображении!
– Чёрт возьми, у тебя даже сейчас какие-то неестественно плавные движения! – закричала девушка. – Ты кем вообще становишься?
– Ничего со мной не происходит! – тоже повысил голос Тилляев и стукнул кулаком по столу. Затем рявкнул по-настоящему:
– Умерь свою мнительность!
– Ну вот, хоть знакомые интонации наконец-то услышала, – Зульфия тут же успокоилась.
Но зато расстроился Денис. Ему всегда казалось, что постельные игры у них происходят замечательно. Он был уверен, что Зульфия не имитирует оргазм, потому что порой, прижимаясь лицом к груди девушки, слышал, как быстро стучит её сердечко сразу после сладких охов и вздохов. Плохо, если у них что-то начинает разлаживаться.
– И что же делать? – заговорил он. – Отказаться от женских ролей? На будущее об этом можно как-то подумать, но оставшиеся два премьерных спектакля я просто обязан отработать. Понимаешь? Обязан. Это не обсуждается.
– А если потом тебя опять привлекут к какой-нибудь неподобающей роли? Ты как-то намекал, что в утреннике тебе предложили сыграть Лису.
– Это была шутка, – произнёс Денис, вспоминая, как однажды вдруг встал вопрос по поводу этой роли – оставить её навсегда «разбойнице» Розе Афониной или попробовать Светлану? Типажи у обеих актрис были чем-то схожи; обе с прекрасными фигурами, тонкими талиями, стройными ножками. Меликян вдруг сказал – «а что, если Дениса попробовать?» В труппе по-доброму засмеялись, но, кажется, кто-то задумался всерьёз. Этот детский спектакль был не таким уж «проходным», представлял он собой своеобразное попурри по мотивам народных сказок, и Лиса в нём находилась, естественно, на первом плане. Помрежа волевым решением предоставила Розе возможность продолжать играть эту роль, и на этом все дискуссии закончились.
Впрочем, Денис считал, что Роза в рыжем парике, жилетке с оранжевым мехом, того же цвета обтягивающих лосинках и изящных глянцевых сапожках – самая лучшая Лиса, какую только можно увидеть в театре. Детям она нравилась. Их папы тоже были в восторге. Тилляев случайно услышал, как двое мужчин спорили, пока жены и дети поедали в буфете мороженое – есть под этими лосинами что-то ещё или же актриса надела их на голое тело – ибо это выглядит так, словно попку обтягивает вторая кожа («блин, у меня аж встаёт!»). Нельзя сказать, что Денис был в восторге от подобного восприятия. Но понимал, что это неизбежно: если кто-то получает эстетическое наслаждение от созерцания подчёркнутых прелестей красивой женщины, найдутся и те, кто будет скабрёзно их обсуждать. А Роза была действительно красива – по настоящему той глубоко женской красотой, плюс шарм и обаяние. Некоторые вполголоса судачили, почему такая несправедливость – с такой внешностью, а личная жизнь скучна и уныла. Впрочем, Афонина никогда и никому не жаловалась, и вообще смотрела на окружающий мир с оптимизмом, будучи уверенной, что и на её улицу придёт праздник.
– Дошутитесь вы там... – проговорила Зульфия. – Слушай... У меня, кажется, хорошо пошли дела с распространением. Может, и ты наконец подключишься?
– Ты ведь знаешь, я уже предлагал наборы от «Гербалайфа» в театре. Во-первых, не я был первым, кто это делал. Во-вторых, большинству они нафиг не нужны. В-третьих, у многих актёров сейчас попросту нет денег. Даже на еду и сигареты не всегда хватает. Многие попросту «забили» на квартплату.
– Предлагай зрителям.
– Бред какой-то. Сама подумай, как это будет выглядеть: перед спектаклем актёр хватает людей за руки и пытается впарить им твои снадобья. А после – это вообще нереально: на дворе осень, сейчас зрители первым делом в гардероб несутся. Да и Пронина съест меня за такую самодеятельность.
– Это вы просто ещё не перестроились как надо, – заговорила Зульфия. – На Западе это уже давно в порядке вещей.
– Ты давно приехала с Запада? – ядовито спросил Тилляев.
– Лида так сказала.
– Это кто ещё такая?
– Это моя супервайзер.
– Ага. А она прямо в Нью-Йорке живёт, да?
– Пока нет, но их уровень постоянно ездит на семинары за границу. За счёт компании, естественно. Вот, в прошлом месяце такой слёт в Австрии был. Я думаю, скоро дела и у меня пойдут лучше. Вот только если бы ещё тебя на это дело подписать...
– Ты на постоянную работу не ходишь, и у тебя времени больше, – сказал Денис. – А у меня почти каждый день спектакль. Прогоны и репетиции. Не успеешь оглянуться, как зима наступит. В школах, садиках будут ёлки – я тебе про это рассказывал. Выясняю, где и как можно брать подработку. За неделю можно заработать как за два месяца!
– Если бы ты мог заняться распространением как следует, то тебе незачем и в театр было бы ходить! Не говоря уже о ёлках.
Денис даже замолчал на полминуты от неожиданности.
– Во-первых, – начал он осторожно, потому что странный блеск в глазах Зульфии его немного насторожил, – ты пока что сама в минусе от своей торговли. Во-вторых, ты мне только что открытым текстом предложила бросить театр. Как это понимать? Мы с тобой уже говорили на эту тему и закрыли её навсегда. Я не за деньги выхожу на сцену. Это жизнь, которую я выбрал раз и навсегда. Я – лицедей, а не торговец.
– Всё-таки насчёт ёлок... Может быть, там родителям детей что-нибудь продать можно будет?
– Опять глупости говоришь. Видано ли дело, чтобы Дед Мороз торговал «Гербалайфом» во время утренника! Этого ни дети не поймут, ни мамаши.
– Какой из тебя Дед Мороз... – вдруг скривила губы Зульфия. И снова неожиданно начала кричать:
– Ты Снегуркой, наверное, пойдёшь халтурить! Косу приклеишь, губы помадой накрасишь, никто и не заметит разницы!
– Не хочу вообще с тобой разговаривать, – раздражённо сказал Денис. С грохотом отодвинул табурет и вышел из кухни, по привычке хлопая по бедру, словно в поиске пачки сигарет. Которых у него уже давно не было.
* * *
– Смотри, Эсон, вот список, который мне продиктовал по телефону отец.
Махмуд положил на стол вырванный тетрадный лист, исписанный фамилиями и именами в две колонки.
– Это кто такие? – спросил Эсон.
– Это последний выпуск нашего театрального училища. Помнишь, я просил поимённо всех, кто получил диплом актёра в том году? Так вот, отец нашёл эту информацию.
– А если Зульфия сбежала с недоучившимся студентом? – задал Эсон резонный, в общем-то, вопрос.
– Не, я слышал про парня, который должен был закончить училище!
– Интересно, кто из них мог оказаться здесь? – задумался Эсон, уставившись в список. – Как ты думаешь, среди наших только смотреть, или русские имена тоже проверять надо?
– Все, – заявил Махмуд.
– Но девушек-то не надо, наверное...
– Я тоже так думаю.
– Но ты оставил несколько женских имён!
– Отец не был уверен, что «Марите Зогряну» – это девушка. Может быть, это парень.
– Действительно. Ну и имена у этих русских, шайтан их дери!
– Вот и я о том же.
– А Дэни Тилля – это же девушка, наверное... Смотри-ка. Кажется, мы её как раз в спектакле видели! – вспомнил Эсон. Произнёс он имя и фамилию, как полагается на родном языке – с ударениями на последние слоги.
– Сейчас программу посмотрю, где-то валяется... – сказал Махмуд и начал шарить в ящиках комода. – Вот она. Да, точно. «Тоня Парфёнова – М. Глущенко или Д. Тилля». Знаешь, это может быть сценический псевдоним даже. Слишком красиво звучит. Слово «Тилля» на некоторых тюркских языках означает «золото» – М.Д.
– Получается, что в Нижнеманск не только тот парень свалил, да?
– Наверное, – пожал плечами Махмуд. – В списке двенадцать человек. А с девушками было бы двадцать семь. Уж двое или трое могли запросто здесь оказаться.
– Ладно, что делать тогда будем? Давай явных девчонок вычеркнем... Эту Тилля, наверное, надо убрать сразу же. Есть ещё лишние?
– Есть. Вот ещё «Алла Махнович».
– А ты уверен? – усомнился Эсон. – Это же мужская фамилия! Была бы женская, то звучала бы «Махновича».
– Нет. Если фамилия на «ич» заканчивается, то это может быть кто угодно. Но в любом случае, Алла – это точно женщина!
– Назвать женщину таким именем – это действительно только неверные могут, – проворчал Эсон.
– На то они и неверные, – усмехнулся Махмуд. – Но мы её вычёркиваем, тут ошибки точно не будет. И начинаем проверять остальных. Это всего... Всего получается девять. Не так много, за неделю отыщем.
– Иншалла, – наклонил голову Эсон.
* * *
Администратор вышел из-за своего стола и позвал вдогонку:
– Людмила Ивановна, будьте так добры...
– Да, Владислав Семёнович?
– У меня вопрос насчёт нашего юного дарования.
– Тилляева?
– Ну конечно. Думаю, в течение месяца бумажная круговерть у нас закончится. А где-нибудь к январю-февралю парень получит гражданство. А ещё через пару месяцев мы его потеряем. И боюсь, насовсем. Вы понимаете, о чём я?
– Я уже думала об этом, – сказала Пронина, немного удивляясь. Она полагала, что Семёныч сам не более чем винтик в бюрократической машине. – Мальчишка на солдата не тянет. На пушечное мясо только.
– Вот это и плохо, – произнёс администратор, протирая очки большим носовым платком. – Кроме того, выяснилась странная штука.
– Какая именно?
– Я сделал официальный запрос в ***, то есть, откуда Денис приехал. Так вот – не было там у них никакого Тилляева. И мне прислали копию ещё одного документа. Вот он. И в нём указано то самое имя, под которым мы записали его в труппу – Дэни Тилля. Пишется так, что не произнесешь, если не знаешь, как – Москвин провёл ногтем под выведенными тушью словами «Тилл? Д?ни». – Странно, что никаких «оглы» или «угли». У них можно без отчества теперь, наверное. Но я был уверен, что это специально придуманный сценический псевдоним.
– А, так это копия его нового паспорта, – сказала Пронина. – Я его забрала на хранение, по просьбе самого Дениса. У них там при обмене советских паспортов на местные практически в приказном порядке заставляли отказываться от русских окончаний в фамилиях. Поэтому наш актёр по тому паспорту так и зовётся. А со старым, советского образца, Денис ходит постоянно. Он парень умный – заявил там у себя, что потерял. Заплатил небольшой штраф, и теперь имеет два документа. Это не совсем законно, но вполне разумно в наше дурацкое время. По крайней мере, если здесь его вдруг остановят для проверки, вопросов будет меньше, чем если бы русской внешности парень предъявил паспорт той страны, да ещё с непривычно звучащим именем.
– Надо было меня ставить в известность, – пробормотал администратор. – Теперь поди разбери, с каким документом и как я должен делать запрос в мэрии. Что, если мальчишке не захочется иметь в российском паспорте фамилию «Тилля»? С другой стороны, советский паспорт у парня так или иначе просрочен, и я точно не знаю, как нужно действовать в законных рамках. А законы сейчас переписывают чуть ли не каждую неделю. Я читал, что уже начали изымать неправильно оформленные паспорта у русскоязычных переселенцев, которые жили с ними по два-три года и были уверены, что всё у них в порядке. И с возрастом что-то непонятное.
– Что именно?
– Согласно советскому паспорту, Тилляеву меньше лет, чем если верить национальному. Похоже, мальчишка добавил себе одну цифру.
– У них там за небольшую мзду можно любой возраст при обмене документов указать, – сказала Пронина. – Слышала об этом. Но это до поры до времени, конечно, и в разумных пределах.
– Так вот, всё равно неясно. Парню девятнадцать лет, как он уверяет. В школу он пошёл, как все советские дети, в семь. В шестнадцать закончил десятый, а на первом курсе училища отметил семнадцатилетние. В театральном обучают четыре года. Или по местным обычаям сократили до трёх, как во всех тамошних училищах?.. Но плюс год работы в Русском национальном. Куда делись ещё два? А то и три, если верить первому документу. Как бы нам вопросы не стали задавать...
– Проблемы будем решать по мере их поступления, – сказала Людмила Ивановна. – В случае чего задействуем именно тот паспорт, какой понадобится, исходя из ситуации. Но в школу он пошёл в шестилетнем возрасте, это совершенно точно.
– Тогда похоже на правду, но всё равно немного не сходится. Придётся с Денисом поговорить об этих вещах подробнее.
– Разумеется. Правда, пока он не сказал ни слова насчёт того, под каким именем собирается жить в России.
– По-моему, – слегка усмехнулся Семёныч, – у мальчишки сейчас совсем другие дела на уме.
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
У Махмуда и Эсона пошла череда нудных и напряжённых дней. Почти неделю пришлось потратить на то, чтобы обойти все театры в городе и убедиться, что поиск окончился пшиком. Приходилось тратить по целому дню на один театр. Но парням не удалось найти ни одного актёра из полученного списка. К кому обращаться, кроме администраторов и билетёров (которые чаще всего отказывались делиться информацией), парни представления не имели. Поэтому они как могли расспрашивали техников и осветителей, порой даже покупая водку у спекулянтов в обмен на сведения. Приобретали программки спектаклей в фойе, приставали к кассиршам.
Зульфия сделала несколько глотков кофе, рассеянно грызя сухое печенье.
– Не только в голосе дело, – сказала она. – Твои ужимки, повадки... Они не проходят до самой ночи. Ты по квартире ходишь, как жеманная кокетка, сам того не замечая. Кривляешься перед зеркалом, плавно жестикулируешь, глазками хлопаешь. Я была в ужасе после ваших двух премьерных показов. Что дальше-то будет?
– Перестань, – поморщился Денис. – Ничего не будет. Мужские роли тебя не смущают же?
– Мужские нет, – чуть улыбнулась Зульфия. – После «Грозы» ты хоть на человека похож. Правда, тебя то и дело пробивает на архаичные реплики. Но Тихона я ещё могу потерпеть вечерок. А вот Тоню... Она тебя попросту ест, Дениска! И сожрёт в итоге, если ты не остановишься.
– Как меня может сожрать роль? Я что – потеряю свои первичные половые признаки?
– Не ёрничай, пожалуйста. Вторичные у тебя уже и так пропадают. Хорошо, хоть на время...
– Ты знаешь, я и рассердиться могу.
– Ты брал моё платье?
– Брал.
– Ладно, хоть честно сказал. Зачем?
– Примерял.
– Тебе это нравится? С сексуальной точки зрения?
– Я бы так не сказал. К чему ты это?
– Есть такая группа людей. Они не гомики, но тоже малопонятные для меня. Их возбуждает женская одежда.
– Трансвеститы, что ли? Брось. Это другое – мне нужно было понять, как ещё можно улучшить образ Тони.
– Опять эта Тоня... Ты в чулках играешь на сцене? Или в колготках?
– В чулках...
– Сам купил или посоветовал кто?
Денису очень не хотелось говорить, что чулки презентовала ему Светлана. Да ещё помогала надевать...
– Какая разница?
– Ты прав, принципиальной разницы нет, – кисло произнесла Зульфия. – Это уже частности.
– Ну и то ладно, – кивнул Тилляев, допивая кофе. – А что в общем? Ничего плохого ведь?
– Ничего, ага... Ты знаешь, я вчера не смогла кончить. Впервые, наверное, с тех пор, как мы с тобой вместе. Словно это был не ты, или тебя подменили. С одной стороны, понимаю, что это ты рядом, а с другой – как будто твоя роль пришла вместо тебя из театра и улеглась рядом со мной.
– Ну... – Денис только руками развёл. – Так это не во мне дело, получается. А в твоём чересчур искушённом воображении!
– Чёрт возьми, у тебя даже сейчас какие-то неестественно плавные движения! – закричала девушка. – Ты кем вообще становишься?
– Ничего со мной не происходит! – тоже повысил голос Тилляев и стукнул кулаком по столу. Затем рявкнул по-настоящему:
– Умерь свою мнительность!
– Ну вот, хоть знакомые интонации наконец-то услышала, – Зульфия тут же успокоилась.
Но зато расстроился Денис. Ему всегда казалось, что постельные игры у них происходят замечательно. Он был уверен, что Зульфия не имитирует оргазм, потому что порой, прижимаясь лицом к груди девушки, слышал, как быстро стучит её сердечко сразу после сладких охов и вздохов. Плохо, если у них что-то начинает разлаживаться.
– И что же делать? – заговорил он. – Отказаться от женских ролей? На будущее об этом можно как-то подумать, но оставшиеся два премьерных спектакля я просто обязан отработать. Понимаешь? Обязан. Это не обсуждается.
– А если потом тебя опять привлекут к какой-нибудь неподобающей роли? Ты как-то намекал, что в утреннике тебе предложили сыграть Лису.
– Это была шутка, – произнёс Денис, вспоминая, как однажды вдруг встал вопрос по поводу этой роли – оставить её навсегда «разбойнице» Розе Афониной или попробовать Светлану? Типажи у обеих актрис были чем-то схожи; обе с прекрасными фигурами, тонкими талиями, стройными ножками. Меликян вдруг сказал – «а что, если Дениса попробовать?» В труппе по-доброму засмеялись, но, кажется, кто-то задумался всерьёз. Этот детский спектакль был не таким уж «проходным», представлял он собой своеобразное попурри по мотивам народных сказок, и Лиса в нём находилась, естественно, на первом плане. Помрежа волевым решением предоставила Розе возможность продолжать играть эту роль, и на этом все дискуссии закончились.
Впрочем, Денис считал, что Роза в рыжем парике, жилетке с оранжевым мехом, того же цвета обтягивающих лосинках и изящных глянцевых сапожках – самая лучшая Лиса, какую только можно увидеть в театре. Детям она нравилась. Их папы тоже были в восторге. Тилляев случайно услышал, как двое мужчин спорили, пока жены и дети поедали в буфете мороженое – есть под этими лосинами что-то ещё или же актриса надела их на голое тело – ибо это выглядит так, словно попку обтягивает вторая кожа («блин, у меня аж встаёт!»). Нельзя сказать, что Денис был в восторге от подобного восприятия. Но понимал, что это неизбежно: если кто-то получает эстетическое наслаждение от созерцания подчёркнутых прелестей красивой женщины, найдутся и те, кто будет скабрёзно их обсуждать. А Роза была действительно красива – по настоящему той глубоко женской красотой, плюс шарм и обаяние. Некоторые вполголоса судачили, почему такая несправедливость – с такой внешностью, а личная жизнь скучна и уныла. Впрочем, Афонина никогда и никому не жаловалась, и вообще смотрела на окружающий мир с оптимизмом, будучи уверенной, что и на её улицу придёт праздник.
– Дошутитесь вы там... – проговорила Зульфия. – Слушай... У меня, кажется, хорошо пошли дела с распространением. Может, и ты наконец подключишься?
– Ты ведь знаешь, я уже предлагал наборы от «Гербалайфа» в театре. Во-первых, не я был первым, кто это делал. Во-вторых, большинству они нафиг не нужны. В-третьих, у многих актёров сейчас попросту нет денег. Даже на еду и сигареты не всегда хватает. Многие попросту «забили» на квартплату.
– Предлагай зрителям.
– Бред какой-то. Сама подумай, как это будет выглядеть: перед спектаклем актёр хватает людей за руки и пытается впарить им твои снадобья. А после – это вообще нереально: на дворе осень, сейчас зрители первым делом в гардероб несутся. Да и Пронина съест меня за такую самодеятельность.
– Это вы просто ещё не перестроились как надо, – заговорила Зульфия. – На Западе это уже давно в порядке вещей.
– Ты давно приехала с Запада? – ядовито спросил Тилляев.
– Лида так сказала.
– Это кто ещё такая?
– Это моя супервайзер.
– Ага. А она прямо в Нью-Йорке живёт, да?
– Пока нет, но их уровень постоянно ездит на семинары за границу. За счёт компании, естественно. Вот, в прошлом месяце такой слёт в Австрии был. Я думаю, скоро дела и у меня пойдут лучше. Вот только если бы ещё тебя на это дело подписать...
– Ты на постоянную работу не ходишь, и у тебя времени больше, – сказал Денис. – А у меня почти каждый день спектакль. Прогоны и репетиции. Не успеешь оглянуться, как зима наступит. В школах, садиках будут ёлки – я тебе про это рассказывал. Выясняю, где и как можно брать подработку. За неделю можно заработать как за два месяца!
– Если бы ты мог заняться распространением как следует, то тебе незачем и в театр было бы ходить! Не говоря уже о ёлках.
Денис даже замолчал на полминуты от неожиданности.
– Во-первых, – начал он осторожно, потому что странный блеск в глазах Зульфии его немного насторожил, – ты пока что сама в минусе от своей торговли. Во-вторых, ты мне только что открытым текстом предложила бросить театр. Как это понимать? Мы с тобой уже говорили на эту тему и закрыли её навсегда. Я не за деньги выхожу на сцену. Это жизнь, которую я выбрал раз и навсегда. Я – лицедей, а не торговец.
– Всё-таки насчёт ёлок... Может быть, там родителям детей что-нибудь продать можно будет?
– Опять глупости говоришь. Видано ли дело, чтобы Дед Мороз торговал «Гербалайфом» во время утренника! Этого ни дети не поймут, ни мамаши.
– Какой из тебя Дед Мороз... – вдруг скривила губы Зульфия. И снова неожиданно начала кричать:
– Ты Снегуркой, наверное, пойдёшь халтурить! Косу приклеишь, губы помадой накрасишь, никто и не заметит разницы!
– Не хочу вообще с тобой разговаривать, – раздражённо сказал Денис. С грохотом отодвинул табурет и вышел из кухни, по привычке хлопая по бедру, словно в поиске пачки сигарет. Которых у него уже давно не было.
* * *
– Смотри, Эсон, вот список, который мне продиктовал по телефону отец.
Махмуд положил на стол вырванный тетрадный лист, исписанный фамилиями и именами в две колонки.
– Это кто такие? – спросил Эсон.
– Это последний выпуск нашего театрального училища. Помнишь, я просил поимённо всех, кто получил диплом актёра в том году? Так вот, отец нашёл эту информацию.
– А если Зульфия сбежала с недоучившимся студентом? – задал Эсон резонный, в общем-то, вопрос.
– Не, я слышал про парня, который должен был закончить училище!
– Интересно, кто из них мог оказаться здесь? – задумался Эсон, уставившись в список. – Как ты думаешь, среди наших только смотреть, или русские имена тоже проверять надо?
– Все, – заявил Махмуд.
– Но девушек-то не надо, наверное...
– Я тоже так думаю.
– Но ты оставил несколько женских имён!
– Отец не был уверен, что «Марите Зогряну» – это девушка. Может быть, это парень.
– Действительно. Ну и имена у этих русских, шайтан их дери!
– Вот и я о том же.
– А Дэни Тилля – это же девушка, наверное... Смотри-ка. Кажется, мы её как раз в спектакле видели! – вспомнил Эсон. Произнёс он имя и фамилию, как полагается на родном языке – с ударениями на последние слоги.
– Сейчас программу посмотрю, где-то валяется... – сказал Махмуд и начал шарить в ящиках комода. – Вот она. Да, точно. «Тоня Парфёнова – М. Глущенко или Д. Тилля». Знаешь, это может быть сценический псевдоним даже. Слишком красиво звучит. Слово «Тилля» на некоторых тюркских языках означает «золото» – М.Д.
– Получается, что в Нижнеманск не только тот парень свалил, да?
– Наверное, – пожал плечами Махмуд. – В списке двенадцать человек. А с девушками было бы двадцать семь. Уж двое или трое могли запросто здесь оказаться.
– Ладно, что делать тогда будем? Давай явных девчонок вычеркнем... Эту Тилля, наверное, надо убрать сразу же. Есть ещё лишние?
– Есть. Вот ещё «Алла Махнович».
– А ты уверен? – усомнился Эсон. – Это же мужская фамилия! Была бы женская, то звучала бы «Махновича».
– Нет. Если фамилия на «ич» заканчивается, то это может быть кто угодно. Но в любом случае, Алла – это точно женщина!
– Назвать женщину таким именем – это действительно только неверные могут, – проворчал Эсон.
– На то они и неверные, – усмехнулся Махмуд. – Но мы её вычёркиваем, тут ошибки точно не будет. И начинаем проверять остальных. Это всего... Всего получается девять. Не так много, за неделю отыщем.
– Иншалла, – наклонил голову Эсон.
* * *
Администратор вышел из-за своего стола и позвал вдогонку:
– Людмила Ивановна, будьте так добры...
– Да, Владислав Семёнович?
– У меня вопрос насчёт нашего юного дарования.
– Тилляева?
– Ну конечно. Думаю, в течение месяца бумажная круговерть у нас закончится. А где-нибудь к январю-февралю парень получит гражданство. А ещё через пару месяцев мы его потеряем. И боюсь, насовсем. Вы понимаете, о чём я?
– Я уже думала об этом, – сказала Пронина, немного удивляясь. Она полагала, что Семёныч сам не более чем винтик в бюрократической машине. – Мальчишка на солдата не тянет. На пушечное мясо только.
– Вот это и плохо, – произнёс администратор, протирая очки большим носовым платком. – Кроме того, выяснилась странная штука.
– Какая именно?
– Я сделал официальный запрос в ***, то есть, откуда Денис приехал. Так вот – не было там у них никакого Тилляева. И мне прислали копию ещё одного документа. Вот он. И в нём указано то самое имя, под которым мы записали его в труппу – Дэни Тилля. Пишется так, что не произнесешь, если не знаешь, как – Москвин провёл ногтем под выведенными тушью словами «Тилл? Д?ни». – Странно, что никаких «оглы» или «угли». У них можно без отчества теперь, наверное. Но я был уверен, что это специально придуманный сценический псевдоним.
– А, так это копия его нового паспорта, – сказала Пронина. – Я его забрала на хранение, по просьбе самого Дениса. У них там при обмене советских паспортов на местные практически в приказном порядке заставляли отказываться от русских окончаний в фамилиях. Поэтому наш актёр по тому паспорту так и зовётся. А со старым, советского образца, Денис ходит постоянно. Он парень умный – заявил там у себя, что потерял. Заплатил небольшой штраф, и теперь имеет два документа. Это не совсем законно, но вполне разумно в наше дурацкое время. По крайней мере, если здесь его вдруг остановят для проверки, вопросов будет меньше, чем если бы русской внешности парень предъявил паспорт той страны, да ещё с непривычно звучащим именем.
– Надо было меня ставить в известность, – пробормотал администратор. – Теперь поди разбери, с каким документом и как я должен делать запрос в мэрии. Что, если мальчишке не захочется иметь в российском паспорте фамилию «Тилля»? С другой стороны, советский паспорт у парня так или иначе просрочен, и я точно не знаю, как нужно действовать в законных рамках. А законы сейчас переписывают чуть ли не каждую неделю. Я читал, что уже начали изымать неправильно оформленные паспорта у русскоязычных переселенцев, которые жили с ними по два-три года и были уверены, что всё у них в порядке. И с возрастом что-то непонятное.
– Что именно?
– Согласно советскому паспорту, Тилляеву меньше лет, чем если верить национальному. Похоже, мальчишка добавил себе одну цифру.
– У них там за небольшую мзду можно любой возраст при обмене документов указать, – сказала Пронина. – Слышала об этом. Но это до поры до времени, конечно, и в разумных пределах.
– Так вот, всё равно неясно. Парню девятнадцать лет, как он уверяет. В школу он пошёл, как все советские дети, в семь. В шестнадцать закончил десятый, а на первом курсе училища отметил семнадцатилетние. В театральном обучают четыре года. Или по местным обычаям сократили до трёх, как во всех тамошних училищах?.. Но плюс год работы в Русском национальном. Куда делись ещё два? А то и три, если верить первому документу. Как бы нам вопросы не стали задавать...
– Проблемы будем решать по мере их поступления, – сказала Людмила Ивановна. – В случае чего задействуем именно тот паспорт, какой понадобится, исходя из ситуации. Но в школу он пошёл в шестилетнем возрасте, это совершенно точно.
– Тогда похоже на правду, но всё равно немного не сходится. Придётся с Денисом поговорить об этих вещах подробнее.
– Разумеется. Правда, пока он не сказал ни слова насчёт того, под каким именем собирается жить в России.
– По-моему, – слегка усмехнулся Семёныч, – у мальчишки сейчас совсем другие дела на уме.
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
У Махмуда и Эсона пошла череда нудных и напряжённых дней. Почти неделю пришлось потратить на то, чтобы обойти все театры в городе и убедиться, что поиск окончился пшиком. Приходилось тратить по целому дню на один театр. Но парням не удалось найти ни одного актёра из полученного списка. К кому обращаться, кроме администраторов и билетёров (которые чаще всего отказывались делиться информацией), парни представления не имели. Поэтому они как могли расспрашивали техников и осветителей, порой даже покупая водку у спекулянтов в обмен на сведения. Приобретали программки спектаклей в фойе, приставали к кассиршам.
