– Зульфия – интересное имя, – произнесла женщина. – Если не ошибаюсь, оно означает «самая обаятельная и привлекательная».
– Все имена так или иначе что-то значат. Я обожаю имя Светлана, если хочешь знать. Оно просто светится. Хорошее, русское такое.
– Я тоже считаю, что это наше русское имя, – сказала Севостьянова. – Ты знаешь, я неверующая. Года три назад, когда все поголовно ринулись креститься в церковь, меня приятельницы тоже позвали. Но я процесс не довела до конца.
– Почему?
– В основном как раз из-за имени. Я была дико возмущена, что при обряде крещения меня собрались как бы «переименовать» в Фотинью. И по наивности спросила – на кой мне это ископаемое древнегреческое имя, когда есть прекрасное русское? Священник обозлился, аж покраснел от ярости. К тому же я называла его не «батюшкой», а «святым отцом». Мне потом какие-то бабки довольно грубо указали на эту ошибку. А он, похоже, решил, что я над ним издеваюсь. Словом, общего языка мы так и не нашли. Но я об этом нисколько не жалею.
– А я чуть было не стал мусульманином, – произнёс Денис. – Однажды в училище после тяжёлого экзамена сказал прямо от души «Бисмилляхи рахмани рахим» – а это услышали двое истово верующих ребят со старшего курса. Долго меня прессовали, иногда довольно агрессивно. Этой фразой не принято разбрасываться – если уж сказал, значит, искренне признал себя правоверным. Я уж даже думал – ну схожу в мечеть, приму ислам, у нас много русских мусульман вообще-то. Потом вспомнил про обрезание, и как-то боязно стало.
Света засмеялась, протянула руку, коснулась крайней плоти пальцами.
– Интересно, что бы изменилось, если бы у тебя её не было?
– Если ты сейчас ещё немного его подержишь в руке, то узнаешь...
– У необрезанных, говорят, выше чувствительность, – сказала Светлана. – Но, пожалуй, я это не рукой буду проверять.
Тело женщины скользнуло вниз. Её поцелуи спускались от шеи по груди и животу Дениса, вызывая у юноши сладкую дрожь. И через минуту он забыл обо всём на свете.
Кроме излучающего волшебный свет имени, которое он несколько раз произнёс шёпотом.
* * *
Если предыдущий вечер Зульфия после всех переживаний провела исключительно в наслаждении тишиной и отдыхом, то очередные надвигающиеся сумерки вдруг стали вызывать у неё тревогу. Почему не приехал Денис? Куда исчезли Людмила Ивановна и Владислав Семёнович? Бесцельно бродя по пустому коттеджу, девушка то и дело брала в руки книги (на полках стояли в основном классические вещи, большей частью произведения драматургов), но читать не могла – мешало беспокойство. Телевизоры в холле и комнате были подключены к кабелям, выходящим из стен, но местное ТВ, видимо, никто не оплачивал, а найти антенну Зульфия не сумела. Возможно, в коттедже вообще не имелось классического волнового телеприёма. В холле была установлена стереосистема «Кенвуд», и Зульфия кое-как настроилась на пару-тройку новостных каналов. К сожалению, известия о попавших в больницу сотрудниках театра Атаманова до ушей девушки так и не дошли.
Оставаться в неведении было тяжело. Зульфия рискнула прогуляться до магазина. Денег у неё практически не осталось, да и поселковый «маркет» мало чем мог порадовать: в «обычном» отделе кроме жёлтых пачек невкусного турецкого чая и приторной карамели приобретать было нечего, а в коммерческом цены, как водится, больно кусались. Молодой продавец из «комка», сидя за прилавком, с кем-то болтал по сотовому телефону, но на просьбу позвонить в театр ответил девушке отказом – исходящие звонки на городские номера обходились чертовски дорого, а Зульфия даже близко не располагала необходимым количеством наличных денег. Однако у продавца оказался телефонный справочник, где нужный номер телефона имелся. Девушка выписала цифры на бумажку, купила несколько жетонов и вышла на улицу, где под ржавым навесом был установлен телефон-автомат. Выглядел он, как водится, затрапезно, навес изнутри пестрел гнусными надписями, но сам аппарат работал. Всё бы хорошо, только Зульфия не услышала ничего, кроме длинных гудков, хотя провела возле телефона почти полчаса. Дело в том, что в это время как раз шёл спектакль, и за столом администратора сидеть было некому – Константин Дедов тоже находился на сцене вместе с другими актёрами.
Смеркалось. Девушке совсем не улыбалась перспектива возвращаться в коттедж по безлюдным улицам, где среди однотипных построек и заборов имелся большой риск заблудиться. Да и остановившийся поблизости тёмно-серый «джип-чероки», из которого доносились раскаты грубого мужского хохота, не внушал особого доверия. Впрочем, Зульфия была одета достаточно скромно – в серую куртку и мешковатые джинсы-бананы, широко известные как «мальвины» – по исковерканному кем-то названию популярного бренда. Этот комплект одежды ей предоставила Пронина, позаимствовав в костюмерной.
Вернувшись в коттедж, девушка заперла за собой дверь и отправилась на кухню устраивать себе ужин. Аппетита особого не было, так что полбанки консервированной сайры с хлебцами ей вполне хватило. Как и чашки густо заваренного турецкого чая с карамельками.
Девушка помнила, что ей нельзя заглядывать в некоторые комнаты, но любопытство, помноженное на безделье и осложнённое тревогой, пересилило. Впрочем, ничего интересного в единственной незапертой спальне, что находилась рядом с её комнатой, она не обнаружила. Кроме банки с надписью «Блондоран», точно такой же, какая сейчас лежала у них в квартире.
«А почему бы нет? – вдруг мелькнула озорная мысль. – Разве кто-то посмеет сказать, что она не имеет права перекраситься в блондинку?» Конечно, Зульфия отдавала себе отчёт, что отец и брат устроили бы грандиозный психоз, увидев дочь и сестру с осветлёнными волосами, да и мама бы начала картинно хвататься за сердце, но они все далеко, а она здесь... Кроме того, дополнительная маскировка не помешает... О, кстати, а тут ещё есть неплохой косметический наборчик. С щипцами для бровей... Процедура, конечно, адова, но в кухонном баре девушка видела бутылку мартини, а на анестезию запрет, вроде бы, не распространялся... И вообще, где справедливость? Её все забыли, оставили здесь на произвол судьбы, даже Денис не появился... Только тут Зульфия вспомнила про сегодняшний спектакль. Уж часам к десяти Денис должен приехать. Он просто не посмеет бросить её тут... А когда он появится, ему будет забавный сюрприз. Конечно, чужую краску брать нехорошо, поэтому она этого и не станет делать.
И девушка расположилась у гримёрного столика. Она включила освещение рампы по периметру зеркала, взяла в руку ножницы и показала язык своему отражению.
* * *
В холл больницы ввалились почти все исполнители ключевых ролей в премьерной пьесе: Дедов, Севостьянова, Меликян, Евстафьева и Тилляев. К ним спустилась опирающаяся на костыль Глущенко, которая первым делом потребовала сигарет. Арсен и Наталия поделились запасами, и все трое тут же отправились за угол лечебного корпуса. Остальные устроили небольшой импровизированный спектакль, и прошёл он на «ура», ибо грозная заведующая отделением позволила второй тройке посетителей пройти в палату, где лежал Владислав Москвин.
Администратор с лёгкостью узнал вошедших. Да, он отлично помнил, где работает и чем занимается. Безошибочно мог назвать имена всех актёров и сотрудников театра. Знал, какой сегодня день, месяц и год. Единственная беда – никак не мог вспомнить, куда именно они вчера с Прониной увезли Зульфию, да и с Прониной ли?
Людмила Ивановна к тому часу вышла из комы, но говорить пока не могла, да и вряд ли отчётливо понимала, что с ней происходит, и как она очутилась на больничной койке. Поэтому Маше Глущенко вручили ещё несколько сигарет и взяли с неё слово, что она постоянно будет общаться с администратором и помрежа, и как только узнает все обстоятельства, немедленно позвонит в театр.
На этом миссия оказалась оконченной. Актёры отправились на остановку автобуса. По дороге одной из первых вышла Светлана – ей нужно было обязательно оказаться дома. Через две остановки выскочил Тилляев. Константин хорошо знал, что Денис живёт совершенно в другом месте, и потому был уверен, что сопляк немедленно отправится прямиком в кровать к Севостьяновой. Подобных мезальянсов на своём веку Дедов уже навидался и относился к ним неодобрительно – ибо все романы с оттенком порочности, как правило, вредили работе, поскольку были скоротечны и оканчивались скандалами. Не сразу, конечно – пока роман разгорался, артисты выкладывались на сцене столь же страстно, как и в постели. Но актёр, скрежещущий зубами от ревности, или актриса, тщетно пытающая склеить внезапно разбившееся сердце, часто играли просто безобразно. Константин это знал по себе – ну так какой же ты актёр, если ни разу в жизни не изменял, влюбляясь в совершенно неподходящих людей, зачастую в крайне неудобных обстоятельствах и притом абсолютно внезапно? Но связь Севостьяновой с Тилляевым Дедова просто бесила, ибо у Константина не укладывалось в голове, по какой такой веской причине Светлана предпочла ему, Дедову, этого пацана? Константин старался не думать об этом, к тому же его сейчас волновали и другие моменты, может быть, более серьёзные. Включая скорое возвращение Атаманова. Если верить достойному доверия источнику информации, главный режиссёр мог вернуться уже завтра-послезавтра. По-хорошему, конечно, главреж должен был кому-то сообщить, чтобы ему организовали подобающую встречу в аэропорту, но администратор и помощник лежали в больнице, а до Константина никто не стал доводить номер рейса прибытия. Зато Дедов был в курсе, кто прилетает другим самолётом. И в здание аэровокзала актёр приехал вовремя.
* * *
Зульфия никак не могла насмотреться на себя в зеркало. Она не просто удивлялась увиденному – она была приятно поражена и даже чуть напугана, по той причине, что сейчас на неё смотрела незнакомка – с тонкими, точно лезвия бритвы, бровями и совершенно новой причёской. Она тщательно и аккуратно обрезала волосы и сбрызнула их лаком, сделав себе короткое каре – «венгерку». Вероятно, идеально ровной линии сзади она не добилась, но ничего – при ближайшем удобном случае просто посетит парикмахерскую. Лишённая возможности находиться под жарким южным солнцем, Зульфия цветом лица почти не отличалась от местных гражданок. Новый «европейский» образ Ерматовой понравился, и чем дальше, тем сильнее она испытывала странное чувство – девушке казалось, что новая внешность меняет что-то внутри её самой. Словно она примерила новый наряд, непривычное платье, которое заставляет её вести себя совершенно по-другому, не так, как она привыкла. Нельзя сказать, что это было очень комфортно, но и неловкости она не испытывала. А привыкнуть можно ко всему.
Ко всему ли? Зульфия злилась, переживала и беспокоилась. Денис так и не приехал к ней вечером. Не появился вообще никто. Девушка на две трети опорожнила бутылку мартини в половине первого и погрузилась в глубокий сон. Поутру немного болела голова, но в общем и целом было всё в порядке.
Если исключить то, что в коттедж так никто и не прибыл. Ни утром, ни в обед, ни к вечеру. Зульфия теперь отлично понимала, что значит выражение «лезть на стенку». Кроме того, она отчаянно переживала за Дениса – а ну как глупый мальчишка попал в беду? Для себя девушка решила – этот вечер она ещё проведёт здесь, ночью выспится, а утром двинется в город пешком. По закону подлости, она трижды выходила к телефону-автомату, но так и не сумела дозвониться до администрации театра. Причём один раз Константин уже тянулся к надрывающемуся аппарату, но на другом конце линии Зульфия успела повесить трубку.
Около девяти вечера девушка, осатанев от безделья и тревог, предприняла очередную экскурсию по коттеджу. Добравшись до гардеробной, она толкнула дверь и начала изучать развешанные внутри костюмы – большей частью мужские. Впрочем, в одном отсеке висели и женские наряды. Зульфия принялась их разглядывать – сперва просто осматривать расцветки глазами, затем вынимать вешалки наружу и прикладывать платья и юбки к своей фигуре. Одно платье ей особенно понравилось – светло-лиловое, с фиолетовым отливом, интересно собранное на груди и довольно короткое. Удержаться было невозможно. Девушка вынесла платье в свою спальню, где скинула одежду и переоделась в чужое. Подошла к зеркалу и даже причмокнула от восторга: преображение было завершено. На Зульфию смотрела вполне европейской внешности молодая женщина, ничуть не напоминающая ту перепуганную девчонку, которая совсем недавно практически чудом вырвалась из-под родительского крова. Красивая той яркой и немного порочной красотой, что заставляет проходящих мимо мужчин оборачиваться вслед. Налив в бокал остатки мартини, Зульфия принялась вертеться возле зеркала, крутясь и изгибаясь во всевозможных позах, стараясь понять, в каком «ракурсе» она смотрится наиболее выигрышно. Говоря по справедливости, врождённые красота и грация девушки позволяли выглядеть ей привлекательно и сексуально при любом повороте тела, положении рук и наклоне головы.
За этим захватывающим занятием Зульфия не увидела, как через окна с тёмной улицы блеснул свет фар, не обратила внимания на тихий рокот автомобильного двигателя (впрочем, у нового «ауди» мотор работал почти бесшумно), не услышала мягкий звук отпираемой и закрываемой затем двери. Вошедший в дом некто сразу понял, что внутри кто-то есть. Неслышными шагами ног, обутых в дорогие американские кроссовки, он двинулся вверх по лестнице, направляясь туда, где слышалась тихая музыка из стереосистемы и откуда падал неяркий электрический свет.
– И что мы тут делаем? – донёсся до ушей увлёкшейся Зульфии недовольный сухой голос.
Девушка вскрикнула, испугавшись до невозможности. Быстро обернулась в сторону того, кто стоял сейчас в проёме, положив руку на косяк двери.
Мужчина. Лет тридцати, худой и стройный, одетый в чёрную, облегающую торс жилетку и узкие брюки с довольно низкой талией, которые вполне уместно смотрелись бы и на девушке. Мужчина имел длинные рыжие волосы, схваченные на затылке резинкой в хвост. Небольшой нос, тяжёлый подбородок, пухлые губы. Чуть заметный азиатский разрез глаз. Недовольное выражение на лице.
– Я... Меня сюда привезли временно, – пробормотала Зульфия. – Погостить несколько дней.
– Кто?
– Людмила Ивановна... Из театра Атаманова.
– Ты актриса, что ли?
– Нет.
– Работаешь в театре?
– Нет. Но в театре работает мой молодой человек. Он актёр.
– Как его зовут?
– Денис Тилляев, – ответила Зульфия. – От растерянности она совсем забыла, что юношу в записали в труппу под именем «Дэни Тилля», согласно иностранному паспорту.
– Поразительно. И никто нас не предупредил, – недовольно сказал мужчина, вытаскивая дорогой телефон «моторола». Вытянув из трубки антенну, не спуская глаз с Зульфии, начал набирать номер.
– Здравствуйте, мне бы Людмилу Ивановну... Как в больнице?! Что случилось?.. Надо же, какое несчастье, – после довольно длительной паузы сказал в трубку незнакомец. – А с кем я говорю?.. Понятно, Анатолий Сергеевич. Искренне желаю, чтобы ваша супруга как можно скорее поправилась.
Отключив вызов, мужчина посмотрел на Зульфию ещё менее доброжелательно.
– В больнице Людмила Ивановна. Придумай что-нибудь другое.
– Все имена так или иначе что-то значат. Я обожаю имя Светлана, если хочешь знать. Оно просто светится. Хорошее, русское такое.
– Я тоже считаю, что это наше русское имя, – сказала Севостьянова. – Ты знаешь, я неверующая. Года три назад, когда все поголовно ринулись креститься в церковь, меня приятельницы тоже позвали. Но я процесс не довела до конца.
– Почему?
– В основном как раз из-за имени. Я была дико возмущена, что при обряде крещения меня собрались как бы «переименовать» в Фотинью. И по наивности спросила – на кой мне это ископаемое древнегреческое имя, когда есть прекрасное русское? Священник обозлился, аж покраснел от ярости. К тому же я называла его не «батюшкой», а «святым отцом». Мне потом какие-то бабки довольно грубо указали на эту ошибку. А он, похоже, решил, что я над ним издеваюсь. Словом, общего языка мы так и не нашли. Но я об этом нисколько не жалею.
– А я чуть было не стал мусульманином, – произнёс Денис. – Однажды в училище после тяжёлого экзамена сказал прямо от души «Бисмилляхи рахмани рахим» – а это услышали двое истово верующих ребят со старшего курса. Долго меня прессовали, иногда довольно агрессивно. Этой фразой не принято разбрасываться – если уж сказал, значит, искренне признал себя правоверным. Я уж даже думал – ну схожу в мечеть, приму ислам, у нас много русских мусульман вообще-то. Потом вспомнил про обрезание, и как-то боязно стало.
Света засмеялась, протянула руку, коснулась крайней плоти пальцами.
– Интересно, что бы изменилось, если бы у тебя её не было?
– Если ты сейчас ещё немного его подержишь в руке, то узнаешь...
– У необрезанных, говорят, выше чувствительность, – сказала Светлана. – Но, пожалуй, я это не рукой буду проверять.
Тело женщины скользнуло вниз. Её поцелуи спускались от шеи по груди и животу Дениса, вызывая у юноши сладкую дрожь. И через минуту он забыл обо всём на свете.
Кроме излучающего волшебный свет имени, которое он несколько раз произнёс шёпотом.
* * *
Если предыдущий вечер Зульфия после всех переживаний провела исключительно в наслаждении тишиной и отдыхом, то очередные надвигающиеся сумерки вдруг стали вызывать у неё тревогу. Почему не приехал Денис? Куда исчезли Людмила Ивановна и Владислав Семёнович? Бесцельно бродя по пустому коттеджу, девушка то и дело брала в руки книги (на полках стояли в основном классические вещи, большей частью произведения драматургов), но читать не могла – мешало беспокойство. Телевизоры в холле и комнате были подключены к кабелям, выходящим из стен, но местное ТВ, видимо, никто не оплачивал, а найти антенну Зульфия не сумела. Возможно, в коттедже вообще не имелось классического волнового телеприёма. В холле была установлена стереосистема «Кенвуд», и Зульфия кое-как настроилась на пару-тройку новостных каналов. К сожалению, известия о попавших в больницу сотрудниках театра Атаманова до ушей девушки так и не дошли.
Оставаться в неведении было тяжело. Зульфия рискнула прогуляться до магазина. Денег у неё практически не осталось, да и поселковый «маркет» мало чем мог порадовать: в «обычном» отделе кроме жёлтых пачек невкусного турецкого чая и приторной карамели приобретать было нечего, а в коммерческом цены, как водится, больно кусались. Молодой продавец из «комка», сидя за прилавком, с кем-то болтал по сотовому телефону, но на просьбу позвонить в театр ответил девушке отказом – исходящие звонки на городские номера обходились чертовски дорого, а Зульфия даже близко не располагала необходимым количеством наличных денег. Однако у продавца оказался телефонный справочник, где нужный номер телефона имелся. Девушка выписала цифры на бумажку, купила несколько жетонов и вышла на улицу, где под ржавым навесом был установлен телефон-автомат. Выглядел он, как водится, затрапезно, навес изнутри пестрел гнусными надписями, но сам аппарат работал. Всё бы хорошо, только Зульфия не услышала ничего, кроме длинных гудков, хотя провела возле телефона почти полчаса. Дело в том, что в это время как раз шёл спектакль, и за столом администратора сидеть было некому – Константин Дедов тоже находился на сцене вместе с другими актёрами.
Смеркалось. Девушке совсем не улыбалась перспектива возвращаться в коттедж по безлюдным улицам, где среди однотипных построек и заборов имелся большой риск заблудиться. Да и остановившийся поблизости тёмно-серый «джип-чероки», из которого доносились раскаты грубого мужского хохота, не внушал особого доверия. Впрочем, Зульфия была одета достаточно скромно – в серую куртку и мешковатые джинсы-бананы, широко известные как «мальвины» – по исковерканному кем-то названию популярного бренда. Этот комплект одежды ей предоставила Пронина, позаимствовав в костюмерной.
Вернувшись в коттедж, девушка заперла за собой дверь и отправилась на кухню устраивать себе ужин. Аппетита особого не было, так что полбанки консервированной сайры с хлебцами ей вполне хватило. Как и чашки густо заваренного турецкого чая с карамельками.
Девушка помнила, что ей нельзя заглядывать в некоторые комнаты, но любопытство, помноженное на безделье и осложнённое тревогой, пересилило. Впрочем, ничего интересного в единственной незапертой спальне, что находилась рядом с её комнатой, она не обнаружила. Кроме банки с надписью «Блондоран», точно такой же, какая сейчас лежала у них в квартире.
«А почему бы нет? – вдруг мелькнула озорная мысль. – Разве кто-то посмеет сказать, что она не имеет права перекраситься в блондинку?» Конечно, Зульфия отдавала себе отчёт, что отец и брат устроили бы грандиозный психоз, увидев дочь и сестру с осветлёнными волосами, да и мама бы начала картинно хвататься за сердце, но они все далеко, а она здесь... Кроме того, дополнительная маскировка не помешает... О, кстати, а тут ещё есть неплохой косметический наборчик. С щипцами для бровей... Процедура, конечно, адова, но в кухонном баре девушка видела бутылку мартини, а на анестезию запрет, вроде бы, не распространялся... И вообще, где справедливость? Её все забыли, оставили здесь на произвол судьбы, даже Денис не появился... Только тут Зульфия вспомнила про сегодняшний спектакль. Уж часам к десяти Денис должен приехать. Он просто не посмеет бросить её тут... А когда он появится, ему будет забавный сюрприз. Конечно, чужую краску брать нехорошо, поэтому она этого и не станет делать.
И девушка расположилась у гримёрного столика. Она включила освещение рампы по периметру зеркала, взяла в руку ножницы и показала язык своему отражению.
* * *
В холл больницы ввалились почти все исполнители ключевых ролей в премьерной пьесе: Дедов, Севостьянова, Меликян, Евстафьева и Тилляев. К ним спустилась опирающаяся на костыль Глущенко, которая первым делом потребовала сигарет. Арсен и Наталия поделились запасами, и все трое тут же отправились за угол лечебного корпуса. Остальные устроили небольшой импровизированный спектакль, и прошёл он на «ура», ибо грозная заведующая отделением позволила второй тройке посетителей пройти в палату, где лежал Владислав Москвин.
Администратор с лёгкостью узнал вошедших. Да, он отлично помнил, где работает и чем занимается. Безошибочно мог назвать имена всех актёров и сотрудников театра. Знал, какой сегодня день, месяц и год. Единственная беда – никак не мог вспомнить, куда именно они вчера с Прониной увезли Зульфию, да и с Прониной ли?
Людмила Ивановна к тому часу вышла из комы, но говорить пока не могла, да и вряд ли отчётливо понимала, что с ней происходит, и как она очутилась на больничной койке. Поэтому Маше Глущенко вручили ещё несколько сигарет и взяли с неё слово, что она постоянно будет общаться с администратором и помрежа, и как только узнает все обстоятельства, немедленно позвонит в театр.
На этом миссия оказалась оконченной. Актёры отправились на остановку автобуса. По дороге одной из первых вышла Светлана – ей нужно было обязательно оказаться дома. Через две остановки выскочил Тилляев. Константин хорошо знал, что Денис живёт совершенно в другом месте, и потому был уверен, что сопляк немедленно отправится прямиком в кровать к Севостьяновой. Подобных мезальянсов на своём веку Дедов уже навидался и относился к ним неодобрительно – ибо все романы с оттенком порочности, как правило, вредили работе, поскольку были скоротечны и оканчивались скандалами. Не сразу, конечно – пока роман разгорался, артисты выкладывались на сцене столь же страстно, как и в постели. Но актёр, скрежещущий зубами от ревности, или актриса, тщетно пытающая склеить внезапно разбившееся сердце, часто играли просто безобразно. Константин это знал по себе – ну так какой же ты актёр, если ни разу в жизни не изменял, влюбляясь в совершенно неподходящих людей, зачастую в крайне неудобных обстоятельствах и притом абсолютно внезапно? Но связь Севостьяновой с Тилляевым Дедова просто бесила, ибо у Константина не укладывалось в голове, по какой такой веской причине Светлана предпочла ему, Дедову, этого пацана? Константин старался не думать об этом, к тому же его сейчас волновали и другие моменты, может быть, более серьёзные. Включая скорое возвращение Атаманова. Если верить достойному доверия источнику информации, главный режиссёр мог вернуться уже завтра-послезавтра. По-хорошему, конечно, главреж должен был кому-то сообщить, чтобы ему организовали подобающую встречу в аэропорту, но администратор и помощник лежали в больнице, а до Константина никто не стал доводить номер рейса прибытия. Зато Дедов был в курсе, кто прилетает другим самолётом. И в здание аэровокзала актёр приехал вовремя.
* * *
Зульфия никак не могла насмотреться на себя в зеркало. Она не просто удивлялась увиденному – она была приятно поражена и даже чуть напугана, по той причине, что сейчас на неё смотрела незнакомка – с тонкими, точно лезвия бритвы, бровями и совершенно новой причёской. Она тщательно и аккуратно обрезала волосы и сбрызнула их лаком, сделав себе короткое каре – «венгерку». Вероятно, идеально ровной линии сзади она не добилась, но ничего – при ближайшем удобном случае просто посетит парикмахерскую. Лишённая возможности находиться под жарким южным солнцем, Зульфия цветом лица почти не отличалась от местных гражданок. Новый «европейский» образ Ерматовой понравился, и чем дальше, тем сильнее она испытывала странное чувство – девушке казалось, что новая внешность меняет что-то внутри её самой. Словно она примерила новый наряд, непривычное платье, которое заставляет её вести себя совершенно по-другому, не так, как она привыкла. Нельзя сказать, что это было очень комфортно, но и неловкости она не испытывала. А привыкнуть можно ко всему.
Ко всему ли? Зульфия злилась, переживала и беспокоилась. Денис так и не приехал к ней вечером. Не появился вообще никто. Девушка на две трети опорожнила бутылку мартини в половине первого и погрузилась в глубокий сон. Поутру немного болела голова, но в общем и целом было всё в порядке.
Если исключить то, что в коттедж так никто и не прибыл. Ни утром, ни в обед, ни к вечеру. Зульфия теперь отлично понимала, что значит выражение «лезть на стенку». Кроме того, она отчаянно переживала за Дениса – а ну как глупый мальчишка попал в беду? Для себя девушка решила – этот вечер она ещё проведёт здесь, ночью выспится, а утром двинется в город пешком. По закону подлости, она трижды выходила к телефону-автомату, но так и не сумела дозвониться до администрации театра. Причём один раз Константин уже тянулся к надрывающемуся аппарату, но на другом конце линии Зульфия успела повесить трубку.
Около девяти вечера девушка, осатанев от безделья и тревог, предприняла очередную экскурсию по коттеджу. Добравшись до гардеробной, она толкнула дверь и начала изучать развешанные внутри костюмы – большей частью мужские. Впрочем, в одном отсеке висели и женские наряды. Зульфия принялась их разглядывать – сперва просто осматривать расцветки глазами, затем вынимать вешалки наружу и прикладывать платья и юбки к своей фигуре. Одно платье ей особенно понравилось – светло-лиловое, с фиолетовым отливом, интересно собранное на груди и довольно короткое. Удержаться было невозможно. Девушка вынесла платье в свою спальню, где скинула одежду и переоделась в чужое. Подошла к зеркалу и даже причмокнула от восторга: преображение было завершено. На Зульфию смотрела вполне европейской внешности молодая женщина, ничуть не напоминающая ту перепуганную девчонку, которая совсем недавно практически чудом вырвалась из-под родительского крова. Красивая той яркой и немного порочной красотой, что заставляет проходящих мимо мужчин оборачиваться вслед. Налив в бокал остатки мартини, Зульфия принялась вертеться возле зеркала, крутясь и изгибаясь во всевозможных позах, стараясь понять, в каком «ракурсе» она смотрится наиболее выигрышно. Говоря по справедливости, врождённые красота и грация девушки позволяли выглядеть ей привлекательно и сексуально при любом повороте тела, положении рук и наклоне головы.
За этим захватывающим занятием Зульфия не увидела, как через окна с тёмной улицы блеснул свет фар, не обратила внимания на тихий рокот автомобильного двигателя (впрочем, у нового «ауди» мотор работал почти бесшумно), не услышала мягкий звук отпираемой и закрываемой затем двери. Вошедший в дом некто сразу понял, что внутри кто-то есть. Неслышными шагами ног, обутых в дорогие американские кроссовки, он двинулся вверх по лестнице, направляясь туда, где слышалась тихая музыка из стереосистемы и откуда падал неяркий электрический свет.
– И что мы тут делаем? – донёсся до ушей увлёкшейся Зульфии недовольный сухой голос.
Девушка вскрикнула, испугавшись до невозможности. Быстро обернулась в сторону того, кто стоял сейчас в проёме, положив руку на косяк двери.
Мужчина. Лет тридцати, худой и стройный, одетый в чёрную, облегающую торс жилетку и узкие брюки с довольно низкой талией, которые вполне уместно смотрелись бы и на девушке. Мужчина имел длинные рыжие волосы, схваченные на затылке резинкой в хвост. Небольшой нос, тяжёлый подбородок, пухлые губы. Чуть заметный азиатский разрез глаз. Недовольное выражение на лице.
– Я... Меня сюда привезли временно, – пробормотала Зульфия. – Погостить несколько дней.
– Кто?
– Людмила Ивановна... Из театра Атаманова.
– Ты актриса, что ли?
– Нет.
– Работаешь в театре?
– Нет. Но в театре работает мой молодой человек. Он актёр.
– Как его зовут?
– Денис Тилляев, – ответила Зульфия. – От растерянности она совсем забыла, что юношу в записали в труппу под именем «Дэни Тилля», согласно иностранному паспорту.
– Поразительно. И никто нас не предупредил, – недовольно сказал мужчина, вытаскивая дорогой телефон «моторола». Вытянув из трубки антенну, не спуская глаз с Зульфии, начал набирать номер.
– Здравствуйте, мне бы Людмилу Ивановну... Как в больнице?! Что случилось?.. Надо же, какое несчастье, – после довольно длительной паузы сказал в трубку незнакомец. – А с кем я говорю?.. Понятно, Анатолий Сергеевич. Искренне желаю, чтобы ваша супруга как можно скорее поправилась.
Отключив вызов, мужчина посмотрел на Зульфию ещё менее доброжелательно.
– В больнице Людмила Ивановна. Придумай что-нибудь другое.
