Теперь показываешь мне ещё одну его любовницу. Классные у вас отношения, я в восторге... Её тоже застрелили, что ли? Но и опять же – при чём тут я? Какое мне дело до всяких ваших театральных шалав?!
– Во-первых, она не из театра. Во-вторых, зачем сразу навешивать ярлыки? Никакая не шалава, а очень хорошая девушка... И ты стрелял в неё, думая, что это Денис.
– Слушай! Вот кого я бы сейчас размазал по стенам, так это тебя! У тебя вместо мозгов сплошная протухшая сперма! Ты уж определись сначала, кого я будто бы собирался застрелить – девку или пацана. И вообще, ну что за резон мне в кого-то палить! Я разве киллер какой-нибудь? Единственный человек на земле, которого мне бы хотелось видеть в гробу – так это моя бывшая. И то ведь, она ещё каким-то чудом продолжает коптить небо. Я добрый человек. Убирайся нахрен. Потому что моя доброта скоро закончится, и я тебе точно нос по щекам размажу.
– Тебя душила ревность. И ты задумал убить Дениса. Пришёл ночью в дом, где он живёт. Надел на пистолет глушитель. Но Дениса там не было, в квартире находилась его бывшая девушка. Она остригла и перекрасила волосы, так, что её теперь не узнать. В темноте ты принял её за Дениса и выстрелил. Наверное, ты понял, что ошибся, и потому решил подбросить пистолет в квартиру. А сам ушёл. Девушка получила пулю в живот! Я не представляю, как дико она мучилась, но если бы она не смогла открыть дверь и выползти на лестничную клетку, то скоро умерла бы от потери крови.
Илья вдруг задумался и даже как будто успокоился. И помрачнел, но как-то иначе, по-новому, нежели обычно при разговорах с бывшей женой.
– Так, мне эта история начинает казаться очень интересной, – вдруг произнёс он. – И действительно паршивой. Пожалуй, я даже не стану тебя бить. Естественно, никакого отношения к убийству я не имею... Хотя, погоди. А хахаль твой что?
– Его арестовали.
– Ну, этого следовало ожидать. Девка-то жива осталась?
– Она в критическом состоянии, насколько я знаю. Может умереть в любой момент.
– Ясно. И, кажется, я понимаю, почему ты сейчас здесь. Ты вообразила, будто я настолько мерзок и отвратен, что в состоянии пристрелить пацана, лишь бы сделать тебе пакость? Дура ты всё-таки, Светка, ох и дура! Во-первых, я этого не делал – повторяю для тупых. А если бы я это действительно натворил, и ты бы сейчас припёрлась, чтобы сделать мне подобную предъяву, то уже валялась бы в ванне, а я потихоньку рубил тебя на мясо, а после разнёс твои детали по разным помойкам на районе ближайшей ночью.
– А пистолет? – сказала Светлана, действительно ощущая себя последней идиоткой.
– А что пистолет? Кстати, у меня его и нет уже давно. Даже если ты сейчас сумеешь организовать обыск на моей хате, его не найдут. Давай, устраивай. Я обещаю, что даже бить тебя не стану. Правда, я точно не знаю, в котором часу это произошло, но и лепить себе левое алиби не буду. Повторяю ещё раз – я тут ни при чём. Поняла? Теперь собирай свои кости и выметайся. Видеть тебя не могу.
Светлана поднялась. Пол под ногами тошнотно покачивался. Она сделала несколько шагов по направлению к прихожей, как вдруг бывший муж её окликнул:
– Погоди.
Женщина остановилась и медленно повернулась лицом к Илье. Тот произнёс:
– Вернись.
Светлана, точно сомнамбула, мягкими шагами прошла в комнату и опустилась на скрипучий стул.
– Слушай сюда, – заговорил Замороков. – Я так понимаю, тебе очень хочется вытащить своего хахаля с кичи, куда его определили как самого вероятного подозреваемого. Скорее всего, у тебя ничего не выйдет. Я своих бывших сослуживцев знаю, и в курсе, что им проще отправить чувачка на зону «паровозом», чтобы получить галочку и звёздочку, чем оставить «висяк». Незакрытое дело плохо для продвижения по службе и репутации. Если ты сама вздумаешь играть в сыщиков, то тебя либо тоже пристрелят, либо посадят. Вообще на твою судьбу мне глубоко плевать, но вот пацана чисто по-человечески жаль, хотя он и дурак, что связался с тобой. Идея, что кто-то хотел убить именно его, но по ошибке выстрелил в девку, мне кажется довольно глупой. Я чую, что тут всё как-то не так. Сама знаешь, бывших ментов не бывает. Так вот, если хочешь знать моё ментовское мнение – планировали убить именно девку.
– За что её убивать? Она же никому никакого вреда не причинила?
– А твоего бойфренда? Он разве успел кому-то дорогу перейти, да так, что его грохнуть нужно? Нет, не то. Короче, вот тебе информация к размышлению. Я знаю двух чучмеков, которые имели до этой девки интерес. И очень большой, судя по всему. Они мне подсовывали её фото, думая, что я имею какое-то отношение к вашему театру. Одного зовут Махмуд, другого – не знаю. У первого, длинного, такие мерзкие усики, у второго...
– Бородка торчком! – закончила Светлана. – Это Эсон.
– Так ты всё знаешь лучше меня! Девка, видимо, сама родом из какого-нибудь черкестана. Как её зовут, в курсе?
– Зульфия.
– Ну вот и ответ. До того, как припасть к твоим повидавшим всякие виды прелестям, Денис крутил с этой девчонкой, а такие вещи в некоторых бабайских семьях не прощают. Особенно сейчас, когда во многих отделившихся странах начался разгул исламизма. Не исключено, что ей решили отомстить. Так сказать, восстановить честь семьи путём смытия позора кровью. Это у них бывает.
– Но ведь... Она же с Денисом рассталась.
– Ну почему вы, бабы, такие дуры? – с чувством произнёс Илья. – Какая разница, рассталась – не рассталась? Это мы, русские, дебилы – нам часто бывает насрать, сколько было мужиков у тётки прежде. А джигиты более разборчивы. Переспала девка с посторонним парнем до свадьбы – уже всё, бракованная, можно в утиль сдавать, как пустую стеклотару. А если переспала с немусульманином, с неверным – так ещё и отступница, источник великого позора для отца и братьев. Понимаешь теперь? Советую тебе передать эти соображения кому следует. Но сама к азиатам не суйся и вопросы не задавай. А то и в тебя пулю всадят, чего доброго. Ваше бабское племя, конечно, учить надо, и по мусалам лупить со всей дури, чтоб вы хоть что-то понимать начали... Но стрелять в живот – это беспредел. Видел я, как люди такими ранениями мучаются – веришь-нет, спать потом долго не мог нормально. Так ни с кем нельзя поступать. Даже с последними шалавами.
Илья, несмотря на зловещий смысл своей тирады, выглядел непривычно спокойным и едва ли не участливым. И тон его речи был таким же. Если поначалу он буквально рычал на Светлану, то сейчас обращался к ней вполне нейтрально, словно беседовал с соседкой или, может быть, коллегой. Не исключено, что даже рассчитывал на какое-то взаимопонимание. Впрочем, Света действительно сочла версию бывшего мужа если не вполне правдоподобной, то достойной внимания. Естественно, если отбросить его разглагольствования о женской неполноценности. С этими убеждениями спорить было бесполезно, да и бессмысленно.
– Вот, я думаю, теперь ты убедилась, что побывала у меня не зря, хотя и пришла, набитая, как обычно, всякими глупостями. И всё, я тебя не собираюсь задерживать.
Света снова встала и направилась к выходу. Теперь пол под ногами не качался, и вообще – женщина ощущала себя гораздо увереннее, чем несколько минут назад. Но в прихожей, обувшись, снова повернулась к Илье:
– Знаешь, что?.. Спасибо, – сказала она.
– Да ладно, – проговорил Замороков, сдвинув брови.
Света прикусила губу и постаралась поскорее покинуть квартиру бывшего мужа. В любом случае общение с ним оставляло чувство, бесконечно далёкое от умиротворения.
* * *
Следователь Телегин был угрюм и мрачен. Он посмотрел на часы и произнёс:
– Так, Тилляев. Время без пяти одиннадцать. Мы и так с тобой излишне затянули всю эту волынку, но если твой защитник не появится ровно к одиннадцати, будем разговаривать без него. Хотя это очень странно. Обычно адвокаты уровня Левитана не опаздывают.
– Может быть, вы ему позвоните? – спросил Денис.
– А оно мне надо? – осклабился Телегин. – Придёт – ладно. Не придёт – ещё лучше.
– Но он мне запретил что-либо говорить без его разрешения.
– Кого это волнует, Тилляев? Говорить стану в основном я. А ты можешь молчать, мычать или трясти головой – всё будет истолковано как нужно мне. Понимаешь?
Денис решил промолчать.
– Вот и чудно. К тому же у меня для тебя есть три новости – одна хорошая, одна нейтральная и одна плохая. С какой лучше начать?
Денис пожал плечами.
– Тогда с нейтральной. В твоём организме нет следов наркотических или психотропных веществ. Но особого значения для нашего случая это не имеет. Если бы их нашли в большом количестве, а ты бы валялся в отрубе хоть в квартире, хоть на хазе среди торчков, ушлый адвокат ухватился бы за этот факт как косвенную причину того, что ты сам не в состоянии стрелять. И, если бы ты был в квартире, то и я, и суд могли бы поверить, что ты настолько глубоко спал, что не мог слышать ни того, как твоя подруга открыла дверь, ни того, как кто-то стрелял через глушитель из пистолета. Теперь хорошая новость – на пистолете твоих отпечатков пальцев нет... Во, смотрю, ты заулыбался даже. Ну а вот теперь время для плохой новости. Ты сильно не радуйся – других-то отпечатков тоже нет. Значит, оружие тщательно вытерли, прежде чем положить в ящик стола. А вот ящик-то как раз пестрит твоими пальчиками. И гражданки Ерматовой тоже. Но отпечатков пальцев посторонних лиц на нём нет. Ты, наверное, читал детективы? Они в большинстве своём глупы, но две мудрости часто в себе содержат. Первая – это то, что преступник, как бы он тщательно ни готовил преступление или ни заметал за собой следы, а всё равно какой-нибудь промах да совершит.
Денис сделал неопределённый жест руками. Без Левитана он чувствовал себя крайне неуютно, а ночь в холодной камере следственного изолятора подействовала на него угнетающе. Что, собственно, и требовалось от подобного помещения – подавить психику человека, впервые попавшего под арест.
– Не хочешь знать, какую вторую мудрость частенько излагают писатели детективов?.. Ну ладно. Вторая – это то, что преступник всегда будет пойман, вина его доказана, а сам он потом отправится отбывать положенное наказание. Знаешь, если господин Левитан от тебя отказался – что меня, в общем-то, не сильно и удивляет – то я тебе не завидую. Государственный защитник сверх необходимого для проформы отдуваться не будет, и суд тебе даст ровно столько, сколько запросит прокурор. А запросит он много. Тут, правда, есть один нюанс – ты ведь гражданин иностранного государства, хотя твои документы крутятся в какой-то бюрократической карусели. И сейчас по запросу прокуратуры можно приостановить этот процесс. Запрос этот буду делать я. Если подсудимым будет гражданин иностранного государства, то тебя депортируют на родину. Что там с тобой случится – одному ихнему аллаху известно. Я лишь могу предположить, что многолетнее пребывание в общей камере тамошнего зиндана с местного разлива уголовниками для тебя будет весьма грустным. Не знаю, сколько ты выдержишь. И насчёт «многолетнего» я, пожалуй, погорячился – тебя вынесут ногами вперёд где-нибудь через три месяца. И защищать там будет некому. Здесь хоть полковник Вахрушев может подсуетиться, чтобы тебя никуда не этапировали, а оставили в так называемой «красной зоне». Есть у нас в пригороде такой «детский сад» для случайно оступившихся интеллигентов. Тех, кого на обычной зоне уголовники насилуют сразу же по прибытии. А конвойные – дубаки, выводящие и прочие – бьют таких как ты каждый день. И в камере будут добавлять, пока все зубы не повышибают. На это уходит от силы пара недель. Но бить всё равно продолжат и дальше. Кстати, ты в курсе, для чего смазливым юношам с круглыми попками зубы выбивают? Чтобы уголовники могли без опасений им в рот давать, зная, что беспомощный дрищ будет сосать как следует и не попытается откусить член. Это, кстати, я тебе рассказываю про порядки на зонах, какие они были до распада Союза. А что там творится сейчас, особенно в южном зарубежье, думаю, просто не вышептать...
Телегин даже зажмурился и покачал головой. Ужас, в который погрузился Денис, описать было невозможно.
– Но если прокуратура такой запрос не сделает, то через какое-то время ты получишь российский паспорт. И судить будут уже гражданина Российской Федерации, которого потом никуда не увезут, а оставят в здешнем «детском садике». У тебя появится шанс вести местный драмкружок, например. Это поощряется. Тебе, может быть, даже не придётся робу заключённого носить, и камеры там достаточно комфортные, по сути обычные комнаты, только с решётками на окнах. А если тебе повезёт, и девушка выживет... И допустим, она заявит, что в неё стрелял не ты, а... Неважно, кто, то дело вернут на пересмотр для возобновления производства ввиду вновь открывшихся обстоятельств. Сам понимаешь, если тебя в это время начнут насиловать во все дыры среди саксаулов в другой стране, то это уже не будет иметь ровно никакого значения. А будучи в драмкружке, в нескольких километрах от здешнего зала суда, ты, глядишь, и на свободу выйдешь с погашенной судимостью, будто её и не было. И с целыми зубами... Ну что, Тилляев, есть о чём подумать?
Денис, естественно, соображал уже совсем плохо. Он чувствовал себя словно в кошмарном сне, но нашёл силы задать вопрос:
– Так, а что от меня требуется?
Телегин, который только что произнёс достаточно убедительную тираду, в коей правды было не больше, чем наполовину, улыбнулся:
– Подпиши признательные показания.
– Как так? – не понял Тилляев. – Признательные в чём?
– В том, что ты стрелял в свою приятельницу... Не желал причинять ей зла, и вообще старался попасть в сторону. Допустим, просто попугать решил её, после того как она устроила тебе сцену ревности или ещё что-нибудь подобное.
– Но я ничего такого не делал! – воскликнул Денис.
– Ты не понял. Если ты не подпишешь признание, то тебя всё равно осудят. Вся доказательная база против тебя, Тилляев. И, как я уже говорил, ты будешь депортирован на родину. Это делается очень быстро, поверь мне.
– А если подпишу, то...
– То тебя осудят как российского гражданина и оставят здесь, дожидаться возобновления дела.
До Дениса стало доходить.
– Понятно. Вы сказали, что Зульфия... Гражданка Ерматова жива?
– Пока да.
– Так, наверное, мне есть смысл дождаться, когда она придёт в себя и сможет сказать, что я никакого отношения к этому... происшествию не имею?
Телегин некоторое время тяжёлым взглядом смотрел на Дениса.
– Ты бы не умничал, Тилляев, – сказал он. – Гражданке Ерматовой разворотило весь живот, она в коме. Сколько времени потребуется, чтобы она пришла в сознание, неизвестно. Может быть, понадобится дополнительная операция, да не одна. И пока Ерматова не пройдёт, как это сейчас модно называть, период реабилитации, никто и никаких показаний снимать с неё не будет. Ей даже про тебя ничего говорить не станут. Это долгий срок, Тилляев. Может быть, месяц или два. При Союзе люди в СИЗО годами сидели, но сейчас другие времена. Да и преступность выросла в сотни, тысячи раз! В общем, на такую роскошь, как сидение в одиночке до тех пор, пока не придёт в себя девушка, можешь не рассчитывать. Грубо говоря, ты занимаешь место, на которое претендуют киллеры, рэкетиры и прочие всякие рецидивисты. Нам уже год обещают построить новую тюрьму, но воз и ныне там.
– Во-первых, она не из театра. Во-вторых, зачем сразу навешивать ярлыки? Никакая не шалава, а очень хорошая девушка... И ты стрелял в неё, думая, что это Денис.
– Слушай! Вот кого я бы сейчас размазал по стенам, так это тебя! У тебя вместо мозгов сплошная протухшая сперма! Ты уж определись сначала, кого я будто бы собирался застрелить – девку или пацана. И вообще, ну что за резон мне в кого-то палить! Я разве киллер какой-нибудь? Единственный человек на земле, которого мне бы хотелось видеть в гробу – так это моя бывшая. И то ведь, она ещё каким-то чудом продолжает коптить небо. Я добрый человек. Убирайся нахрен. Потому что моя доброта скоро закончится, и я тебе точно нос по щекам размажу.
– Тебя душила ревность. И ты задумал убить Дениса. Пришёл ночью в дом, где он живёт. Надел на пистолет глушитель. Но Дениса там не было, в квартире находилась его бывшая девушка. Она остригла и перекрасила волосы, так, что её теперь не узнать. В темноте ты принял её за Дениса и выстрелил. Наверное, ты понял, что ошибся, и потому решил подбросить пистолет в квартиру. А сам ушёл. Девушка получила пулю в живот! Я не представляю, как дико она мучилась, но если бы она не смогла открыть дверь и выползти на лестничную клетку, то скоро умерла бы от потери крови.
Илья вдруг задумался и даже как будто успокоился. И помрачнел, но как-то иначе, по-новому, нежели обычно при разговорах с бывшей женой.
– Так, мне эта история начинает казаться очень интересной, – вдруг произнёс он. – И действительно паршивой. Пожалуй, я даже не стану тебя бить. Естественно, никакого отношения к убийству я не имею... Хотя, погоди. А хахаль твой что?
– Его арестовали.
– Ну, этого следовало ожидать. Девка-то жива осталась?
– Она в критическом состоянии, насколько я знаю. Может умереть в любой момент.
– Ясно. И, кажется, я понимаю, почему ты сейчас здесь. Ты вообразила, будто я настолько мерзок и отвратен, что в состоянии пристрелить пацана, лишь бы сделать тебе пакость? Дура ты всё-таки, Светка, ох и дура! Во-первых, я этого не делал – повторяю для тупых. А если бы я это действительно натворил, и ты бы сейчас припёрлась, чтобы сделать мне подобную предъяву, то уже валялась бы в ванне, а я потихоньку рубил тебя на мясо, а после разнёс твои детали по разным помойкам на районе ближайшей ночью.
– А пистолет? – сказала Светлана, действительно ощущая себя последней идиоткой.
– А что пистолет? Кстати, у меня его и нет уже давно. Даже если ты сейчас сумеешь организовать обыск на моей хате, его не найдут. Давай, устраивай. Я обещаю, что даже бить тебя не стану. Правда, я точно не знаю, в котором часу это произошло, но и лепить себе левое алиби не буду. Повторяю ещё раз – я тут ни при чём. Поняла? Теперь собирай свои кости и выметайся. Видеть тебя не могу.
Светлана поднялась. Пол под ногами тошнотно покачивался. Она сделала несколько шагов по направлению к прихожей, как вдруг бывший муж её окликнул:
– Погоди.
Женщина остановилась и медленно повернулась лицом к Илье. Тот произнёс:
– Вернись.
Светлана, точно сомнамбула, мягкими шагами прошла в комнату и опустилась на скрипучий стул.
– Слушай сюда, – заговорил Замороков. – Я так понимаю, тебе очень хочется вытащить своего хахаля с кичи, куда его определили как самого вероятного подозреваемого. Скорее всего, у тебя ничего не выйдет. Я своих бывших сослуживцев знаю, и в курсе, что им проще отправить чувачка на зону «паровозом», чтобы получить галочку и звёздочку, чем оставить «висяк». Незакрытое дело плохо для продвижения по службе и репутации. Если ты сама вздумаешь играть в сыщиков, то тебя либо тоже пристрелят, либо посадят. Вообще на твою судьбу мне глубоко плевать, но вот пацана чисто по-человечески жаль, хотя он и дурак, что связался с тобой. Идея, что кто-то хотел убить именно его, но по ошибке выстрелил в девку, мне кажется довольно глупой. Я чую, что тут всё как-то не так. Сама знаешь, бывших ментов не бывает. Так вот, если хочешь знать моё ментовское мнение – планировали убить именно девку.
– За что её убивать? Она же никому никакого вреда не причинила?
– А твоего бойфренда? Он разве успел кому-то дорогу перейти, да так, что его грохнуть нужно? Нет, не то. Короче, вот тебе информация к размышлению. Я знаю двух чучмеков, которые имели до этой девки интерес. И очень большой, судя по всему. Они мне подсовывали её фото, думая, что я имею какое-то отношение к вашему театру. Одного зовут Махмуд, другого – не знаю. У первого, длинного, такие мерзкие усики, у второго...
– Бородка торчком! – закончила Светлана. – Это Эсон.
– Так ты всё знаешь лучше меня! Девка, видимо, сама родом из какого-нибудь черкестана. Как её зовут, в курсе?
– Зульфия.
– Ну вот и ответ. До того, как припасть к твоим повидавшим всякие виды прелестям, Денис крутил с этой девчонкой, а такие вещи в некоторых бабайских семьях не прощают. Особенно сейчас, когда во многих отделившихся странах начался разгул исламизма. Не исключено, что ей решили отомстить. Так сказать, восстановить честь семьи путём смытия позора кровью. Это у них бывает.
– Но ведь... Она же с Денисом рассталась.
– Ну почему вы, бабы, такие дуры? – с чувством произнёс Илья. – Какая разница, рассталась – не рассталась? Это мы, русские, дебилы – нам часто бывает насрать, сколько было мужиков у тётки прежде. А джигиты более разборчивы. Переспала девка с посторонним парнем до свадьбы – уже всё, бракованная, можно в утиль сдавать, как пустую стеклотару. А если переспала с немусульманином, с неверным – так ещё и отступница, источник великого позора для отца и братьев. Понимаешь теперь? Советую тебе передать эти соображения кому следует. Но сама к азиатам не суйся и вопросы не задавай. А то и в тебя пулю всадят, чего доброго. Ваше бабское племя, конечно, учить надо, и по мусалам лупить со всей дури, чтоб вы хоть что-то понимать начали... Но стрелять в живот – это беспредел. Видел я, как люди такими ранениями мучаются – веришь-нет, спать потом долго не мог нормально. Так ни с кем нельзя поступать. Даже с последними шалавами.
Илья, несмотря на зловещий смысл своей тирады, выглядел непривычно спокойным и едва ли не участливым. И тон его речи был таким же. Если поначалу он буквально рычал на Светлану, то сейчас обращался к ней вполне нейтрально, словно беседовал с соседкой или, может быть, коллегой. Не исключено, что даже рассчитывал на какое-то взаимопонимание. Впрочем, Света действительно сочла версию бывшего мужа если не вполне правдоподобной, то достойной внимания. Естественно, если отбросить его разглагольствования о женской неполноценности. С этими убеждениями спорить было бесполезно, да и бессмысленно.
– Вот, я думаю, теперь ты убедилась, что побывала у меня не зря, хотя и пришла, набитая, как обычно, всякими глупостями. И всё, я тебя не собираюсь задерживать.
Света снова встала и направилась к выходу. Теперь пол под ногами не качался, и вообще – женщина ощущала себя гораздо увереннее, чем несколько минут назад. Но в прихожей, обувшись, снова повернулась к Илье:
– Знаешь, что?.. Спасибо, – сказала она.
– Да ладно, – проговорил Замороков, сдвинув брови.
Света прикусила губу и постаралась поскорее покинуть квартиру бывшего мужа. В любом случае общение с ним оставляло чувство, бесконечно далёкое от умиротворения.
* * *
Следователь Телегин был угрюм и мрачен. Он посмотрел на часы и произнёс:
– Так, Тилляев. Время без пяти одиннадцать. Мы и так с тобой излишне затянули всю эту волынку, но если твой защитник не появится ровно к одиннадцати, будем разговаривать без него. Хотя это очень странно. Обычно адвокаты уровня Левитана не опаздывают.
– Может быть, вы ему позвоните? – спросил Денис.
– А оно мне надо? – осклабился Телегин. – Придёт – ладно. Не придёт – ещё лучше.
– Но он мне запретил что-либо говорить без его разрешения.
– Кого это волнует, Тилляев? Говорить стану в основном я. А ты можешь молчать, мычать или трясти головой – всё будет истолковано как нужно мне. Понимаешь?
Денис решил промолчать.
– Вот и чудно. К тому же у меня для тебя есть три новости – одна хорошая, одна нейтральная и одна плохая. С какой лучше начать?
Денис пожал плечами.
– Тогда с нейтральной. В твоём организме нет следов наркотических или психотропных веществ. Но особого значения для нашего случая это не имеет. Если бы их нашли в большом количестве, а ты бы валялся в отрубе хоть в квартире, хоть на хазе среди торчков, ушлый адвокат ухватился бы за этот факт как косвенную причину того, что ты сам не в состоянии стрелять. И, если бы ты был в квартире, то и я, и суд могли бы поверить, что ты настолько глубоко спал, что не мог слышать ни того, как твоя подруга открыла дверь, ни того, как кто-то стрелял через глушитель из пистолета. Теперь хорошая новость – на пистолете твоих отпечатков пальцев нет... Во, смотрю, ты заулыбался даже. Ну а вот теперь время для плохой новости. Ты сильно не радуйся – других-то отпечатков тоже нет. Значит, оружие тщательно вытерли, прежде чем положить в ящик стола. А вот ящик-то как раз пестрит твоими пальчиками. И гражданки Ерматовой тоже. Но отпечатков пальцев посторонних лиц на нём нет. Ты, наверное, читал детективы? Они в большинстве своём глупы, но две мудрости часто в себе содержат. Первая – это то, что преступник, как бы он тщательно ни готовил преступление или ни заметал за собой следы, а всё равно какой-нибудь промах да совершит.
Денис сделал неопределённый жест руками. Без Левитана он чувствовал себя крайне неуютно, а ночь в холодной камере следственного изолятора подействовала на него угнетающе. Что, собственно, и требовалось от подобного помещения – подавить психику человека, впервые попавшего под арест.
– Не хочешь знать, какую вторую мудрость частенько излагают писатели детективов?.. Ну ладно. Вторая – это то, что преступник всегда будет пойман, вина его доказана, а сам он потом отправится отбывать положенное наказание. Знаешь, если господин Левитан от тебя отказался – что меня, в общем-то, не сильно и удивляет – то я тебе не завидую. Государственный защитник сверх необходимого для проформы отдуваться не будет, и суд тебе даст ровно столько, сколько запросит прокурор. А запросит он много. Тут, правда, есть один нюанс – ты ведь гражданин иностранного государства, хотя твои документы крутятся в какой-то бюрократической карусели. И сейчас по запросу прокуратуры можно приостановить этот процесс. Запрос этот буду делать я. Если подсудимым будет гражданин иностранного государства, то тебя депортируют на родину. Что там с тобой случится – одному ихнему аллаху известно. Я лишь могу предположить, что многолетнее пребывание в общей камере тамошнего зиндана с местного разлива уголовниками для тебя будет весьма грустным. Не знаю, сколько ты выдержишь. И насчёт «многолетнего» я, пожалуй, погорячился – тебя вынесут ногами вперёд где-нибудь через три месяца. И защищать там будет некому. Здесь хоть полковник Вахрушев может подсуетиться, чтобы тебя никуда не этапировали, а оставили в так называемой «красной зоне». Есть у нас в пригороде такой «детский сад» для случайно оступившихся интеллигентов. Тех, кого на обычной зоне уголовники насилуют сразу же по прибытии. А конвойные – дубаки, выводящие и прочие – бьют таких как ты каждый день. И в камере будут добавлять, пока все зубы не повышибают. На это уходит от силы пара недель. Но бить всё равно продолжат и дальше. Кстати, ты в курсе, для чего смазливым юношам с круглыми попками зубы выбивают? Чтобы уголовники могли без опасений им в рот давать, зная, что беспомощный дрищ будет сосать как следует и не попытается откусить член. Это, кстати, я тебе рассказываю про порядки на зонах, какие они были до распада Союза. А что там творится сейчас, особенно в южном зарубежье, думаю, просто не вышептать...
Телегин даже зажмурился и покачал головой. Ужас, в который погрузился Денис, описать было невозможно.
– Но если прокуратура такой запрос не сделает, то через какое-то время ты получишь российский паспорт. И судить будут уже гражданина Российской Федерации, которого потом никуда не увезут, а оставят в здешнем «детском садике». У тебя появится шанс вести местный драмкружок, например. Это поощряется. Тебе, может быть, даже не придётся робу заключённого носить, и камеры там достаточно комфортные, по сути обычные комнаты, только с решётками на окнах. А если тебе повезёт, и девушка выживет... И допустим, она заявит, что в неё стрелял не ты, а... Неважно, кто, то дело вернут на пересмотр для возобновления производства ввиду вновь открывшихся обстоятельств. Сам понимаешь, если тебя в это время начнут насиловать во все дыры среди саксаулов в другой стране, то это уже не будет иметь ровно никакого значения. А будучи в драмкружке, в нескольких километрах от здешнего зала суда, ты, глядишь, и на свободу выйдешь с погашенной судимостью, будто её и не было. И с целыми зубами... Ну что, Тилляев, есть о чём подумать?
Денис, естественно, соображал уже совсем плохо. Он чувствовал себя словно в кошмарном сне, но нашёл силы задать вопрос:
– Так, а что от меня требуется?
Телегин, который только что произнёс достаточно убедительную тираду, в коей правды было не больше, чем наполовину, улыбнулся:
– Подпиши признательные показания.
– Как так? – не понял Тилляев. – Признательные в чём?
– В том, что ты стрелял в свою приятельницу... Не желал причинять ей зла, и вообще старался попасть в сторону. Допустим, просто попугать решил её, после того как она устроила тебе сцену ревности или ещё что-нибудь подобное.
– Но я ничего такого не делал! – воскликнул Денис.
– Ты не понял. Если ты не подпишешь признание, то тебя всё равно осудят. Вся доказательная база против тебя, Тилляев. И, как я уже говорил, ты будешь депортирован на родину. Это делается очень быстро, поверь мне.
– А если подпишу, то...
– То тебя осудят как российского гражданина и оставят здесь, дожидаться возобновления дела.
До Дениса стало доходить.
– Понятно. Вы сказали, что Зульфия... Гражданка Ерматова жива?
– Пока да.
– Так, наверное, мне есть смысл дождаться, когда она придёт в себя и сможет сказать, что я никакого отношения к этому... происшествию не имею?
Телегин некоторое время тяжёлым взглядом смотрел на Дениса.
– Ты бы не умничал, Тилляев, – сказал он. – Гражданке Ерматовой разворотило весь живот, она в коме. Сколько времени потребуется, чтобы она пришла в сознание, неизвестно. Может быть, понадобится дополнительная операция, да не одна. И пока Ерматова не пройдёт, как это сейчас модно называть, период реабилитации, никто и никаких показаний снимать с неё не будет. Ей даже про тебя ничего говорить не станут. Это долгий срок, Тилляев. Может быть, месяц или два. При Союзе люди в СИЗО годами сидели, но сейчас другие времена. Да и преступность выросла в сотни, тысячи раз! В общем, на такую роскошь, как сидение в одиночке до тех пор, пока не придёт в себя девушка, можешь не рассчитывать. Грубо говоря, ты занимаешь место, на которое претендуют киллеры, рэкетиры и прочие всякие рецидивисты. Нам уже год обещают построить новую тюрьму, но воз и ныне там.
