Этот человек воспринял произведённую над ним трансформацию как почти полное перерождение. Как благо. Словно свершившееся чудо. Будто бы ему довелось выкарабкаться из неудобного, жёсткого, угловатого, душного футляра и перебраться в мягкую, почти невесомую и идеально комфортную, подходящую ему по размеру изысканную одежду – нежно облегающую и дающую возможность дышать всем телом, каждой клеточкой новой кожи – такой прекрасной и удивительной.
Без Фалеева эта перемена, вероятно, была бы не столь приятной и чарующей. И как же оказалось здорово, что то и дело приезжающий в Тель-Авив Игорь встречал изменения в любимом человеке с понятным восторгом и восхищением. Словно безобразная гусеница превращалась в прекрасную бабочку. И до чего же было замечательно, когда выяснилось, что теперь они оба подходят друг другу полностью и могут быть близки без всяких ограничений, не говоря уже о переступании через самих себя.
Об этом, конечно, должны знать только они двое. Разумеется, о многом будут в курсе два-три человека, которым можно доверять. Остальные, естественно, могут о чём-то догадываться, но это уже неизбежно. Евгения – человек публичный, значит, жёлтые СМИ ещё порезвятся. Возможно, многие друзья и знакомые перестанут здороваться с главным режиссёром – всё-таки даже среди богемы сильны традиционные (а на деле – поистине средневековые) «понятия». Правда, драматург Волопасов – человек вполне патриархальных взглядов – только что прислал доброжелательную телеграмму и поздравлял с удачным завершением задуманного.
Зазвонил телефон. Атаманова сняла трубку, и лицо у неё вмиг окаменело.
– Что случилось? – с тревогой спросил Москвин. – Девушка?
– Нет, – ответила Евгения. – Адвокат. Вчера поздно вечером его избили какие-то подонки у самого дома. Вероятно, грабители – вывернули карманы и забрали деньги и всё ценное.
– Господи, в какое кошмарное время мы живём! – вырвалось у Москвина. Его можно было понять – сам едва избежал смерти или инвалидности из-за бесчинств на трассе, которые лет десять тому назад и представить было немыслимо.
– И что с ним теперь? – поднял голову Игорь.
– Отправили в больницу. Но не в городскую, а в частную. Его супруга вызвала машину из платного стационара. Там ещё и охрана есть, предосторожность не помешает, – пояснила Атаманова. – Жена решила, что это не ограбление, а имитация. Месть или угроза. Пожилому человеку сломали несколько рёбер. Сильно разбили лицо, возможно, даже понадобится помощь пластического хирурга. Словом, на довольно долгое время Иосифа Самуиловича вывели из строя. Отстранили от дел таким вот образом.
– Неужели это всё из-за нашего Дениса? – развёл руками Владислав Семёнович.
Негромкий стук в дверь прервал разговор.
– Можно, Евгений... Евгения Эдуардовна?
– Заходите, Света! – ответила Атаманова. – Вам, как заинтересованной, всегда дверь открыта. Но обрадовать нечем. Напротив, дело сильно осложнилось.
– А что произошло? – насторожилась Севостьянова.
Светлане сухо изложили историю с избиением Левитана.
– Теперь Тилляеву должны будут предоставить бесплатного адвоката, – добавил Москвин. – А он, конечно, не станет бороться за нашего актёра.
– У меня есть пара вариантов, – быстро проговорила Евгения. – Конечно, всё это не решается в одночасье, а новый адвокат нам нужен уже сегодня...
– Знаете, что ещё? – сказала Светлана. – Я побывала у своего бывшего.
– Я помню какую-то неприятную историю с ним, – коротко произнесла Атаманова.
Света слегка покраснела – она действительно рассказывала главному режиссёру о некоторых «милых» привычках Ильи Заморокова. В тот момент, когда они покуривали, лёжа в постели, славно позанимавшись любовью. Хотя нет – любви там не было. Секс – да, сколько угодно. И если Севостьянова чувствовала себя достаточно удовлетворённой и расслабленной, то Евгений почему-то был слегка напряжён. И теперь Светлана полагала, что догадывается, почему именно.
Но сейчас ей было не до воспоминаний. Правда, не отпускало впечатление некоей ирреальности происходящего – ибо занималась она тогда сексом с мужчиной, а теперь разговаривает с женщиной. И не так-то легко укладывалось в голове, что это один и тот же человек.
– Мой бывший подкинул интересную версию, – продолжила Севостьянова.
– И какую же? – Атаманова приподняла элегантно обработанные брови.
– За девушкой хвостом таскались эти два парня из её города – брат Махмуд и жених Эсон. Мы с Владиславом Семёновичем их видели. Так вот, мой бывший предположил, что в Зульфию стрелял кто-то из её земляков. В знак мести за позор, что связалась с «неверным» и сбежала в Россию вместо того, чтобы выйти замуж по имеющейся договорённости между отцами. А с девушкой я успела пообщаться, и знаю что это именно так.
Атаманова, Фалеев и Москвин переглянулись.
– Сейчас можно в любую дикость поверить, – произнёс Игорь. – Средняя Азия и Кавказ на самом деле стремительно катятся к феодализму...
– Звоните, Владислав, господину Вахрушеву, – вздохнула Атаманова. – От моего имени. Я с ним заново знакомиться буду позже – боюсь его реакции на мою новую внешность... Сообщите об этих ребятах. Махмуд Ерматов и Эсон... Как его фамилия, Света?
– Рахматуллоев, если я правильно запомнила со слов Зульфии. Ещё нам известны их приметы и машина, на которой они разъезжали, – заметила Светлана. – Номер я тоже помню.
Администратор с первого раза дозвонился до милицейского чиновника, и это всем показалось хорошим знаком. Он передал полковнику все подозрения, после чего положил трубку на аппарат.
– Кажется, товарищ милиционер принял нашу версию всерьёз, – сказал Владислав.
– Отлично. А теперь будем думать о новом адвокате, – заговорила Евгения, протянув руку к телефону.
Но аппарат тотчас зазвонил сам. Главреж сняла трубку, и, глядя на её лицо, присутствующие в кабинете подумали, что, может быть, правда, наступает время для хороших новостей.
Звонила Маша Глущенко, волею случая ставшая своего рода «театральным агентом» при первой городской больнице. Актриса сообщила, что Зульфия вышла из комы и даже что-то произнесла. Правда, что именно, Маша не знала. Окончательно пришла в себя и Людмила Пронина. Ещё утром она заявила, что чертовски голодна, а это было замечательным признаком. Наконец, через полчаса с самой Глущенко будут снимать гипс. Маша никак не могла взять в толк, кто именно с ней разговаривает, поэтому в процессе беседы Евгения передала трубку Москвину. Про снятие гипса узнал уже администратор.
Затем Атаманова несколько раз нажала кнопки на аппарате, и стало ясно, что время добрых вестей подошло к концу. Один из её знакомых адвокатов в настоящий момент находился в Москве, а другой (вернее, другая) не отвечала, игнорируя вызовы как на городской телефон, так и на сотовый.
– Собираемся, друзья, – сказала Атаманова, подходя к шифоньеру и доставая из него плащ. – Игорь, покатаешь нас немного.
– О чём речь! – воскликнул Фалеев.
– Меня берёте? – с надеждой спросила Севостьянова.
– Берём, – немного поколебавшись, произнесла Евгения. – Но больше никого.
– Так вроде никто и не собирается... – пробормотал Москвин.
Он немного ошибся. Когда четверо покинули кабинет и прошли через фойе к выходу, из коридора метнулась высокая фигура Константина Дедова с приклеенными разбойничьими усами.
– Могу поинтересоваться? – коротко спросил он, переводя быстрый взгляд с Атамановой на Светлану. На Москвина и Фалеева он почти не обращал внимания.
– Чуть позже, хорошо? – ответила главреж. – Константин, вы мне нужны здесь, в театре. У нас сорвалось много спектаклей, и завтра никак нельзя отменить утренник. Все на месте? Бармалея вижу. Где Лиса, Пилот, Фея?
– Работаем, Евгени...я Эдуардовна, – чуть запнувшись, сказал актёр.
– Привыкайте, – понимающе улыбнулась Атаманова.
Дедову очень хотелось присоединиться к компании. Но он понимал, что шефиня права. Константин глубоко вздохнул и скрылся за кулисами.
* * *
Если бы Телегин не столкнулся в коридоре с капитаном Черенковым, то для Дениса перевод в общую камеру, скорее всего, состоялся бы прямо после ужина. Но случилось так, что опер из убойного отдела, едва завидев следователя, сразу же устремился к нему, притом даже словно бы обрадовался встрече.
– У нас есть новые подозреваемые по делу о стрельбе в квартире, – довольно сообщил Максим.
Н-да. Худшей новости следователю сейчас не могли принести.
– И кто же это? Неизвестные?
– Уже известные. Махмуд Ерматов, брат подстреленной, и Эсон Рахматуллоев, который планировал породниться с семьёй Ерматовых.
– Мотивы?
– Феодально-байские. Зульфия Ерматова сбежала от родителей, которые уже составили список из пятисот гостей на будущую свадьбу. И не просто сбежала, а чтобы сожительствовать с нашим юным актёром. Он родом из её же города, перебрался в наш театр после разгрома тамошней богемной тусовки. Есть мнение, что за позор , доставленный семье, девушка едва не заплатила жизнью.
– И что сейчас из этого вытекает?
– Думаю, обоих абреков мы возьмём в течение двух-трёх часов. Так что тебе придётся их расколоть. Но с этим ты легко справишься.
– Слушай, они же иностранцы! Будут требовать консула или ещё кого...
– Если ты им ничего не скажешь, то не будут требовать. Они все в таких тонкостях полные дебилы. А тебе первый раз, можно подумать?
– Ну... Понятно. Ты уверен, что вы их возьмёте?
– Никаких сомнений. Эти южане прятаться не умеют – они слишком гордые для такого.
– Ясно... Погоди. Ты сказал «девушка едва не заплатила жизнью»? Она всё ещё жива?
– А то. Больше скажу – она недавно пришла в себя и заявила, что в неё стрелял человек высокого роста. А Махмуд, её брат, действительно долговязый тип. В отличие от того мальчишки из театра, которого ты сейчас прессуешь. Он ещё не сознался в убийстве Игоря Талькова?
– Почти, – проворчал Телегин. Он был разозлён, хотя чему удивляться: оперативники часто приносят плохие вести не по одной штуке, а пачками.
...Но до семи часов вечера никаких «абреков» в разработку так и не доставили. Следователь чувствовал себя усталым, разбитым и весьма недовольным. Ему вдруг стало на всё наплевать, и он не стал настаивать на переводе Дениса из одиночной камеры в общую, где Тилляеву безусловно пришлось бы весьма и весьма тяжко. Несмотря на «ранний» час, Телегин направился домой, оставив молодого актёра в покое, но и в тревоге.
В тот же час в театре работа шла полным ходом, несмотря на отменённый спектакль. Во-первых, Атаманова потребовала «прогнать» завтрашний утренник в гриме и костюмах. Во-вторых, у неё в кабинете закрылись сразу пять человек, чтобы обсудить план действий. Трое в один голос назвали его авантюрой, но в итоге согласились, что иного выхода может и не быть.
Ибо полковник Вахрушев сообщил Атамановой, что Эсон Рахматуллоев только что упорхнул в свою страну, пройдя паспортный контроль в аэропорту Нижнеманска. Его друга Махмуда почему-то не оказалось с ним вместе на том же рейсе. Очевидно, вопреки прогнозу Черенкова, южане решили замести следы и отправиться восвояси порознь. Впрочем, Рахматуллоев интересовал следствие значительно меньше, чем Ерматов. Хотя бы потому что не вышел ростом. Брат Зульфии становился подозреваемым номер два, но найти его пока не удалось.
* * *
– Книперсон Ирина Абрамовна, – пробормотал охранник, взяв паспорт и удостоверение худенькой женщины средних лет, которая заметно хромала и была вынуждена опираться на лакированную бамбуковую трость.
– Меня направили для ознакомления с делом задержанного Дениса Тилляева, – произнесла женщина. – Теперь мне необходимо увидеть самого фигуранта.
– Делом занимается следователь Телегин Дмитрий Александрович, – сказал охранник, возвращая документы адвокатессе . – Без его санкции я не могу вас допустить к Тилляеву.
– Можете, – чуть улыбнулась женщина. – Вот разрешение, подписанное прокурором города.
– Это меняет дело, – произнёс охранник. – Будьте так добры, предъявите вашу сумочку и трость для досмотра.
При проходе через рамку зловеще загудел зуммер. Охранник провёл ручным детектором вдоль тела женщины и остановился на уровне её талии.
– Ремень, – произнесла адвокатесса , подняв полы пиджака и показав кожаный пояс, весь в мелком металлическом орнаменте. Поскольку более ничего подозрительного на женщине не обнаружили, через пару минут Ирина Книперсон, постукивая тростью по бетонному полу, прошла за решётчатую дверь СИЗО и направилась в помещение, предназначенное для встреч с арестованными. Спустя пять минут охранник ввёл в комнату угрюмого Дениса со скованными руками.
– Мне нужно поговорить наедине с моим подзащитным, – заявила адвокатесса , снимая плащ.
Охранник пожал плечами и пристегнул третье звено наручников к ножке стального стола, привинченного к полу. Затем молча удалился.
– Тилляев, у нас очень мало времени, – заговорила Книперсон вдруг резко изменившимся голосом.
Денис вскинул взгляд на незнакомую женщину. Присмотрелся, пытаясь понять, где он уже видел этот овал лица, точёную шею, узкие плечи... И ахнул:
– Откуда ты...
– Помолчи, – произнесла женщина. – Времени у нас всего несколько минут. Я принесла все ключи от наручников, которые мы смогли найти в реквизитах всех театров города, так что молись, чтобы хотя бы один из них подошёл...
С этими словами «адвокатесса » поднялась и начала выдёргивать из кожаного поясного ремня с заклёпками небольшие ключи. Затем присела на корточки возле Дениса, сидевшего на металлическом стуле, и принялась перебирать принесённые контрабандой предметы. Неизвестно, молился ли в этот момент Тилляев, но один из ключей сухо щёлкнул, и ручные кандалы упали на пол.
– Так, четверть дела сделана, – пробормотала женщина. – Дениска, ты поистине рождён под счастливой звездой.
– Что мы будем делать? – спросил Денис.
– Мы будем вытаскивать тебя отсюда, – произнесла «адвокатесса », начав расстёгивать пуговицы на чёрном пиджаке из тонкой ткани.
Тилляев с удивлением обратил внимание, что под одним пиджаком на женщине надет точно такой же.
– Раздевайся, – сказала она. – Второй комплект адвокатского костюма на мне полностью. Включая, чёрт возьми, даже бронированный лифчик. Плащ наденешь. Туфли тоже. Всё равно не могу в них ходить – они на три размера больше моего...
Женщина выдернула рукоятку из трости, оказавшейся полой, и вытянула наружу чёрный парик из натурального волоса. Потом открыла косметичку, велела Денису подставить лицо и сидеть спокойно.
– Теперь ты будешь Ириной Книперсон, – произнесла она. – Тебе сорок один год, голос обычный, лёгкий одесский акцент в наличии.
– Понятно, – сказал Денис, искусно меняя голос на женский. – Я – Ирина Книперсон, мне сорок один год.
– Умница, – улыбнулась «адвокатесса », быстрыми и опытными движениями накладывая на Дениса заготовленный грим. – Отсутствие гримёров в штате научило нас многим нужным вещам... Ещё года два назад я совершенно не умела гримировать – ни себя, ни других.
– Но ты это делаешь просто потрясающе, – произнёс Денис. – Я даже не сразу тебя узнал. Думал, правда, новый адвокат... А что с тем, с Левитаном?
– Не знаю... Выйдешь – иди прямо по Новокаменскому переулку. Либо там тебя перехватит наш человек на «ауди», либо, если что-то пойдёт не так, лови такси и езжай в театр. Деньги найдёшь в кармане пиджака.
Без Фалеева эта перемена, вероятно, была бы не столь приятной и чарующей. И как же оказалось здорово, что то и дело приезжающий в Тель-Авив Игорь встречал изменения в любимом человеке с понятным восторгом и восхищением. Словно безобразная гусеница превращалась в прекрасную бабочку. И до чего же было замечательно, когда выяснилось, что теперь они оба подходят друг другу полностью и могут быть близки без всяких ограничений, не говоря уже о переступании через самих себя.
Об этом, конечно, должны знать только они двое. Разумеется, о многом будут в курсе два-три человека, которым можно доверять. Остальные, естественно, могут о чём-то догадываться, но это уже неизбежно. Евгения – человек публичный, значит, жёлтые СМИ ещё порезвятся. Возможно, многие друзья и знакомые перестанут здороваться с главным режиссёром – всё-таки даже среди богемы сильны традиционные (а на деле – поистине средневековые) «понятия». Правда, драматург Волопасов – человек вполне патриархальных взглядов – только что прислал доброжелательную телеграмму и поздравлял с удачным завершением задуманного.
Зазвонил телефон. Атаманова сняла трубку, и лицо у неё вмиг окаменело.
– Что случилось? – с тревогой спросил Москвин. – Девушка?
– Нет, – ответила Евгения. – Адвокат. Вчера поздно вечером его избили какие-то подонки у самого дома. Вероятно, грабители – вывернули карманы и забрали деньги и всё ценное.
– Господи, в какое кошмарное время мы живём! – вырвалось у Москвина. Его можно было понять – сам едва избежал смерти или инвалидности из-за бесчинств на трассе, которые лет десять тому назад и представить было немыслимо.
– И что с ним теперь? – поднял голову Игорь.
– Отправили в больницу. Но не в городскую, а в частную. Его супруга вызвала машину из платного стационара. Там ещё и охрана есть, предосторожность не помешает, – пояснила Атаманова. – Жена решила, что это не ограбление, а имитация. Месть или угроза. Пожилому человеку сломали несколько рёбер. Сильно разбили лицо, возможно, даже понадобится помощь пластического хирурга. Словом, на довольно долгое время Иосифа Самуиловича вывели из строя. Отстранили от дел таким вот образом.
– Неужели это всё из-за нашего Дениса? – развёл руками Владислав Семёнович.
Негромкий стук в дверь прервал разговор.
– Можно, Евгений... Евгения Эдуардовна?
– Заходите, Света! – ответила Атаманова. – Вам, как заинтересованной, всегда дверь открыта. Но обрадовать нечем. Напротив, дело сильно осложнилось.
– А что произошло? – насторожилась Севостьянова.
Светлане сухо изложили историю с избиением Левитана.
– Теперь Тилляеву должны будут предоставить бесплатного адвоката, – добавил Москвин. – А он, конечно, не станет бороться за нашего актёра.
– У меня есть пара вариантов, – быстро проговорила Евгения. – Конечно, всё это не решается в одночасье, а новый адвокат нам нужен уже сегодня...
– Знаете, что ещё? – сказала Светлана. – Я побывала у своего бывшего.
– Я помню какую-то неприятную историю с ним, – коротко произнесла Атаманова.
Света слегка покраснела – она действительно рассказывала главному режиссёру о некоторых «милых» привычках Ильи Заморокова. В тот момент, когда они покуривали, лёжа в постели, славно позанимавшись любовью. Хотя нет – любви там не было. Секс – да, сколько угодно. И если Севостьянова чувствовала себя достаточно удовлетворённой и расслабленной, то Евгений почему-то был слегка напряжён. И теперь Светлана полагала, что догадывается, почему именно.
Но сейчас ей было не до воспоминаний. Правда, не отпускало впечатление некоей ирреальности происходящего – ибо занималась она тогда сексом с мужчиной, а теперь разговаривает с женщиной. И не так-то легко укладывалось в голове, что это один и тот же человек.
– Мой бывший подкинул интересную версию, – продолжила Севостьянова.
– И какую же? – Атаманова приподняла элегантно обработанные брови.
– За девушкой хвостом таскались эти два парня из её города – брат Махмуд и жених Эсон. Мы с Владиславом Семёновичем их видели. Так вот, мой бывший предположил, что в Зульфию стрелял кто-то из её земляков. В знак мести за позор, что связалась с «неверным» и сбежала в Россию вместо того, чтобы выйти замуж по имеющейся договорённости между отцами. А с девушкой я успела пообщаться, и знаю что это именно так.
Атаманова, Фалеев и Москвин переглянулись.
– Сейчас можно в любую дикость поверить, – произнёс Игорь. – Средняя Азия и Кавказ на самом деле стремительно катятся к феодализму...
– Звоните, Владислав, господину Вахрушеву, – вздохнула Атаманова. – От моего имени. Я с ним заново знакомиться буду позже – боюсь его реакции на мою новую внешность... Сообщите об этих ребятах. Махмуд Ерматов и Эсон... Как его фамилия, Света?
– Рахматуллоев, если я правильно запомнила со слов Зульфии. Ещё нам известны их приметы и машина, на которой они разъезжали, – заметила Светлана. – Номер я тоже помню.
Администратор с первого раза дозвонился до милицейского чиновника, и это всем показалось хорошим знаком. Он передал полковнику все подозрения, после чего положил трубку на аппарат.
– Кажется, товарищ милиционер принял нашу версию всерьёз, – сказал Владислав.
– Отлично. А теперь будем думать о новом адвокате, – заговорила Евгения, протянув руку к телефону.
Но аппарат тотчас зазвонил сам. Главреж сняла трубку, и, глядя на её лицо, присутствующие в кабинете подумали, что, может быть, правда, наступает время для хороших новостей.
Звонила Маша Глущенко, волею случая ставшая своего рода «театральным агентом» при первой городской больнице. Актриса сообщила, что Зульфия вышла из комы и даже что-то произнесла. Правда, что именно, Маша не знала. Окончательно пришла в себя и Людмила Пронина. Ещё утром она заявила, что чертовски голодна, а это было замечательным признаком. Наконец, через полчаса с самой Глущенко будут снимать гипс. Маша никак не могла взять в толк, кто именно с ней разговаривает, поэтому в процессе беседы Евгения передала трубку Москвину. Про снятие гипса узнал уже администратор.
Затем Атаманова несколько раз нажала кнопки на аппарате, и стало ясно, что время добрых вестей подошло к концу. Один из её знакомых адвокатов в настоящий момент находился в Москве, а другой (вернее, другая) не отвечала, игнорируя вызовы как на городской телефон, так и на сотовый.
– Собираемся, друзья, – сказала Атаманова, подходя к шифоньеру и доставая из него плащ. – Игорь, покатаешь нас немного.
– О чём речь! – воскликнул Фалеев.
– Меня берёте? – с надеждой спросила Севостьянова.
– Берём, – немного поколебавшись, произнесла Евгения. – Но больше никого.
– Так вроде никто и не собирается... – пробормотал Москвин.
Он немного ошибся. Когда четверо покинули кабинет и прошли через фойе к выходу, из коридора метнулась высокая фигура Константина Дедова с приклеенными разбойничьими усами.
– Могу поинтересоваться? – коротко спросил он, переводя быстрый взгляд с Атамановой на Светлану. На Москвина и Фалеева он почти не обращал внимания.
– Чуть позже, хорошо? – ответила главреж. – Константин, вы мне нужны здесь, в театре. У нас сорвалось много спектаклей, и завтра никак нельзя отменить утренник. Все на месте? Бармалея вижу. Где Лиса, Пилот, Фея?
– Работаем, Евгени...я Эдуардовна, – чуть запнувшись, сказал актёр.
– Привыкайте, – понимающе улыбнулась Атаманова.
Дедову очень хотелось присоединиться к компании. Но он понимал, что шефиня права. Константин глубоко вздохнул и скрылся за кулисами.
* * *
Если бы Телегин не столкнулся в коридоре с капитаном Черенковым, то для Дениса перевод в общую камеру, скорее всего, состоялся бы прямо после ужина. Но случилось так, что опер из убойного отдела, едва завидев следователя, сразу же устремился к нему, притом даже словно бы обрадовался встрече.
– У нас есть новые подозреваемые по делу о стрельбе в квартире, – довольно сообщил Максим.
Н-да. Худшей новости следователю сейчас не могли принести.
– И кто же это? Неизвестные?
– Уже известные. Махмуд Ерматов, брат подстреленной, и Эсон Рахматуллоев, который планировал породниться с семьёй Ерматовых.
– Мотивы?
– Феодально-байские. Зульфия Ерматова сбежала от родителей, которые уже составили список из пятисот гостей на будущую свадьбу. И не просто сбежала, а чтобы сожительствовать с нашим юным актёром. Он родом из её же города, перебрался в наш театр после разгрома тамошней богемной тусовки. Есть мнение, что за позор , доставленный семье, девушка едва не заплатила жизнью.
– И что сейчас из этого вытекает?
– Думаю, обоих абреков мы возьмём в течение двух-трёх часов. Так что тебе придётся их расколоть. Но с этим ты легко справишься.
– Слушай, они же иностранцы! Будут требовать консула или ещё кого...
– Если ты им ничего не скажешь, то не будут требовать. Они все в таких тонкостях полные дебилы. А тебе первый раз, можно подумать?
– Ну... Понятно. Ты уверен, что вы их возьмёте?
– Никаких сомнений. Эти южане прятаться не умеют – они слишком гордые для такого.
– Ясно... Погоди. Ты сказал «девушка едва не заплатила жизнью»? Она всё ещё жива?
– А то. Больше скажу – она недавно пришла в себя и заявила, что в неё стрелял человек высокого роста. А Махмуд, её брат, действительно долговязый тип. В отличие от того мальчишки из театра, которого ты сейчас прессуешь. Он ещё не сознался в убийстве Игоря Талькова?
– Почти, – проворчал Телегин. Он был разозлён, хотя чему удивляться: оперативники часто приносят плохие вести не по одной штуке, а пачками.
...Но до семи часов вечера никаких «абреков» в разработку так и не доставили. Следователь чувствовал себя усталым, разбитым и весьма недовольным. Ему вдруг стало на всё наплевать, и он не стал настаивать на переводе Дениса из одиночной камеры в общую, где Тилляеву безусловно пришлось бы весьма и весьма тяжко. Несмотря на «ранний» час, Телегин направился домой, оставив молодого актёра в покое, но и в тревоге.
В тот же час в театре работа шла полным ходом, несмотря на отменённый спектакль. Во-первых, Атаманова потребовала «прогнать» завтрашний утренник в гриме и костюмах. Во-вторых, у неё в кабинете закрылись сразу пять человек, чтобы обсудить план действий. Трое в один голос назвали его авантюрой, но в итоге согласились, что иного выхода может и не быть.
Ибо полковник Вахрушев сообщил Атамановой, что Эсон Рахматуллоев только что упорхнул в свою страну, пройдя паспортный контроль в аэропорту Нижнеманска. Его друга Махмуда почему-то не оказалось с ним вместе на том же рейсе. Очевидно, вопреки прогнозу Черенкова, южане решили замести следы и отправиться восвояси порознь. Впрочем, Рахматуллоев интересовал следствие значительно меньше, чем Ерматов. Хотя бы потому что не вышел ростом. Брат Зульфии становился подозреваемым номер два, но найти его пока не удалось.
* * *
– Книперсон Ирина Абрамовна, – пробормотал охранник, взяв паспорт и удостоверение худенькой женщины средних лет, которая заметно хромала и была вынуждена опираться на лакированную бамбуковую трость.
– Меня направили для ознакомления с делом задержанного Дениса Тилляева, – произнесла женщина. – Теперь мне необходимо увидеть самого фигуранта.
– Делом занимается следователь Телегин Дмитрий Александрович, – сказал охранник, возвращая документы адвокатессе . – Без его санкции я не могу вас допустить к Тилляеву.
– Можете, – чуть улыбнулась женщина. – Вот разрешение, подписанное прокурором города.
– Это меняет дело, – произнёс охранник. – Будьте так добры, предъявите вашу сумочку и трость для досмотра.
При проходе через рамку зловеще загудел зуммер. Охранник провёл ручным детектором вдоль тела женщины и остановился на уровне её талии.
– Ремень, – произнесла адвокатесса , подняв полы пиджака и показав кожаный пояс, весь в мелком металлическом орнаменте. Поскольку более ничего подозрительного на женщине не обнаружили, через пару минут Ирина Книперсон, постукивая тростью по бетонному полу, прошла за решётчатую дверь СИЗО и направилась в помещение, предназначенное для встреч с арестованными. Спустя пять минут охранник ввёл в комнату угрюмого Дениса со скованными руками.
– Мне нужно поговорить наедине с моим подзащитным, – заявила адвокатесса , снимая плащ.
Охранник пожал плечами и пристегнул третье звено наручников к ножке стального стола, привинченного к полу. Затем молча удалился.
– Тилляев, у нас очень мало времени, – заговорила Книперсон вдруг резко изменившимся голосом.
Денис вскинул взгляд на незнакомую женщину. Присмотрелся, пытаясь понять, где он уже видел этот овал лица, точёную шею, узкие плечи... И ахнул:
– Откуда ты...
– Помолчи, – произнесла женщина. – Времени у нас всего несколько минут. Я принесла все ключи от наручников, которые мы смогли найти в реквизитах всех театров города, так что молись, чтобы хотя бы один из них подошёл...
С этими словами «адвокатесса » поднялась и начала выдёргивать из кожаного поясного ремня с заклёпками небольшие ключи. Затем присела на корточки возле Дениса, сидевшего на металлическом стуле, и принялась перебирать принесённые контрабандой предметы. Неизвестно, молился ли в этот момент Тилляев, но один из ключей сухо щёлкнул, и ручные кандалы упали на пол.
– Так, четверть дела сделана, – пробормотала женщина. – Дениска, ты поистине рождён под счастливой звездой.
– Что мы будем делать? – спросил Денис.
– Мы будем вытаскивать тебя отсюда, – произнесла «адвокатесса », начав расстёгивать пуговицы на чёрном пиджаке из тонкой ткани.
Тилляев с удивлением обратил внимание, что под одним пиджаком на женщине надет точно такой же.
– Раздевайся, – сказала она. – Второй комплект адвокатского костюма на мне полностью. Включая, чёрт возьми, даже бронированный лифчик. Плащ наденешь. Туфли тоже. Всё равно не могу в них ходить – они на три размера больше моего...
Женщина выдернула рукоятку из трости, оказавшейся полой, и вытянула наружу чёрный парик из натурального волоса. Потом открыла косметичку, велела Денису подставить лицо и сидеть спокойно.
– Теперь ты будешь Ириной Книперсон, – произнесла она. – Тебе сорок один год, голос обычный, лёгкий одесский акцент в наличии.
– Понятно, – сказал Денис, искусно меняя голос на женский. – Я – Ирина Книперсон, мне сорок один год.
– Умница, – улыбнулась «адвокатесса », быстрыми и опытными движениями накладывая на Дениса заготовленный грим. – Отсутствие гримёров в штате научило нас многим нужным вещам... Ещё года два назад я совершенно не умела гримировать – ни себя, ни других.
– Но ты это делаешь просто потрясающе, – произнёс Денис. – Я даже не сразу тебя узнал. Думал, правда, новый адвокат... А что с тем, с Левитаном?
– Не знаю... Выйдешь – иди прямо по Новокаменскому переулку. Либо там тебя перехватит наш человек на «ауди», либо, если что-то пойдёт не так, лови такси и езжай в театр. Деньги найдёшь в кармане пиджака.
