– Сегодня этот Леонид, кажется, опять звонил, – вспомнила Севостьянова. – Дедов посмотрел на часы, потом бросил трубку и куда-то умчался. Прыгнул в свою машину и исчез. Видимо, уже отремонтировал... Неужели он действительно «копает» под наш театр? Это же... Это ренегатство, много хуже того, что даже сделала однажды Кулагина...
– А кстати, о поступке Насти Кулагиной мы все узнали... от кого, Владислав? – спросила Евгения.
– От самого же Дедова и узнали, – рассеянно подтвердил администратор.
Зазвонил сотовый телефон Атамановой. Евгения вытянула антенну, подняла трубку к уху. Лицо её стало каменным. Она выслушала собеседника, вставив несколько реплик, затем сложила трубку.
– Ну вот, Владислав Семёнович, что и следовало ожидать. Кто-то из театрального коллектива воспользовался нашим отсутствием и устроил то, о чём я только что говорила. И уже не надо гадать, кто именно.
* * *
Над головой Дмитрия Телегина сгустились грозовые тучи. Впрочем, не один следователь ждал сурового цугундера. Кое-кому из персонала СИЗО должно было достаться гораздо круче. Шутка ли – среди бела дня совершил побег подследственный. Причём никто не мог понять – как именно.
Пропажу фигуранта обнаружил сам Телегин. Пока Тилляев общался с адвокатессой, следователь выбрал камеру, куда через пятнадцать-двадцать минут должен был отправиться Денис. Помещение размером с вагонное купе занимали человек десять типов, чья судьба была предрешена: скорый суд и этапирование на зону. Статьи у сидельцев были подходящие: разбойное нападение, вымогательство, избиение, жестокое обращение с животными. Обладатель последней статьи быстро стал в маленьком обществе изгоем и занял место под нарами, что вряд ли было справедливым решением «коллектива». Мужчина лет тридцати двух, в жизни не сталкивавшийся с криминалом, забил железным ломом бойцового пса, которого хозяин пустил порезвиться во дворе, как ныне заведено, без поводка и намордника. Собака принялась гоняться за детьми, которые лазили по стальным конструкциям, установленным для их развлечения... а дальнейшие события нашли своё отражение в сухих строках протокола. Безутешный хозяин питбуля после задержания озверевшего мужчины, чья дочь тоже играла на той площадке, почти сутки дежурил поблизости райотдела примерно с такой же металлической палкой в надежде, что убийцу его пса выпустят. Однако мужчину увезли в СИЗО, где сокамерники на пинках тотчас отправили новичка под нары. Вскоре его соседом неминуемо оказался бы Денис Тилляев, но...
Служебное расследование быстро установило, что адвокат по имени Ирина Книперсон уже несколько месяцев находится на территории Соединённых Штатов и явно не собирается возвращаться обратно в Россию, тем более с целью организации побега человека, совершенно ей незнакомого. Выяснилось также, что женщина, которая выдавала себя за Книперсон, вошла в здание СИЗО однократно, а покинула его дважды. Первый раз – в сопровождении прапорщика, другой – через санчасть, куда была доставлена после эпилептического припадка, признанного заведующей либо настоящим, либо мастерски изображённым. Стало ясно – одним из лже-адвокатов был именно Денис Тилляев. Полковник Вахрушев экспрессивно выразился по этому поводу, присовокупив к слову «актёр» непечатный эпитет. Однако ругался он даже с каким-то восхищением в голосе. Справедливости ради, начальник городской милиции совершенно не верил в причастность юного артиста к покушению на девушку.
Не верил в виновность Дениса и Максим Черенков, доставивший в райотдел Махмуда. Южанин был совершенно спокоен и выглядел немного вызывающе. Он пребывал в полной уверенности, что его арестовали по ошибке и недоразумению. Брата Зульфии после долгого разговора с дознавателем всё-таки решили задержать на сорок восемь часов – на всякий пожарный. Показания Ерматова были приобщены к делу и переданы молодому следователю Сергею Сколкину, на которого взвалили часть работы Телегина, временно отстранённого от службы. Но лишь на сутки, учитывая катастрофическую нехватку кадров.
* * *
Возле двери кабинета маячили двое мужчин в деловых костюмах. Один – худой, длинноносый, с узким подбородком и тонкой шеей, другой – толстый, седоусый, немного обрюзгший и слегка напоминающий добродушного моржа из мультфильмов. Добродушность этого человека была более чем обманчивой – его даже в Москве за глаза называли «людоедом».
– Вы заставляете нас ждать, – произнёс толстяк.
– Времени ровно пятнадцать часов, – сухо ответила Атаманова.
– Пятнадцать ноль две, – возразил толстяк. – Впрочем, это не слишком существенно. Мне нужен главный режиссёр театра.
– Главный режиссёр театра, – произнесла женщина, открывая дверь кабинета, – это я.
Визитёры переглянулись.
– Судя по всему, слухи были верными, Юрий Петрович? – спросил толстый.
– Абсолютно, Леонид Алексеевич... Но для нас это не имеет никакого значения. Для театра, кстати, тоже, – угодливо произнёс худой – руководитель одного из департаментов мэрии по фамилии Ёлкин.
– Вы, чиновники, всегда излишне уверены, – проворчал тот, кого назвали Леонидом Алексеевичем. Фамилия этого человека не прозвучала, но входящим в кабинет людям она была хорошо известна – то был Барановский, специалист по рейдерским операциям, работавший аккуратно и тихо, в отличие от представителей мелких мафиозных группировок, «отжимавших» собственность с автоматами наперевес. Барсетки и сотовые телефоны порой были куда действеннее огнестрельного оружия. Особенно если рейдерам помогали «засланные казачки». И, судя по всему, в театре без пятой колонны не обошлось.
Все четверо, включая администратора Москвина, прошли в кабинет, и Атаманова заперла дверь изнутри.
– Вроде всё хорошо, – произнёс Леонид Барановский. – Но среди нас явно кого-то не хватает.
– Кого же именно? – спросила Евгения Эдуардовна, усаживаясь на своё место и жестом приглашая остальных занять места на стульях вокруг небольшого приставного стола.
– Того, на чьём месте вы сейчас находитесь, – сказал Барановский.
– Я на своём месте, – заявила Атаманова. – Поскольку являюсь главным режиссёром этого театра.
Рейдер и чиновник понимающе переглянулись.
– Знаете, мы не ходим в театры на спектакли, – нудным голосом затянул Леонид Алексеевич. – Особенно на современные комедии.
– Можете называть это как угодно, – произнесла женщина. – Но я – тот самый Евгений Атаманов, ныне сменивший пол в известной израильской клинике. Моя трансформация нашла отражение в документах. Кроме изменённой внешности всё остальное осталось прежним. Включая мою должность. Я слушаю вас.
– Мне бы хотелось увидеть главного режиссёра, – желчным голосом произнёс Леонид Барановский.
– Я повторяю вам снова, – сказала Евгения, – главным режиссёром театра являюсь я – Атаманова Евгения Эдуардовна.
– Перестаньте водить нас за нос, – Ёлкин изобразил злость и досаду. – Я лично знаком с Евгением Эдуардовичем...
– Я тоже с вами знакома, – сухо произнесла Атаманова. – И готова воспроизвести почти дословно нашу беседу, которая состоялась восемнадцатого июля прошлого года в кабинете ресторана «Готтентот». Вы ещё уронили зажигалку под стол... С гравировкой в виде Кёльнского собора... А разговор мы вели с вами о передаче земельного участка между задним западным углом здания бывшего кинотеатра и...
– Вы не можете этого знать, – чиновник будто даже растерялся. – Если только по какой-то причине господин Атаманов передал вам все детали беседы, включая эпизод с зажигалкой...
– И с вашей репликой по сотовому телефону, – перебила главреж. – Вам позвонили, вы сказали, что заняты, и попросили не беспокоить. Но вашу просьбу проигнорировали и набрали номер снова. Видимо, срочный служебный вопрос. В вашем ответе прозвучала угроза спустить шкуру с некоего Самохвалова...
Барановский легонько, но с явным намёком похлопал ладонью по столешнице.
– Юрий Петрович... И вы, сударыня. Давайте ваши воспоминания о встречах оставим на потом, сейчас у нас на повестке дня дело, которое надо закончить. Я не настолько расточителен, особенно по части свободного времени, чтобы летать из Москвы в ваши... так называемые города, и не намерен лично разбираться в тонкостях смены пола. Я могу допустить, что вы – действительно та или тот, кем себя называете. Но от вас в данной ситуации практически ничего не зависит, вы сейчас тут что-то вроде английской королевы, не помню её номер. Исполняющий обязанности администратора вашего театра подписал все необходимые документы, поставив отпечатки факсимиле главного режиссёра. Трое суток тому назад пошёл отсчёт времени. Коллективу театра даётся ровно один месяц, а если говорить точнее – двадцать четыре рабочих дня, чтобы полностью освободить помещение бывшего кинотеатра «Октябрь». Теперь уже двадцать один... В качестве компенсации вам временно предоставляется цокольный этаж в бизнес-центре «Колокол».
– Об этом, кстати, я говорил и главному режиссёру, – вставил Юрий Петрович. – Если бы он тогда сразу пошёл на уступки, новое помещение в цоколе уже сейчас было бы отремонтировано и устроено таким образом, что вы буквально через неделю после заезда и завоза оборудования смогли бы принимать зрителей. Теперь же вся работа возлагается на вашу сторону. Поскольку денег на подрядчика у вас, скорее всего, нет, ремонт придётся делать самим актёрам.
– Теперь же послушайте меня, – глухо произнёс Москвин. – Когда документы были подписаны якобы мной, я находился в городской клинической больнице, и ко мне не допускали посетителей.
– Про вас речь вообще не идёт, – достаточно мягко, но с изрядной долей яда сказал Барановский.
– Как так «не идёт»? – возмутился Владислав. – Вы же сами сказали, что администратор якобы подписал все необходимые документы...
– Я сказал «исполняющий обязанности администратора», – тем же тоном произнёс Барановский. – Пока вы не имели возможности руководить театром, вашу работу выполнял другой человек.
– Это невозможно, – произнесла Атаманова. – Его могла назначить только я. Но я этого не делала.
– Правильно. Вы и не могли этого сделать, поскольку уже не существовали ни как личность, ни как должностное лицо. Вы и сейчас не существуете. Исполняющим обязанности администратора был избран Дедов Константин Романович на общем собрании театральной труппы. Протокол этого собрания у нас имеется. Господин Дедов был избран единогласно. Он, кстати, и сейчас является формально главным в вашем театре. Что касается вас, – сказал Барановский, с плохо скрываемой неприязнью оглядывая сидящую за столом Атаманову, – то в законодательстве Российской Федерации смена пола никак не регламентируется, и даже если она произошла де-факто, то ваше факсимиле де-юре остаётся в силе. Вам, транссексуалам, в России сейчас даже паспорта не разрешается менять после таких операций. Может, лет через десять что-то сдвинется, но я лично буду против, как и все в нашем правительстве... Кроме того, у вас сейчас такое положение, что лишняя слава вряд ли вам добавит очков. Это не Москва, не Питер и даже не Нижний Новгород. Здесь – типичный заштатный городишко, битком набитый люмпенами и потомками каторжан, для которых мужчина, сменивший свой пол на женский, называется исключительно словом из пяти букв... И это слово, как мне кажется, вовсе не «транс»... Идёмте, Юрий Петрович. Мы и так потеряли слишком много времени.
* * *
Максим Черенков немного удивился, заметив возле окна дежурного помещения знакомую личность. Что-то уж очень часто стала она мелькать перед глазами бывшего коллеги.
Замороков, увидев капитана милиции в отражении плексигласа, которым было забрано окно «дежурки», выпрямился и приподнял ладонь в виде приветствия. Илья тут же подошёл к старому знакомому, поздоровался.
– Опять по мою душу, наверное? – поинтересовался Максим.
– Опять, – подтвердил Илья. – И сегодня реально плохой случай.
– Почему плохой?
– Потому что один мент сделал кое-что очень неправильное. Мне бы с тобой посоветоваться.
Черенков глянул на часы.
– Пошли на крыльцо, покурим.
На улице было довольно холодно – пронизывающий ветер то и дело набрасывался на прохожих точно бешеный пёс. Стремительно проносились снежинки, предвещающие скорую зиму – в этих краях, как обычно, холодную и одновременно влажную.
– Говори, – сказал капитан, поднося огонёк зажигалки к сигарете Ильи. Затем прикурил сам. Порыв ветра унёс клубы табачного дыма прочь.
– Мент, о котором я говорю – это я, – сказал Илья словно через силу. – Короче, дело началось несколько лет тому назад...
И Замороков рассказал бывшему коллеге историю о том, как он прикарманил бандитский ТТ во время давней оперативной работы.
– Молодец, – покачал головой Черенков. – Хочешь сдать ствол, но не стать при этом знаменитым? Понимаю, так многие делают. Могу посодействовать.
– Поздно, – скривился Замороков. – Я уже отдал пушку. И понятно, что далеко не святым угодникам.
– А вот это действительно плохо, – глубоко затянувшись, сказал капитан. – Что ты от меня хочешь? Иди сдавайся. Про содействие уже обещать не стану, но скажу, к кому подойти и что говорить. Хотя ты сам понимаешь, что это залёт. Лучше бы молчал.
– Я теперь не могу молчать! – воскликнул Илья. – Из этой пушки на днях стреляли в девчонку, тяжело ранили в живот. Кто бы это ни был, и зачем он это сделал, я не знаю. Но самая срань в том, что пушка сто процентов из моих рук. У нас не Москва, пистолетов Токарева единицы остались. А в совпадения я не верю. Стоило мне передать ствол кому-то из тех, с кем я всю прежнюю жизнь воевал и боролся, как они тут же начали стрелять в беззащитных и ни в чём не повинных людей... Если бы пришили какого-нибудь рэкетмена, торгаша или политика, я бы спал спокойно, веришь – нет. Но тут другое дело. Я теперь даже напиться не могу, словно не в себя лью проклятую.
– Чёрт возьми, ты говоришь о деле Ерматовой? Об этом покушении весь город жужжит.
– Конечно, о нём.
– У нас есть подозреваемые, так-то. Молодой актёр, который дружит с твоей бывшей, например...
– Чушь. Я видел этого сопляка. Он своими хилыми лапками «Токарева» удержать-то не сможет. Не говоря уже о том, чтобы застрелить приятельницу, пусть даже бывшую. У меня были подозрения, что девчонку решили приговорить её земляки, но это, по-моему, тоже мимо.
– А как ты лишился ствола?
– Я сглупил. Предложил купить пистолет тем двоим, чьи приметы называл тебе, но они просто у меня забрали пушку, да ещё заявили – типа скажи спасибо, что вообще жив остался.
– Они знают, что бывших ментов не бывает, – мрачно сказал Черенков. – Если бы ты не служил раньше в милиции, тебя бы грохнули. Видимо, они решили действовать по понятиям... Пойдём-ка лучше в более уютное место, чем это крыльцо. Сдаётся мне, ты ещё чего-то знаешь...
Два капитана – один на службе, другой в отставке – вошли в прокуренный зал дешёвого кафе, куда иной раз заглядывали сотрудники милиции – кинуть скудный обед в поражённые хроническим гастритом желудки или просто выпить кофе или чаю.
– Самое странное, Макс, что эти два уголовника как-то пересекаются с моей бывшей, – сказал Илья, с наслаждением сделав глоток горячего кофе.
– Интересный узел завязывается, – пробормотал Черенков.
– Ещё бы!
И Замороков рассказал историю с видеокассетой, опустив, правда, некоторые тонкости своих отношений со Светланой.
– А кстати, о поступке Насти Кулагиной мы все узнали... от кого, Владислав? – спросила Евгения.
– От самого же Дедова и узнали, – рассеянно подтвердил администратор.
Зазвонил сотовый телефон Атамановой. Евгения вытянула антенну, подняла трубку к уху. Лицо её стало каменным. Она выслушала собеседника, вставив несколько реплик, затем сложила трубку.
– Ну вот, Владислав Семёнович, что и следовало ожидать. Кто-то из театрального коллектива воспользовался нашим отсутствием и устроил то, о чём я только что говорила. И уже не надо гадать, кто именно.
* * *
Над головой Дмитрия Телегина сгустились грозовые тучи. Впрочем, не один следователь ждал сурового цугундера. Кое-кому из персонала СИЗО должно было достаться гораздо круче. Шутка ли – среди бела дня совершил побег подследственный. Причём никто не мог понять – как именно.
Пропажу фигуранта обнаружил сам Телегин. Пока Тилляев общался с адвокатессой, следователь выбрал камеру, куда через пятнадцать-двадцать минут должен был отправиться Денис. Помещение размером с вагонное купе занимали человек десять типов, чья судьба была предрешена: скорый суд и этапирование на зону. Статьи у сидельцев были подходящие: разбойное нападение, вымогательство, избиение, жестокое обращение с животными. Обладатель последней статьи быстро стал в маленьком обществе изгоем и занял место под нарами, что вряд ли было справедливым решением «коллектива». Мужчина лет тридцати двух, в жизни не сталкивавшийся с криминалом, забил железным ломом бойцового пса, которого хозяин пустил порезвиться во дворе, как ныне заведено, без поводка и намордника. Собака принялась гоняться за детьми, которые лазили по стальным конструкциям, установленным для их развлечения... а дальнейшие события нашли своё отражение в сухих строках протокола. Безутешный хозяин питбуля после задержания озверевшего мужчины, чья дочь тоже играла на той площадке, почти сутки дежурил поблизости райотдела примерно с такой же металлической палкой в надежде, что убийцу его пса выпустят. Однако мужчину увезли в СИЗО, где сокамерники на пинках тотчас отправили новичка под нары. Вскоре его соседом неминуемо оказался бы Денис Тилляев, но...
Служебное расследование быстро установило, что адвокат по имени Ирина Книперсон уже несколько месяцев находится на территории Соединённых Штатов и явно не собирается возвращаться обратно в Россию, тем более с целью организации побега человека, совершенно ей незнакомого. Выяснилось также, что женщина, которая выдавала себя за Книперсон, вошла в здание СИЗО однократно, а покинула его дважды. Первый раз – в сопровождении прапорщика, другой – через санчасть, куда была доставлена после эпилептического припадка, признанного заведующей либо настоящим, либо мастерски изображённым. Стало ясно – одним из лже-адвокатов был именно Денис Тилляев. Полковник Вахрушев экспрессивно выразился по этому поводу, присовокупив к слову «актёр» непечатный эпитет. Однако ругался он даже с каким-то восхищением в голосе. Справедливости ради, начальник городской милиции совершенно не верил в причастность юного артиста к покушению на девушку.
Не верил в виновность Дениса и Максим Черенков, доставивший в райотдел Махмуда. Южанин был совершенно спокоен и выглядел немного вызывающе. Он пребывал в полной уверенности, что его арестовали по ошибке и недоразумению. Брата Зульфии после долгого разговора с дознавателем всё-таки решили задержать на сорок восемь часов – на всякий пожарный. Показания Ерматова были приобщены к делу и переданы молодому следователю Сергею Сколкину, на которого взвалили часть работы Телегина, временно отстранённого от службы. Но лишь на сутки, учитывая катастрофическую нехватку кадров.
* * *
Возле двери кабинета маячили двое мужчин в деловых костюмах. Один – худой, длинноносый, с узким подбородком и тонкой шеей, другой – толстый, седоусый, немного обрюзгший и слегка напоминающий добродушного моржа из мультфильмов. Добродушность этого человека была более чем обманчивой – его даже в Москве за глаза называли «людоедом».
– Вы заставляете нас ждать, – произнёс толстяк.
– Времени ровно пятнадцать часов, – сухо ответила Атаманова.
– Пятнадцать ноль две, – возразил толстяк. – Впрочем, это не слишком существенно. Мне нужен главный режиссёр театра.
– Главный режиссёр театра, – произнесла женщина, открывая дверь кабинета, – это я.
Визитёры переглянулись.
– Судя по всему, слухи были верными, Юрий Петрович? – спросил толстый.
– Абсолютно, Леонид Алексеевич... Но для нас это не имеет никакого значения. Для театра, кстати, тоже, – угодливо произнёс худой – руководитель одного из департаментов мэрии по фамилии Ёлкин.
– Вы, чиновники, всегда излишне уверены, – проворчал тот, кого назвали Леонидом Алексеевичем. Фамилия этого человека не прозвучала, но входящим в кабинет людям она была хорошо известна – то был Барановский, специалист по рейдерским операциям, работавший аккуратно и тихо, в отличие от представителей мелких мафиозных группировок, «отжимавших» собственность с автоматами наперевес. Барсетки и сотовые телефоны порой были куда действеннее огнестрельного оружия. Особенно если рейдерам помогали «засланные казачки». И, судя по всему, в театре без пятой колонны не обошлось.
Все четверо, включая администратора Москвина, прошли в кабинет, и Атаманова заперла дверь изнутри.
– Вроде всё хорошо, – произнёс Леонид Барановский. – Но среди нас явно кого-то не хватает.
– Кого же именно? – спросила Евгения Эдуардовна, усаживаясь на своё место и жестом приглашая остальных занять места на стульях вокруг небольшого приставного стола.
– Того, на чьём месте вы сейчас находитесь, – сказал Барановский.
– Я на своём месте, – заявила Атаманова. – Поскольку являюсь главным режиссёром этого театра.
Рейдер и чиновник понимающе переглянулись.
– Знаете, мы не ходим в театры на спектакли, – нудным голосом затянул Леонид Алексеевич. – Особенно на современные комедии.
– Можете называть это как угодно, – произнесла женщина. – Но я – тот самый Евгений Атаманов, ныне сменивший пол в известной израильской клинике. Моя трансформация нашла отражение в документах. Кроме изменённой внешности всё остальное осталось прежним. Включая мою должность. Я слушаю вас.
– Мне бы хотелось увидеть главного режиссёра, – желчным голосом произнёс Леонид Барановский.
– Я повторяю вам снова, – сказала Евгения, – главным режиссёром театра являюсь я – Атаманова Евгения Эдуардовна.
– Перестаньте водить нас за нос, – Ёлкин изобразил злость и досаду. – Я лично знаком с Евгением Эдуардовичем...
– Я тоже с вами знакома, – сухо произнесла Атаманова. – И готова воспроизвести почти дословно нашу беседу, которая состоялась восемнадцатого июля прошлого года в кабинете ресторана «Готтентот». Вы ещё уронили зажигалку под стол... С гравировкой в виде Кёльнского собора... А разговор мы вели с вами о передаче земельного участка между задним западным углом здания бывшего кинотеатра и...
– Вы не можете этого знать, – чиновник будто даже растерялся. – Если только по какой-то причине господин Атаманов передал вам все детали беседы, включая эпизод с зажигалкой...
– И с вашей репликой по сотовому телефону, – перебила главреж. – Вам позвонили, вы сказали, что заняты, и попросили не беспокоить. Но вашу просьбу проигнорировали и набрали номер снова. Видимо, срочный служебный вопрос. В вашем ответе прозвучала угроза спустить шкуру с некоего Самохвалова...
Барановский легонько, но с явным намёком похлопал ладонью по столешнице.
– Юрий Петрович... И вы, сударыня. Давайте ваши воспоминания о встречах оставим на потом, сейчас у нас на повестке дня дело, которое надо закончить. Я не настолько расточителен, особенно по части свободного времени, чтобы летать из Москвы в ваши... так называемые города, и не намерен лично разбираться в тонкостях смены пола. Я могу допустить, что вы – действительно та или тот, кем себя называете. Но от вас в данной ситуации практически ничего не зависит, вы сейчас тут что-то вроде английской королевы, не помню её номер. Исполняющий обязанности администратора вашего театра подписал все необходимые документы, поставив отпечатки факсимиле главного режиссёра. Трое суток тому назад пошёл отсчёт времени. Коллективу театра даётся ровно один месяц, а если говорить точнее – двадцать четыре рабочих дня, чтобы полностью освободить помещение бывшего кинотеатра «Октябрь». Теперь уже двадцать один... В качестве компенсации вам временно предоставляется цокольный этаж в бизнес-центре «Колокол».
– Об этом, кстати, я говорил и главному режиссёру, – вставил Юрий Петрович. – Если бы он тогда сразу пошёл на уступки, новое помещение в цоколе уже сейчас было бы отремонтировано и устроено таким образом, что вы буквально через неделю после заезда и завоза оборудования смогли бы принимать зрителей. Теперь же вся работа возлагается на вашу сторону. Поскольку денег на подрядчика у вас, скорее всего, нет, ремонт придётся делать самим актёрам.
– Теперь же послушайте меня, – глухо произнёс Москвин. – Когда документы были подписаны якобы мной, я находился в городской клинической больнице, и ко мне не допускали посетителей.
– Про вас речь вообще не идёт, – достаточно мягко, но с изрядной долей яда сказал Барановский.
– Как так «не идёт»? – возмутился Владислав. – Вы же сами сказали, что администратор якобы подписал все необходимые документы...
– Я сказал «исполняющий обязанности администратора», – тем же тоном произнёс Барановский. – Пока вы не имели возможности руководить театром, вашу работу выполнял другой человек.
– Это невозможно, – произнесла Атаманова. – Его могла назначить только я. Но я этого не делала.
– Правильно. Вы и не могли этого сделать, поскольку уже не существовали ни как личность, ни как должностное лицо. Вы и сейчас не существуете. Исполняющим обязанности администратора был избран Дедов Константин Романович на общем собрании театральной труппы. Протокол этого собрания у нас имеется. Господин Дедов был избран единогласно. Он, кстати, и сейчас является формально главным в вашем театре. Что касается вас, – сказал Барановский, с плохо скрываемой неприязнью оглядывая сидящую за столом Атаманову, – то в законодательстве Российской Федерации смена пола никак не регламентируется, и даже если она произошла де-факто, то ваше факсимиле де-юре остаётся в силе. Вам, транссексуалам, в России сейчас даже паспорта не разрешается менять после таких операций. Может, лет через десять что-то сдвинется, но я лично буду против, как и все в нашем правительстве... Кроме того, у вас сейчас такое положение, что лишняя слава вряд ли вам добавит очков. Это не Москва, не Питер и даже не Нижний Новгород. Здесь – типичный заштатный городишко, битком набитый люмпенами и потомками каторжан, для которых мужчина, сменивший свой пол на женский, называется исключительно словом из пяти букв... И это слово, как мне кажется, вовсе не «транс»... Идёмте, Юрий Петрович. Мы и так потеряли слишком много времени.
* * *
Максим Черенков немного удивился, заметив возле окна дежурного помещения знакомую личность. Что-то уж очень часто стала она мелькать перед глазами бывшего коллеги.
Замороков, увидев капитана милиции в отражении плексигласа, которым было забрано окно «дежурки», выпрямился и приподнял ладонь в виде приветствия. Илья тут же подошёл к старому знакомому, поздоровался.
– Опять по мою душу, наверное? – поинтересовался Максим.
– Опять, – подтвердил Илья. – И сегодня реально плохой случай.
– Почему плохой?
– Потому что один мент сделал кое-что очень неправильное. Мне бы с тобой посоветоваться.
Черенков глянул на часы.
– Пошли на крыльцо, покурим.
На улице было довольно холодно – пронизывающий ветер то и дело набрасывался на прохожих точно бешеный пёс. Стремительно проносились снежинки, предвещающие скорую зиму – в этих краях, как обычно, холодную и одновременно влажную.
– Говори, – сказал капитан, поднося огонёк зажигалки к сигарете Ильи. Затем прикурил сам. Порыв ветра унёс клубы табачного дыма прочь.
– Мент, о котором я говорю – это я, – сказал Илья словно через силу. – Короче, дело началось несколько лет тому назад...
И Замороков рассказал бывшему коллеге историю о том, как он прикарманил бандитский ТТ во время давней оперативной работы.
– Молодец, – покачал головой Черенков. – Хочешь сдать ствол, но не стать при этом знаменитым? Понимаю, так многие делают. Могу посодействовать.
– Поздно, – скривился Замороков. – Я уже отдал пушку. И понятно, что далеко не святым угодникам.
– А вот это действительно плохо, – глубоко затянувшись, сказал капитан. – Что ты от меня хочешь? Иди сдавайся. Про содействие уже обещать не стану, но скажу, к кому подойти и что говорить. Хотя ты сам понимаешь, что это залёт. Лучше бы молчал.
– Я теперь не могу молчать! – воскликнул Илья. – Из этой пушки на днях стреляли в девчонку, тяжело ранили в живот. Кто бы это ни был, и зачем он это сделал, я не знаю. Но самая срань в том, что пушка сто процентов из моих рук. У нас не Москва, пистолетов Токарева единицы остались. А в совпадения я не верю. Стоило мне передать ствол кому-то из тех, с кем я всю прежнюю жизнь воевал и боролся, как они тут же начали стрелять в беззащитных и ни в чём не повинных людей... Если бы пришили какого-нибудь рэкетмена, торгаша или политика, я бы спал спокойно, веришь – нет. Но тут другое дело. Я теперь даже напиться не могу, словно не в себя лью проклятую.
– Чёрт возьми, ты говоришь о деле Ерматовой? Об этом покушении весь город жужжит.
– Конечно, о нём.
– У нас есть подозреваемые, так-то. Молодой актёр, который дружит с твоей бывшей, например...
– Чушь. Я видел этого сопляка. Он своими хилыми лапками «Токарева» удержать-то не сможет. Не говоря уже о том, чтобы застрелить приятельницу, пусть даже бывшую. У меня были подозрения, что девчонку решили приговорить её земляки, но это, по-моему, тоже мимо.
– А как ты лишился ствола?
– Я сглупил. Предложил купить пистолет тем двоим, чьи приметы называл тебе, но они просто у меня забрали пушку, да ещё заявили – типа скажи спасибо, что вообще жив остался.
– Они знают, что бывших ментов не бывает, – мрачно сказал Черенков. – Если бы ты не служил раньше в милиции, тебя бы грохнули. Видимо, они решили действовать по понятиям... Пойдём-ка лучше в более уютное место, чем это крыльцо. Сдаётся мне, ты ещё чего-то знаешь...
Два капитана – один на службе, другой в отставке – вошли в прокуренный зал дешёвого кафе, куда иной раз заглядывали сотрудники милиции – кинуть скудный обед в поражённые хроническим гастритом желудки или просто выпить кофе или чаю.
– Самое странное, Макс, что эти два уголовника как-то пересекаются с моей бывшей, – сказал Илья, с наслаждением сделав глоток горячего кофе.
– Интересный узел завязывается, – пробормотал Черенков.
– Ещё бы!
И Замороков рассказал историю с видеокассетой, опустив, правда, некоторые тонкости своих отношений со Светланой.
