– Что-то это всё не лезет ни в какие ворота, – проворчал Максим.
– Не лезет, – согласился Илья.
– Получается, что кто-то из неустановленных лиц так или иначе имеет отношение к театру. Похоже на то?
– Видимо, да.
– Но не мальчишка же восемнадцати-девятнадцати лет, да ещё недавно приехавший в Россию практически как беженец!
– Ты знаешь, в наше странное время я во многое готов поверить, – произнёс Замороков. – Даже в то, что этот мальчишка на самом деле не такой уж мальчишка. По-моему, на самом деле он старше, всё-таки театральное окончил. И он спит с моей бывшей, которой сороковник завтра шарахнет.
– Это ничего не значит, – подумав, сказал Максим. – Нет, тут надо проверять реальных бандитов.
– Но кому из реальных бандитов встала поперёк дороги совершенно неинтересная девчонка?
– А что, если хотели убить не её?
Илья вскинул удивлённый взгляд на собеседника.
– Ты рассуждаешь точно как моя бывшая!
– А что, если она права? – спросил Черенков, прищурившись.
* * *
Денис несколько раз порывался навестить Зульфию в больнице, но его отговаривали. Дело кончилось тем, что в палату отправилась Маша Глущенко. О чём беседовали две молодые женщины, точно неизвестно, но встреча оказалась довольно долгой – почти двадцать минут. Возможно, они проговорили бы больше, но врач заявил, что утомлять пациентку после тяжёлой операции не позволит.
– Она тебя простила, Дениска, – сказала Маша, вернувшись в холл клиники и сдав белый халат для посетителей в гардероб. – Но замуж за тебя всё равно не пойдёт, как ты, думаю, давно понял.
Тилляев молча кивнул.
– Но нам так или иначе придётся женить этого парня, – сказал Москвин. – Потому что теперь, после его побега, ни о какой легализации речи уже быть не может. И документы по-прежнему перемалываются. Дата свадьбы тоже назначена. Правда, у нас и без этого проблем хватает...
«Людоед» Барановский, как выяснилось, решил окончательно «опустить» театральный коллектив, а заодно слегка поглумиться над Константином Дедовым. Ренегатов, как известно, никто не любит, даже те, в чью пользу они действуют. Владислав, Маша и Денис ехали в «Октябрь» молча и в подавленном настроении. Московские «гости» настояли на том, чтобы сегодня в зрительном зале собрался весь состав театра Атамановой. С тем, чтобы довести решение о фактическом выселении творческого коллектива из привычного и сравнительно комфортного здания до всех актёров и всего обслуживающего персонала. Пусть не на панель, но и без того было понятно, что цокольный этаж в бизнес-центре (да ещё по временному варианту) – это шаг назад и, вполне возможно, начало конца сценической деятельности для многих из труппы.
Зачитать текст договора и ответить на вопросы решили поручить именно Дедову. Тот, естественно, пытался вообще отвертеться от столь «почётной» миссии, но с Барановским и Ёлкиным спорить было бесполезно.
– Иуда, – довольно громко произнесла в адрес Дедова стоящая возле входа в зрительный зал Светлана. Она нервно дымила длинной сигаретой с ментолом. Константин сделал вид, что к нему это не относится.
– Предатель, – подтвердил сидевший на стуле у двери Алексей Соболев. Актёр морщился, потирая ладонью левую сторону груди и воровато закидывая под язык уже третью за сегодняшний день таблетку нитроглицерина.
Остальные не снизошли даже до одной реплики. Когда Дедов проходил по коридору, от него отступали, точно от прокажённого. Сам же Константин явно был не в восторге от предстоящего выступления – последнего своего выступления на сцене этого театра. Барановский, Ёлкин и ещё один представитель мэрии, почти не скрывая торжествующих ухмылок, приготовились внимать. За минуту до начала действа, когда Дедов уже поднялся на подмостки и приблизился к микрофону с листами бумаги, в зал важно вошёл мужчина – высокий, грузный, с большой окладистой бородой.
– Это ещё кто? – спросила Светлана у сидящего спереди Москвина.
– Какой-то чин из епархии, – проворчал администратор.
– Нашей или московской?
– Для нас никакой разницы. Скоро тут будут устраивать другие представления. Шоу, как говорится, маст гоу он. Только не с нашим участием...
– Ладно вам, – шикнула Атаманова.
И всё же Дедову не было суждено выступить сегодня. Не успел он картинно откашляться, как портьеры широко распахнулись, и в зал вошли трое. Именно те самые, которые уже однажды приходили в театр, чтобы арестовать Тилляева.
Света быстро повернулась в сторону, где только что сидел молодой человек. Но его там уже не было – Денис счёл за лучшее моментально испариться. Впрочем, Максим Черенков с двумя вооружёнными милиционерами пришёл сейчас не за юным любовником актрисы. Трое служителей закона под недоумёнными взглядами собравшихся протопали по приставной лестнице на сцену и окружили высокого мужчину, стоявшего у микрофонной стойки.
– Гражданин Дедов Константин Романович? – отчеканил вопрос капитан милиции.
– Ну да, я... – сердито ответил актёр.
– Вы арестованы, – объявил Черенков.
Один из милиционеров выдвинулся вперёд, снимая с пояса наручники.
– Что за чёрт! – выругался Дедов. – На каком основании?
– На основании подозрения в покушении на убийство гражданки Ерматовой, – произнёс Максим. – Протяните руки.
Константин дёрнулся, словно в надежде сорваться с места и куда-нибудь скрыться. Второй милиционер шевельнул автоматом. Скользящий металлический щелчок прогремел точно выстрел в тишине зала. Дедов обвёл большое помещёние взглядом загнанного волка.
– Это произвол, – послышался голос Леонида Барановского. – В каком звании, начальник?
– Капитан милиции, – ответил Черенков, пока на руки Дедова надевали кандалы.
– Совершаешь большую ошибку, начальник. Быть тебе в ближайшие дни лейтенантом. И то, если повезёт.
Максим не счёл нужным продолжать дискуссию. В гробовой тишине милиционеры свели Дедова со сцены и проводили прочь. Где-то в фойе стукнула дверь. В зале царило молчание.
– Если я правильно понимаю, – нарушила тишину, поднявшись, Евгения Эдуардовна, – с зачитыванием договора придётся повременить. И, судя по всему, очень надолго.
– Не надейтесь, – презрительно скривился Барановский. – Я всё равно выставлю вас отсюда вместе с вашими скоморохами.
– Вы не единственный, кто мне это обещает, – саркастически улыбнулась Атаманова.
* * *
Несмотря на то, что первым заподозрил Дедова (на основании показаний Махмуда Ерматова) молодой следователь Сколкин, арестованного актёра отдали Дмитрию Телегину вместе с двумя разбухшими папками дела о покушении на жизнь девушки. Телегин читал протоколы допроса Константина, рассматривал фото и ритмично играл желваками. Вроде всё было ясно, но чего-то не хватало в этой головоломке, по-модному называемой сейчас иностранным словом «пазл».
...Холодной октябрьской ночью вооружённый пистолетом ТТ Константин Дедов осторожно шёл через пустой двор к подъезду дома, где жил Денис Тилляев – мерзкий сопляк, возомнивший себя великим актёром и покорителем львиц... Да как он мог! И как вообще могло случиться такое, что Светлана Севостьянова, сколь страстная, столь и разборчивая, растеклась и опустилась у ног мальчишки, который ещё не родился, когда эта невероятная женщина уже покоряла своей игрой публику и разбивала сердца опытным мастерам сцены?! Как она посмела предпочесть ему – Дедову – этого залётного южанина, из которого так и прёт среднеазиатский менталитет?! И как она жестоко поиграла с ним, с Константином, приняв интимный подарок только для того (тут сомнений быть не могло!), чтобы продемонстрировать его на своём теле зелёному недорослю!
Картины, проносившиеся перед внутренним взором Дедова, были очень красочными, но не вполне точными. Ибо его воображение не могло нарисовать даже четвёртой части той страсти и той бездны сладкого разврата, в которую упали эти два любовника, сумевшие несколькими лёгкими движениями снести в пыль стены, на которых были высечены слова «разница в возрасте». Дедов (как и многие другие) куда лояльнее бы отнёсся к тому, что эта разница окажется «в пользу» мужчины. То есть, полагал Константин, в паре вполне допустимо, если он старше её на те же двадцать, двадцать пять, тридцать лет и даже больше. Что касается обратной ситуации, то она была нонсенсом и извращением, почти таким же противоестественным, как гомосексуализм...
Так считал не только Дедов. Ровно таким же образом рассуждало большинство обывателей.
Несмотря на то что Константин был наблюдательным и осторожным, а к тому же он шёл с целью убить человека, обнаружить две пары глаз не сумел. Махмуд и Эсон «срисовали» Дедова, отметив при этом чуть неестественную манеру мужчины двигаться (под мышкой левой руки тот держал тяжёлый пистолет) и странную ношу (в полиэтиленовом пакете лежала полупустая пластиковая «полторашка»).
Возле двери нужной квартиры Дедов вынул из-под куртки пистолет, натянул, делая вращательные движения, на его ствол горлышко пластмассовой бутылки и спрятал снаряжённое оружие внутри пакета. Прислушался к тишине подъезда, пригляделся к полумраку (лампочку на лестничной клетке он выкрутил из патрона на один оборот, чтобы та погасла) и вынул ключи, украденные им из сумочки Светланы, которая – это он выяснил практически точно – поехала после спектакля к себе домой. Дверь широко открылась, и Дедов увидел встречающего его человека небольшого роста со светлыми волосами в знакомой толстовке с надписью «Come Together». Рука сама подняла пистолет, и палец сам нажал на спусковой крючок.
Константин, вероятно, рассчитывал попасть в сердце. Но то ли пистолет оказался непривычно тяжёлым, то ли импровизированный глушитель нарушил начальную траекторию полёта пули, то ли патрон был с дефектом, но Дедов убедился, что попал он в тело мальчишки значительно ниже. Мальчишки?.. Вспышка выстрела на долю секунды осветила лицо жертвы, и Константин понял, что произошло неладное. Подстреленный согнулся в поясе, схватившись ладонями за живот... Что-то неправильное было в его лице и фигуре. Дедов вынул из кармана фонарик и выругался. У его ног на полу прихожей корчилась и сучила ногами девушка. Та самая девчонка из коттеджа, в судьбе которой так активно принимали участие Пронина и Москвин! И которая сейчас должна была ночевать в коттедже главного режиссёра!
Это был тяжёлый удар. Дедов растерялся. Он действительно в этот момент не знал, что делать, и действовал по наитию. И не придумал ничего лучше, чем стереть все возможные следы с поверхности пистолета и спрятать оружие в ящике кособокого стола в комнате. Девушка в прихожей начала издавать громкие стоны, поэтому Константин поспешил покинуть квартиру и захлопнуть за собой дверь. Уже выйдя на улицу, он выругал себя, что не добил девчонку. Но чем и как? Контрольный выстрел производить невозможно – грохот разбудил бы половину дома. Рукояткой пистолета разве что? Поздно! Хотя ладно, с такими ранениями долго не живут...
Такую картину преступления видел Телегин, и она ему совершенно не нравилась. Словно и не картина то была, а набросок, несколько фрагментов, между которыми не хватало многих необходимых элементов. Следователь не верил, что убийцей может оказаться молодой актёр, но при этом не намного больше допускал, что театральный деятель более старшего возраста окажется способным хладнокровно застрелить девушку или юношу. Дмитрий уже был в курсе ренегатского (если не сказать хуже) поступка Дедова, решившего за приличных размеров взятку пустить по миру театр. Который пусть даже и оказался под руководством богохульственно «перелицованного» главрежа, но тем не менее... Между отступничеством и убийством лежит огромное расстояние – нельзя забывать об этом.
Кроме того, оружие. Появление пистолета было более-менее понятным. Явка с повинной и показания Заморокова проливали некоторый свет на происхождение орудия преступления. По приметам уже выяснили, что именно за личности «отжали» ствол у бывшего капитана. Но какая связь между этими отморозками и Дедовым?
Телегин минут десять разглядывал фотографии актёра, часть которых была изъята из театрального архива. И вдруг какая-то мысль буквально молнией вспыхнула в мозгу следователя. Дмитрий усмехнулся и затребовал срочно поднять пару дел, хранившихся в архиве уже около тридцати лет.
* * *
Полковник Вахрушев несколько секунд смотрел в глаза Атамановой.
– И вы утверждаете, что Денис Тилляев не появлялся здесь с момента его задержания?
– Да, Александр Иванович. Не появлялся. Он сгинул в ваших казематах, куда его бросили по смехотворному и наспех сляпанному обвинению, как будто сейчас на дворе советские времена...
– Тилляев не сгинул, а сбежал. Наглый и беспрецедентный случай... А знаете, по советским временам вы ещё тосковать будете, Евгения Эдуардовна! Вас чуть было вместе со всей труппой не выбросили на улицу... Не могу припомнить, чтобы до девяностого года подобное могло случиться в принципе. Вам повезло, что этот Дедов оказался настоящим преступником, да ещё не пойми за кого себя выдавал целых тридцать лет или около того...
– Я в курсе. Юристы уже сказали, что договор и все документы, которые были оформлены под руководством Дедова, будут признаны ничтожными. Видели бы вы, как бесился этот... Ёлкин-Палкин.
– Кстати, а как отнёсся ко всему этому Барановский? – неожиданно заинтересовался полковник.
– Не знаю. Кто-то слышал, что он сказал «не велика потеря» и улетел обратно в Москву.
– Кстати, о Москве. Я со дня на день жду двух типов из комиссии министерства, которые прилетят сюда разбираться с побегом Тилляева. Вы точно ничего не хотите мне сообщить? Уж очень артистично он был организован. И совершенно по-дилетантски, смею вас заверить. Кстати, возможно, именно поэтому у вас всё получилось.
– Что вы хотите этим сказать? – нахмурилась Атаманова.
– Чем?
– Что это за слова такие «у вас»? Я же пояснила: мы к этому никакого отношения не имеем. И повторю: Тилляева ни я, ни кто-либо ещё из коллектива театра с момента его ареста не встречал.
– Ладно, – Вахрушев негромко хлопнул ладонью по столу главного режиссёра. – Будем считать, что я поверил. Но если он вдруг появится... Вы сами понимаете, чем это грозит не только ему, но и всем участникам этого шоу с фальшивыми и размножающимися адвокатами.
– Он не появится, Александр Иванович. Никогда и нигде. Нет больше Дениса Тилляева.
– Если вы так в этом уверены...
– Абсолютно.
– Уж не пошёл ли он вашим путём? – хитро прищурился полковник.
– Не могу сказать, что это невозможно, – витиевато сказала Атаманова.
– Ну хорошо, – произнёс Вахрушев, помолчав некоторое время. – Не буду более вас донимать. Тем более что дело в отношении Тилляева по части покушения на убийство приостановлено.
– Один вопрос, Александр Иванович.
– Слушаю вас.
– Тилляев, по-видимому, сделал большую глупость, да? Решив сбежать из СИЗО? Ведь ещё день-два, и его, наверное, и так выпустили бы...
– Совесть заговорила? У вас или у «адвоката Книперсон»? Впрочем, неважно. Кое-что скажу. Но это исключительно между нами. У меня, как вы можете предположить, приличный список дел в ежедневнике. Местные командировки в нём тоже имеются. Естественно, держать на постоянном контроле условия содержания каждого арестованного, включая даже особые случаи, у меня нет возможности. Подчинённые допускают ошибки либо излишнее рвение...
– Не лезет, – согласился Илья.
– Получается, что кто-то из неустановленных лиц так или иначе имеет отношение к театру. Похоже на то?
– Видимо, да.
– Но не мальчишка же восемнадцати-девятнадцати лет, да ещё недавно приехавший в Россию практически как беженец!
– Ты знаешь, в наше странное время я во многое готов поверить, – произнёс Замороков. – Даже в то, что этот мальчишка на самом деле не такой уж мальчишка. По-моему, на самом деле он старше, всё-таки театральное окончил. И он спит с моей бывшей, которой сороковник завтра шарахнет.
– Это ничего не значит, – подумав, сказал Максим. – Нет, тут надо проверять реальных бандитов.
– Но кому из реальных бандитов встала поперёк дороги совершенно неинтересная девчонка?
– А что, если хотели убить не её?
Илья вскинул удивлённый взгляд на собеседника.
– Ты рассуждаешь точно как моя бывшая!
– А что, если она права? – спросил Черенков, прищурившись.
* * *
Денис несколько раз порывался навестить Зульфию в больнице, но его отговаривали. Дело кончилось тем, что в палату отправилась Маша Глущенко. О чём беседовали две молодые женщины, точно неизвестно, но встреча оказалась довольно долгой – почти двадцать минут. Возможно, они проговорили бы больше, но врач заявил, что утомлять пациентку после тяжёлой операции не позволит.
– Она тебя простила, Дениска, – сказала Маша, вернувшись в холл клиники и сдав белый халат для посетителей в гардероб. – Но замуж за тебя всё равно не пойдёт, как ты, думаю, давно понял.
Тилляев молча кивнул.
– Но нам так или иначе придётся женить этого парня, – сказал Москвин. – Потому что теперь, после его побега, ни о какой легализации речи уже быть не может. И документы по-прежнему перемалываются. Дата свадьбы тоже назначена. Правда, у нас и без этого проблем хватает...
«Людоед» Барановский, как выяснилось, решил окончательно «опустить» театральный коллектив, а заодно слегка поглумиться над Константином Дедовым. Ренегатов, как известно, никто не любит, даже те, в чью пользу они действуют. Владислав, Маша и Денис ехали в «Октябрь» молча и в подавленном настроении. Московские «гости» настояли на том, чтобы сегодня в зрительном зале собрался весь состав театра Атамановой. С тем, чтобы довести решение о фактическом выселении творческого коллектива из привычного и сравнительно комфортного здания до всех актёров и всего обслуживающего персонала. Пусть не на панель, но и без того было понятно, что цокольный этаж в бизнес-центре (да ещё по временному варианту) – это шаг назад и, вполне возможно, начало конца сценической деятельности для многих из труппы.
Зачитать текст договора и ответить на вопросы решили поручить именно Дедову. Тот, естественно, пытался вообще отвертеться от столь «почётной» миссии, но с Барановским и Ёлкиным спорить было бесполезно.
– Иуда, – довольно громко произнесла в адрес Дедова стоящая возле входа в зрительный зал Светлана. Она нервно дымила длинной сигаретой с ментолом. Константин сделал вид, что к нему это не относится.
– Предатель, – подтвердил сидевший на стуле у двери Алексей Соболев. Актёр морщился, потирая ладонью левую сторону груди и воровато закидывая под язык уже третью за сегодняшний день таблетку нитроглицерина.
Остальные не снизошли даже до одной реплики. Когда Дедов проходил по коридору, от него отступали, точно от прокажённого. Сам же Константин явно был не в восторге от предстоящего выступления – последнего своего выступления на сцене этого театра. Барановский, Ёлкин и ещё один представитель мэрии, почти не скрывая торжествующих ухмылок, приготовились внимать. За минуту до начала действа, когда Дедов уже поднялся на подмостки и приблизился к микрофону с листами бумаги, в зал важно вошёл мужчина – высокий, грузный, с большой окладистой бородой.
– Это ещё кто? – спросила Светлана у сидящего спереди Москвина.
– Какой-то чин из епархии, – проворчал администратор.
– Нашей или московской?
– Для нас никакой разницы. Скоро тут будут устраивать другие представления. Шоу, как говорится, маст гоу он. Только не с нашим участием...
– Ладно вам, – шикнула Атаманова.
И всё же Дедову не было суждено выступить сегодня. Не успел он картинно откашляться, как портьеры широко распахнулись, и в зал вошли трое. Именно те самые, которые уже однажды приходили в театр, чтобы арестовать Тилляева.
Света быстро повернулась в сторону, где только что сидел молодой человек. Но его там уже не было – Денис счёл за лучшее моментально испариться. Впрочем, Максим Черенков с двумя вооружёнными милиционерами пришёл сейчас не за юным любовником актрисы. Трое служителей закона под недоумёнными взглядами собравшихся протопали по приставной лестнице на сцену и окружили высокого мужчину, стоявшего у микрофонной стойки.
– Гражданин Дедов Константин Романович? – отчеканил вопрос капитан милиции.
– Ну да, я... – сердито ответил актёр.
– Вы арестованы, – объявил Черенков.
Один из милиционеров выдвинулся вперёд, снимая с пояса наручники.
– Что за чёрт! – выругался Дедов. – На каком основании?
– На основании подозрения в покушении на убийство гражданки Ерматовой, – произнёс Максим. – Протяните руки.
Константин дёрнулся, словно в надежде сорваться с места и куда-нибудь скрыться. Второй милиционер шевельнул автоматом. Скользящий металлический щелчок прогремел точно выстрел в тишине зала. Дедов обвёл большое помещёние взглядом загнанного волка.
– Это произвол, – послышался голос Леонида Барановского. – В каком звании, начальник?
– Капитан милиции, – ответил Черенков, пока на руки Дедова надевали кандалы.
– Совершаешь большую ошибку, начальник. Быть тебе в ближайшие дни лейтенантом. И то, если повезёт.
Максим не счёл нужным продолжать дискуссию. В гробовой тишине милиционеры свели Дедова со сцены и проводили прочь. Где-то в фойе стукнула дверь. В зале царило молчание.
– Если я правильно понимаю, – нарушила тишину, поднявшись, Евгения Эдуардовна, – с зачитыванием договора придётся повременить. И, судя по всему, очень надолго.
– Не надейтесь, – презрительно скривился Барановский. – Я всё равно выставлю вас отсюда вместе с вашими скоморохами.
– Вы не единственный, кто мне это обещает, – саркастически улыбнулась Атаманова.
* * *
Несмотря на то, что первым заподозрил Дедова (на основании показаний Махмуда Ерматова) молодой следователь Сколкин, арестованного актёра отдали Дмитрию Телегину вместе с двумя разбухшими папками дела о покушении на жизнь девушки. Телегин читал протоколы допроса Константина, рассматривал фото и ритмично играл желваками. Вроде всё было ясно, но чего-то не хватало в этой головоломке, по-модному называемой сейчас иностранным словом «пазл».
...Холодной октябрьской ночью вооружённый пистолетом ТТ Константин Дедов осторожно шёл через пустой двор к подъезду дома, где жил Денис Тилляев – мерзкий сопляк, возомнивший себя великим актёром и покорителем львиц... Да как он мог! И как вообще могло случиться такое, что Светлана Севостьянова, сколь страстная, столь и разборчивая, растеклась и опустилась у ног мальчишки, который ещё не родился, когда эта невероятная женщина уже покоряла своей игрой публику и разбивала сердца опытным мастерам сцены?! Как она посмела предпочесть ему – Дедову – этого залётного южанина, из которого так и прёт среднеазиатский менталитет?! И как она жестоко поиграла с ним, с Константином, приняв интимный подарок только для того (тут сомнений быть не могло!), чтобы продемонстрировать его на своём теле зелёному недорослю!
Картины, проносившиеся перед внутренним взором Дедова, были очень красочными, но не вполне точными. Ибо его воображение не могло нарисовать даже четвёртой части той страсти и той бездны сладкого разврата, в которую упали эти два любовника, сумевшие несколькими лёгкими движениями снести в пыль стены, на которых были высечены слова «разница в возрасте». Дедов (как и многие другие) куда лояльнее бы отнёсся к тому, что эта разница окажется «в пользу» мужчины. То есть, полагал Константин, в паре вполне допустимо, если он старше её на те же двадцать, двадцать пять, тридцать лет и даже больше. Что касается обратной ситуации, то она была нонсенсом и извращением, почти таким же противоестественным, как гомосексуализм...
Так считал не только Дедов. Ровно таким же образом рассуждало большинство обывателей.
Несмотря на то что Константин был наблюдательным и осторожным, а к тому же он шёл с целью убить человека, обнаружить две пары глаз не сумел. Махмуд и Эсон «срисовали» Дедова, отметив при этом чуть неестественную манеру мужчины двигаться (под мышкой левой руки тот держал тяжёлый пистолет) и странную ношу (в полиэтиленовом пакете лежала полупустая пластиковая «полторашка»).
Возле двери нужной квартиры Дедов вынул из-под куртки пистолет, натянул, делая вращательные движения, на его ствол горлышко пластмассовой бутылки и спрятал снаряжённое оружие внутри пакета. Прислушался к тишине подъезда, пригляделся к полумраку (лампочку на лестничной клетке он выкрутил из патрона на один оборот, чтобы та погасла) и вынул ключи, украденные им из сумочки Светланы, которая – это он выяснил практически точно – поехала после спектакля к себе домой. Дверь широко открылась, и Дедов увидел встречающего его человека небольшого роста со светлыми волосами в знакомой толстовке с надписью «Come Together». Рука сама подняла пистолет, и палец сам нажал на спусковой крючок.
Константин, вероятно, рассчитывал попасть в сердце. Но то ли пистолет оказался непривычно тяжёлым, то ли импровизированный глушитель нарушил начальную траекторию полёта пули, то ли патрон был с дефектом, но Дедов убедился, что попал он в тело мальчишки значительно ниже. Мальчишки?.. Вспышка выстрела на долю секунды осветила лицо жертвы, и Константин понял, что произошло неладное. Подстреленный согнулся в поясе, схватившись ладонями за живот... Что-то неправильное было в его лице и фигуре. Дедов вынул из кармана фонарик и выругался. У его ног на полу прихожей корчилась и сучила ногами девушка. Та самая девчонка из коттеджа, в судьбе которой так активно принимали участие Пронина и Москвин! И которая сейчас должна была ночевать в коттедже главного режиссёра!
Это был тяжёлый удар. Дедов растерялся. Он действительно в этот момент не знал, что делать, и действовал по наитию. И не придумал ничего лучше, чем стереть все возможные следы с поверхности пистолета и спрятать оружие в ящике кособокого стола в комнате. Девушка в прихожей начала издавать громкие стоны, поэтому Константин поспешил покинуть квартиру и захлопнуть за собой дверь. Уже выйдя на улицу, он выругал себя, что не добил девчонку. Но чем и как? Контрольный выстрел производить невозможно – грохот разбудил бы половину дома. Рукояткой пистолета разве что? Поздно! Хотя ладно, с такими ранениями долго не живут...
Такую картину преступления видел Телегин, и она ему совершенно не нравилась. Словно и не картина то была, а набросок, несколько фрагментов, между которыми не хватало многих необходимых элементов. Следователь не верил, что убийцей может оказаться молодой актёр, но при этом не намного больше допускал, что театральный деятель более старшего возраста окажется способным хладнокровно застрелить девушку или юношу. Дмитрий уже был в курсе ренегатского (если не сказать хуже) поступка Дедова, решившего за приличных размеров взятку пустить по миру театр. Который пусть даже и оказался под руководством богохульственно «перелицованного» главрежа, но тем не менее... Между отступничеством и убийством лежит огромное расстояние – нельзя забывать об этом.
Кроме того, оружие. Появление пистолета было более-менее понятным. Явка с повинной и показания Заморокова проливали некоторый свет на происхождение орудия преступления. По приметам уже выяснили, что именно за личности «отжали» ствол у бывшего капитана. Но какая связь между этими отморозками и Дедовым?
Телегин минут десять разглядывал фотографии актёра, часть которых была изъята из театрального архива. И вдруг какая-то мысль буквально молнией вспыхнула в мозгу следователя. Дмитрий усмехнулся и затребовал срочно поднять пару дел, хранившихся в архиве уже около тридцати лет.
* * *
Полковник Вахрушев несколько секунд смотрел в глаза Атамановой.
– И вы утверждаете, что Денис Тилляев не появлялся здесь с момента его задержания?
– Да, Александр Иванович. Не появлялся. Он сгинул в ваших казематах, куда его бросили по смехотворному и наспех сляпанному обвинению, как будто сейчас на дворе советские времена...
– Тилляев не сгинул, а сбежал. Наглый и беспрецедентный случай... А знаете, по советским временам вы ещё тосковать будете, Евгения Эдуардовна! Вас чуть было вместе со всей труппой не выбросили на улицу... Не могу припомнить, чтобы до девяностого года подобное могло случиться в принципе. Вам повезло, что этот Дедов оказался настоящим преступником, да ещё не пойми за кого себя выдавал целых тридцать лет или около того...
– Я в курсе. Юристы уже сказали, что договор и все документы, которые были оформлены под руководством Дедова, будут признаны ничтожными. Видели бы вы, как бесился этот... Ёлкин-Палкин.
– Кстати, а как отнёсся ко всему этому Барановский? – неожиданно заинтересовался полковник.
– Не знаю. Кто-то слышал, что он сказал «не велика потеря» и улетел обратно в Москву.
– Кстати, о Москве. Я со дня на день жду двух типов из комиссии министерства, которые прилетят сюда разбираться с побегом Тилляева. Вы точно ничего не хотите мне сообщить? Уж очень артистично он был организован. И совершенно по-дилетантски, смею вас заверить. Кстати, возможно, именно поэтому у вас всё получилось.
– Что вы хотите этим сказать? – нахмурилась Атаманова.
– Чем?
– Что это за слова такие «у вас»? Я же пояснила: мы к этому никакого отношения не имеем. И повторю: Тилляева ни я, ни кто-либо ещё из коллектива театра с момента его ареста не встречал.
– Ладно, – Вахрушев негромко хлопнул ладонью по столу главного режиссёра. – Будем считать, что я поверил. Но если он вдруг появится... Вы сами понимаете, чем это грозит не только ему, но и всем участникам этого шоу с фальшивыми и размножающимися адвокатами.
– Он не появится, Александр Иванович. Никогда и нигде. Нет больше Дениса Тилляева.
– Если вы так в этом уверены...
– Абсолютно.
– Уж не пошёл ли он вашим путём? – хитро прищурился полковник.
– Не могу сказать, что это невозможно, – витиевато сказала Атаманова.
– Ну хорошо, – произнёс Вахрушев, помолчав некоторое время. – Не буду более вас донимать. Тем более что дело в отношении Тилляева по части покушения на убийство приостановлено.
– Один вопрос, Александр Иванович.
– Слушаю вас.
– Тилляев, по-видимому, сделал большую глупость, да? Решив сбежать из СИЗО? Ведь ещё день-два, и его, наверное, и так выпустили бы...
– Совесть заговорила? У вас или у «адвоката Книперсон»? Впрочем, неважно. Кое-что скажу. Но это исключительно между нами. У меня, как вы можете предположить, приличный список дел в ежедневнике. Местные командировки в нём тоже имеются. Естественно, держать на постоянном контроле условия содержания каждого арестованного, включая даже особые случаи, у меня нет возможности. Подчинённые допускают ошибки либо излишнее рвение...
