- Это ведь не он сам создал Мир.
- Много ли ты знаешь! Наверняка услышал в храме всякие легенды? Так я и думал… Смертные любят все приукрашивать и облагораживать. Ему просто скучно! Вот он и собрал сей чудесный зоопарк. Противоестественный. Государства практически без войн, конфликтов и эпидемий. Добро, добро, да здравствует добро! Любые цивилизации, развиваясь, проходят множество темных и страшных веков, когда сами оказываются на грани вымирания, и не раз. А здесь все сколько-нибудь значимые угрозы приходят извне, и всегда Ливрониум спешит помочь своим питомцам. У тебя дома ведь всё по-другому?
Дома? Теперь тут мой дом. И другого больше не будет. Я совсем не хочу быть единственным и последним существом в этом Мире, а потом скитаться по пустынным землям одиноким призраком.
- ЭТО мой дом! – прошипела я сквозь зубы, и из последних сил одновременно дернула крыльями и лапами, взмахнула хвостом, одновременно отрубая острым мечем пару десятков тощих лап. – И мой герцог! И только я могу его мучать безнаказанно!
Вырвалась, взмыла вверх под удивленное шипение Пожирателей.
На востоке уже алела заря, но пока из-за горизонта не показался край раскаленного солнца, у меня еще есть время. И пока Хотумони не пришел в себя от моего выпада, молнией спикировала вниз к круглой пасти, и подавив приступ тошноты, чмокнула чудище в черную верхнюю губу.
Белое свечение вокруг меня заклубилось, выталкивая мое сознание из тела энфира, которое в ту же секунду безвольно раскинув огромные черные крылья камнем полетело вниз навстречу каменным ступеням храма. От моего внимания почти ускользнуло, когда сверху резко спикировала черная тень, перехватывая безжизненное тело энфира за секунду до столкновения с гранитом…
Страх.
Он вытеснил из меня все чувства, когда я открыла глаза, и в них зарябило от беспрестанно скачущих вокруг желто-зеленых бликов.
Страшно пошевелиться и даже дышать… Страшно смотреть и страшно закрыть глаза. Страшнее любого монстра – неизвестность.
Но гораздо страшнее пустота и одиночество, которое будет сопровождать меня вечно. Пустынный мир страшнее пустой квартиры, в которой я когда-то сжималась в комок от страха, боясь зажечь свет…
Судорожный вздох. Нервным движением вытерла липкие вспотевшие ладони о трикотаж домашних штанов.
- Что за наглость?!! – раскат глухого знакомого голоса, переполненного возмущения.
Меня здесь похоже не ждали. Это придало толику уверенности.
- Что за нелепость! – и желтые блики вокруг меня затряслись в безудержном смехе. – Идеалист Ли рехнулся? Похоже его чувство юмора победило остатки здравого смысла… Его последний мессия – человеческая самка! Какая-то страшненькая…
И опять все замерцало и замелькало вокруг. Но прозвучавшие обидные слова пошли мне на пользу. Злость пришла на смену страху. Я стянула с правой ноги розовый меховой тапок, напоминающий медвежью лапу, и со всей дури запустила в единственный источник звука.
Хотумони возмущенно запыхтел, а картина вокруг меня начала постепенно проясняться. Теперь я отчетливо видела огромный прозрачный кристалл золотистого цвета, словно наполненный солнечным светом. Какая ирония! Суть Пожирателя была прекрасна и чиста, словно он действительно был супергероем, восстанавливающим вселенское равновесие, а злом – была я.
- Проваливай из моего сознания! – забурчал недовольный кристалл. – Я и так сделал тебе великую услугу – в твоем распоряжении целый город марионеток, а скоро будет и целая страна. Можешь сколько угодно играть в куклы. Ты же кукол любишь больше, чем людей! Вот и будешь дергать за ниточки на свое усмотрение.
Ниточки! Все эти зеленоватые блики были из-за тысяч голубоватых ниточек, тянущихся к желтому кристаллу. И мне срочно нужно было отыскать одну единственную, ту, что протянулась последней.
Какая же из них? Я ринулась к кристаллу, но в полуметре от него остановилась. Здесь нити истончались, прочно переплетаясь с такими же тонкими золотистыми нитями, тянущимися из кристалла, образуя причудливый узор. Пойди-распутай это фриволите!
Ну где же он? Я закрыла глаза и снова увидела бледное лицо и горящие непримиримым огнем глаза, ощутила в руках холодные длинные пальцы…
Здесь!
Не открывая глаз, я опустилась на колени и принялась терпеливо распутывать сложные узлы плетения.
- Что ты творишь? – Хотумони снова подал голос. Значит я на верном пути. – Не смей! Тебе же самой будет лучше… - и уже другим, уговаривающим слащавым тоном. – Ну зачем он тебе сдался? Только насмехался всегда над тобой, заставляя чувствовать всю свою ничтожность и нелепость, унижал.
Что ж, было дело… Но и защищал, доверял… и доверился. А я подкачала. Надо возвращать долги.
Пальцы продолжали ловко распутывать узелки, освобождая тонкую нить. И когда ровная голубоватая ниточка свободно выскользнула из пальцев, я увидела знакомый призрачный силуэт. Взгляд черных глаз обжег, опалил душу вихрем чувств, смешанных и противоречивых, где благодарность сменялась горечью потери, укором, непониманием, сочувствием…
- Возвращайся! Так надо. – прошептала еле слышно и, нервно сглотнув, добавила. – Живи!
Он понял. На секунду прикрыл глаза, соглашаясь и прощаясь. А затем ниточка души потянулась вовне, притягиваемая жаждущим жить телом.
- Довольна? – раздался сердитый голос. – Думаешь тебе спасибо скажут? Памятник поставят посмертно? Для кого стараешься? Ты для них случайный прохожий. Это не твоя семья.
И уже другим слащавым голосом профессионального искусителя полились речи, обещающие исполнить самые заветные желания.
- А хочешь, я верну тебе твою семью? Сделаю так, что мать, которая тебя никогда не любила, опять полюбит тебя. Будет любить больше, чем брата?
- Она любила меня. По-своему, так как умела. Глупо ждать что кто-то даст тебе то, чего у него нет. Она делала все для моего счастья, насколько это было в ее силах. А то, что случилось позже, лишь результат недопонимания. Она по-своему слишком близко восприняла трагедию, но хотела, чтоб я боролась. А я решила, что мне лучше уйти. К чему теперь эти речи? Ты же не можешь поворачивать время вспять.
Извечный замолчал. Много ли он знает о людях? Пожалуй, больше, чем мы сами. Изо дня в день переваривая вязкий субстракт, именуемый душами, изучишь все наши потаенные желания и темные стороны досконально. И возненавидишь. До коликов в животе. Знать все о наших душах, и ничего не знать о причинах, абсолютно не брать в расчет все метаморфозы, что мы претерпевали в течении жизни, в минуты радости, печали или страданий. Кто он – Хотумони? Хладнокровный судья или жестокий палач? А может быть черствый исполнительный тюремщик, зорко следящий, чтоб мы отмотали положенный срок, и ни часом меньше?
- Я могу сделать так, что к тебе вернется твой жених. Ты ведь его любила по-настоящему! О-да! С ним ты будешь счастлива!
- Сделав несчастными других? Вряд ли… Я сама когда-то сделала все, чтобы он меня разлюбил. И я разлюбила то «наше» будущее, что когда-то рисовала в своем воображении. Знаешь ли ты, что остается в душе, когда умирают мечты? Да и не могу я вернуться. Там я умерла. Ты же бессмертная сущность и прекрасно это знаешь. Так к чему все эти пустые обещания? Разве что ты… тянешь время.
Золотые блики дрогнули.
Я приблизилась вплотную к кристаллу. Указательным пальцем надавила на золотистую грань. Палец вошел в камень, как в желе.
- Вот и все. – пробормотала себе под нос, констатируя завершения пути. – Теперь я поиграю в самую большую куклу в этом мире.
Под сдавленный глухой рев я начала погружаться в кристалл. Со всех сторон удушающей липкой массой меня окружила переваривающая души субстанция. И пути назад не было. Это мой последний рубеж. Мое чистилище…
Я открыла глаз.
В небе надо мной парили два черных силуэта. Беспомощные и бесполезные в решающей схватке, но упрямо не покидающие поле боя.
Почти все Пожиратели-полипы влились в изрядно растолстевшее тело Хотумони, которое теперь занимало всю площадь около храма, и даже раздавило пару домов.
Над горизонтом показались первые лучи солнца. Хм. Этот извечный чуть меня не перехитрил. И месть моя будет страшна. Я сделаю его первым в истории Бессмертным, совершившим попытку суицида, которая в этом мире должна стать удачной.
Тонкие когтистые лапы поднялись вверх, а затем все разом впились впились в свой единственный глаз.
Боль Хотумони пронзила меня. Его агония стала моей агонией, но я остатками воли удерживала сознание, продолжала разрывать когтями когда-то чужое, а теперь уже собственное лицо.
Все мельтешило перед глазами и в сознании. Узлы распутывались, голубые нити души ускользали, а некоторые рвались и обвисали, улетали прочь вслед за белесыми облачками.
Ничего уже не будет как прежде…
Поверженный, уничтоживший сам себя зверь издал предсмертный вздох и осел на булыжную мостовую площади бесформенной серой кучей.
Желтый кристалл исторг меня, а затем начал втягиваться в брешь мироздания с противным визгом, словно на ускоренной записи воспроизводили тонну ругательств в мой адрес.
А вот меня никуда не притягивало…
Из-за гряды холмов показался край солнца, и его золотые ласковые лучи пронизывали прозрачный воздух, вспыхивали сотнями алмазов в каждой капле росы.
Подняла руку, чтоб заслонить глаза от яркого света. Тщетно. Солнечные иглы пронизывали насквозь мою прозрачную призрачную руку.
И мне вдруг захотелось рассмеяться от того, как стало легко на душе, словно наконец-то сброшен тяжкий камень, как вдруг все стало просто и понятно. У меня есть золотистые иглы и тонкие мерцающие нити, а значит, мой путь еще не завершен. Спокойно и уверенно я приступила к работе…
Когда трудно дышать, когда трудно молчать,
Когда смотришь за край и назад нет пути.
Можно просто проститься, но лучше – прощать…
Можно в страхе застыть или дальше идти.
Когда рвется душа призрачным лоскутом,
Постараться друзей от беды заслонить.
За спиной невредимым останется дом.
Ради этого все-таки стоило жить…
Когда меркнет луна, когда близок рассвет,
Когда рушатся замки мечты и любви,
Как же быть? Только сердце подскажет ответ.
Узелок развязать и промолвить – живи!
Когда кровью небес полыхает заря
Твое время ушло… Не вздохнуть и не жить.
Прежде чем раствориться, прозрачной рукой
Серебристую нить – душу к телу пришить.
Бледным призраком сниться пустым небесам,
Таять облаком медленно день ото дня,
Чтобы дети в кроватках открыли глаза,
Улыбаясь беспечно своим матерям.
Окно было распахнуто. В просторную богато обставленную спальню свободно проникал свежий теплый воздух и лучи клонящегося к горизонту солнца. Время от времени легкий ветерок колыхал плотный белый тюль, внося хоть какое-то оживление в это сонное царство, да на каминной полке мерно тикали старинные бронзовые часы, украшенные барельефом старинного сражения. Рядом с часами стояла бронзовая фигурка совы, и сейчас ночная птица созерцала перед собой картину сонного царства.
На полу на мягком ковре свернувшись клубочком спал здоровенный пушистый белый кот, лишь изредка он вздрагивал и тихо помявкивал, а потом подергивал передней лапкой с выпущенными когтями, словно отгонял дурной сон.
На широкой кровати лежала женщина, она была очень бледной, словно после тяжелой болезни, и порой казалось, что совсем не дышит, но если присмотреться получше, то было заметно как иногда поднимается и опускается грудь. Жизнь еще теплилась в этом ослабленном изможденном теле.
В кресле рядом с кроватью задремала молодая девушка, ее черные смоляные кудри мягкой волной спадали на плечи, а на щеках играл румянец.
Какой контраст жизни и смерти на расстоянии вытянутой руки! Сова медленно закрыла и снова открыла глаза.
На коленях у девушки покоилась старинная книга в черном кожаном переплете с коваными застежками из черненого серебра. Редкий экземпляр. «Ведические обряды и сказания о переселении душ» гласили древние руны на обложке. Но сова не умела читать древние тексты, поэтому для нее это были всего лишь замысловатые закорючки.
Вдруг сова встрепенулась и повернула бронзовую голову на звук. В коридоре слышались шаги. Птица успела замереть неподвижной бронзовой статуэткой за секунду до того, как дверь открылась и в комнату уверенной походкой вошел мужчина.
- Я вас напугал, леди Гилворт? – спросил он встрепенувшуюся и отложившую в сторону книгу Мадлен. – Вы уснули. Как она? Так и не приходила в себя?
Герцог подошел к кровати и взглянул в бледное лицо больной.
- Нет. Я задремала. Который час? – встрепенулась девушка.
- Уже поздно. Вам пора домой.
- Когда вы вернулись из столицы?
- Только что. Дел оказалось гораздо больше, чем я представлял изначально. В столице той ночью пострадало очень много людей и нелюдей. Но теперь по большей части все они пришли в себя, хоть и сильно ослабли после болезни, но многие уже вернулись к привычным делам. Позавчера очнулась королева.
- Вот как? – удивилась целительница. – Ведь ее Величество пробыло в забытьи больше месяца. Гораздо больше. Хотя в нашем лазарете тоже почти все очнулись… - девушка осеклась и как-то виновато взглянула на герцога. – Кроме двоих. Мне сообщили, что последние больные вчера перестали дышать.
- Наше герцогство на удивление не сильно пострадало по сравнению с остальной империей. – невесело усмехнулся герцог. – В Сореме не проснулась почти треть. И весь центр города разрушен полипами. Хотя, вспоминая полностью опустошенный город и окрестности, понимаю, что это действительно победа.
- Сколько же семей потеряло родных и близких… - Мадлен переживало чужое горе, как свое собственное. – Нужно организовать помощь. Император уже распорядился о поддержке Сорема?
- У нас сейчас нет императора. Двор в панике. А скоро будет и вся империя… Теперь стало известно, что император погиб. Поэтому сейчас идут срочные приготовления к коронации принца Арманда. Через пару дней я опять отбываю в столицу, там я сейчас нужнее.
Герцог наклонился и взял в руки бледную ладонь больной.
- Холодная. – прошептал он задумчиво. - Почти как лед. Надеюсь, она придет в себя за это время. А ведь прошло уже две недели…
Мадлен встала с кресла и уже хотела откланяться, но ее задержала последняя просьба герцога.
- Напишите мне, если она очнется, когда я буду в столице? – он сглотнул и поспешно поправился. – Когда она очнется…
- Конечно. – тихо ответила девушка. - Доброй ночи ваша Светлость.
- Доброй ночи. Позовете сиделку?
Мадлен лишь кивнула и закрыла за собой дверь.
Оставшись в комнате один, герцог опустился на край постели и взял в руки холодную ладошку, бережно, словно пытаясь согреть.
- Ну же, - прошептал он хрипло. – Возвращайся. Ты же всегда была неутомимой авантюристкой… Что же сейчас-то? Мне больше некого спасать из совершенно дурацких ситуаций. – мужчина вздохнул. – Прости, что считал тебя совершенно бесполезной и глупой. Ты смешная и забавная, но в то же время добрая и честная, и без тебя здесь будет пусто.
Герцог поднялся и направился к двери, но уже повернув ручку вдруг обернулся.
- Знаешь, Медведева, - его голос прозвучал резко и жестко, а глаза блеснули знакомым яростным огнем. – После твоих выходок, я часто считал, что хуже уже быть не может, а ты продолжала удивлять меня вновь и вновь. Но вот то, что сейчас вот – хуже некуда! – и уже тише добавил. – Чудовище…
- Много ли ты знаешь! Наверняка услышал в храме всякие легенды? Так я и думал… Смертные любят все приукрашивать и облагораживать. Ему просто скучно! Вот он и собрал сей чудесный зоопарк. Противоестественный. Государства практически без войн, конфликтов и эпидемий. Добро, добро, да здравствует добро! Любые цивилизации, развиваясь, проходят множество темных и страшных веков, когда сами оказываются на грани вымирания, и не раз. А здесь все сколько-нибудь значимые угрозы приходят извне, и всегда Ливрониум спешит помочь своим питомцам. У тебя дома ведь всё по-другому?
Дома? Теперь тут мой дом. И другого больше не будет. Я совсем не хочу быть единственным и последним существом в этом Мире, а потом скитаться по пустынным землям одиноким призраком.
- ЭТО мой дом! – прошипела я сквозь зубы, и из последних сил одновременно дернула крыльями и лапами, взмахнула хвостом, одновременно отрубая острым мечем пару десятков тощих лап. – И мой герцог! И только я могу его мучать безнаказанно!
Вырвалась, взмыла вверх под удивленное шипение Пожирателей.
На востоке уже алела заря, но пока из-за горизонта не показался край раскаленного солнца, у меня еще есть время. И пока Хотумони не пришел в себя от моего выпада, молнией спикировала вниз к круглой пасти, и подавив приступ тошноты, чмокнула чудище в черную верхнюю губу.
Белое свечение вокруг меня заклубилось, выталкивая мое сознание из тела энфира, которое в ту же секунду безвольно раскинув огромные черные крылья камнем полетело вниз навстречу каменным ступеням храма. От моего внимания почти ускользнуло, когда сверху резко спикировала черная тень, перехватывая безжизненное тело энфира за секунду до столкновения с гранитом…
Глава двадцатая. Чистилище и очищение.
Страх.
Он вытеснил из меня все чувства, когда я открыла глаза, и в них зарябило от беспрестанно скачущих вокруг желто-зеленых бликов.
Страшно пошевелиться и даже дышать… Страшно смотреть и страшно закрыть глаза. Страшнее любого монстра – неизвестность.
Но гораздо страшнее пустота и одиночество, которое будет сопровождать меня вечно. Пустынный мир страшнее пустой квартиры, в которой я когда-то сжималась в комок от страха, боясь зажечь свет…
Судорожный вздох. Нервным движением вытерла липкие вспотевшие ладони о трикотаж домашних штанов.
- Что за наглость?!! – раскат глухого знакомого голоса, переполненного возмущения.
Меня здесь похоже не ждали. Это придало толику уверенности.
- Что за нелепость! – и желтые блики вокруг меня затряслись в безудержном смехе. – Идеалист Ли рехнулся? Похоже его чувство юмора победило остатки здравого смысла… Его последний мессия – человеческая самка! Какая-то страшненькая…
И опять все замерцало и замелькало вокруг. Но прозвучавшие обидные слова пошли мне на пользу. Злость пришла на смену страху. Я стянула с правой ноги розовый меховой тапок, напоминающий медвежью лапу, и со всей дури запустила в единственный источник звука.
Хотумони возмущенно запыхтел, а картина вокруг меня начала постепенно проясняться. Теперь я отчетливо видела огромный прозрачный кристалл золотистого цвета, словно наполненный солнечным светом. Какая ирония! Суть Пожирателя была прекрасна и чиста, словно он действительно был супергероем, восстанавливающим вселенское равновесие, а злом – была я.
- Проваливай из моего сознания! – забурчал недовольный кристалл. – Я и так сделал тебе великую услугу – в твоем распоряжении целый город марионеток, а скоро будет и целая страна. Можешь сколько угодно играть в куклы. Ты же кукол любишь больше, чем людей! Вот и будешь дергать за ниточки на свое усмотрение.
Ниточки! Все эти зеленоватые блики были из-за тысяч голубоватых ниточек, тянущихся к желтому кристаллу. И мне срочно нужно было отыскать одну единственную, ту, что протянулась последней.
Какая же из них? Я ринулась к кристаллу, но в полуметре от него остановилась. Здесь нити истончались, прочно переплетаясь с такими же тонкими золотистыми нитями, тянущимися из кристалла, образуя причудливый узор. Пойди-распутай это фриволите!
Ну где же он? Я закрыла глаза и снова увидела бледное лицо и горящие непримиримым огнем глаза, ощутила в руках холодные длинные пальцы…
Здесь!
Не открывая глаз, я опустилась на колени и принялась терпеливо распутывать сложные узлы плетения.
- Что ты творишь? – Хотумони снова подал голос. Значит я на верном пути. – Не смей! Тебе же самой будет лучше… - и уже другим, уговаривающим слащавым тоном. – Ну зачем он тебе сдался? Только насмехался всегда над тобой, заставляя чувствовать всю свою ничтожность и нелепость, унижал.
Что ж, было дело… Но и защищал, доверял… и доверился. А я подкачала. Надо возвращать долги.
Пальцы продолжали ловко распутывать узелки, освобождая тонкую нить. И когда ровная голубоватая ниточка свободно выскользнула из пальцев, я увидела знакомый призрачный силуэт. Взгляд черных глаз обжег, опалил душу вихрем чувств, смешанных и противоречивых, где благодарность сменялась горечью потери, укором, непониманием, сочувствием…
- Возвращайся! Так надо. – прошептала еле слышно и, нервно сглотнув, добавила. – Живи!
Он понял. На секунду прикрыл глаза, соглашаясь и прощаясь. А затем ниточка души потянулась вовне, притягиваемая жаждущим жить телом.
- Довольна? – раздался сердитый голос. – Думаешь тебе спасибо скажут? Памятник поставят посмертно? Для кого стараешься? Ты для них случайный прохожий. Это не твоя семья.
И уже другим слащавым голосом профессионального искусителя полились речи, обещающие исполнить самые заветные желания.
- А хочешь, я верну тебе твою семью? Сделаю так, что мать, которая тебя никогда не любила, опять полюбит тебя. Будет любить больше, чем брата?
- Она любила меня. По-своему, так как умела. Глупо ждать что кто-то даст тебе то, чего у него нет. Она делала все для моего счастья, насколько это было в ее силах. А то, что случилось позже, лишь результат недопонимания. Она по-своему слишком близко восприняла трагедию, но хотела, чтоб я боролась. А я решила, что мне лучше уйти. К чему теперь эти речи? Ты же не можешь поворачивать время вспять.
Извечный замолчал. Много ли он знает о людях? Пожалуй, больше, чем мы сами. Изо дня в день переваривая вязкий субстракт, именуемый душами, изучишь все наши потаенные желания и темные стороны досконально. И возненавидишь. До коликов в животе. Знать все о наших душах, и ничего не знать о причинах, абсолютно не брать в расчет все метаморфозы, что мы претерпевали в течении жизни, в минуты радости, печали или страданий. Кто он – Хотумони? Хладнокровный судья или жестокий палач? А может быть черствый исполнительный тюремщик, зорко следящий, чтоб мы отмотали положенный срок, и ни часом меньше?
- Я могу сделать так, что к тебе вернется твой жених. Ты ведь его любила по-настоящему! О-да! С ним ты будешь счастлива!
- Сделав несчастными других? Вряд ли… Я сама когда-то сделала все, чтобы он меня разлюбил. И я разлюбила то «наше» будущее, что когда-то рисовала в своем воображении. Знаешь ли ты, что остается в душе, когда умирают мечты? Да и не могу я вернуться. Там я умерла. Ты же бессмертная сущность и прекрасно это знаешь. Так к чему все эти пустые обещания? Разве что ты… тянешь время.
Золотые блики дрогнули.
Я приблизилась вплотную к кристаллу. Указательным пальцем надавила на золотистую грань. Палец вошел в камень, как в желе.
- Вот и все. – пробормотала себе под нос, констатируя завершения пути. – Теперь я поиграю в самую большую куклу в этом мире.
Под сдавленный глухой рев я начала погружаться в кристалл. Со всех сторон удушающей липкой массой меня окружила переваривающая души субстанция. И пути назад не было. Это мой последний рубеж. Мое чистилище…
***
Я открыла глаз.
В небе надо мной парили два черных силуэта. Беспомощные и бесполезные в решающей схватке, но упрямо не покидающие поле боя.
Почти все Пожиратели-полипы влились в изрядно растолстевшее тело Хотумони, которое теперь занимало всю площадь около храма, и даже раздавило пару домов.
Над горизонтом показались первые лучи солнца. Хм. Этот извечный чуть меня не перехитрил. И месть моя будет страшна. Я сделаю его первым в истории Бессмертным, совершившим попытку суицида, которая в этом мире должна стать удачной.
Тонкие когтистые лапы поднялись вверх, а затем все разом впились впились в свой единственный глаз.
Боль Хотумони пронзила меня. Его агония стала моей агонией, но я остатками воли удерживала сознание, продолжала разрывать когтями когда-то чужое, а теперь уже собственное лицо.
Все мельтешило перед глазами и в сознании. Узлы распутывались, голубые нити души ускользали, а некоторые рвались и обвисали, улетали прочь вслед за белесыми облачками.
Ничего уже не будет как прежде…
Поверженный, уничтоживший сам себя зверь издал предсмертный вздох и осел на булыжную мостовую площади бесформенной серой кучей.
Желтый кристалл исторг меня, а затем начал втягиваться в брешь мироздания с противным визгом, словно на ускоренной записи воспроизводили тонну ругательств в мой адрес.
А вот меня никуда не притягивало…
Из-за гряды холмов показался край солнца, и его золотые ласковые лучи пронизывали прозрачный воздух, вспыхивали сотнями алмазов в каждой капле росы.
Подняла руку, чтоб заслонить глаза от яркого света. Тщетно. Солнечные иглы пронизывали насквозь мою прозрачную призрачную руку.
И мне вдруг захотелось рассмеяться от того, как стало легко на душе, словно наконец-то сброшен тяжкий камень, как вдруг все стало просто и понятно. У меня есть золотистые иглы и тонкие мерцающие нити, а значит, мой путь еще не завершен. Спокойно и уверенно я приступила к работе…
Когда трудно дышать, когда трудно молчать,
Когда смотришь за край и назад нет пути.
Можно просто проститься, но лучше – прощать…
Можно в страхе застыть или дальше идти.
Когда рвется душа призрачным лоскутом,
Постараться друзей от беды заслонить.
За спиной невредимым останется дом.
Ради этого все-таки стоило жить…
Когда меркнет луна, когда близок рассвет,
Когда рушатся замки мечты и любви,
Как же быть? Только сердце подскажет ответ.
Узелок развязать и промолвить – живи!
Когда кровью небес полыхает заря
Твое время ушло… Не вздохнуть и не жить.
Прежде чем раствориться, прозрачной рукой
Серебристую нить – душу к телу пришить.
Бледным призраком сниться пустым небесам,
Таять облаком медленно день ото дня,
Чтобы дети в кроватках открыли глаза,
Улыбаясь беспечно своим матерям.
Эпилог.
Окно было распахнуто. В просторную богато обставленную спальню свободно проникал свежий теплый воздух и лучи клонящегося к горизонту солнца. Время от времени легкий ветерок колыхал плотный белый тюль, внося хоть какое-то оживление в это сонное царство, да на каминной полке мерно тикали старинные бронзовые часы, украшенные барельефом старинного сражения. Рядом с часами стояла бронзовая фигурка совы, и сейчас ночная птица созерцала перед собой картину сонного царства.
На полу на мягком ковре свернувшись клубочком спал здоровенный пушистый белый кот, лишь изредка он вздрагивал и тихо помявкивал, а потом подергивал передней лапкой с выпущенными когтями, словно отгонял дурной сон.
На широкой кровати лежала женщина, она была очень бледной, словно после тяжелой болезни, и порой казалось, что совсем не дышит, но если присмотреться получше, то было заметно как иногда поднимается и опускается грудь. Жизнь еще теплилась в этом ослабленном изможденном теле.
В кресле рядом с кроватью задремала молодая девушка, ее черные смоляные кудри мягкой волной спадали на плечи, а на щеках играл румянец.
Какой контраст жизни и смерти на расстоянии вытянутой руки! Сова медленно закрыла и снова открыла глаза.
На коленях у девушки покоилась старинная книга в черном кожаном переплете с коваными застежками из черненого серебра. Редкий экземпляр. «Ведические обряды и сказания о переселении душ» гласили древние руны на обложке. Но сова не умела читать древние тексты, поэтому для нее это были всего лишь замысловатые закорючки.
Вдруг сова встрепенулась и повернула бронзовую голову на звук. В коридоре слышались шаги. Птица успела замереть неподвижной бронзовой статуэткой за секунду до того, как дверь открылась и в комнату уверенной походкой вошел мужчина.
- Я вас напугал, леди Гилворт? – спросил он встрепенувшуюся и отложившую в сторону книгу Мадлен. – Вы уснули. Как она? Так и не приходила в себя?
Герцог подошел к кровати и взглянул в бледное лицо больной.
- Нет. Я задремала. Который час? – встрепенулась девушка.
- Уже поздно. Вам пора домой.
- Когда вы вернулись из столицы?
- Только что. Дел оказалось гораздо больше, чем я представлял изначально. В столице той ночью пострадало очень много людей и нелюдей. Но теперь по большей части все они пришли в себя, хоть и сильно ослабли после болезни, но многие уже вернулись к привычным делам. Позавчера очнулась королева.
- Вот как? – удивилась целительница. – Ведь ее Величество пробыло в забытьи больше месяца. Гораздо больше. Хотя в нашем лазарете тоже почти все очнулись… - девушка осеклась и как-то виновато взглянула на герцога. – Кроме двоих. Мне сообщили, что последние больные вчера перестали дышать.
- Наше герцогство на удивление не сильно пострадало по сравнению с остальной империей. – невесело усмехнулся герцог. – В Сореме не проснулась почти треть. И весь центр города разрушен полипами. Хотя, вспоминая полностью опустошенный город и окрестности, понимаю, что это действительно победа.
- Сколько же семей потеряло родных и близких… - Мадлен переживало чужое горе, как свое собственное. – Нужно организовать помощь. Император уже распорядился о поддержке Сорема?
- У нас сейчас нет императора. Двор в панике. А скоро будет и вся империя… Теперь стало известно, что император погиб. Поэтому сейчас идут срочные приготовления к коронации принца Арманда. Через пару дней я опять отбываю в столицу, там я сейчас нужнее.
Герцог наклонился и взял в руки бледную ладонь больной.
- Холодная. – прошептал он задумчиво. - Почти как лед. Надеюсь, она придет в себя за это время. А ведь прошло уже две недели…
Мадлен встала с кресла и уже хотела откланяться, но ее задержала последняя просьба герцога.
- Напишите мне, если она очнется, когда я буду в столице? – он сглотнул и поспешно поправился. – Когда она очнется…
- Конечно. – тихо ответила девушка. - Доброй ночи ваша Светлость.
- Доброй ночи. Позовете сиделку?
Мадлен лишь кивнула и закрыла за собой дверь.
Оставшись в комнате один, герцог опустился на край постели и взял в руки холодную ладошку, бережно, словно пытаясь согреть.
- Ну же, - прошептал он хрипло. – Возвращайся. Ты же всегда была неутомимой авантюристкой… Что же сейчас-то? Мне больше некого спасать из совершенно дурацких ситуаций. – мужчина вздохнул. – Прости, что считал тебя совершенно бесполезной и глупой. Ты смешная и забавная, но в то же время добрая и честная, и без тебя здесь будет пусто.
Герцог поднялся и направился к двери, но уже повернув ручку вдруг обернулся.
- Знаешь, Медведева, - его голос прозвучал резко и жестко, а глаза блеснули знакомым яростным огнем. – После твоих выходок, я часто считал, что хуже уже быть не может, а ты продолжала удивлять меня вновь и вновь. Но вот то, что сейчас вот – хуже некуда! – и уже тише добавил. – Чудовище…
