Скорее всего, так и было, ведь с исчезновением Алэам и урожаи пошли на убыль, и зверье поисчезало, и источники помутнели. От кого-то из рода Огненных Кимала слышала, что глубокие воды отступили от прежних берегов, явив взорам Морских кочевников новую, изъеденную солью сушу усыпанную останками больших рыб.
Это страшило, заставляя задуматься о будущем. Если нынче все так плохо, то каково же станет со временем.
Преодолев последний, самый крутой участок тропы, женщина спустила с плеч вязанку и, прислонившись к широкому стволу хвойного дерева, устремила взгляд в небо. В просветах между кронами виднелись тяжелые, напитанные влагой облака. Они грозно хмурились, поглядывая с высоты, сталкивались между собой, чтобы напомнить жалкому люду о разгуле стихий и собственных, неблаговидных намерениях раскатами грома.
«Непогода будет долгой», - решила Кимала и вновь печально вздохнула. Запас дров для прожорливого огня был невелик, и ровно настолько скудными являлись заготовки вяленого мяса. В последнее время излов ей не удавался. Идти проверять силки в дождь женщина не решалась, а поднять новую порцию валежника по скользкой тропе ей было не по силам.
Придется сидеть и пережидать, а значит, мысли вновь возвратятся в прошлое. Ее единственное развлечение, неизменно рождающее печаль, но другого у Кималы не было.
С годами она все чаще задумывалась о минувших днях. Наверно, так устроены старики, и грозящая в будущем немощь заставляет их вспоминать об исполненной сил юности. Ее заставляла.
Передохнув немного, женщина подхватила свою ношу и направилась к дому. Деревянный сруб уже виднелся среди порослей кустарника, колючие ветки которого обступили его со всех сторон живой изгородью. Только вход оставался свободным. Кимала тщательно следила за тем, чтобы этот участок не зарастал.
Хибара приветствовала ее пронзительным скрипом петель, воскресив в памяти образ сына. Босоногим мальчишкой с взлохмаченной черной шевелюрой он прилаживал новую дверь, орудуя инструментами, выменянными у кузнеца Огненных на драгоценный песок.
Но это также было давно. Настолько давно, что петли успели поржаветь и завести визгливую, стенающую песнь, а гладко стесанное, выкрашенное дерево – облупиться и почернеть от старости.
Нынче жилище Кималы выглядело куда древнее ее самой.
Прикрыв за собой дверь, женщина скинула плащ и расстелила его для просушки. Подкормив едва тлеющие в очаге угольки новыми веточками, пристроила над огнем котелок с вчерашней похлебкой. Ужин будет скромным, но это все, что Кимала могла себе позволить. Ее жизнь обилием съестного не могла похвастаться даже в самые лучшие дни, когда дочь с сыном еще находились рядом с матерью.
Устроившись на низкой, устланной шкурами постели, занимающей большую часть ее жилища, Кимала наблюдала над тем, как постепенно оживает пламя в очаге. Сперва с радостным потрескиванием занялись самые мелкие щепки, затем – покрупнее, и так далее, покуда оранжевые язычки не достигли покрытого гарью дна. Довольный гул сопровождал каждое прикосновение, будто жадный до пищи огонь намеревался расплавить литую поверхность, чтобы проверить, какое именно содержимое скрывается за толстыми стенками котелка.
«Ничего из того, что сможет напитать тебя», - мысленно ответила пламени женщина, прежде чем отвести взгляд в сторону, в дальний угол, где, в покореженном коробе, бережно укутанный в слои ткани и обложенный высушенными травами, хранился ее ритуальный наряд. Теперь уже пригодный только для тления.
В их роду не было большей гордости для матери, чем посвящение дитя в Хранящие чистоту. И ее родительница не стала исключением. Такена светилась от счастья, провожая дочь к святилищу Алэам. Кимала до сих пор помнила широкую улыбку, которая на протяжении всего пути играла на губах родительницы.
То обстоятельство, что, оставив дочь в храме, она лишится единственного ребенка, Такену не пугало. Гораздо более важным и правильным женщина считала будущее преображение в Алэаму. По мнению матери, дочь родилась для того, чтобы стать сосудом и на короткий промежуток времени преобразиться в одну из первооснов.
Для Кималы, так же, как и для других девушек из их рода, это должна была быть Земля. Должна была, но не стала.
Оторвавшись от короба, взгляд женщины устремился ввысь - к крыше. Там, к одной из потолочных балок бечевкой из вьюна была привязана кукла, тряпичное тело и соломенные волосы которой когда-то служили развлечением для маленькой дочери. Кимала собственными руками смастерила ее в ту пору, когда близнецы еще ничего не делили между собой. Когда всякая вещь была для них общей и одинаково любимой.
Все ушло! Кануло в прошлое! Только кукла и осталась. Одна единственная кукла, взамен двоих детей, и память старухи.
Глядя на нее, Кимала вспоминала о своих ребятках. О крохотных ручках и ножках. О том времени, когда ее найденыши еще не научились спорить и препираться друг с другом. Когда не думали о том, кто из них сильнее или же станет таковым. О тех днях, когда основным их желанием было нежиться в материнских руках и чувствовать тепло родного тела рядом.
А она сама…
Она не догадывалась, что наступит день, в который ее баловники перестанут быть обычными подкидышами, пригретыми на груди. Что грядет миг, когда проявится их скрытая до поры сущность и отвратит детей от матери, поставив пред ними иные цели, далеко отстоящие от тех, к коим она мечтала их сподвигнуть.
Сейчас, коротая в одиночестве отведенные ей дни, женщина часто размышляла над тем, как бы сложилась ее жизнь не соверши она всего два поступка. Спрашивала себя, что было бы, откажи она в той давней просьбе Рамине и не впусти в святилище Тимгара. Многое ли изменилось?
И, в то же время, задаваясь подобными вопросами, Кимала понимала, что найти ответов на них ей не удастся никогда.
До двери оставалось от силы десять шагов, когда нечто невообразимо мощное ударило в грудь, сокрушив внутренности, и из образовавшейся дыры пылающий дух вырвался на свободу. Лутарга на мгновенье согнуло пополам от боли и ярости, которые вылились в агонизирующий крик. Ему вторил исполненный бешенства рык рьястора.
Синхронно они отвернулись от двери в конце коридора. Единым существом устремились в противоположном направлении. Только дух опережал. Лутарг слышал, как закричала перепугавшаяся до смерти служанка, видел, как шарахнулся в сторону одетый по парадному гвардеец, а ноги несли вперед – туда, где благодаря настойчивости Гарьи располагались покои Литаурэль.
Распахнутая настежь дверь точно очередной удар под дых. Не останавливаясь, Лутарг ворвался внутрь. В комнате ни намека на присутствие рожденной с духом, только огненный волк, сверкая глазами, скалится возле окна.
Их взгляды встретились.
- Где она? – вторя рыку духа.
Глаза обоих полыхнули синим, когда Лутарг устремился к распахнутым створкам. Глубокий вдох, и он с другой стороны. Рьястор рядом с ним, щерится, вертится и не может выбрать направление.
- Куда?
Волк вскинул голову, безмолвно заскулив.
- Ищи!
Лутарг метнулся влево. Повелитель стихий вправо.
Понимание, что именно произошло, отсутствует. Мысли о необходимости сдерживать духа тоже. Благополучие Литаурэль превыше всего, а в том, что она в опасности, никаких сомнений!
Он зацепил кого-то, когда завернул за угол. Пропустил мимо ушей вскрик удивления и не до конца оформившегося страха. Повернул обратно, почувствовав воззвание рьястора. Вслед за духом склонился к окрашенному кровью камню. И внутри что-то оборвалось, когда тот, замерцав, смирился с поражением.
Они не смогут найти ее! Они не знают, куда ее увели! Они бессильны!
Запрокинув голову к небесам, Лутарг в отчаянии закричал.
Он умел ждать. Ждать и сдерживать нетерпение. Когда годы пролетают мимо тебя, не касаясь, не оставляя следа, немудрено проникнуться этой нехитрой истиной – время ничто. Но даже его, казалось бы, безграничное терпение, как выяснилось, имеет предел. Сейчас, когда желанная цель столь близко, держать себя в узде стало намного труднее.
Испробовав на прочность декорированную камнем столешницу, Неизменный разжал кулак и с досадой потер ребро ладони.
Боль не отрезвляла. Всего лишь сиюминутное неудобство, которое скоро забудется! Только добавляла раздражительности, осушая и без того практически опустевшую чашу сдержанности. Те крохи, что еще плескались на дне, уже не могли являться балластом, удерживавшим его от опрометчивых действий на протяжении искрометно проносящихся мимо чужих жизней. Скольких именно, он даже предположить не мог. Они пролетали пред его незаинтересованным взором падающей с небес звездой за один вздох, осыпались прахом и исчезали в бесконечности времен.
Впервые за многие годы он был близок. Вновь близок! И чем ближе становилась цель, тем ярче разгоралось желание. Тем ожесточеннее делалась жажда заиметь то, к чему так долго стремился. Даже отсутствие одного звена в цепи ритуала стало представляться несущественным. Незначительной мелочью, преодолеть которую не составит труда.
А это неправильно! Нельзя получить желаемое не приложив усилий. Награда не падает в алчущие ее руки без воздаяния. Неприятная, но непреложная истина!
Для того чтобы иметь - необходимо дать! Дать стократ! Не скупясь! Не жадничая! Не боясь опустошить сокровищницу нажитого!
И Риан знал об этом. Знал, ибо сталкивался с подобной глупостью. Сам совершил ее, когда думал, что силы будет достаточно, чтобы разрушить связь сестры с созданным ею народом. И даже раньше, когда, отдавая Риане частицу себя, решил, что этого достаточно, возложив все заботы об их творении на ее плечи. Ошибка, стоившая ему многих лет ожидания.
Словно подброшенный невидимой силой, мужчина вскочил на ноги. Ему необходимо вернуть утраченное равновесие! Обуздать эмоции, чтобы вновь обрести трезвость мысли!
Во всем мире была лишь одна вещь, которая могла остудить его пыл. Напоминание о том, к чему Неизменный стремился больше всего, желал с тех самых пор, как узнал о наличии этой возможности. То единственное, что могло сделать его равным богам. Поднять до первого!
Пророчество Алэам - именно так они решили, впервые увидев рисунки и надписи в святилище Даровавших жизнь. Другого, более вероятного объяснения не существовало. Подробные указания, как вернуться туда, откуда они пришли в этот мир - мир, частью которого изначально не являлись.
Ошеломительное открытие! Риан хорошо помнил сладостное чувство предвкушения, сжимающее грудь, когда трясущиеся руки скрупулезно переносили на кожу послание Богов. Как замирало его сердце и прерывалось дыхание с каждым законченным изображением. Как нечто огромное, всепоглощающее просыпалось в душе, торопя приступить к исполнению ритуала.
А она все испортила! Она, которая столько сделала для достижения их цели, в итоге поддалась сентиментальной людской привязанности! Поставила жизнь творения выше желаний творцов! Немыслимо!
Из-за снедающей его злости на сестру, мужчина рванул защитную панель в сторону с большей силой, чем намеревался. Дерево с треском ударилось о стену, и гобелен, натянутый на реечный каркас, сорвавшись с удерживающих его крюков, бесформенной кучей упал на каменный пол. Риан заскрежетал зубами, теперь уже недовольный собой.
Взгляд его прищуренных глаз, оторвавшись от ткани у ног, переметнулся к открывшемуся взору сокровищу. Его сокровищу! Созданному собственными руками!
Морщины, избороздившие лоб над хмуро сведенными бровями, постепенно разгладились, вернув облику Неизменного первозданную идеальность и красоту. Так же, как опоек на стене не утратил исконной мягкости и эластичности, его собственный лик с годами ничуть не изменился. Ни единого шрама не появилось на гладкой коже, ни одна болезнь не коснулась его тела, ибо ничто и никто в этом мире не мог причинить ему вред. Никто, кроме Рианы и его самого.
С выражением благоговения на лице мужчина всматривался в изображения, нанесенные им на кожаный холст. Он мысленно проговаривал каждый шаг. Восстанавливал последовательность уже совершенных действий. Напоминал себе, что все четыре стихии соединены в одной основе, осталось только заполучить их, подчинить и привести в нужное место, а также найти недостающий элемент.
И освободить сестру из ею же созданной ловушки. Как бы ему ни хотелось обратного – оставить Риану в заточении - без ее непосредственного участия ритуал не исполнить.
«А жаль», - признался самому себе мужчина, ибо злость на Нерожденную все еще бурлила в нем.
Подобно каменному изваянию Лутарг стоял в центре залы. Поиски Литаурэль продолжались, но он не принимал в них участия. Не мог. То и дело рядом с молодым человеком обретал форму и сыпал искрами бессильной ярости огненный волк. Возникал из голубой вспышки, скалил пасть и вновь исчезал, чтобы через некоторое время все повторилось.
Лураса с тревогой наблюдала за сыном, чувствуя, как от жалости и сочувствия разрывается сердце. Она не могла помочь ему. Не знала, что сказать или сделать. Да и не нужны ему сейчас слова утешения или иные проявления заботы. Не примет их, не оценит, лишь только еще сильнее замкнется. Хотя, казалось, куда уж сильнее.
Кроме нее и Лутарга в зале никого. Сарин, руководящий поисками, заходил время от времени, чтобы доложить о результатах. Вернее, об отсутствии таковых. Таирия находилась с гостями, а более никто не рискнул бы составить им компанию. Лураса и сама ощущала беспокойство, когда рьястор возникал из воздуха пылающим пятном, хотя угрозы с его стороны в свой адрес не наблюдала. Видимо, сказывались воспоминания о былой осторожности Антаргина, который никогда не отпускал духа, если она находилась поблизости.
- Мы найдем ее. Обязательно найдем, - в конце концов, пообещала она, устав от изнуряющего молчания.
Сын ожидаемо не отреагировал, лишь только желваки на его щеках на миг обозначились и исчезли.
Лураса горько выдохнула и, вопреки желанию обнять, успокоить, отошла к окну. Если в ближайшее время ничего не прояснится, сын сорвется, и чем это грозит обитателям дворца оставалось только догадываться. Бойня, устроенная рьястором возле конюшен, еще свежа в памяти, и ее возможное повторение, несомненно, пугает, но не настолько, чтобы уйти самой или увести остальных. Она уже обидела его сегодня своей неуверенностью - они обидели - и не позволит себе совершить подобную ошибку второй раз. Чем бы ни закончилось его противоборство с духом – будет рядом. Не оставит наедине с самим собой. Не бросит.
Когда в дверь постучали, Лураса приказала себе отрешиться от тревожных мыслей и спешно устремилась на зов. На входе два дворцовых гвардейца и постовой. Последний, если не перепуган насмерть, то около того.
- Сам пришел, госпожа, - после положенного приветствия. – Велено доставить и без разрешения не входить.
Кем велено, уточнять не имело смысла. Лураса оглянулась на сына, в попытке определиться, как быть, и наткнулась на пристальный взгляд, который превратно не истолкуешь.
Пошире распахнула дверь.
- Остальные свободны, - насколько смогла бесстрастно.
Гвардейцы отдали честь, а постовой неуверенно шагнул вперед.
- Входи, входи… - поторопила она, наблюдая, как гвардейцы выполняют требование.
Это страшило, заставляя задуматься о будущем. Если нынче все так плохо, то каково же станет со временем.
Преодолев последний, самый крутой участок тропы, женщина спустила с плеч вязанку и, прислонившись к широкому стволу хвойного дерева, устремила взгляд в небо. В просветах между кронами виднелись тяжелые, напитанные влагой облака. Они грозно хмурились, поглядывая с высоты, сталкивались между собой, чтобы напомнить жалкому люду о разгуле стихий и собственных, неблаговидных намерениях раскатами грома.
«Непогода будет долгой», - решила Кимала и вновь печально вздохнула. Запас дров для прожорливого огня был невелик, и ровно настолько скудными являлись заготовки вяленого мяса. В последнее время излов ей не удавался. Идти проверять силки в дождь женщина не решалась, а поднять новую порцию валежника по скользкой тропе ей было не по силам.
Придется сидеть и пережидать, а значит, мысли вновь возвратятся в прошлое. Ее единственное развлечение, неизменно рождающее печаль, но другого у Кималы не было.
С годами она все чаще задумывалась о минувших днях. Наверно, так устроены старики, и грозящая в будущем немощь заставляет их вспоминать об исполненной сил юности. Ее заставляла.
Передохнув немного, женщина подхватила свою ношу и направилась к дому. Деревянный сруб уже виднелся среди порослей кустарника, колючие ветки которого обступили его со всех сторон живой изгородью. Только вход оставался свободным. Кимала тщательно следила за тем, чтобы этот участок не зарастал.
Хибара приветствовала ее пронзительным скрипом петель, воскресив в памяти образ сына. Босоногим мальчишкой с взлохмаченной черной шевелюрой он прилаживал новую дверь, орудуя инструментами, выменянными у кузнеца Огненных на драгоценный песок.
Но это также было давно. Настолько давно, что петли успели поржаветь и завести визгливую, стенающую песнь, а гладко стесанное, выкрашенное дерево – облупиться и почернеть от старости.
Нынче жилище Кималы выглядело куда древнее ее самой.
Прикрыв за собой дверь, женщина скинула плащ и расстелила его для просушки. Подкормив едва тлеющие в очаге угольки новыми веточками, пристроила над огнем котелок с вчерашней похлебкой. Ужин будет скромным, но это все, что Кимала могла себе позволить. Ее жизнь обилием съестного не могла похвастаться даже в самые лучшие дни, когда дочь с сыном еще находились рядом с матерью.
Устроившись на низкой, устланной шкурами постели, занимающей большую часть ее жилища, Кимала наблюдала над тем, как постепенно оживает пламя в очаге. Сперва с радостным потрескиванием занялись самые мелкие щепки, затем – покрупнее, и так далее, покуда оранжевые язычки не достигли покрытого гарью дна. Довольный гул сопровождал каждое прикосновение, будто жадный до пищи огонь намеревался расплавить литую поверхность, чтобы проверить, какое именно содержимое скрывается за толстыми стенками котелка.
«Ничего из того, что сможет напитать тебя», - мысленно ответила пламени женщина, прежде чем отвести взгляд в сторону, в дальний угол, где, в покореженном коробе, бережно укутанный в слои ткани и обложенный высушенными травами, хранился ее ритуальный наряд. Теперь уже пригодный только для тления.
В их роду не было большей гордости для матери, чем посвящение дитя в Хранящие чистоту. И ее родительница не стала исключением. Такена светилась от счастья, провожая дочь к святилищу Алэам. Кимала до сих пор помнила широкую улыбку, которая на протяжении всего пути играла на губах родительницы.
То обстоятельство, что, оставив дочь в храме, она лишится единственного ребенка, Такену не пугало. Гораздо более важным и правильным женщина считала будущее преображение в Алэаму. По мнению матери, дочь родилась для того, чтобы стать сосудом и на короткий промежуток времени преобразиться в одну из первооснов.
Для Кималы, так же, как и для других девушек из их рода, это должна была быть Земля. Должна была, но не стала.
Оторвавшись от короба, взгляд женщины устремился ввысь - к крыше. Там, к одной из потолочных балок бечевкой из вьюна была привязана кукла, тряпичное тело и соломенные волосы которой когда-то служили развлечением для маленькой дочери. Кимала собственными руками смастерила ее в ту пору, когда близнецы еще ничего не делили между собой. Когда всякая вещь была для них общей и одинаково любимой.
Все ушло! Кануло в прошлое! Только кукла и осталась. Одна единственная кукла, взамен двоих детей, и память старухи.
Глядя на нее, Кимала вспоминала о своих ребятках. О крохотных ручках и ножках. О том времени, когда ее найденыши еще не научились спорить и препираться друг с другом. Когда не думали о том, кто из них сильнее или же станет таковым. О тех днях, когда основным их желанием было нежиться в материнских руках и чувствовать тепло родного тела рядом.
А она сама…
Она не догадывалась, что наступит день, в который ее баловники перестанут быть обычными подкидышами, пригретыми на груди. Что грядет миг, когда проявится их скрытая до поры сущность и отвратит детей от матери, поставив пред ними иные цели, далеко отстоящие от тех, к коим она мечтала их сподвигнуть.
Сейчас, коротая в одиночестве отведенные ей дни, женщина часто размышляла над тем, как бы сложилась ее жизнь не соверши она всего два поступка. Спрашивала себя, что было бы, откажи она в той давней просьбе Рамине и не впусти в святилище Тимгара. Многое ли изменилось?
И, в то же время, задаваясь подобными вопросами, Кимала понимала, что найти ответов на них ей не удастся никогда.
***
До двери оставалось от силы десять шагов, когда нечто невообразимо мощное ударило в грудь, сокрушив внутренности, и из образовавшейся дыры пылающий дух вырвался на свободу. Лутарга на мгновенье согнуло пополам от боли и ярости, которые вылились в агонизирующий крик. Ему вторил исполненный бешенства рык рьястора.
Синхронно они отвернулись от двери в конце коридора. Единым существом устремились в противоположном направлении. Только дух опережал. Лутарг слышал, как закричала перепугавшаяся до смерти служанка, видел, как шарахнулся в сторону одетый по парадному гвардеец, а ноги несли вперед – туда, где благодаря настойчивости Гарьи располагались покои Литаурэль.
Распахнутая настежь дверь точно очередной удар под дых. Не останавливаясь, Лутарг ворвался внутрь. В комнате ни намека на присутствие рожденной с духом, только огненный волк, сверкая глазами, скалится возле окна.
Их взгляды встретились.
- Где она? – вторя рыку духа.
Глаза обоих полыхнули синим, когда Лутарг устремился к распахнутым створкам. Глубокий вдох, и он с другой стороны. Рьястор рядом с ним, щерится, вертится и не может выбрать направление.
- Куда?
Волк вскинул голову, безмолвно заскулив.
- Ищи!
Лутарг метнулся влево. Повелитель стихий вправо.
Понимание, что именно произошло, отсутствует. Мысли о необходимости сдерживать духа тоже. Благополучие Литаурэль превыше всего, а в том, что она в опасности, никаких сомнений!
Он зацепил кого-то, когда завернул за угол. Пропустил мимо ушей вскрик удивления и не до конца оформившегося страха. Повернул обратно, почувствовав воззвание рьястора. Вслед за духом склонился к окрашенному кровью камню. И внутри что-то оборвалось, когда тот, замерцав, смирился с поражением.
Они не смогут найти ее! Они не знают, куда ее увели! Они бессильны!
Запрокинув голову к небесам, Лутарг в отчаянии закричал.
ГЛАВА 5
Он умел ждать. Ждать и сдерживать нетерпение. Когда годы пролетают мимо тебя, не касаясь, не оставляя следа, немудрено проникнуться этой нехитрой истиной – время ничто. Но даже его, казалось бы, безграничное терпение, как выяснилось, имеет предел. Сейчас, когда желанная цель столь близко, держать себя в узде стало намного труднее.
Испробовав на прочность декорированную камнем столешницу, Неизменный разжал кулак и с досадой потер ребро ладони.
Боль не отрезвляла. Всего лишь сиюминутное неудобство, которое скоро забудется! Только добавляла раздражительности, осушая и без того практически опустевшую чашу сдержанности. Те крохи, что еще плескались на дне, уже не могли являться балластом, удерживавшим его от опрометчивых действий на протяжении искрометно проносящихся мимо чужих жизней. Скольких именно, он даже предположить не мог. Они пролетали пред его незаинтересованным взором падающей с небес звездой за один вздох, осыпались прахом и исчезали в бесконечности времен.
Впервые за многие годы он был близок. Вновь близок! И чем ближе становилась цель, тем ярче разгоралось желание. Тем ожесточеннее делалась жажда заиметь то, к чему так долго стремился. Даже отсутствие одного звена в цепи ритуала стало представляться несущественным. Незначительной мелочью, преодолеть которую не составит труда.
А это неправильно! Нельзя получить желаемое не приложив усилий. Награда не падает в алчущие ее руки без воздаяния. Неприятная, но непреложная истина!
Для того чтобы иметь - необходимо дать! Дать стократ! Не скупясь! Не жадничая! Не боясь опустошить сокровищницу нажитого!
И Риан знал об этом. Знал, ибо сталкивался с подобной глупостью. Сам совершил ее, когда думал, что силы будет достаточно, чтобы разрушить связь сестры с созданным ею народом. И даже раньше, когда, отдавая Риане частицу себя, решил, что этого достаточно, возложив все заботы об их творении на ее плечи. Ошибка, стоившая ему многих лет ожидания.
Словно подброшенный невидимой силой, мужчина вскочил на ноги. Ему необходимо вернуть утраченное равновесие! Обуздать эмоции, чтобы вновь обрести трезвость мысли!
Во всем мире была лишь одна вещь, которая могла остудить его пыл. Напоминание о том, к чему Неизменный стремился больше всего, желал с тех самых пор, как узнал о наличии этой возможности. То единственное, что могло сделать его равным богам. Поднять до первого!
Пророчество Алэам - именно так они решили, впервые увидев рисунки и надписи в святилище Даровавших жизнь. Другого, более вероятного объяснения не существовало. Подробные указания, как вернуться туда, откуда они пришли в этот мир - мир, частью которого изначально не являлись.
Ошеломительное открытие! Риан хорошо помнил сладостное чувство предвкушения, сжимающее грудь, когда трясущиеся руки скрупулезно переносили на кожу послание Богов. Как замирало его сердце и прерывалось дыхание с каждым законченным изображением. Как нечто огромное, всепоглощающее просыпалось в душе, торопя приступить к исполнению ритуала.
А она все испортила! Она, которая столько сделала для достижения их цели, в итоге поддалась сентиментальной людской привязанности! Поставила жизнь творения выше желаний творцов! Немыслимо!
Из-за снедающей его злости на сестру, мужчина рванул защитную панель в сторону с большей силой, чем намеревался. Дерево с треском ударилось о стену, и гобелен, натянутый на реечный каркас, сорвавшись с удерживающих его крюков, бесформенной кучей упал на каменный пол. Риан заскрежетал зубами, теперь уже недовольный собой.
Взгляд его прищуренных глаз, оторвавшись от ткани у ног, переметнулся к открывшемуся взору сокровищу. Его сокровищу! Созданному собственными руками!
Морщины, избороздившие лоб над хмуро сведенными бровями, постепенно разгладились, вернув облику Неизменного первозданную идеальность и красоту. Так же, как опоек на стене не утратил исконной мягкости и эластичности, его собственный лик с годами ничуть не изменился. Ни единого шрама не появилось на гладкой коже, ни одна болезнь не коснулась его тела, ибо ничто и никто в этом мире не мог причинить ему вред. Никто, кроме Рианы и его самого.
С выражением благоговения на лице мужчина всматривался в изображения, нанесенные им на кожаный холст. Он мысленно проговаривал каждый шаг. Восстанавливал последовательность уже совершенных действий. Напоминал себе, что все четыре стихии соединены в одной основе, осталось только заполучить их, подчинить и привести в нужное место, а также найти недостающий элемент.
И освободить сестру из ею же созданной ловушки. Как бы ему ни хотелось обратного – оставить Риану в заточении - без ее непосредственного участия ритуал не исполнить.
«А жаль», - признался самому себе мужчина, ибо злость на Нерожденную все еще бурлила в нем.
***
Подобно каменному изваянию Лутарг стоял в центре залы. Поиски Литаурэль продолжались, но он не принимал в них участия. Не мог. То и дело рядом с молодым человеком обретал форму и сыпал искрами бессильной ярости огненный волк. Возникал из голубой вспышки, скалил пасть и вновь исчезал, чтобы через некоторое время все повторилось.
Лураса с тревогой наблюдала за сыном, чувствуя, как от жалости и сочувствия разрывается сердце. Она не могла помочь ему. Не знала, что сказать или сделать. Да и не нужны ему сейчас слова утешения или иные проявления заботы. Не примет их, не оценит, лишь только еще сильнее замкнется. Хотя, казалось, куда уж сильнее.
Кроме нее и Лутарга в зале никого. Сарин, руководящий поисками, заходил время от времени, чтобы доложить о результатах. Вернее, об отсутствии таковых. Таирия находилась с гостями, а более никто не рискнул бы составить им компанию. Лураса и сама ощущала беспокойство, когда рьястор возникал из воздуха пылающим пятном, хотя угрозы с его стороны в свой адрес не наблюдала. Видимо, сказывались воспоминания о былой осторожности Антаргина, который никогда не отпускал духа, если она находилась поблизости.
- Мы найдем ее. Обязательно найдем, - в конце концов, пообещала она, устав от изнуряющего молчания.
Сын ожидаемо не отреагировал, лишь только желваки на его щеках на миг обозначились и исчезли.
Лураса горько выдохнула и, вопреки желанию обнять, успокоить, отошла к окну. Если в ближайшее время ничего не прояснится, сын сорвется, и чем это грозит обитателям дворца оставалось только догадываться. Бойня, устроенная рьястором возле конюшен, еще свежа в памяти, и ее возможное повторение, несомненно, пугает, но не настолько, чтобы уйти самой или увести остальных. Она уже обидела его сегодня своей неуверенностью - они обидели - и не позволит себе совершить подобную ошибку второй раз. Чем бы ни закончилось его противоборство с духом – будет рядом. Не оставит наедине с самим собой. Не бросит.
Когда в дверь постучали, Лураса приказала себе отрешиться от тревожных мыслей и спешно устремилась на зов. На входе два дворцовых гвардейца и постовой. Последний, если не перепуган насмерть, то около того.
- Сам пришел, госпожа, - после положенного приветствия. – Велено доставить и без разрешения не входить.
Кем велено, уточнять не имело смысла. Лураса оглянулась на сына, в попытке определиться, как быть, и наткнулась на пристальный взгляд, который превратно не истолкуешь.
Пошире распахнула дверь.
- Остальные свободны, - насколько смогла бесстрастно.
Гвардейцы отдали честь, а постовой неуверенно шагнул вперед.
- Входи, входи… - поторопила она, наблюдая, как гвардейцы выполняют требование.
