Он поднял пустые глаза и огляделся, словно пытался сообразить, где он. Его взгляд остановился на Дживане. Она стояла спиной к сцене. Во всей её позе читалось презрительное отвращение к произошедшему. Словно не слыша строгого окрика командира, Ангеларий направился к ней, снял шлем и преклонил колено.
— Ave, божественная Дживана... — тихо проговорил он. — Благодарю вас... Вы – единственная из всех, кто проявил сострадание к брату Максиму. Да благословит вас... Господь!
Последние слова дались ему с трудом, словно он говорил, вспоминая что-то забытое, для чего приходилось подбирать слова.
Дживана согнутым указательным пальцем промокнула слёзы под нижними ресницами и, вскинув подбородок, повернулась к нему.
— Ты это слышал? — сухо спросила она у своего спутника. — В этом солдате ещё осталось что-то живое.
— Вот и отлично! — Генерал обрадовался изменению её настроения. — Судьба посылает тебе новую амриту взамен испитой!
Дживана развернулась и стремительной походкой подошла к Правителю.
— Ты превратил обещанного мне красавца в головешку! Но своё обещание надо выполнять. Ты мне должен амриту!
— Ну, что ж теперь поделаешь, — Властитель со смешком пожал плечами. — Как только найдём что-то достойное, мы сразу тебя оповестим!
— Отдай мне этого солдата! — Дживана указала пальцем на Ангелария.
Правитель комично поджал нижнюю губу, расстраиваясь, что от Дживаны не укрылся дефект пси-блокады его не самого плохого слуги. Но унижение и месть состоялись, и теперь не жалко было отдать этого слугу, как подачку.
— Слишком хорошего солдата из моей гвардии ты просишь, — сказал он, набивая цену. — Но ладно. Что ж поделать. Бери. Но только пусть оставит весь реквизит и доспехи!!
Дживана не ответила. Ослепительно сверкая платьем, она развернулась и направилась к выходу, поманив пальцем за собой Ангелария. Тот в замешательстве оглянулся в последний раз на уже пустую сцену и направился за ней.
Вокруг отвесных скал Цитадели по горизонта простиралось море, которое набегало на берег шумящими волнами. На стартовой площадке Ангеларий, закинув голову, заворожено смотрел в небо, словно узник, вышедший на свободу. Дживана его окликнула, приглашая в квадрокоптер.
Разместившись в креслах, Горский пристегнулся и, наконец, позволил себе разразиться ругательствами. Дживана, как неживая, сидела в кресле, лишь отчуждённо смотрела в окно.
— С этим надо кончать... — процедил сквозь зубы Горский.
— Пора, но как?!
— Надо лишить его кормушки-обители. Без неё он и сам загнётся.
Дживана промолчала, лишь обернулась на доставшегося ей солдата, и сердце её немного успокоилось. Он молчал, но в его золотисто-карих глазах скулило и стенало мучение от пережитого. Значит, в нём явно была та же внеземная сила. Да и даже сейчас в простой солдатской робе цвета хаки, а не в вычурных доспехах, было видно, как он крепок и вполне хорош собой.
Дживана представила целую армию таких мужчин, выстроенных в очередь, и усмехнулась.
— У обители будет не Правитель, а Правительница, — с уверенностью сказала она. — И очень скоро! А теперь — погнали. Я очень голодна.
---------------------
ПРИМЕЧАНИЕ
38 — haritomeno — милый (греч.)
— Образец имеет сходство с группой боевых отравляющих веществ, таких как фторфосфонаты: зорин, зоман и другие. Однако, в отличие от перечисленных веществ, этот яд усилен радикалом цианогруппы. Яд очень токсичен – достаточно одной сотой миллиграмма для взрослого человека, чтобы при попадании в кровь вызывать паралич нервов и моментальную смерть.
Сообщая результат экспертизы, Арден задумчиво вглядывался в лицо Вианора, словно пытался что-то в нём найти. Однако, оно оставалось безэмоциональным, холодным. Косвенно из услышанного Арден уже догадывался, что перед ним один из тех, кто участвовал в налёте на Вознесенку. Его послушник Зен загородил собой от пули снайпера Александра, но для чего? Только для того, чтобы потом его похитить?
Кто убил полицейских? Кира? Кто ранил братьев его? Неужели перед ним виновник всех этих бед?
Он видел, как мучился от горя потери и жажды мести Вианор, видел, в каких чувствах протягивал ему перчатки с кровью своего послушника Зена. Раньше Арден мало чего слышал про обитель, а теперь из опыта общения с отцом Александром и его послушниками знал, какими прекрасными могут быть братья, освобождённые от ложных убеждений и влияния пси. Поэтому Арден верил, что несмотря на все зверства, которые Вианор совершил, – он такой же пленник пси-контроля, и внутренне жаждал его освобождения, хотя знал, как для этого мрачного капеллана со строгой выправкой это будет трудно, практически невозможно. Только чудо могло его освободить. Только чудо.
Жалость к капеллану объяла сердце Ардена, изнутри её он проговорил:
— Я очень сочувствую тебе...
Он положил руку на плечо Вианору и постоял рядом, переживая с ним минуту скорби. Вианор держал спину прямо, но немного опустил голову. По выработанной привычке он медленно и глубоко дышал, сохраняя спокойствие. Никто не должен был видеть, как сердце рвала злобная ненависть.
— Спасибо вам, Арден, — наконец, заметив на своём плече руку нейрохирурга, сказал Вианор и подальше от него отошёл. — Спасибо за участие и квалифицированную помощь. Откуда у вас это всё?
Вианор окинул глазами лабораторию и хирургический робокомплекс, установленный в просторной гостиной деревенского дома. Белая плитка на полу, словно в операционной, современные антистатические покрытия потолка и стен, между окон металлические шкафы с наборами реактивов и медицинскими инструментами.
Арден смущённо ответил:
— Кое-что сам купил на заработанные в «Пситехнолоджи» деньги, кое-что – подарили пациенты.
— А экзоскелет?
— Это подарок полицейского Управления.
Арден подошёл к отдельно стоящей реанимационной капсуле и похлопал ладонью по её прозрачному куполу.
— Тут побывали твои братья – Савватий и Антоний, – с мягкой улыбкой сказал Арден. – Антонию требовалось глубокое восстановление после опасной транспортировки. И ещё каждую ночь хорошо бы ему до полного восстановления проводить здесь... А Савватию... – Арден тяжело вздохнул. – Мы нашли Савватия в горах при последних ударах сердца и успели погрузить в криосон, чем спасли ему жизнь. У него был перелом позвоночника, потом серия операций и долгий путь к реабилитации, который он мужественно проходил. – Арден с тревогой попытался поймать взгляд Вианора. – Надеюсь, вы гуманно с ним обошлись?
Капеллан отвёл глаза. Сердце Ардена сжалось. В эту минуту он однозначно понял, что капеллан замешан в похищении братьев, и с Саввой они сделали что-то страшное, но всё равно сбивчиво обратился к Вианору с надеждой, что он как раз есть тот, от кого в судьбе Савватия что-то зависит:
— Ещё не все нейронные связи восстановлены... Савва только ещё учится ходить... Для него губительными будут большие нагрузки на позвоночник, нервные стрессы и переохлаждение... Можно ли вас попросить его от этого оградить?
Вианор промолчал. Коротким кивком он попрощался с Арденом и быстро вышел из его дома. Тут он дал волю чувствам – со всей яростью ударил кулаком в стену, сквозь зубы сцедив брань.
— Наставник? – робко окликнул его Дорофей, ожидавший на улице, и Вианор быстро на него оглянулся. – Что с тобой?
Вианору вдруг стало жаль Савватия, со слов Ардена, проявившего в борьбе с увечьем по-настоящему мужской характер. Он вспомнил его глаза, когда втолкнул его в подземный промёрзший карцер, где он должен был дожидаться рейса на Козье Озеро. Ему стало жаль Антония, который сегодня ночью не получит своей порции исцеляющего сна в реанимационной капсуле и по своему прибытию в обитель сразу подвергнется технологичным допросам с целью получения максимально достоверной информации.
Вианор запрокинул голову, падая в послеполуденную синеву неба. Взгляд выхватил свободный полёт стаи белых голубей. В груди сердце скрутило в огненный узел боли. Он понимал, что где-то в алгоритмах ему понятной жизни идёт тотальный сбой, и он больше не знает, куда приведёт его тот, если продолжать этим алгоритмам следовать; бездна разверзалась у его ног, и он больше не знает, где тот шаг, который поможет ему избегнуть этой бездны. Вианор упрямо предпочёл действовать по разработанному плану.
— Приказываю: немедленно отправиться на отдых до часа ночи, — сказал он и, оглядываясь, последовал за Дорофеем в предоставленный им троим пустующий дом через дорогу от дома Питирима, куда уже перетащили сонного от инъекций Евангела.
В своей комнате он заперся, скинул верховик на спинку стула, оставив на себе лишь чёрный с эластичными вставками термолонгслив. Бросил взгляд на фиалки за вуалью тюля на подоконнике, на высокий платяной шкаф с резными дверцами, на застеленную свежим бельём постель, а затем – в угол, где стояли на полочке несколько икон и огарочек широкой свечи перед ними.
Свет низкого солнца золотил на стенах портреты людей, которые ещё вчера обитали в этом доме, но уехали на похороны в Вознесенку и не вернулись. Пожилой мужчина и две женщины. Отец, мать и дочь.
На столе остались кружка с недопитым чаем и кусочек белого хлеба, на полке под иконой – Библия с закладкой посредине, очевидно, на Псалмах. Под окном мяукал и царапал стекло пушистый серый кот – видно, оголодал и просился домой, думая, что хозяева пришли.
Вианор открыл ему форточку. Кот с подозрением посмотрел на него, но всё же протиснул внутрь упитанное тельце, спрыгнул с подоконника на пол и посеменил на кухню, откуда снова жалобно мяукнул. Вианор со вздохом проследовал за ним, пошарил по полкам и холодильнику и нашёл какую-то замороженную рыбу.
— Ты тут разберёшься с этим? – спросил он кота, кидая ему в миску ледяную глыбу.
Отгородившись от чувств расстроенного кота, Вианор вернулся в комнату. Тут он немного постоял, с каким-то внутренним чувством глядя на приготовленную для него чужую постель, и плазменной зажигалкой зажёг свечу под образами. Пламя выхватило лицо скорбящего Спасителя, и Вианор преклонил перед Ним колени.
— Господи! – со страданием взмолился он. – Что-то в моей жизни не так. Меня измучили сомнения. Господи, прошу Тебя, помоги мне разобраться во всём. Помоги мне понять – как мне дальше жить, и что мне надо делать?! Господи, прошу Тебя... прошу, дай ответ!
Последние слова излитой с болью молитвы смешались с шёпотом псалмов и тихим пением. Он так и остался на коленях с закрытыми глазами, в глубоком внутреннем погружении.
* * *
Вначале инъекция помогла, но головная боль вернулась снова.
Евангел открыл глаза и вдруг почувствовал себя как на центрифуге – словно кто-то раскручивал постель. Он закрыл глаза – чувство тотчас прошло, но как только открыл их снова – тут же пришёл в движение потолок. На этот раз к горлу подкатила рвота. Евангел зажал рот рукой и вскочил с постели, ища, куда бы выплеснуть содержимое желудка.
Он совсем не узнавал помещения. Сначала попытался сунуться в окно, но оно внезапно оказалось окном наглухо застеклённой веранды. Тогда он бросился босиком к выходу и разразился желчью на крыльце за входной дверью.
Это помогло – головная боль немного утихла, но до конца не отпустила. Евангел немного постоял на крыльце, пытаясь отдышаться ароматами весенней ночи, посмотрел на большую оранжевую звезду, низко висящую над горизонтом, рядом с которой восходила над крышами полная луна. Вокруг было тихо и завораживающе красиво. Так бы он и постоял ещё, но холод пробирался через босые ступни. Голова всё ещё звенела и кружилась. Снова требовалась поддерживающая доза инъекции.
Евангел попытался понять, почему он здесь. Ворохом обрывочных воспоминаний влетели в голову картины событий последнего дня. Он чётко помнил, что заснул на мансарде дома Питирима, а проснулся почему-то на веранде незнакомого. Прислушался, покрутил головой – везде было безлюдно и тихо. Тут его память вывела перед глазами настольную лампу, а рядом с ней – бэкбэг с так необходимой ему бортовой аптечкой. Оставалось сориентироваться в какой стороне дом Питирима, чтобы её найти.
Евангел вернулся на веранду, нашёл свои ботинки и обулся, потом вышел в сад и далее за калитку. Теперь он оказался на той единственной улице, которая словно оголтелая пробежала, расшвыривая по обе стороны от себя дома. В большом доме напротив он узнал жилище Питирима, как он уже знал, так отлично приспособленное для сборищ, и направился к нему.
Дверь оказалась не заперта. Тёмным коридором он пробирался в гостиную. Выругался, споткнувшись о чью-то обувь, наткнулся в потёмках животом на стул и предал его проклятию. Кое как добрался до гостиной. В лучах лунного света, льющегося через распахнутые занавески, нашёл на комоде оставленный наставником бэкбэг и стал искать в нём медикаменты. Вздрогнул, когда ударили низким боем старинные часы – двенадцать ударов. Полночь. Тут заскрипели половицы и послышались тихие шаги. Евангел замер и повернул голову в сторону источника звука.
Это была Валерия. Похоже, это он разбудил её шумом, и теперь она спускалась по лестнице. Всё на ней было не по размеру: и длинная ночная рубашка, и огромный шерстяной платок, в который она закуталась от ночного холода, шлёпая ножками, обутыми в вязаные унты. На пороге гостиной девушка убрала с лица спутавшиеся со сна волосы и, присмотревшись, разглядела на фоне окна массивную мужскую фигуру у комода. По своей комплекции стоявший напоминал Серафима. Девушка встревожилась и неуверенно переступила порог.
— Любимый? Что-то случилось? Почему не спишь? Что ты тут делаешь?
Евангела перекосило от ярости. Ну, вот и всё – если у него ещё и оставались какие-то сомнения в измене Серафима Господу и целомудренному служению, то эта женщина одним словом их разметала. Он с презрением отвернулся и продолжил заниматься своим делом – достал нужную ампулу вложил её в автошприц.
— Подожди... я помогу тебе, – заторопилась девушка, подошла ближе и, ахнув, остановилась.
— Что? Приняла меня за другого, а теперь узнала и передумала помогать? – усмехнулся Евангел.
Действительно, животный страх, который каждый раз испытывала девушка при виде своего мучителя, заставлял держаться от него подальше. Но, несмотря на злобность его усмешки, она почувствовала горечь в его словах. Ей стало стыдно, что, считая себя христианкой, она не имела главной христианской добродетели – любви к врагам. Сейчас её врагу было плохо, скорее всего, он был ранен. Возможно, Господь свёл вместе их этой ночью, чтобы после всего, что тот сделал, поручить о нём христианскую заботу. В доме Питирима этот боевик казался безобидным, и ничего плохого сделать ей не мог, и вообще, слишком сосредоточенно занимался своей раной. Просто ей нужно подняться над своим страхом и сделать первый шаг.
— Нет, почему же, – прошептала Валерия, мужественно протягивая руку. – Давайте я...
— Не смей!
Евангел отшатнулся, приставил автошприц к плечу и нажал на спуск. Валерия немного обиженно убрала руку под платок и сжала плечи. Она смогла найти в себе силы, она решилась, а он...
— Почему вы так относитесь ко мне? – Её робкий голос дрожал. – Почему вы постоянно обижаете меня и делаете больно мне и моим близким?
Евангел, еле сдерживая ненависть, тихо стоял в тени и сам походил на тень.
— Ave, божественная Дживана... — тихо проговорил он. — Благодарю вас... Вы – единственная из всех, кто проявил сострадание к брату Максиму. Да благословит вас... Господь!
Последние слова дались ему с трудом, словно он говорил, вспоминая что-то забытое, для чего приходилось подбирать слова.
Дживана согнутым указательным пальцем промокнула слёзы под нижними ресницами и, вскинув подбородок, повернулась к нему.
— Ты это слышал? — сухо спросила она у своего спутника. — В этом солдате ещё осталось что-то живое.
— Вот и отлично! — Генерал обрадовался изменению её настроения. — Судьба посылает тебе новую амриту взамен испитой!
Дживана развернулась и стремительной походкой подошла к Правителю.
— Ты превратил обещанного мне красавца в головешку! Но своё обещание надо выполнять. Ты мне должен амриту!
— Ну, что ж теперь поделаешь, — Властитель со смешком пожал плечами. — Как только найдём что-то достойное, мы сразу тебя оповестим!
— Отдай мне этого солдата! — Дживана указала пальцем на Ангелария.
Правитель комично поджал нижнюю губу, расстраиваясь, что от Дживаны не укрылся дефект пси-блокады его не самого плохого слуги. Но унижение и месть состоялись, и теперь не жалко было отдать этого слугу, как подачку.
— Слишком хорошего солдата из моей гвардии ты просишь, — сказал он, набивая цену. — Но ладно. Что ж поделать. Бери. Но только пусть оставит весь реквизит и доспехи!!
Дживана не ответила. Ослепительно сверкая платьем, она развернулась и направилась к выходу, поманив пальцем за собой Ангелария. Тот в замешательстве оглянулся в последний раз на уже пустую сцену и направился за ней.
Вокруг отвесных скал Цитадели по горизонта простиралось море, которое набегало на берег шумящими волнами. На стартовой площадке Ангеларий, закинув голову, заворожено смотрел в небо, словно узник, вышедший на свободу. Дживана его окликнула, приглашая в квадрокоптер.
Разместившись в креслах, Горский пристегнулся и, наконец, позволил себе разразиться ругательствами. Дживана, как неживая, сидела в кресле, лишь отчуждённо смотрела в окно.
— С этим надо кончать... — процедил сквозь зубы Горский.
— Пора, но как?!
— Надо лишить его кормушки-обители. Без неё он и сам загнётся.
Дживана промолчала, лишь обернулась на доставшегося ей солдата, и сердце её немного успокоилось. Он молчал, но в его золотисто-карих глазах скулило и стенало мучение от пережитого. Значит, в нём явно была та же внеземная сила. Да и даже сейчас в простой солдатской робе цвета хаки, а не в вычурных доспехах, было видно, как он крепок и вполне хорош собой.
Дживана представила целую армию таких мужчин, выстроенных в очередь, и усмехнулась.
— У обители будет не Правитель, а Правительница, — с уверенностью сказала она. — И очень скоро! А теперь — погнали. Я очень голодна.
---------------------
ПРИМЕЧАНИЕ
38 — haritomeno — милый (греч.)
Глава 20. Тотальный сбой
— Образец имеет сходство с группой боевых отравляющих веществ, таких как фторфосфонаты: зорин, зоман и другие. Однако, в отличие от перечисленных веществ, этот яд усилен радикалом цианогруппы. Яд очень токсичен – достаточно одной сотой миллиграмма для взрослого человека, чтобы при попадании в кровь вызывать паралич нервов и моментальную смерть.
Сообщая результат экспертизы, Арден задумчиво вглядывался в лицо Вианора, словно пытался что-то в нём найти. Однако, оно оставалось безэмоциональным, холодным. Косвенно из услышанного Арден уже догадывался, что перед ним один из тех, кто участвовал в налёте на Вознесенку. Его послушник Зен загородил собой от пули снайпера Александра, но для чего? Только для того, чтобы потом его похитить?
Кто убил полицейских? Кира? Кто ранил братьев его? Неужели перед ним виновник всех этих бед?
Он видел, как мучился от горя потери и жажды мести Вианор, видел, в каких чувствах протягивал ему перчатки с кровью своего послушника Зена. Раньше Арден мало чего слышал про обитель, а теперь из опыта общения с отцом Александром и его послушниками знал, какими прекрасными могут быть братья, освобождённые от ложных убеждений и влияния пси. Поэтому Арден верил, что несмотря на все зверства, которые Вианор совершил, – он такой же пленник пси-контроля, и внутренне жаждал его освобождения, хотя знал, как для этого мрачного капеллана со строгой выправкой это будет трудно, практически невозможно. Только чудо могло его освободить. Только чудо.
Жалость к капеллану объяла сердце Ардена, изнутри её он проговорил:
— Я очень сочувствую тебе...
Он положил руку на плечо Вианору и постоял рядом, переживая с ним минуту скорби. Вианор держал спину прямо, но немного опустил голову. По выработанной привычке он медленно и глубоко дышал, сохраняя спокойствие. Никто не должен был видеть, как сердце рвала злобная ненависть.
— Спасибо вам, Арден, — наконец, заметив на своём плече руку нейрохирурга, сказал Вианор и подальше от него отошёл. — Спасибо за участие и квалифицированную помощь. Откуда у вас это всё?
Вианор окинул глазами лабораторию и хирургический робокомплекс, установленный в просторной гостиной деревенского дома. Белая плитка на полу, словно в операционной, современные антистатические покрытия потолка и стен, между окон металлические шкафы с наборами реактивов и медицинскими инструментами.
Арден смущённо ответил:
— Кое-что сам купил на заработанные в «Пситехнолоджи» деньги, кое-что – подарили пациенты.
— А экзоскелет?
— Это подарок полицейского Управления.
Арден подошёл к отдельно стоящей реанимационной капсуле и похлопал ладонью по её прозрачному куполу.
— Тут побывали твои братья – Савватий и Антоний, – с мягкой улыбкой сказал Арден. – Антонию требовалось глубокое восстановление после опасной транспортировки. И ещё каждую ночь хорошо бы ему до полного восстановления проводить здесь... А Савватию... – Арден тяжело вздохнул. – Мы нашли Савватия в горах при последних ударах сердца и успели погрузить в криосон, чем спасли ему жизнь. У него был перелом позвоночника, потом серия операций и долгий путь к реабилитации, который он мужественно проходил. – Арден с тревогой попытался поймать взгляд Вианора. – Надеюсь, вы гуманно с ним обошлись?
Капеллан отвёл глаза. Сердце Ардена сжалось. В эту минуту он однозначно понял, что капеллан замешан в похищении братьев, и с Саввой они сделали что-то страшное, но всё равно сбивчиво обратился к Вианору с надеждой, что он как раз есть тот, от кого в судьбе Савватия что-то зависит:
— Ещё не все нейронные связи восстановлены... Савва только ещё учится ходить... Для него губительными будут большие нагрузки на позвоночник, нервные стрессы и переохлаждение... Можно ли вас попросить его от этого оградить?
Вианор промолчал. Коротким кивком он попрощался с Арденом и быстро вышел из его дома. Тут он дал волю чувствам – со всей яростью ударил кулаком в стену, сквозь зубы сцедив брань.
— Наставник? – робко окликнул его Дорофей, ожидавший на улице, и Вианор быстро на него оглянулся. – Что с тобой?
Вианору вдруг стало жаль Савватия, со слов Ардена, проявившего в борьбе с увечьем по-настоящему мужской характер. Он вспомнил его глаза, когда втолкнул его в подземный промёрзший карцер, где он должен был дожидаться рейса на Козье Озеро. Ему стало жаль Антония, который сегодня ночью не получит своей порции исцеляющего сна в реанимационной капсуле и по своему прибытию в обитель сразу подвергнется технологичным допросам с целью получения максимально достоверной информации.
Вианор запрокинул голову, падая в послеполуденную синеву неба. Взгляд выхватил свободный полёт стаи белых голубей. В груди сердце скрутило в огненный узел боли. Он понимал, что где-то в алгоритмах ему понятной жизни идёт тотальный сбой, и он больше не знает, куда приведёт его тот, если продолжать этим алгоритмам следовать; бездна разверзалась у его ног, и он больше не знает, где тот шаг, который поможет ему избегнуть этой бездны. Вианор упрямо предпочёл действовать по разработанному плану.
— Приказываю: немедленно отправиться на отдых до часа ночи, — сказал он и, оглядываясь, последовал за Дорофеем в предоставленный им троим пустующий дом через дорогу от дома Питирима, куда уже перетащили сонного от инъекций Евангела.
В своей комнате он заперся, скинул верховик на спинку стула, оставив на себе лишь чёрный с эластичными вставками термолонгслив. Бросил взгляд на фиалки за вуалью тюля на подоконнике, на высокий платяной шкаф с резными дверцами, на застеленную свежим бельём постель, а затем – в угол, где стояли на полочке несколько икон и огарочек широкой свечи перед ними.
Свет низкого солнца золотил на стенах портреты людей, которые ещё вчера обитали в этом доме, но уехали на похороны в Вознесенку и не вернулись. Пожилой мужчина и две женщины. Отец, мать и дочь.
На столе остались кружка с недопитым чаем и кусочек белого хлеба, на полке под иконой – Библия с закладкой посредине, очевидно, на Псалмах. Под окном мяукал и царапал стекло пушистый серый кот – видно, оголодал и просился домой, думая, что хозяева пришли.
Вианор открыл ему форточку. Кот с подозрением посмотрел на него, но всё же протиснул внутрь упитанное тельце, спрыгнул с подоконника на пол и посеменил на кухню, откуда снова жалобно мяукнул. Вианор со вздохом проследовал за ним, пошарил по полкам и холодильнику и нашёл какую-то замороженную рыбу.
— Ты тут разберёшься с этим? – спросил он кота, кидая ему в миску ледяную глыбу.
Отгородившись от чувств расстроенного кота, Вианор вернулся в комнату. Тут он немного постоял, с каким-то внутренним чувством глядя на приготовленную для него чужую постель, и плазменной зажигалкой зажёг свечу под образами. Пламя выхватило лицо скорбящего Спасителя, и Вианор преклонил перед Ним колени.
— Господи! – со страданием взмолился он. – Что-то в моей жизни не так. Меня измучили сомнения. Господи, прошу Тебя, помоги мне разобраться во всём. Помоги мне понять – как мне дальше жить, и что мне надо делать?! Господи, прошу Тебя... прошу, дай ответ!
Последние слова излитой с болью молитвы смешались с шёпотом псалмов и тихим пением. Он так и остался на коленях с закрытыми глазами, в глубоком внутреннем погружении.
* * *
Вначале инъекция помогла, но головная боль вернулась снова.
Евангел открыл глаза и вдруг почувствовал себя как на центрифуге – словно кто-то раскручивал постель. Он закрыл глаза – чувство тотчас прошло, но как только открыл их снова – тут же пришёл в движение потолок. На этот раз к горлу подкатила рвота. Евангел зажал рот рукой и вскочил с постели, ища, куда бы выплеснуть содержимое желудка.
Он совсем не узнавал помещения. Сначала попытался сунуться в окно, но оно внезапно оказалось окном наглухо застеклённой веранды. Тогда он бросился босиком к выходу и разразился желчью на крыльце за входной дверью.
Это помогло – головная боль немного утихла, но до конца не отпустила. Евангел немного постоял на крыльце, пытаясь отдышаться ароматами весенней ночи, посмотрел на большую оранжевую звезду, низко висящую над горизонтом, рядом с которой восходила над крышами полная луна. Вокруг было тихо и завораживающе красиво. Так бы он и постоял ещё, но холод пробирался через босые ступни. Голова всё ещё звенела и кружилась. Снова требовалась поддерживающая доза инъекции.
Евангел попытался понять, почему он здесь. Ворохом обрывочных воспоминаний влетели в голову картины событий последнего дня. Он чётко помнил, что заснул на мансарде дома Питирима, а проснулся почему-то на веранде незнакомого. Прислушался, покрутил головой – везде было безлюдно и тихо. Тут его память вывела перед глазами настольную лампу, а рядом с ней – бэкбэг с так необходимой ему бортовой аптечкой. Оставалось сориентироваться в какой стороне дом Питирима, чтобы её найти.
Евангел вернулся на веранду, нашёл свои ботинки и обулся, потом вышел в сад и далее за калитку. Теперь он оказался на той единственной улице, которая словно оголтелая пробежала, расшвыривая по обе стороны от себя дома. В большом доме напротив он узнал жилище Питирима, как он уже знал, так отлично приспособленное для сборищ, и направился к нему.
Дверь оказалась не заперта. Тёмным коридором он пробирался в гостиную. Выругался, споткнувшись о чью-то обувь, наткнулся в потёмках животом на стул и предал его проклятию. Кое как добрался до гостиной. В лучах лунного света, льющегося через распахнутые занавески, нашёл на комоде оставленный наставником бэкбэг и стал искать в нём медикаменты. Вздрогнул, когда ударили низким боем старинные часы – двенадцать ударов. Полночь. Тут заскрипели половицы и послышались тихие шаги. Евангел замер и повернул голову в сторону источника звука.
Это была Валерия. Похоже, это он разбудил её шумом, и теперь она спускалась по лестнице. Всё на ней было не по размеру: и длинная ночная рубашка, и огромный шерстяной платок, в который она закуталась от ночного холода, шлёпая ножками, обутыми в вязаные унты. На пороге гостиной девушка убрала с лица спутавшиеся со сна волосы и, присмотревшись, разглядела на фоне окна массивную мужскую фигуру у комода. По своей комплекции стоявший напоминал Серафима. Девушка встревожилась и неуверенно переступила порог.
— Любимый? Что-то случилось? Почему не спишь? Что ты тут делаешь?
Евангела перекосило от ярости. Ну, вот и всё – если у него ещё и оставались какие-то сомнения в измене Серафима Господу и целомудренному служению, то эта женщина одним словом их разметала. Он с презрением отвернулся и продолжил заниматься своим делом – достал нужную ампулу вложил её в автошприц.
— Подожди... я помогу тебе, – заторопилась девушка, подошла ближе и, ахнув, остановилась.
— Что? Приняла меня за другого, а теперь узнала и передумала помогать? – усмехнулся Евангел.
Действительно, животный страх, который каждый раз испытывала девушка при виде своего мучителя, заставлял держаться от него подальше. Но, несмотря на злобность его усмешки, она почувствовала горечь в его словах. Ей стало стыдно, что, считая себя христианкой, она не имела главной христианской добродетели – любви к врагам. Сейчас её врагу было плохо, скорее всего, он был ранен. Возможно, Господь свёл вместе их этой ночью, чтобы после всего, что тот сделал, поручить о нём христианскую заботу. В доме Питирима этот боевик казался безобидным, и ничего плохого сделать ей не мог, и вообще, слишком сосредоточенно занимался своей раной. Просто ей нужно подняться над своим страхом и сделать первый шаг.
— Нет, почему же, – прошептала Валерия, мужественно протягивая руку. – Давайте я...
— Не смей!
Евангел отшатнулся, приставил автошприц к плечу и нажал на спуск. Валерия немного обиженно убрала руку под платок и сжала плечи. Она смогла найти в себе силы, она решилась, а он...
— Почему вы так относитесь ко мне? – Её робкий голос дрожал. – Почему вы постоянно обижаете меня и делаете больно мне и моим близким?
Евангел, еле сдерживая ненависть, тихо стоял в тени и сам походил на тень.
