Савватий улыбнулся.
– А я засунул их себе под бронежилет и никому не отдал. Видимо, я поступил так же нехорошо, как и вы? Они до сих пор в моей келье в обители. По ним я практиковался в арамейском.
Антон перекрестился и тихо заплакал.
– Господи… спасибо Тебе! Благодарю Тебя за встречу с Савватием – это Твоё чудо… – он протянул Савватию руку и сказал: – Ты, надеюсь, расскажешь мне, что было в тех текстах?
У Савватия на глазах от избытка чувств появились слёзы. Он кивнул, потом протянул свою руку Антону, и тот её пожал, после чего с благоговением поднёс пергамент к глазам и стал читать. Антон сел рядом и не мешал ему.
Когда вошёл Арден, он застал Савватия и Антона оживлённо обсуждающих возможное значение полустёртого слова, Антон настаивал, что это слово «учиться», Савватий не соглашался и предлагал свой вариант.
Арден попятился в прихожую, закрыл дверь и, повернувшись лицом к висящей над входом иконе, перекрестился.
С этого времени Антон и Савватий не расставались. Капсулу перевезли в отдельную комнату первого этажа и поставили к окну, таким образом, чтобы Савватий мог в него смотреть, а Антон просто перебрался в эту комнату жить. Казалось, Савватий был полностью поглощён работой с текстом, и, только когда он уставал, Антон, не отходя от него, тоже ложился рядом, раскладывая кресло в постель. В операционной, в соседней комнате, Арден принимал пациентов, а в свободные минуты отдыха захаживал к ним. Савватий смущался присутствием Ардена, ему было неловко перед ним за тот тон, который он после своего пробуждения в отношении его допустил. Размышляя, он всё больше поражался его альтруизму и его доброте к нему, несмотря на всё то, что они сделали с их епископом, и несмотря на то, что он ему наговорил.
В те минуты, когда Савватий уставал и лежал, уставившись в потолок, он страшно тревожился о судьбе братьев и не мог не думать о смерти. Его утешала мысль, что теперь он всегда это сможет успеть сделать: после того, как по его просьбе его подвезли к окну, которое было по левому борту реанимационной капсулы, дотянуться до него здоровой левой рукой, разбить стекло, добыть осколок и перерезать себе сонную артерию стало гораздо проще. От этой мысли ему становилось легче и, чтобы не думать о пугающем будущем, он погружался с головой в перевод.
Так прошёл ещё один мучительный день. Савватий дремал, и вдруг сквозь чуткий сон услышал, что кто-то очень тихо вошёл в комнату. Он открыл глаза и посмотрел в сторону двери. На пороге стоял Сергей и как-то особенно недобро глядел на него. Савватий напрягся. Казалось, что Сергей хотел ему что-то сказать. Но Сергей просто разглядывал его с какой-то нескрываемой неприязнью так, как будто видел в первый раз. Наконец он произнёс:
– Савватий, как вам у нас? Как вам обслуживание? Хорошо ли вас развлекают? Кормят?
Савватий покосился на пустое кресло и с волнением спросил:
– Простите, а где Антон?
– Я за него, – произнёс Сергей и плюхнулся в кресло.
– Что-то случилось? – с тревогой спросил Савватий.
– Нет, ничего. Надо же человеку дать отдохнуть? Сегодня мы с тобой будем наслаждаться обществом друг друга.
Савватий с досадой отвернулся. Каждая минута бодрствования в парализованном теле была мучительна, и общение с Антоном для него было большим облегчением, присутствие же Сергея только добавляло мучений. Он помолился и, получив от Господа ответ, что, для того, чтобы наладить диалог, нужно начинать с самого себя, повернулся к Сергею и, собрав свои небольшие истерзанные силы души, тихо сказал:
– Ну что ж, я всегда рад вашему обществу.
– Не взаимно, – произнёс Сергей.
Попытка примирения не удалась, и Савватий тут же пожалел, что даже просто подумал это сделать.
– Раз так, – усмехнулся он, – то зачем держите меня здесь? Верните мне мой псифон, я свяжусь с владыкой, и он заберёт меня в обитель.
– Что? Вот так всё просто? – С гримасой боли произнёс Сергей. – Ты убиваешь двух невинных людей и возвращаешься в обитель?
– А если не так, то почему же вы тогда не отдаёте меня полиции?
Сергей промолчал. Савватий криво ухмыльнулся и проговорил:
– Вы правильно понимаете, что при этом варианте я так же возвращаюсь в обитель.
Сергей вскипел:
– И что ты думаешь, тебе в обители будут особенно рады, если ваша группа провалила задание, а её командир погиб?
Савватий оцепенел. Он с ужасом смотрел на Сергея… Нет, это неправда, он просто мстит!
– Вы лжёте, – немного дрожа, произнёс он. – Вы пользуетесь моим беспомощным положением, ведь я не могу ваши слова проверить!
Сергей рассмеялся. От этого смеха Савватию стало нехорошо.
– Тебе нужны доказательства? Изволь. – Сергей встал с кресла, подошёл поближе к капсуле и, упёршись в её края, низко нагнулся над ним: – Мы уже третьи сутки ищем внедорожник и до сих пор его не нашли. Ваш квадрокоптер завалило при сходе лавины, и ваша группа не смогла покинуть место преступления. Полиция тоже третьи сутки ищет вашу группу и до сих пор никого не нашли.
– Это ещё ничего не значит!! – вскричал Савватий. – Нас нельзя найти, если мы этого не позволим!
Сергей снисходительно усмехнулся.
– Хорошо, – он полез в карман, достал какой-то разбитый псифон и помахал им перед глазами Савватия. – Не узнаёшь, чей? Максимилиана Терона? Или может быть, отца Александра? Или кто там с вами был четвёртый...
– Где вы это взяли? – побелев, произнёс Савватий.
– В реке, – с напором ответил Сергей. – В том месте, где сошла лавина. Может быть, твои братья-мракобесы остались лежать под двухметровым слоем снега?
Савватий выхватил из его руки псифон, перевернул его и посмотрел на браслет с внутренней стороны… Он успокоился и с презрительной усмешкой вернул его Сергею.
– Это мой браслет. Вы его просто с меня сняли и зачем-то варварски разбили. Мои братья живы.
Сергей тихо рассмеялся, полез в карман и достал другой псифон.
– А этот? Этот тоже твой?
Савватий похолодел. Он взял псифон в руку, осмотрел внутреннюю часть браслета и бессильно выронил его. Его губы побелели, приборная панель запищала, выдавая его повышенное артериальное давление и участившийся пульс.
– Отец Александр… – прохрипел он, как будто кто-то сжал его горло. – Наставник…. я не понимаю…
– Ну, вот и отлично, – удовлетворённо произнёс Сергей и звонко пошлёпал его по бескровной холодной щеке.
Затем его лицо исказила свирепая ненависть, и он страшным голосом сказал:
– Теперь ты, скотина, чувствуешь то же, что чувствую я! Теперь тебе, скотине, также больно, как больно мне! Теперь ты, скотина, мучайся неизвестностью, как мучаюсь я, ожидая, что мне вот-вот сообщат, что нашли трупы моих братьев! Но я желаю, чтобы нашли трупы и твоих!
Сергей, торжествуя, что вызвал на лице Савватия такую боль, сел обратно в кресло, сцепил руки замком и закинул ногу на ногу.
Савватий неподвижно лежал, широко раскрытыми глазами глядя в потолок, вцепившись дрожащими пальцами в простыню. Его состояние выдавало лишь пищание сканера, который показывал пульс сто сорок ударов в минуту. Перед глазами вставали любимые лица, смешиваясь с видениями мёртвых тел, которые он видел в своей жизни в изобилии. Если братья его мертвы, то теперь для него всё было кончено, для чего же было оставаться на свете? Каждое мгновение жить было невыносимо больно. Савватий не выдерживал такой муки, такой тьмы внутри и дрожащим голосом взмолился:
– Боже… поспеши избавить меня! Господи, на помощь мне приди! Да будет позор и стыд тем, что на душу покусились мою, да отступят со срамом вспять радующиеся моей беде, да смутятся и отпрянут назад те, что говорят: «Ну, ну!». Да возликуют и возвеселятся о Тебе все ищущие Тебя, да молвят непрестанно: «Велик Бог!» – любящие спасение Твоё. Я же смирен и убог, Боже, скоро приди ко мне! Ты – Помощь моя, Избавитель мой… Господи, поспеши!
Молитва немного успокоила его сердце. Он закрыл глаза и, судорожно дыша, начал молиться уже про себя.
Более не обращая на него никакого внимания, Сергей подчёркнуто безразлично развалился в кресле и, закрыв глаза, стал дремать.
У Савватия душа болела так, что больше он не мог справиться с собою. Он больше не мог лежать, ему хотелось встать и выйти из этой комнаты, идти, куда глаза глядят, бежать так быстро и так долго, чтобы упасть бессильно, выплёвывая из себя лёгкие, а вместе с ними всю боль. Если же он обезножил и не может бежать, то хотя бы ползти, до изнеможения ползти пока усталость не ослабит боль души. Но и это ему было недоступно. Он с ненавистью посмотрел на Сергея, мысленно умолял его хоть на какое-то время уйти, затем с вожделением посмотрел на оконное стекло. И вдруг внутренне вздрогнул: с другой стороны окна на него смотрела девушка. Она положила на подоконник руки, а на них опустила свою голову и, склонившись вбок, улыбалась ему. Её нежное, почти детское лицо розовело, волосы были убраны под косынку. Савватий как под гипнозом не мог оторваться от её лица, которое было единственным живым в его мире смерти, её молчаливый взгляд через стекло утишал его боль. Неизвестно сколько времени прошло, а они так неподвижно и смотрели друг на друга. Затем девушка сквозь приоткрытую для проветривания оконную раму протянула свою тонкую руку и положила на подоконник записку, а сверху небольшую грушу.
Савватий обернулся на Сергея. Тот, развалившись в кресле, всё так же дремал. Савватий дотянулся левой рукой до груши, взял её и спрятал под покрывало. Затем дотянулся и до записки. Он раскрыл её и прочитал:
«Как тебя зовут». Записка была подписана: «Анастасия». Савватий сложил записку и также спрятал под покрывало. Анастасия. Та самая блудница, из-за которой чуть не произошла ссора брата Серафима и отца Александра. Он снова посмотрел на Сергея. Похоже, он действительно крепко спит. Он повернулся к окну и тихо сказал ей:
– Меня зовут Савва.
И быстро оглянулся. Сергей в кресле оставался неподвижен. Тогда он снова повернулся к окну. Девушка услышала, улыбнулась, что-то написала снова и передала записку. Это было, как игра, и Савватий тоже ей немного улыбнулся. Он взял записку, поднёс к глазам и прочитал:
«Тебе плохо?»
Это было так по-наивному просто, что у Савватия защемило сердце. Он повернулся к окну, болезненно наморщив лоб, и кивнул.
Девушка что-то написала и снова положила на подоконник записку. На этот раз на ней лежал карандаш. Савватий снова взял записку и карандаш и прочёл:
«Что мне сделать для тебя, чтобы тебе было хорошо»?
Савватий усмехнулся. Бессмысленное предложение от блудницы парализованному монаху. Потом внутри спохватился, принося Господу покаяние за пришедшие на ум мысли, и серьёзно задумался. Что она может сделать для него? Принести нож, чтобы он мог без лишнего шума скрытно покончить с собой? Попросить крысиного яда, наверняка есть в хозяйстве? Нет. Она ничего не могла для него сделать. И он коряво, с непривычки левой рукой написал на бумаге то, что попросил бы у самого Господа Бога:
«Сделай мне, чтобы мои братья были живы».
Потом завернул карандаш в бумагу и положил на подоконник. Она тоненькой ручкой пролезла через щель, забрала письмо, развернула и прочитала. Затем что-то дописала внизу и снова передала с карандашом. Савватий развернул записку, и она задрожала в его руке. Внизу было написано:
«А я слышала, что Максима нашли. Ты рад?»
Он повернулся к ней и закивал с выступившими на глазах слезами облегчения. Потом написал:
«Где он? Я очень хочу его увидеть».
Настя получила записку, перевернула её, написала на другой стороне и снова передала.
«А он в другой общине. Его лечат, он ранен», – прочитал Савватий.
Он встревожился. Почему нашли только одного Максима, и раненого? Неужели и вправду, все остальные погибли? Он написал:
«Скажешь мне, если найдут других моих братьев?»
Она получила записку, прочитала, подняла на него свои глаза и кивнула. Потом снова написала:
«Стало ли тебе лучше»?
Савватий со слезами улыбнулся и написал:
«Да. Я знаю, почему должен жить».
Она прочитала, встала на носочки и тихо произнесла в самую щель:
– Я приду ещё. Мне Господь сказал, что ты хороший, Савва!
Затем она ему помахала и исчезла. Савватий выдохнул, расслабился. Потом вытащил из-под покрывала записки и, отрывая от них зубами по маленькому кусочку, задумчиво съел и заел грушей. Он понял, что ему надо обязательно попробовать с Арденом поговорить, главное, надо понять, как у Сергея оказались их пси-браслеты… ведь их действительно можно было снять только, если братья были без сознания… или с их трупов. Он, в мучительном ожидании, шёпотом молился.
Но Арден всё не приходил. Тогда Савватий, как много раз практиковал в обители, выровнял дыхание, свёл ум в самое сердце и провалился в медитацию...
В середине дня вошёл какой-то новый человек. Он разбудил Сергея, тот встал, бросив взгляд на бездвижного Савватия, и сказал:
– Спасибо, что не стал задерживаться, Михаил.
Савватий полуприкрытыми глазами наблюдал за подошедшим к капсуле человеком. Тот наклонился над ним, потом повернулся к Сергею и сказал:
– Он спит?! О, Боже… Как же всё-таки обезображивает людей военная форма! Без неё он выглядит совсем обычным молодым человеком, даже утончённым… как ангел.
– Только это тебе совсем не улыбающийся ангел Реймса, – угрюмо произнёс Сергей. – Это – душегубный ангел Рейха, и советую тебе быть с ним, Михаил, поаккуратнее. Запомни: ни на что не ведись. Если что – я рядом.
Как только Сергей вышел, Савватий тут же открыл глаза и, воззрев своими белесыми, с красными прожилками глазами на удивлённого его мгновенному пробуждению человека, проговорил:
Каждый ангел ужасен.
И всё же, горе мне! Всё же
Вас я, почти смертоносные птицы души, воспеваю,
Зная о вас.
Что поделаешь, Товия дни миновали,
Когда некто лучистый стоял у порога простого,
Больше не страшный в своём одеянье дорожном...
Если б архангел теперь, там, за звёздами, грозный,
К нам хотя бы на миг, спускаясь, приблизился, нашим
Собственным сердцебиеньем убиты мы были бы. Кто вы?
Человек онемел. Он отшатнулся от капсулы и пробормотал:
– Это же Рильке… Вы знакомы с творчеством поэта, поклонника экзистенционалиста Кьеркегора?
– Его любил мой брат, послушник Серафим, – тихо ответил Савватий.
– Удивительно, но и я люблю его тоже…
– Значит, вам будет, о чём поговорить с моим братом, когда вы встретитесь с ним… – произнёс Савватий.
В его тоне слышалась угроза. Человек странно посмотрел на него и вдруг стихами заговорил:
Вас услышал я, Савва…но кто вы?
И на что в своей жизни готовы?
Человек вы, живущий по вере,
Иль на вашем челе число Зверя?
Савватий удивлённо посмотрел на него. Это был вызов – стихи сильнее прозы, и его ответ будет слабым, если он не ответит тем же. Он помолился и, изобразив на своем лице лёгкую усмешку, ответил:
Человек я. Но сами-то, кто вы?
Вы меня заточили в оковы!
Верю в Господа, вам же – не верю,
Ведь для вас я, увы, хуже зверя.
Человек оторопел, но потом с восхищением посмотрел на Савватия и продолжил:
Разве, Савва, вас держат оковы?
Разве же не были вы нездоровы?
Мы спасли вас, Савватий, от смерти.
Это было непросто, поверьте.
Савватий взглянул на него исподлобья и, с пренебрежением, проговорил:
Благодарности ждёте грошёвой?
Вы украли венец мой терновый!
– А я засунул их себе под бронежилет и никому не отдал. Видимо, я поступил так же нехорошо, как и вы? Они до сих пор в моей келье в обители. По ним я практиковался в арамейском.
Антон перекрестился и тихо заплакал.
– Господи… спасибо Тебе! Благодарю Тебя за встречу с Савватием – это Твоё чудо… – он протянул Савватию руку и сказал: – Ты, надеюсь, расскажешь мне, что было в тех текстах?
У Савватия на глазах от избытка чувств появились слёзы. Он кивнул, потом протянул свою руку Антону, и тот её пожал, после чего с благоговением поднёс пергамент к глазам и стал читать. Антон сел рядом и не мешал ему.
Когда вошёл Арден, он застал Савватия и Антона оживлённо обсуждающих возможное значение полустёртого слова, Антон настаивал, что это слово «учиться», Савватий не соглашался и предлагал свой вариант.
Арден попятился в прихожую, закрыл дверь и, повернувшись лицом к висящей над входом иконе, перекрестился.
Глава 28. Верлибр
С этого времени Антон и Савватий не расставались. Капсулу перевезли в отдельную комнату первого этажа и поставили к окну, таким образом, чтобы Савватий мог в него смотреть, а Антон просто перебрался в эту комнату жить. Казалось, Савватий был полностью поглощён работой с текстом, и, только когда он уставал, Антон, не отходя от него, тоже ложился рядом, раскладывая кресло в постель. В операционной, в соседней комнате, Арден принимал пациентов, а в свободные минуты отдыха захаживал к ним. Савватий смущался присутствием Ардена, ему было неловко перед ним за тот тон, который он после своего пробуждения в отношении его допустил. Размышляя, он всё больше поражался его альтруизму и его доброте к нему, несмотря на всё то, что они сделали с их епископом, и несмотря на то, что он ему наговорил.
В те минуты, когда Савватий уставал и лежал, уставившись в потолок, он страшно тревожился о судьбе братьев и не мог не думать о смерти. Его утешала мысль, что теперь он всегда это сможет успеть сделать: после того, как по его просьбе его подвезли к окну, которое было по левому борту реанимационной капсулы, дотянуться до него здоровой левой рукой, разбить стекло, добыть осколок и перерезать себе сонную артерию стало гораздо проще. От этой мысли ему становилось легче и, чтобы не думать о пугающем будущем, он погружался с головой в перевод.
Так прошёл ещё один мучительный день. Савватий дремал, и вдруг сквозь чуткий сон услышал, что кто-то очень тихо вошёл в комнату. Он открыл глаза и посмотрел в сторону двери. На пороге стоял Сергей и как-то особенно недобро глядел на него. Савватий напрягся. Казалось, что Сергей хотел ему что-то сказать. Но Сергей просто разглядывал его с какой-то нескрываемой неприязнью так, как будто видел в первый раз. Наконец он произнёс:
– Савватий, как вам у нас? Как вам обслуживание? Хорошо ли вас развлекают? Кормят?
Савватий покосился на пустое кресло и с волнением спросил:
– Простите, а где Антон?
– Я за него, – произнёс Сергей и плюхнулся в кресло.
– Что-то случилось? – с тревогой спросил Савватий.
– Нет, ничего. Надо же человеку дать отдохнуть? Сегодня мы с тобой будем наслаждаться обществом друг друга.
Савватий с досадой отвернулся. Каждая минута бодрствования в парализованном теле была мучительна, и общение с Антоном для него было большим облегчением, присутствие же Сергея только добавляло мучений. Он помолился и, получив от Господа ответ, что, для того, чтобы наладить диалог, нужно начинать с самого себя, повернулся к Сергею и, собрав свои небольшие истерзанные силы души, тихо сказал:
– Ну что ж, я всегда рад вашему обществу.
– Не взаимно, – произнёс Сергей.
Попытка примирения не удалась, и Савватий тут же пожалел, что даже просто подумал это сделать.
– Раз так, – усмехнулся он, – то зачем держите меня здесь? Верните мне мой псифон, я свяжусь с владыкой, и он заберёт меня в обитель.
– Что? Вот так всё просто? – С гримасой боли произнёс Сергей. – Ты убиваешь двух невинных людей и возвращаешься в обитель?
– А если не так, то почему же вы тогда не отдаёте меня полиции?
Сергей промолчал. Савватий криво ухмыльнулся и проговорил:
– Вы правильно понимаете, что при этом варианте я так же возвращаюсь в обитель.
Сергей вскипел:
– И что ты думаешь, тебе в обители будут особенно рады, если ваша группа провалила задание, а её командир погиб?
Савватий оцепенел. Он с ужасом смотрел на Сергея… Нет, это неправда, он просто мстит!
– Вы лжёте, – немного дрожа, произнёс он. – Вы пользуетесь моим беспомощным положением, ведь я не могу ваши слова проверить!
Сергей рассмеялся. От этого смеха Савватию стало нехорошо.
– Тебе нужны доказательства? Изволь. – Сергей встал с кресла, подошёл поближе к капсуле и, упёршись в её края, низко нагнулся над ним: – Мы уже третьи сутки ищем внедорожник и до сих пор его не нашли. Ваш квадрокоптер завалило при сходе лавины, и ваша группа не смогла покинуть место преступления. Полиция тоже третьи сутки ищет вашу группу и до сих пор никого не нашли.
– Это ещё ничего не значит!! – вскричал Савватий. – Нас нельзя найти, если мы этого не позволим!
Сергей снисходительно усмехнулся.
– Хорошо, – он полез в карман, достал какой-то разбитый псифон и помахал им перед глазами Савватия. – Не узнаёшь, чей? Максимилиана Терона? Или может быть, отца Александра? Или кто там с вами был четвёртый...
– Где вы это взяли? – побелев, произнёс Савватий.
– В реке, – с напором ответил Сергей. – В том месте, где сошла лавина. Может быть, твои братья-мракобесы остались лежать под двухметровым слоем снега?
Савватий выхватил из его руки псифон, перевернул его и посмотрел на браслет с внутренней стороны… Он успокоился и с презрительной усмешкой вернул его Сергею.
– Это мой браслет. Вы его просто с меня сняли и зачем-то варварски разбили. Мои братья живы.
Сергей тихо рассмеялся, полез в карман и достал другой псифон.
– А этот? Этот тоже твой?
Савватий похолодел. Он взял псифон в руку, осмотрел внутреннюю часть браслета и бессильно выронил его. Его губы побелели, приборная панель запищала, выдавая его повышенное артериальное давление и участившийся пульс.
– Отец Александр… – прохрипел он, как будто кто-то сжал его горло. – Наставник…. я не понимаю…
– Ну, вот и отлично, – удовлетворённо произнёс Сергей и звонко пошлёпал его по бескровной холодной щеке.
Затем его лицо исказила свирепая ненависть, и он страшным голосом сказал:
– Теперь ты, скотина, чувствуешь то же, что чувствую я! Теперь тебе, скотине, также больно, как больно мне! Теперь ты, скотина, мучайся неизвестностью, как мучаюсь я, ожидая, что мне вот-вот сообщат, что нашли трупы моих братьев! Но я желаю, чтобы нашли трупы и твоих!
Сергей, торжествуя, что вызвал на лице Савватия такую боль, сел обратно в кресло, сцепил руки замком и закинул ногу на ногу.
Савватий неподвижно лежал, широко раскрытыми глазами глядя в потолок, вцепившись дрожащими пальцами в простыню. Его состояние выдавало лишь пищание сканера, который показывал пульс сто сорок ударов в минуту. Перед глазами вставали любимые лица, смешиваясь с видениями мёртвых тел, которые он видел в своей жизни в изобилии. Если братья его мертвы, то теперь для него всё было кончено, для чего же было оставаться на свете? Каждое мгновение жить было невыносимо больно. Савватий не выдерживал такой муки, такой тьмы внутри и дрожащим голосом взмолился:
– Боже… поспеши избавить меня! Господи, на помощь мне приди! Да будет позор и стыд тем, что на душу покусились мою, да отступят со срамом вспять радующиеся моей беде, да смутятся и отпрянут назад те, что говорят: «Ну, ну!». Да возликуют и возвеселятся о Тебе все ищущие Тебя, да молвят непрестанно: «Велик Бог!» – любящие спасение Твоё. Я же смирен и убог, Боже, скоро приди ко мне! Ты – Помощь моя, Избавитель мой… Господи, поспеши!
Молитва немного успокоила его сердце. Он закрыл глаза и, судорожно дыша, начал молиться уже про себя.
Более не обращая на него никакого внимания, Сергей подчёркнуто безразлично развалился в кресле и, закрыв глаза, стал дремать.
У Савватия душа болела так, что больше он не мог справиться с собою. Он больше не мог лежать, ему хотелось встать и выйти из этой комнаты, идти, куда глаза глядят, бежать так быстро и так долго, чтобы упасть бессильно, выплёвывая из себя лёгкие, а вместе с ними всю боль. Если же он обезножил и не может бежать, то хотя бы ползти, до изнеможения ползти пока усталость не ослабит боль души. Но и это ему было недоступно. Он с ненавистью посмотрел на Сергея, мысленно умолял его хоть на какое-то время уйти, затем с вожделением посмотрел на оконное стекло. И вдруг внутренне вздрогнул: с другой стороны окна на него смотрела девушка. Она положила на подоконник руки, а на них опустила свою голову и, склонившись вбок, улыбалась ему. Её нежное, почти детское лицо розовело, волосы были убраны под косынку. Савватий как под гипнозом не мог оторваться от её лица, которое было единственным живым в его мире смерти, её молчаливый взгляд через стекло утишал его боль. Неизвестно сколько времени прошло, а они так неподвижно и смотрели друг на друга. Затем девушка сквозь приоткрытую для проветривания оконную раму протянула свою тонкую руку и положила на подоконник записку, а сверху небольшую грушу.
Савватий обернулся на Сергея. Тот, развалившись в кресле, всё так же дремал. Савватий дотянулся левой рукой до груши, взял её и спрятал под покрывало. Затем дотянулся и до записки. Он раскрыл её и прочитал:
«Как тебя зовут». Записка была подписана: «Анастасия». Савватий сложил записку и также спрятал под покрывало. Анастасия. Та самая блудница, из-за которой чуть не произошла ссора брата Серафима и отца Александра. Он снова посмотрел на Сергея. Похоже, он действительно крепко спит. Он повернулся к окну и тихо сказал ей:
– Меня зовут Савва.
И быстро оглянулся. Сергей в кресле оставался неподвижен. Тогда он снова повернулся к окну. Девушка услышала, улыбнулась, что-то написала снова и передала записку. Это было, как игра, и Савватий тоже ей немного улыбнулся. Он взял записку, поднёс к глазам и прочитал:
«Тебе плохо?»
Это было так по-наивному просто, что у Савватия защемило сердце. Он повернулся к окну, болезненно наморщив лоб, и кивнул.
Девушка что-то написала и снова положила на подоконник записку. На этот раз на ней лежал карандаш. Савватий снова взял записку и карандаш и прочёл:
«Что мне сделать для тебя, чтобы тебе было хорошо»?
Савватий усмехнулся. Бессмысленное предложение от блудницы парализованному монаху. Потом внутри спохватился, принося Господу покаяние за пришедшие на ум мысли, и серьёзно задумался. Что она может сделать для него? Принести нож, чтобы он мог без лишнего шума скрытно покончить с собой? Попросить крысиного яда, наверняка есть в хозяйстве? Нет. Она ничего не могла для него сделать. И он коряво, с непривычки левой рукой написал на бумаге то, что попросил бы у самого Господа Бога:
«Сделай мне, чтобы мои братья были живы».
Потом завернул карандаш в бумагу и положил на подоконник. Она тоненькой ручкой пролезла через щель, забрала письмо, развернула и прочитала. Затем что-то дописала внизу и снова передала с карандашом. Савватий развернул записку, и она задрожала в его руке. Внизу было написано:
«А я слышала, что Максима нашли. Ты рад?»
Он повернулся к ней и закивал с выступившими на глазах слезами облегчения. Потом написал:
«Где он? Я очень хочу его увидеть».
Настя получила записку, перевернула её, написала на другой стороне и снова передала.
«А он в другой общине. Его лечат, он ранен», – прочитал Савватий.
Он встревожился. Почему нашли только одного Максима, и раненого? Неужели и вправду, все остальные погибли? Он написал:
«Скажешь мне, если найдут других моих братьев?»
Она получила записку, прочитала, подняла на него свои глаза и кивнула. Потом снова написала:
«Стало ли тебе лучше»?
Савватий со слезами улыбнулся и написал:
«Да. Я знаю, почему должен жить».
Она прочитала, встала на носочки и тихо произнесла в самую щель:
– Я приду ещё. Мне Господь сказал, что ты хороший, Савва!
Затем она ему помахала и исчезла. Савватий выдохнул, расслабился. Потом вытащил из-под покрывала записки и, отрывая от них зубами по маленькому кусочку, задумчиво съел и заел грушей. Он понял, что ему надо обязательно попробовать с Арденом поговорить, главное, надо понять, как у Сергея оказались их пси-браслеты… ведь их действительно можно было снять только, если братья были без сознания… или с их трупов. Он, в мучительном ожидании, шёпотом молился.
Но Арден всё не приходил. Тогда Савватий, как много раз практиковал в обители, выровнял дыхание, свёл ум в самое сердце и провалился в медитацию...
В середине дня вошёл какой-то новый человек. Он разбудил Сергея, тот встал, бросив взгляд на бездвижного Савватия, и сказал:
– Спасибо, что не стал задерживаться, Михаил.
Савватий полуприкрытыми глазами наблюдал за подошедшим к капсуле человеком. Тот наклонился над ним, потом повернулся к Сергею и сказал:
– Он спит?! О, Боже… Как же всё-таки обезображивает людей военная форма! Без неё он выглядит совсем обычным молодым человеком, даже утончённым… как ангел.
– Только это тебе совсем не улыбающийся ангел Реймса, – угрюмо произнёс Сергей. – Это – душегубный ангел Рейха, и советую тебе быть с ним, Михаил, поаккуратнее. Запомни: ни на что не ведись. Если что – я рядом.
Как только Сергей вышел, Савватий тут же открыл глаза и, воззрев своими белесыми, с красными прожилками глазами на удивлённого его мгновенному пробуждению человека, проговорил:
Каждый ангел ужасен.
И всё же, горе мне! Всё же
Вас я, почти смертоносные птицы души, воспеваю,
Зная о вас.
Что поделаешь, Товия дни миновали,
Когда некто лучистый стоял у порога простого,
Больше не страшный в своём одеянье дорожном...
Если б архангел теперь, там, за звёздами, грозный,
К нам хотя бы на миг, спускаясь, приблизился, нашим
Собственным сердцебиеньем убиты мы были бы. Кто вы?
Человек онемел. Он отшатнулся от капсулы и пробормотал:
– Это же Рильке… Вы знакомы с творчеством поэта, поклонника экзистенционалиста Кьеркегора?
– Его любил мой брат, послушник Серафим, – тихо ответил Савватий.
– Удивительно, но и я люблю его тоже…
– Значит, вам будет, о чём поговорить с моим братом, когда вы встретитесь с ним… – произнёс Савватий.
В его тоне слышалась угроза. Человек странно посмотрел на него и вдруг стихами заговорил:
Вас услышал я, Савва…но кто вы?
И на что в своей жизни готовы?
Человек вы, живущий по вере,
Иль на вашем челе число Зверя?
Савватий удивлённо посмотрел на него. Это был вызов – стихи сильнее прозы, и его ответ будет слабым, если он не ответит тем же. Он помолился и, изобразив на своем лице лёгкую усмешку, ответил:
Человек я. Но сами-то, кто вы?
Вы меня заточили в оковы!
Верю в Господа, вам же – не верю,
Ведь для вас я, увы, хуже зверя.
Человек оторопел, но потом с восхищением посмотрел на Савватия и продолжил:
Разве, Савва, вас держат оковы?
Разве же не были вы нездоровы?
Мы спасли вас, Савватий, от смерти.
Это было непросто, поверьте.
Савватий взглянул на него исподлобья и, с пренебрежением, проговорил:
Благодарности ждёте грошёвой?
Вы украли венец мой терновый!
