Глядя на него, мучащегося и задыхающегося, в его сердце на миг шевельнулась жалость. Он вспомнил, как же легко становилось ему от одного присутствия его рядом. Ему вдруг сильно захотелось забрать его с собой в обитель, но тут он понял, что это такая же утопия, как и его жизнь в братстве. Они были из разных миров. Они не могли быть братьями. Они не могли быть вместе.
Максим взглянул ему в глаза, и его сердце упало: у Кира больше не было любви в глазах. Теперь он боялся его также, как и Арден.
– Не бойся, Кир. Я не хочу тебя пытать… – попытался успокоить его Максим.
– Не хочешь… меня пытать?.. – задыхаясь, прохрипел Кир. – А что же ты сейчас тогда со мной делаешь?
– Я просто прошу тебя… я умоляю тебя, брат мой Кир... в последний раз прошу тебя: верни! мне! моё! оружие! – срывающимся голосом, выкрикнул Максим.
– Наконец-то… как же я хотел, чтобы ты назвал меня братом! – в страдании произнёс Кир. – Как я об этом мечтал! Но как же больно, что братом назвал меня не ты, а бес…
– Бес?!! – вскричал Максим.
– А бес... мне не брат… – сквозь зубы процедил Кир.
Страшный холод охватил Максима. От несправедливости ему стало обидно и больно. Его руки сжались в кулаки и задрожали. Он в волнении произнёс:
– Знай, Кир... я не бесчувствунный… Я… я тоже где-то в глубине души смог полюбить тебя… Я даже какой-то частью своего разума смог понять, какие вещи для тебя являются ценными… И поэтому знаю, что ты меня не простишь… Кир, я правда очень сожалею… но сегодня я…
Он перевёл дух, с вызывающим и отчаянным видом взглянул ему в глаза и проговорил:
– Но сегодня я навсегда лишу тебя возможности стать священником! И я это сделаю и без моего оружия! Прощай… любимый брат Кир…
Кир издал стон и попытался ему что-то сказать. Чтобы ничего не слышать, Максим в каком-то сумасшествии схватил полотенце, висящее в изголовье кровати и плотно затолкал ему в рот. Потом трясущейся рукой перекрестился, подошёл к двери и оглянулся:
– Пожалуйста… если выживешь… помни меня… – с помертвевшим лицом сказал Максим, глядя на борющегося за каждый вздох некогда близкого ему человека. – Хоть ты, Кир, помни меня…
Он быстрым шагом, насколько ему позволял экзопротез, спустился вниз, быстро надел свой верховик, ботинки и вышел на улицу. Он на несколько секунд растерялся, не зная куда идти. Мимо быстро проходила какая-то сестра. Увидев Максима, она помахала ему рукой и спросила:
– А где Кир? Вы же обычно всегда вместе?
Сердце Максима сильно застучало, но он быстро сказал:
– Он вперёд меня ушёл… А я провозился, пока одевался, сейчас спешу за ним…
Сестра с пониманием кивнула и сказала:
– Давайте скорее! Отец Александр уже ждёт вас в трапезной.
У Максима сердце забилось так, что стало больно. Он, как замороженный, кивнул, и, покрыв голову капюшоном, озираясь, пошёл к трапезной.
Когда он вошёл в дом, в нос ему ударил острый запах готовящейся еды, приправленной специями и чесноком. Оставив в прихожей верховик, он вошёл в зал и остолбенел: за трапезным столом сидели противоречащий и отец Александр. Они о чём-то переговаривались и смеялись, при этом что-то резали на больших разделочных досках. По трапезной туда-сюда деловито сновали сёстры, пробегая на кухню, расставляя на столах приборы, улыбаясь братьям и подбадривая их шутками или добрым словом.
– В нашей роте прибыло, – с улыбкой сказал Александр, увидев его. Он махнул ему ножом, подзывая к себе. – К нам пришло неожиданное подкрепление, брат Питирим!
Максим, не чуя ног, подошёл и встал напротив них. Он опустил глаза и увидел, что они режут кабачки. Перед ними аккуратной горкой лежала целая куча кабачков, перед каждым стояло по большой кастрюле. Он поднял глаза на противоречащего. Ощутив его взгляд, тот также поднял свои глаза на Максима и внимательно вгляделся, как будто свои руки по локоть погружая ему прямо душу. Максим почувствовал липкий ужас, от страха его стало мутить, внутри всё задрожало. Он не выдержал взгляда и быстро отвернулся. Максим сильно боялся не совладать с собою и выдать свои намерения. Он машинально схватил с полки, висящей на стене какую-то книгу, сел на стул напротив них и, раскрыв её где попало, опустил глаза вниз, пытаясь справится с адским волнением.
– Максим, ты поможешь нам? – с улыбкой спросил его отец Александр. – Втроём мы быстрее порежем все эти кабачки! Брат Питирим, ну скажи ему, чтобы он помог нам!
Максим содрогнулся… Где-то это он уже слышал...
Противоречащий рассмеялся:
– Брат Александр! Ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно! Брат Максим же избрал благую часть, которая не отнимется у него.
Они засмеялись.
Вот опять… опять он однозначно это уже слышал. Каким страшным было это дежа вю. Максим вдруг вспомнил, к чему это было сказано: та книга, которую он взял, была, скорее всего, Евангелие. Он посмотрел на книгу, и от испуга кровь забилась в его височных венах: это действительно было так.
– Максим, как же ты умудряешься читать? – всё ещё смеясь, сказал ему отец Александр. – У тебя же Евангелие перевёрнуто?
Они засмеялись снова.
Евангелие перевёрнуто… Максим сфокусировал мутный взгляд на тексте и задрожал: он держал Евангелие вверх ногами! Это было не дежа вю, всё это уже происходило с ним по-настоящему, и он знал, что будет дальше. Он в обречённом ужасе перевернул книгу и сразу посмотрел на Александра: сейчас он отложит нож и уйдёт на кухню и тогда…. Отец Александр отложил нож, сгрёб нарезанные кабачки в большую кастрюлю и, наполнив её до краев, понёс на кухню.
Максим понял, что сходит с ума. Он поднял глаза на противоречащего, но тот спокойно продолжал нарезать кабачки. Максим перевёл помешанный взгляд на оставленный Александром нож. В один момент перед его глазами пронеслись ужасающие картины: нож в сердце и угасающие глаза еретика; жуткий взгляд Наставника; тело, бьющееся в агонии и лужа крови на полу; любимый Наставник, обнимающий противоречащего, с ножом, торчащим из спины; экзопротез, запутавшийся в траве; Наставник, со словами прощения и любви, скорчившийся и умирающий у его ног; алая кровь, текущая по телу; тяжёлые капли крови, падающие в тёмную воду…
«Ты всё видел и так ничего и не понял?» – услышал он в себе голос, и не сразу распознал голос Наставника. – Ты, как противоречащий воле Бога, пролил кровь пророка Господнего и теперь обрушится на тебя гнев Его».
Фатум загнал его в угол, вздёрнул на дыбе, заставляя покориться неизбежности. Свинцовые наконечники его плетей сдирали с него кожу, топили в боли разум. Токсины могильника отравляли его душу, заглушая голос, который тихо, как далёкое эхо давно уже звучал в его душе. Максим попытался к нему прислушаться и вдруг услышал, еле различил, еле распознал, как на границе слуха: «Пойдём в твоё новое будущее… Пойдём к твоей новой свободе…» В адской боли от невыносимого душевного страдания, Максим со стоном схватил нож и, что есть силы, воткнул его в стол перед противоречащим. Тот, вздрогнув, отшатнулся. Максим стоял, опёршись одной рукой на рукоять ножа, другой – на стол, с хрипом дыша, в диком сумасшествии глядел в глаза Питирима. Тот с растерянным взглядом попытался подняться, но пошатнулся, побелел и, схватившись за сердце, чуть не упал, бессильно опустившись обратно на стул.
– Брат Максим… – в дверях стоял отец Александр и с ужасом смотрел на него. Затем бросился к Питириму и, осмотрев его, перевёл взгляд на торчащий из стола нож. Потом он поднял полные слёз глаза на дрожащего всем телом Максима и с выдохом проговорил:
– Боже… брат Максим! В тебе Христос своей любовью победил!
– Наставник… я не выполнил твой приказ и нарушил свой обет! – сказал Максим и не узнал собственного голоса, каким он был хриплым и безобразным. – Я не могу спасти тебя от власти противоречащего и не могу выполнить нашу миссию! Ведь я так сильно люблю тебя, что не могу тебя убить, и не могу убить того, кого любишь ты! Я отвечу за невыполнение приказа! Я приду с повинной к владыке, возьму всю вину на себя и приму наказание в Козеозёрском монастыре! Но приму с восторгом, с счастьем, потому что жив и счастлив ты! И… я отвечу за невыполнение обета… я… я больше не имею права быть… Прощай же!
Максим с силой выдернул нож из столешницы и бросился к выходу. В дверях он столкнулся с Андреем, который нёс в руках тяжёлый мешок с картошкой. Андрей, увидев безумство в его глазах и нож в руке, вскрикнул и бросил в него мешок, чтобы сбить с ног, но Максим устоял. Андрей попытался перегородить ему дорогу, но Максим оглушил его одним ударом кулака в лицо и выскочил на улицу.
Он бежал по улице, сжимая нож, и слышал сзади крики. Он достиг края посёлка и бросился к лесу. Экзопротез запутался в высокой сухой траве, и он споткнулся, упал. И это уже было ему знакомо. Со смешком психопата он поднялся, срезав ножом удерживающие его травяные путы, и бросился бежать дальше, но дорогу ему преградил ручей с тёмной свинцовой водой. Максим со слезами расхохотался, затем оборвал смех, в мистическом ужасе перекрестился и отчаянно вступил в воду.
– Брат Максим! – раздался со спины голос Наставника.
Максим повернулся, и Александр бросился к нему в воду, вырвал из его руки нож и выбросил его, затем крепко обнял, расцеловал в горячие щёки, утирая рукой свои и его слёзы. И тут Максим понял: тёмной воды больше нет, перед глазами разливался яркий радужный свет, который наполнял его такой любовью и радостью, что его сердце готово было разорваться от восторга.
Александр посмотрел сияющими глазами в его глаза и сказал:
– Брат Максим! Радуйся! Тебе не надо сдаваться в архиепископию! Ты выполнил мой приказ!
Максим замотал головой и взволнованно заговорил:
– Наставник, ты сейчас во власти чар и совсем не понимаешь, что говоришь! Нет, я не выполнил ни твоего приказа, ни своего обета, который ты, пользуясь тем, что я у тебя в послушании, вынудил дать тебе! У меня больше нет сил молчать… накажи меня, отец, если сочтёшь это за непочтение к себе, прости меня за дерзость, но я скажу тебе: то, что ты приказал нам сделать, противоречит Евангелию! Не сразу, постепенно, но я осознал, что тут что-то не так! У нас действительно Евангелие перевёрнуто! Наставник, из-за твоего приказа и того страшного обета я сам запутался и забыл, что нам, сынам Божиим, дана заповедь о любви, и христианин, по сути, только тот, кто выполнит эту заповедь любви к Богу и человеку! Не узнает Бог во мне своего сына и не примет от меня ни моей аскезы, ни моего поклонения, ни моей любви, если цена ей – жизнь человека, даже если он последний еретик! Ведь Христос пришёл в мир на карать, а спасать! Он пришёл не к здоровым, а к больным, и всегда до конца надеялся на человека, каждому давал шанс на спасение! Даже Иуде! Наставник, даже Иуде!!!
У Александра от восхищения расширились глаза и он, со слезами перекрестился и сказал:
– О, послушник Максим! Как твой Наставник, я свидетельствую тебе: твоё послушание совершенно! Ты, своею любовью к ближнему, убил в душе противоречие воле Бога и любви Его, ведь оно было не во владыке Питириме, а в тебе!
От похвалы Наставника Максим опьянел. Александр схватил его за капюшон и выволок на берег. К ручью спускался запыхавшиеся Андрей и Питирим.
– Братья, – тихим и красивым голосом позвал Питирим, и они обернулись к нему. Он с любовью посмотрел на Максима и, обняв их двоих, сказал: – Брат, Максим, я же сказал тебе, что всё будет хорошо!
Максим заглянул в его глаза и вдруг неожиданно для самого себя поразился невероятной силе, которая пронизывала его, наполняя восторгом его душу. Он изумлённо произнёс:
– Кир прав: ты не можешь быть злом, ведь в твоих глазах столько сияния и Божьего света! Не мог Бог еретику, предавшему Его, дать столько благодати!
– Брат Максим! – воскликнул Питирим. – То, что ты увидел во мне, мог увидеть только тот, кто сам в Божьем Духе! Ты понимаешь, что это значит?! Это значит, что мы с тобой братья! Братья во Христе!
Для Максима это прозвучало, как выстрел.
– Как же так… я и владыка Питирим – братья во Христе? – пытаясь осмыслить это, проговорил сам себе Максим. – Значит, для «Истинной церкви» теперь и я – еретик?
Питирим засмеялся:
– Дух Любви, действительно, ересь для этого мира, который лежит во зле. Так что – да, святой брат, пожалуй, ты – еретик.
Максим слабо ему улыбнулся, всё ещё над чем-то размышляя. Он наморщил лоб, погружённый в себя, и озадаченно произнёс:
– Если я принимаю, что владыка Питирим – мой брат во Христе, значит, всех его братьев и сестёр я принимаю своими братьями и сёстрами? Следовательно, я могу разрешить себе признать, что и Кир – мой брат?..
– Да, Максим! – как музыка в душе прозвучал голос Питирима. – И ты тоже брат ему. Ты ведь знаешь, как сильно любит тебя Кир!
И тут Максима обожгло, да так, что чуть не разорвалось сердце.
– Господи! Брат мой Кир! – в смертном ужасе воскликнул Максим. От осознания произошедшей беды у него сильно заколотилось сердце, от душевной боли все тело покрылось потом. Он стиснул лицо руками и с хриплым стоном повалился на колени.
– Ты что-то сделал с ним? – отшатнулся от него Александр.
Максим отнял руки от лица, посеревшего от горя, и бескровными губами произнёс:
– Я его повесил… Скорее!
Максим рывком встал, оттолкнувшись от земли, и что есть силы бросился обратно.
Удавка на шее Кира затягивалась каждый раз, когда он пробовал освободиться, но это он не сразу понял. Когда же удавка придушила его так, что в глазах стало темнеть, он оставил все попытки, но было уже поздно. Он потерял сознание и повис на верёвках.
Максим, как сумасшедший, ворвался в дом, влетел на второй этаж, за ним вбежали Александр, Питирим и Андрей. Увидев посиневшее лицо Кира, Максим, покачнулся, в его глазах потемнело, и он схватился за стену, чувствуя, что теряет сознание. Александр бросился к Киру, выдернул из его рта кляп, и они с Андреем стали пытаться освободить тело Кира от верёвок, но так просто это не удавалось. Бахрома от рваных простыней переплеталась, не давая развязать узлы. Максим вскинул глаза на Александра, тот всё понял. Он бросился вниз на кухню, притащил нож и перерезал удавку у Кира на шее, после чего перерезали остальные жгуты.
Придушенного Кира аккуратно сняли со стула, положили на пол. Максим как очнулся и, приняв приказной короткий взгляд Александра, присел над бездыханным телом. Александр и Максим, по-учебному, слаженно начали делать искусственное дыхание. Максим с силой двумя руками давил на рёбра, а Александр делал дыхание изо рта в рот. Но Кир не приходил в себя и не дышал. В какой-то момент Максим остановился и в отчаянии заплакал, в безумной ненависти проклиная себя, но Александр криком остановил его, и Максим продолжил ритмично давить на грудную клетку, в отчаянной мольбе призывая имя Господа. Питирим отослал Андрея в больницу за помощью, а сам, преклонив колени, молился, возложив руку на голову Кира.
– Молю тебя, Христос… только не сейчас! Только не сейчас, когда я всё понял!!! – захлёбываясь слезами кричал Максим. – Умоляю тебя, Святой, оставь его в живых, а потом я отвечу перед Тобой за это злодейство, я всей своей жизнью за это отвечу!!!
Кир, наконец, порозовел. Он вздохнул и стал сильно кашлять, полуоткрыл глаза. Максим, в поту и в изнеможении, обнял его и прижал к груди. Кир немного шире открыл глаза, посмотрел на Максима и прошептал:
Максим взглянул ему в глаза, и его сердце упало: у Кира больше не было любви в глазах. Теперь он боялся его также, как и Арден.
– Не бойся, Кир. Я не хочу тебя пытать… – попытался успокоить его Максим.
– Не хочешь… меня пытать?.. – задыхаясь, прохрипел Кир. – А что же ты сейчас тогда со мной делаешь?
– Я просто прошу тебя… я умоляю тебя, брат мой Кир... в последний раз прошу тебя: верни! мне! моё! оружие! – срывающимся голосом, выкрикнул Максим.
– Наконец-то… как же я хотел, чтобы ты назвал меня братом! – в страдании произнёс Кир. – Как я об этом мечтал! Но как же больно, что братом назвал меня не ты, а бес…
– Бес?!! – вскричал Максим.
– А бес... мне не брат… – сквозь зубы процедил Кир.
Страшный холод охватил Максима. От несправедливости ему стало обидно и больно. Его руки сжались в кулаки и задрожали. Он в волнении произнёс:
– Знай, Кир... я не бесчувствунный… Я… я тоже где-то в глубине души смог полюбить тебя… Я даже какой-то частью своего разума смог понять, какие вещи для тебя являются ценными… И поэтому знаю, что ты меня не простишь… Кир, я правда очень сожалею… но сегодня я…
Он перевёл дух, с вызывающим и отчаянным видом взглянул ему в глаза и проговорил:
– Но сегодня я навсегда лишу тебя возможности стать священником! И я это сделаю и без моего оружия! Прощай… любимый брат Кир…
Кир издал стон и попытался ему что-то сказать. Чтобы ничего не слышать, Максим в каком-то сумасшествии схватил полотенце, висящее в изголовье кровати и плотно затолкал ему в рот. Потом трясущейся рукой перекрестился, подошёл к двери и оглянулся:
– Пожалуйста… если выживешь… помни меня… – с помертвевшим лицом сказал Максим, глядя на борющегося за каждый вздох некогда близкого ему человека. – Хоть ты, Кир, помни меня…
Он быстрым шагом, насколько ему позволял экзопротез, спустился вниз, быстро надел свой верховик, ботинки и вышел на улицу. Он на несколько секунд растерялся, не зная куда идти. Мимо быстро проходила какая-то сестра. Увидев Максима, она помахала ему рукой и спросила:
– А где Кир? Вы же обычно всегда вместе?
Сердце Максима сильно застучало, но он быстро сказал:
– Он вперёд меня ушёл… А я провозился, пока одевался, сейчас спешу за ним…
Сестра с пониманием кивнула и сказала:
– Давайте скорее! Отец Александр уже ждёт вас в трапезной.
У Максима сердце забилось так, что стало больно. Он, как замороженный, кивнул, и, покрыв голову капюшоном, озираясь, пошёл к трапезной.
Когда он вошёл в дом, в нос ему ударил острый запах готовящейся еды, приправленной специями и чесноком. Оставив в прихожей верховик, он вошёл в зал и остолбенел: за трапезным столом сидели противоречащий и отец Александр. Они о чём-то переговаривались и смеялись, при этом что-то резали на больших разделочных досках. По трапезной туда-сюда деловито сновали сёстры, пробегая на кухню, расставляя на столах приборы, улыбаясь братьям и подбадривая их шутками или добрым словом.
– В нашей роте прибыло, – с улыбкой сказал Александр, увидев его. Он махнул ему ножом, подзывая к себе. – К нам пришло неожиданное подкрепление, брат Питирим!
Максим, не чуя ног, подошёл и встал напротив них. Он опустил глаза и увидел, что они режут кабачки. Перед ними аккуратной горкой лежала целая куча кабачков, перед каждым стояло по большой кастрюле. Он поднял глаза на противоречащего. Ощутив его взгляд, тот также поднял свои глаза на Максима и внимательно вгляделся, как будто свои руки по локоть погружая ему прямо душу. Максим почувствовал липкий ужас, от страха его стало мутить, внутри всё задрожало. Он не выдержал взгляда и быстро отвернулся. Максим сильно боялся не совладать с собою и выдать свои намерения. Он машинально схватил с полки, висящей на стене какую-то книгу, сел на стул напротив них и, раскрыв её где попало, опустил глаза вниз, пытаясь справится с адским волнением.
– Максим, ты поможешь нам? – с улыбкой спросил его отец Александр. – Втроём мы быстрее порежем все эти кабачки! Брат Питирим, ну скажи ему, чтобы он помог нам!
Максим содрогнулся… Где-то это он уже слышал...
Противоречащий рассмеялся:
– Брат Александр! Ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно! Брат Максим же избрал благую часть, которая не отнимется у него.
Они засмеялись.
Вот опять… опять он однозначно это уже слышал. Каким страшным было это дежа вю. Максим вдруг вспомнил, к чему это было сказано: та книга, которую он взял, была, скорее всего, Евангелие. Он посмотрел на книгу, и от испуга кровь забилась в его височных венах: это действительно было так.
– Максим, как же ты умудряешься читать? – всё ещё смеясь, сказал ему отец Александр. – У тебя же Евангелие перевёрнуто?
Они засмеялись снова.
Евангелие перевёрнуто… Максим сфокусировал мутный взгляд на тексте и задрожал: он держал Евангелие вверх ногами! Это было не дежа вю, всё это уже происходило с ним по-настоящему, и он знал, что будет дальше. Он в обречённом ужасе перевернул книгу и сразу посмотрел на Александра: сейчас он отложит нож и уйдёт на кухню и тогда…. Отец Александр отложил нож, сгрёб нарезанные кабачки в большую кастрюлю и, наполнив её до краев, понёс на кухню.
Максим понял, что сходит с ума. Он поднял глаза на противоречащего, но тот спокойно продолжал нарезать кабачки. Максим перевёл помешанный взгляд на оставленный Александром нож. В один момент перед его глазами пронеслись ужасающие картины: нож в сердце и угасающие глаза еретика; жуткий взгляд Наставника; тело, бьющееся в агонии и лужа крови на полу; любимый Наставник, обнимающий противоречащего, с ножом, торчащим из спины; экзопротез, запутавшийся в траве; Наставник, со словами прощения и любви, скорчившийся и умирающий у его ног; алая кровь, текущая по телу; тяжёлые капли крови, падающие в тёмную воду…
«Ты всё видел и так ничего и не понял?» – услышал он в себе голос, и не сразу распознал голос Наставника. – Ты, как противоречащий воле Бога, пролил кровь пророка Господнего и теперь обрушится на тебя гнев Его».
Фатум загнал его в угол, вздёрнул на дыбе, заставляя покориться неизбежности. Свинцовые наконечники его плетей сдирали с него кожу, топили в боли разум. Токсины могильника отравляли его душу, заглушая голос, который тихо, как далёкое эхо давно уже звучал в его душе. Максим попытался к нему прислушаться и вдруг услышал, еле различил, еле распознал, как на границе слуха: «Пойдём в твоё новое будущее… Пойдём к твоей новой свободе…» В адской боли от невыносимого душевного страдания, Максим со стоном схватил нож и, что есть силы, воткнул его в стол перед противоречащим. Тот, вздрогнув, отшатнулся. Максим стоял, опёршись одной рукой на рукоять ножа, другой – на стол, с хрипом дыша, в диком сумасшествии глядел в глаза Питирима. Тот с растерянным взглядом попытался подняться, но пошатнулся, побелел и, схватившись за сердце, чуть не упал, бессильно опустившись обратно на стул.
– Брат Максим… – в дверях стоял отец Александр и с ужасом смотрел на него. Затем бросился к Питириму и, осмотрев его, перевёл взгляд на торчащий из стола нож. Потом он поднял полные слёз глаза на дрожащего всем телом Максима и с выдохом проговорил:
– Боже… брат Максим! В тебе Христос своей любовью победил!
– Наставник… я не выполнил твой приказ и нарушил свой обет! – сказал Максим и не узнал собственного голоса, каким он был хриплым и безобразным. – Я не могу спасти тебя от власти противоречащего и не могу выполнить нашу миссию! Ведь я так сильно люблю тебя, что не могу тебя убить, и не могу убить того, кого любишь ты! Я отвечу за невыполнение приказа! Я приду с повинной к владыке, возьму всю вину на себя и приму наказание в Козеозёрском монастыре! Но приму с восторгом, с счастьем, потому что жив и счастлив ты! И… я отвечу за невыполнение обета… я… я больше не имею права быть… Прощай же!
Максим с силой выдернул нож из столешницы и бросился к выходу. В дверях он столкнулся с Андреем, который нёс в руках тяжёлый мешок с картошкой. Андрей, увидев безумство в его глазах и нож в руке, вскрикнул и бросил в него мешок, чтобы сбить с ног, но Максим устоял. Андрей попытался перегородить ему дорогу, но Максим оглушил его одним ударом кулака в лицо и выскочил на улицу.
Он бежал по улице, сжимая нож, и слышал сзади крики. Он достиг края посёлка и бросился к лесу. Экзопротез запутался в высокой сухой траве, и он споткнулся, упал. И это уже было ему знакомо. Со смешком психопата он поднялся, срезав ножом удерживающие его травяные путы, и бросился бежать дальше, но дорогу ему преградил ручей с тёмной свинцовой водой. Максим со слезами расхохотался, затем оборвал смех, в мистическом ужасе перекрестился и отчаянно вступил в воду.
– Брат Максим! – раздался со спины голос Наставника.
Максим повернулся, и Александр бросился к нему в воду, вырвал из его руки нож и выбросил его, затем крепко обнял, расцеловал в горячие щёки, утирая рукой свои и его слёзы. И тут Максим понял: тёмной воды больше нет, перед глазами разливался яркий радужный свет, который наполнял его такой любовью и радостью, что его сердце готово было разорваться от восторга.
Александр посмотрел сияющими глазами в его глаза и сказал:
– Брат Максим! Радуйся! Тебе не надо сдаваться в архиепископию! Ты выполнил мой приказ!
Максим замотал головой и взволнованно заговорил:
– Наставник, ты сейчас во власти чар и совсем не понимаешь, что говоришь! Нет, я не выполнил ни твоего приказа, ни своего обета, который ты, пользуясь тем, что я у тебя в послушании, вынудил дать тебе! У меня больше нет сил молчать… накажи меня, отец, если сочтёшь это за непочтение к себе, прости меня за дерзость, но я скажу тебе: то, что ты приказал нам сделать, противоречит Евангелию! Не сразу, постепенно, но я осознал, что тут что-то не так! У нас действительно Евангелие перевёрнуто! Наставник, из-за твоего приказа и того страшного обета я сам запутался и забыл, что нам, сынам Божиим, дана заповедь о любви, и христианин, по сути, только тот, кто выполнит эту заповедь любви к Богу и человеку! Не узнает Бог во мне своего сына и не примет от меня ни моей аскезы, ни моего поклонения, ни моей любви, если цена ей – жизнь человека, даже если он последний еретик! Ведь Христос пришёл в мир на карать, а спасать! Он пришёл не к здоровым, а к больным, и всегда до конца надеялся на человека, каждому давал шанс на спасение! Даже Иуде! Наставник, даже Иуде!!!
У Александра от восхищения расширились глаза и он, со слезами перекрестился и сказал:
– О, послушник Максим! Как твой Наставник, я свидетельствую тебе: твоё послушание совершенно! Ты, своею любовью к ближнему, убил в душе противоречие воле Бога и любви Его, ведь оно было не во владыке Питириме, а в тебе!
От похвалы Наставника Максим опьянел. Александр схватил его за капюшон и выволок на берег. К ручью спускался запыхавшиеся Андрей и Питирим.
– Братья, – тихим и красивым голосом позвал Питирим, и они обернулись к нему. Он с любовью посмотрел на Максима и, обняв их двоих, сказал: – Брат, Максим, я же сказал тебе, что всё будет хорошо!
Максим заглянул в его глаза и вдруг неожиданно для самого себя поразился невероятной силе, которая пронизывала его, наполняя восторгом его душу. Он изумлённо произнёс:
– Кир прав: ты не можешь быть злом, ведь в твоих глазах столько сияния и Божьего света! Не мог Бог еретику, предавшему Его, дать столько благодати!
– Брат Максим! – воскликнул Питирим. – То, что ты увидел во мне, мог увидеть только тот, кто сам в Божьем Духе! Ты понимаешь, что это значит?! Это значит, что мы с тобой братья! Братья во Христе!
Для Максима это прозвучало, как выстрел.
– Как же так… я и владыка Питирим – братья во Христе? – пытаясь осмыслить это, проговорил сам себе Максим. – Значит, для «Истинной церкви» теперь и я – еретик?
Питирим засмеялся:
– Дух Любви, действительно, ересь для этого мира, который лежит во зле. Так что – да, святой брат, пожалуй, ты – еретик.
Максим слабо ему улыбнулся, всё ещё над чем-то размышляя. Он наморщил лоб, погружённый в себя, и озадаченно произнёс:
– Если я принимаю, что владыка Питирим – мой брат во Христе, значит, всех его братьев и сестёр я принимаю своими братьями и сёстрами? Следовательно, я могу разрешить себе признать, что и Кир – мой брат?..
– Да, Максим! – как музыка в душе прозвучал голос Питирима. – И ты тоже брат ему. Ты ведь знаешь, как сильно любит тебя Кир!
И тут Максима обожгло, да так, что чуть не разорвалось сердце.
– Господи! Брат мой Кир! – в смертном ужасе воскликнул Максим. От осознания произошедшей беды у него сильно заколотилось сердце, от душевной боли все тело покрылось потом. Он стиснул лицо руками и с хриплым стоном повалился на колени.
– Ты что-то сделал с ним? – отшатнулся от него Александр.
Максим отнял руки от лица, посеревшего от горя, и бескровными губами произнёс:
– Я его повесил… Скорее!
Максим рывком встал, оттолкнувшись от земли, и что есть силы бросился обратно.
****
Удавка на шее Кира затягивалась каждый раз, когда он пробовал освободиться, но это он не сразу понял. Когда же удавка придушила его так, что в глазах стало темнеть, он оставил все попытки, но было уже поздно. Он потерял сознание и повис на верёвках.
Максим, как сумасшедший, ворвался в дом, влетел на второй этаж, за ним вбежали Александр, Питирим и Андрей. Увидев посиневшее лицо Кира, Максим, покачнулся, в его глазах потемнело, и он схватился за стену, чувствуя, что теряет сознание. Александр бросился к Киру, выдернул из его рта кляп, и они с Андреем стали пытаться освободить тело Кира от верёвок, но так просто это не удавалось. Бахрома от рваных простыней переплеталась, не давая развязать узлы. Максим вскинул глаза на Александра, тот всё понял. Он бросился вниз на кухню, притащил нож и перерезал удавку у Кира на шее, после чего перерезали остальные жгуты.
Придушенного Кира аккуратно сняли со стула, положили на пол. Максим как очнулся и, приняв приказной короткий взгляд Александра, присел над бездыханным телом. Александр и Максим, по-учебному, слаженно начали делать искусственное дыхание. Максим с силой двумя руками давил на рёбра, а Александр делал дыхание изо рта в рот. Но Кир не приходил в себя и не дышал. В какой-то момент Максим остановился и в отчаянии заплакал, в безумной ненависти проклиная себя, но Александр криком остановил его, и Максим продолжил ритмично давить на грудную клетку, в отчаянной мольбе призывая имя Господа. Питирим отослал Андрея в больницу за помощью, а сам, преклонив колени, молился, возложив руку на голову Кира.
– Молю тебя, Христос… только не сейчас! Только не сейчас, когда я всё понял!!! – захлёбываясь слезами кричал Максим. – Умоляю тебя, Святой, оставь его в живых, а потом я отвечу перед Тобой за это злодейство, я всей своей жизнью за это отвечу!!!
Кир, наконец, порозовел. Он вздохнул и стал сильно кашлять, полуоткрыл глаза. Максим, в поту и в изнеможении, обнял его и прижал к груди. Кир немного шире открыл глаза, посмотрел на Максима и прошептал:
