Что ее били и постоянно орали матом
Но соседи не вмешивались: они молчали
СУДЬБА МИЛЫ И.
Кто видел, как расстреливают тех,
Чьи алые следы сползают вслед за ними
Туда, где свалены тела
И взрослых и детей,
Тот перестанет думать, что ему неважно:
Неважно то, что происходит в мире,
Что время делает с людьми
И их бездушием,
Которым они были снабжены
Родителями,
Что их не любили,
Которым ничего было не нужно
Компания подростков
Травили и избили
Четырнадцатилетнюю,
Считавшую себя бисексуальной,
Девочку,
Избили и травили так,
Что та, не выдержав,
Покончила с собой,
Прыгнув с моста
По небу так же плыли облака,
А люди шли из дома на работу –
Ничто не изменилось
5 ПРЕДОЩУЩЕНИЕ СМЕРТИ
В ДОЖДЬ
Ночь в окне.
Страшно, страшно.
В этой мрачной,
Звенящей в ушах тишине
Кто-то есть,
Кто-то здесь, у двери, на пороге ненастном…
Чья-то тень
Силуэтом немым притаилась во тьме.
Дождь стучит по стенам
И спускается с крыши уныло,
Мерным шагом ступая
По вязкой усталой земле,
Чёрный слой разрыхляя
Знобящей рукою с удвоенной силой,
Словно что-то ища
Нервной ощупью в илистой смятой траве.
Ночь в окне.
Страшно, страшно.
Кто тот гость на пороге,
С визитом пришедший во мгле?
Что дрожащими пальцами ищет он,
В вечной бессонной тревоге
Обречённо скитаясь
По скрытой туманом земле?
И он ходит у дома
Седою, безмолвною тенью,
Онемевшею кистью
Стучась в створки ставни глухой.
Я внимаю ему,
Притаившись под тихою сенью
Силуэтом немым,
Неподвижной фигурой ночной.
* * *
« … глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий;
Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет»
(Иер. 31:15; Евангелие от Матфея, 2:18)
В подземельном низком зале
Угли алые мерцают,
Дым, попавший в мрачный плен,
Расползается вдоль стен.
На стенах танцуют тени
Роем чёрных искажений,
И, оставив старый вертел,
Над котлом колдуют черти.
Черти варят холодец
Из младенческих сердец.
Открывают свой котёл,
Приглашают сесть за стол.
Подают приборы мне,
Свечи ставят на столе.
– Кушай, гость наш, поспеши
Выпить на помин души!
Холодец как раз сварился.
Помнишь, божий сын родился,
И две тысячи младенцев
За него отдали сердце?
Кушай, милый гость, не бойся,
О душе не беспокойся:
Кровь младенческого плача
В этом мире мало значит.
В страшной гуще красно-чёрной,
В мерзости претошнотворной,
Вижу я невинный лик
И немой кровавый крик!..
– Раз зашёл ты нас проведать,
То изволь и отобедать.
Кушай, кушай, – шепчут мне,
За столом, в кромешной тьме.
ТУМАНЫ И ПЕСКИ
Направление их переменчиво по воле стихий,
ибо своей воли в них нет.
Разлились
Под ветвями туманы,
Над корнями пески
Рассыпались,
И склонились
Худые станы
Юных ив
В долгожданный покой.
Но спокойствие это
Изменчиво,
И, развеянное ветрами,
Дождевыми потоками
Смытое,
Понесётся оно ручьями
У подножия неподвижного
Ив, склонившихся над землёй.
ТЕЧЕНИЕ
Медных фасадов ртуть
Распространяет язвы
Страшно попасть к ним внутрь
Рядом идти тоже страшно
Вместо деревьев – пни
Как от голов – шеи
В этой казненной тени
Молча иду по аллее
Серый бетонный забор
Словно венец терновый
Медный колючий створ
Вьется кривым узором
Люди, как едкая ртуть
Льются из медных фасадов
Кажется нечем вздохнуть
В сумраке полых взглядов
Льются по веткам вен
Вспоротых тротуаров
Вдоль беспросветных стен
Старых глухих амбаров
ГЕНЕТИЧЕСКИЕ МУТАНТЫ
"... – Упадок, постепенное ухудшение,
Снижение качества, разрушение материи
Вследствие внешнего воздействия
По законам природы и времени..."
Генетические мутанты живут сообща,
С такими же, как они сами,
С бессмысленными глазами,
Родятся, мутируют и плодятся:
Воспроизводят потомство,
Создавая себе подобных,
Чтобы передать им гены,
Своё наследие, своё я.
Страна генетических зомби
Похожа на «Left 4 dead»,
Имеет двуглавый герб,
Испещрена идеями
И поставлена на конвейер:
От поколения к поколению,
От года к году, день ото дня
Всё новые клоны
Родятся, мутируют и плодятся...
День ото дня, от года к году,
От поколения к поколению...
Бесконечная цепь.
Тупиковая цель.
Генетическая деградация.
Вопреки эволюции, не вымирает, а развивается
(Вирусы развиваются тоже,
Чтобы уничтожить здоровый организм,
Организм куда более сложный).
Генетические мутанты маршируют строем,
Под гербом и гимном,
С одинаковым ритмом,
Идя в одну сторону,
Туда, где их главная цель:
Цель гимна, цель жизни, цель нации,
Цель самого режима –
К генно-мутирующей адаптации.
ВОЮЩИЙ ВО ТЬМЕ
Не слушай и не обращай внимания на лай собак:
В нем нет и быть не может никакого смысла,
Кроме того, что воющий увяз во мрак
И не способен к жизни человека
Больше возвратиться
МРАЧНАЯ СТРАНА
В бледной дымке света
Тенью длинных веток
Тянется она –
Мрачная страна.
Серые заборы,
А на них – вороны:
Взоры их во мгле
Шарят по земле,
По ночной дремоте
В чёрной позолоте –
В старых образах
Выбиты глаза.
А под ними воют,
Злобно землю роют
В поздние часы
Призрачные псы,
Лижут на погосте
Сломанные кости,
Рыщут и снуют,
Кровь из лужи пьют.
6 В ОБЪЯТИЯХ СМЕРТИ
RIGOR MORTIS
Покружись со мной, В чёрном,
Над ноябрьской заснеженной рощей,
Над которой летает ворон
Бледной тенью, голодной и тощей.
ХИМЕРА
Вывихнуто и сломано,
В обезображенном виде
Тело за руки вздернуто
На деревянной дыбе.
Что с ним до этого делали –
Провозглашать не стоит:
Мера, которой мерили,
Мрачные стены скроют.
Всё, что хотели – выбили,
Всё, что сказали – признала,
Всё, что глаза увидели –
Тенью безвольной стало.
Юная и святая
Где-то на дне морали:
Ближе к пределам рая
Под раскалённой сталью.
Ждать ей теперь недолго,
Скоро окончится мука:
Сжатым протяжным стоном,
Влажным шипящим звуком.
Дымом развеет ветер
Вопли ревущей химеры,
Что преподносят в жертву
Святой своей вере.
НАПИШИ ОБО МНЕ
Напиши обо мне, поэт,
Обрати мою память в стихи:
Как ушёл не оставивший след, –
Пусть поведают строки твои.
Пусть они повествуют о том,
Как бежал я в промозглую стынь,
Под взрыхляющим землю огнём
От снарядов и рвущихся мин;
Как, укрывшись руками, лежал,
Оглушённый ударом мортир,
А разорванный воздух взметал
Чей-то порванный в клочья мундир!
Как, врываясь под всполох гранат
В полумрак обгоревших руин,
Я вслепую стрелял, наугад,
Озаряя клубящийся дым.
Как потом, чередою атак
Приближая расчётный обстрел,
Штурмовые отряды врага
Пробегали вдоль выжженных стен...
Напиши же об этом, поэт,
Обрати мою память в стихи:
Как ушёл не оставивший след, –
Пусть поведают строки твои.
ДОРОГА НА АУШВИЦ
Проводи меня до перрона,
До вагона,
Проводи меня так,
Чтобы я о тебе помнил,
Чтобы ждал возвращенья назад.
Пусть иду я в толпе подневольно,
Пусть прикладами в спину бьют –
Это всё не так страшно и больно,
Если знать, что глаза твои тут;
Что на них надвигаются волны,
Отражая всплеск алой зари...
Вдоль перрона, склонившись безмолвно,
Тусклым светом горят фонари.
Нас, как скот, загоняют в вагоны,
Где становится трудно дышать.
Крики! Выстрел!.. и слышатся стоны,
Детский плач!.. и так важно узнать:
Но не то, как рыдает ребёнок,
Мать пытаясь за руку поднять,
И как выстрел разносится снова!.. –
Нет, одно только важно для взора –
Что пришла ты меня провожать.
СЛОМАННЫЙ ЧЕЛОВЕК
Человек согнут,
Человек связан,
Ему говорят,
Что надо молчать
И выполнять
Всё то, что сказано,
Быть в настоящем,
Не вспоминать:
Как жил он раньше,
Свободно думал,
Что жить нестрашно
Под сенью крон...
В кровавый цвет
Теперь окрашена:
Ты на коленях,
И слышен стон,
Стон унижений
И ощущений,
Что ты не значишь
Уже ничто:
Что захотят с тобой,
То и сделают,
Как захотят,
Так и сделают, но
Дадут надежду,
Немного времени,
Чтобы представить
Себе тот миг:
Всё позади,
Грядёт спасение...
Что вдруг сорвётся
В безумный крик
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ДНЕЙ ВОЙНЫ
Что чувствуешь
когда посылаешь на верную смерть других
когда убивают твоих новобранцев
отправленных прямо под пули
и град осколочных мин
в ответ –
ничего:
ведь если ты сам
идешь под огонь
жалеешь себя:
кругом трупы
и ты – один...
но посылая других – нет –
вперед!
За две недели –
тридцать тысяч погибших солдат
всего за два дня –
еще двадцать тысяч
расстрелянных мирных жителей
как мы превратили
свою жизнь
и жизни других – в ад
как мы оказались убийцами
и одновременно – убитыми?
ПОД ЗВОНКИЙ ЛАЙ СОБАК
Под звонкий лай собак
И окрик караульных,
Под тенью стен с терновым,
Выжженным венцом
Поставили нагой меня
В очах полубезумных,
За сеткой, обращённой внутрь
Проржавленным кольцом.
В просвет её кольчуг
Увидела я сына,
Дрожащего, как бедный
Бледный мотылёк.
«Где мамочка моя,
Где моя мама?..» – мимо
Он брёл, но отыскать
Меня никак не мог.
Из сдавленной груди
Не вырвалось ни звука,
Перед глазами стал
Густеющий туман...
В нём облик свой терял
Отпущенный на муки...
Пронзительное: «Fass!»
И кровь из рваных ран!..
Под сломанным крестом
На фоне ярко-алом
Мой прояснился взор,
Внимая облакам...
И маленький мой сын
В сознании усталом
Улыбкою своей
Прильнул к моим устам...
* * *
Снег. Сумерки. Лязг металла,
Винтовка взята в прицел.
– Огонь! – и пуля попала
В намеченную мною цель.
Попадали, вздрогнув, люди
Вдоль серой кирпичной стены,
Оставив на ней своих судеб
Стекающие следы.
А мы развернёмся направо
И двинемся по одному.
Безликие чёрные тени
За нами по снегу скользнут.
В казарму заходим устало,
Шагая ружьё за ружьём.
Война и убитых немало,
Но как с этим жить потом?
ВЕРА
«… Вы прошли пол-России,
Несомненно, Москва скоро будет ваша,
Потому что нет в мире мощнее силы,
Чем германский народ, сражающийся так отважно!
Верю в тебя, мой солдат.
Преданная тебе всем сердцем, Грета». –
Такое письмо было два года назад,
Я храню его строки подобно словам Завета.
За окошком мелькают деревьев сплошные ряды,
Словно роты, стоящие ровным, недвижимым строем.
Я же все эти годы думал о том, как ты
Ждёшь и веришь, что скоро я вновь буду рядом с тобою.
Твоя преданность мне – это тот же солдатский долг,
Что со мной разделяла ты всё это трудное время,
Лишь она помогла продержаться, когда наш пехотный полк
Под огнём артиллерии нёс, отступая, большие потери.
Но я жив, покидая обитель сожжённых теней,
Полукромкою зданий стоящих над взрытой землёю,
Что взирают безмолвно сквозь морок холодных ночей,
Под разливом луны не найдя и не зная покоя.
Я взглянул за окошко, и сумрачный вкрадчивый страх
Подмигнул мне, мелькнув в поглощающем небо зное:
Он проник в мой вагон, притаившись в его стенах,
Он преследует поезд, катясь в бездне неба луною.
Вместе с этой тревогой, усталый, вернулся домой,
И во власти её заливается сердце безмерно:
«Гретхен здесь больше нет, у неё давно есть другой,
И они уже месяц как вместе находятся в Берне».
И как будто по небу разносится гулкий раскат:
«Как же так получилось, что в доме родном предали?
Оттого ли, что я – это лишь побеждённый солдат?
Оттого ли, что просто меня здесь так долго не было?»
ЗАКСЕНХАУЗЕН
Моя вселенная в хаосе
Я потерян
Пространства много
Не знаю, куда преломиться
Я видел тебя в Заксенхаузен –
Лучше такого не видеть
Я думал, все время думал:
Как же это возможно
Для чего жизнь превращать в такое
Вместо того, чтобы просто спокойно жить?
И что же за время я выбрал
Чтобы в него погрузиться?
Помню, что было дальше:
Россия – повсюду грязь и свиные рыла
Готовые из-за любой наживы
Чужими чувствами пренебречь
Да и своими
Отсутствующими у них с детства
И я вспомнил Заксенхаузен
И как потом говорили о гуманизме
И как это странно, что не нашлось места
Ни в Заксенхаузен
Ни в целом мире
Где я увидел бы что-то другое
Кроме перевоплощений людей в животных
Видимо, Сознание Мира
Так же, как мы
Дегенеративно, просто
ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЭДЕМСКОГО САДА
Мир страшен, страшен:
ни звука, ни имени
вокруг не слышу,
не вижу тепла
в посторонних взглядах
Все, что смог
на гроши выменять –
осталось на кончике
выпущенного снаряда
Сижу один,
не хочется признаваться – плачу,
среди руин
обгоревшей Помпеи спрятался
И ничего
больше,
ничего не надо
в кругу теней,
парящих
над бездной ада
КРОВАВАЯ ЖАТВА
Оправдывайте убийц,
закрывайте глаза
на то, как они
совершают бесчинства
Кровью агнцев
и так пропитана вся земля,
но еще больше на ней – свинства!
Гуманное общество пацифистов –
жестоких, двуликих и лживых тварей!
Вам мало терактов в Париже,
Одиннадцатого Сентября,
захвата в Норд-Осте
или Беслане?
Поддерживайте,
дарите рабам права,
и завтра они придут за вами!
ВЫЖЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ
«И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь.
И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои.
И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих».
Апокалипсис 6: 12-14
В течение нескольких часов,
Беспрерывно,
Тысячи тонн авиационных бомб
Превращали город в руины.
Что они могли от него оставить –
Тысячи тонн бомб,
Фугасных и зажигательных, –
Вы можете это представить? –
Сбрасываемых на город
Из-под ночных облаков?
Авиационный налёт.
Подверженный страшным ударам,
Взметающим в воздух клубы земли
И рассыпающихся пожаром,
Город окутан в дым:
Тучи бетонной пыли
Скрыли огонь,
Поднимая над ним
Гул нарастающей силы.
Город в сплошном огне.
Алый, как зарево, воздух
Выклеймит след на лице,
Рдяно сдирая кожу:
Будто лохмотья риз,
Тянет он ткань с предплечий
Лопнувшей кожи
Вниз,
Жутко тела увеча.
Вихри огня вдоль стен
Мчатся, сплетаясь смерчем,
Всасывая в свой тлен
Кремационной печи.
Первой из всех начал
В центре Вселенной станет
Сила,
Что плавит металл,
Всё обращая в пламя.
В ходе шести часов
Гибли десятки тысяч
Тех, чей безмолвный зов
Штурман в кабине не слышит.
Мили сгоревшей земли,
Морок
Обугленных зданий,
Мёртвые тени легли
Под раскалённый камень.
ЧЕЛОВЕК В ОЧКАХ
Стоит человек,
Человек в очках,
Голый, в крови,
Дрожит всем телом,
Ожидая в спину тупого толчка.
Его мышцы напряжены –
Каждая клеточка его веса,
Но нельзя быть готовым к тому,
Что ждёт
И что никому не известно.
Почему он дрожит?
Почему он голый?
Почему в крови?
А ещё на него помочились,
Когда безмолвно
Лежал он среди других.
Они делали это,
А у человека в очках
Где-то внутри зарождалась
Надежда... –
Всё остальное
Окутал страх.
Но почему
Он решил, что люди,
Лежащие рядом –
С ним, под ним,
Повсюду вокруг, –
Надежду свою
В тени пожелтевшего сада
Должны подарить ему?
Вместо одной смерти – две.
Человек в очках
Недавно узнал:
Надежда вовсе не друг,
Она – промежуточный интервал
Между жизнью и смертью,
Между двумя смертями:
Надежда сродни врагу.
Он стоит и дрожит,
Голый, в крови...
Но соседи не вмешивались: они молчали
СУДЬБА МИЛЫ И.
Кто видел, как расстреливают тех,
Чьи алые следы сползают вслед за ними
Туда, где свалены тела
И взрослых и детей,
Тот перестанет думать, что ему неважно:
Неважно то, что происходит в мире,
Что время делает с людьми
И их бездушием,
Которым они были снабжены
Родителями,
Что их не любили,
Которым ничего было не нужно
Компания подростков
Травили и избили
Четырнадцатилетнюю,
Считавшую себя бисексуальной,
Девочку,
Избили и травили так,
Что та, не выдержав,
Покончила с собой,
Прыгнув с моста
По небу так же плыли облака,
А люди шли из дома на работу –
Ничто не изменилось
5 ПРЕДОЩУЩЕНИЕ СМЕРТИ
В ДОЖДЬ
Ночь в окне.
Страшно, страшно.
В этой мрачной,
Звенящей в ушах тишине
Кто-то есть,
Кто-то здесь, у двери, на пороге ненастном…
Чья-то тень
Силуэтом немым притаилась во тьме.
Дождь стучит по стенам
И спускается с крыши уныло,
Мерным шагом ступая
По вязкой усталой земле,
Чёрный слой разрыхляя
Знобящей рукою с удвоенной силой,
Словно что-то ища
Нервной ощупью в илистой смятой траве.
Ночь в окне.
Страшно, страшно.
Кто тот гость на пороге,
С визитом пришедший во мгле?
Что дрожащими пальцами ищет он,
В вечной бессонной тревоге
Обречённо скитаясь
По скрытой туманом земле?
И он ходит у дома
Седою, безмолвною тенью,
Онемевшею кистью
Стучась в створки ставни глухой.
Я внимаю ему,
Притаившись под тихою сенью
Силуэтом немым,
Неподвижной фигурой ночной.
* * *
« … глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий;
Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет»
(Иер. 31:15; Евангелие от Матфея, 2:18)
В подземельном низком зале
Угли алые мерцают,
Дым, попавший в мрачный плен,
Расползается вдоль стен.
На стенах танцуют тени
Роем чёрных искажений,
И, оставив старый вертел,
Над котлом колдуют черти.
Черти варят холодец
Из младенческих сердец.
Открывают свой котёл,
Приглашают сесть за стол.
Подают приборы мне,
Свечи ставят на столе.
– Кушай, гость наш, поспеши
Выпить на помин души!
Холодец как раз сварился.
Помнишь, божий сын родился,
И две тысячи младенцев
За него отдали сердце?
Кушай, милый гость, не бойся,
О душе не беспокойся:
Кровь младенческого плача
В этом мире мало значит.
В страшной гуще красно-чёрной,
В мерзости претошнотворной,
Вижу я невинный лик
И немой кровавый крик!..
– Раз зашёл ты нас проведать,
То изволь и отобедать.
Кушай, кушай, – шепчут мне,
За столом, в кромешной тьме.
ТУМАНЫ И ПЕСКИ
Направление их переменчиво по воле стихий,
ибо своей воли в них нет.
Разлились
Под ветвями туманы,
Над корнями пески
Рассыпались,
И склонились
Худые станы
Юных ив
В долгожданный покой.
Но спокойствие это
Изменчиво,
И, развеянное ветрами,
Дождевыми потоками
Смытое,
Понесётся оно ручьями
У подножия неподвижного
Ив, склонившихся над землёй.
ТЕЧЕНИЕ
Медных фасадов ртуть
Распространяет язвы
Страшно попасть к ним внутрь
Рядом идти тоже страшно
Вместо деревьев – пни
Как от голов – шеи
В этой казненной тени
Молча иду по аллее
Серый бетонный забор
Словно венец терновый
Медный колючий створ
Вьется кривым узором
Люди, как едкая ртуть
Льются из медных фасадов
Кажется нечем вздохнуть
В сумраке полых взглядов
Льются по веткам вен
Вспоротых тротуаров
Вдоль беспросветных стен
Старых глухих амбаров
ГЕНЕТИЧЕСКИЕ МУТАНТЫ
"... – Упадок, постепенное ухудшение,
Снижение качества, разрушение материи
Вследствие внешнего воздействия
По законам природы и времени..."
Генетические мутанты живут сообща,
С такими же, как они сами,
С бессмысленными глазами,
Родятся, мутируют и плодятся:
Воспроизводят потомство,
Создавая себе подобных,
Чтобы передать им гены,
Своё наследие, своё я.
Страна генетических зомби
Похожа на «Left 4 dead»,
Имеет двуглавый герб,
Испещрена идеями
И поставлена на конвейер:
От поколения к поколению,
От года к году, день ото дня
Всё новые клоны
Родятся, мутируют и плодятся...
День ото дня, от года к году,
От поколения к поколению...
Бесконечная цепь.
Тупиковая цель.
Генетическая деградация.
Вопреки эволюции, не вымирает, а развивается
(Вирусы развиваются тоже,
Чтобы уничтожить здоровый организм,
Организм куда более сложный).
Генетические мутанты маршируют строем,
Под гербом и гимном,
С одинаковым ритмом,
Идя в одну сторону,
Туда, где их главная цель:
Цель гимна, цель жизни, цель нации,
Цель самого режима –
К генно-мутирующей адаптации.
ВОЮЩИЙ ВО ТЬМЕ
Не слушай и не обращай внимания на лай собак:
В нем нет и быть не может никакого смысла,
Кроме того, что воющий увяз во мрак
И не способен к жизни человека
Больше возвратиться
МРАЧНАЯ СТРАНА
В бледной дымке света
Тенью длинных веток
Тянется она –
Мрачная страна.
Серые заборы,
А на них – вороны:
Взоры их во мгле
Шарят по земле,
По ночной дремоте
В чёрной позолоте –
В старых образах
Выбиты глаза.
А под ними воют,
Злобно землю роют
В поздние часы
Призрачные псы,
Лижут на погосте
Сломанные кости,
Рыщут и снуют,
Кровь из лужи пьют.
6 В ОБЪЯТИЯХ СМЕРТИ
RIGOR MORTIS
Покружись со мной, В чёрном,
Над ноябрьской заснеженной рощей,
Над которой летает ворон
Бледной тенью, голодной и тощей.
ХИМЕРА
Вывихнуто и сломано,
В обезображенном виде
Тело за руки вздернуто
На деревянной дыбе.
Что с ним до этого делали –
Провозглашать не стоит:
Мера, которой мерили,
Мрачные стены скроют.
Всё, что хотели – выбили,
Всё, что сказали – признала,
Всё, что глаза увидели –
Тенью безвольной стало.
Юная и святая
Где-то на дне морали:
Ближе к пределам рая
Под раскалённой сталью.
Ждать ей теперь недолго,
Скоро окончится мука:
Сжатым протяжным стоном,
Влажным шипящим звуком.
Дымом развеет ветер
Вопли ревущей химеры,
Что преподносят в жертву
Святой своей вере.
НАПИШИ ОБО МНЕ
Напиши обо мне, поэт,
Обрати мою память в стихи:
Как ушёл не оставивший след, –
Пусть поведают строки твои.
Пусть они повествуют о том,
Как бежал я в промозглую стынь,
Под взрыхляющим землю огнём
От снарядов и рвущихся мин;
Как, укрывшись руками, лежал,
Оглушённый ударом мортир,
А разорванный воздух взметал
Чей-то порванный в клочья мундир!
Как, врываясь под всполох гранат
В полумрак обгоревших руин,
Я вслепую стрелял, наугад,
Озаряя клубящийся дым.
Как потом, чередою атак
Приближая расчётный обстрел,
Штурмовые отряды врага
Пробегали вдоль выжженных стен...
Напиши же об этом, поэт,
Обрати мою память в стихи:
Как ушёл не оставивший след, –
Пусть поведают строки твои.
ДОРОГА НА АУШВИЦ
Проводи меня до перрона,
До вагона,
Проводи меня так,
Чтобы я о тебе помнил,
Чтобы ждал возвращенья назад.
Пусть иду я в толпе подневольно,
Пусть прикладами в спину бьют –
Это всё не так страшно и больно,
Если знать, что глаза твои тут;
Что на них надвигаются волны,
Отражая всплеск алой зари...
Вдоль перрона, склонившись безмолвно,
Тусклым светом горят фонари.
Нас, как скот, загоняют в вагоны,
Где становится трудно дышать.
Крики! Выстрел!.. и слышатся стоны,
Детский плач!.. и так важно узнать:
Но не то, как рыдает ребёнок,
Мать пытаясь за руку поднять,
И как выстрел разносится снова!.. –
Нет, одно только важно для взора –
Что пришла ты меня провожать.
СЛОМАННЫЙ ЧЕЛОВЕК
Человек согнут,
Человек связан,
Ему говорят,
Что надо молчать
И выполнять
Всё то, что сказано,
Быть в настоящем,
Не вспоминать:
Как жил он раньше,
Свободно думал,
Что жить нестрашно
Под сенью крон...
В кровавый цвет
Теперь окрашена:
Ты на коленях,
И слышен стон,
Стон унижений
И ощущений,
Что ты не значишь
Уже ничто:
Что захотят с тобой,
То и сделают,
Как захотят,
Так и сделают, но
Дадут надежду,
Немного времени,
Чтобы представить
Себе тот миг:
Всё позади,
Грядёт спасение...
Что вдруг сорвётся
В безумный крик
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ДНЕЙ ВОЙНЫ
Что чувствуешь
когда посылаешь на верную смерть других
когда убивают твоих новобранцев
отправленных прямо под пули
и град осколочных мин
в ответ –
ничего:
ведь если ты сам
идешь под огонь
жалеешь себя:
кругом трупы
и ты – один...
но посылая других – нет –
вперед!
За две недели –
тридцать тысяч погибших солдат
всего за два дня –
еще двадцать тысяч
расстрелянных мирных жителей
как мы превратили
свою жизнь
и жизни других – в ад
как мы оказались убийцами
и одновременно – убитыми?
ПОД ЗВОНКИЙ ЛАЙ СОБАК
Под звонкий лай собак
И окрик караульных,
Под тенью стен с терновым,
Выжженным венцом
Поставили нагой меня
В очах полубезумных,
За сеткой, обращённой внутрь
Проржавленным кольцом.
В просвет её кольчуг
Увидела я сына,
Дрожащего, как бедный
Бледный мотылёк.
«Где мамочка моя,
Где моя мама?..» – мимо
Он брёл, но отыскать
Меня никак не мог.
Из сдавленной груди
Не вырвалось ни звука,
Перед глазами стал
Густеющий туман...
В нём облик свой терял
Отпущенный на муки...
Пронзительное: «Fass!»
И кровь из рваных ран!..
Под сломанным крестом
На фоне ярко-алом
Мой прояснился взор,
Внимая облакам...
И маленький мой сын
В сознании усталом
Улыбкою своей
Прильнул к моим устам...
* * *
Снег. Сумерки. Лязг металла,
Винтовка взята в прицел.
– Огонь! – и пуля попала
В намеченную мною цель.
Попадали, вздрогнув, люди
Вдоль серой кирпичной стены,
Оставив на ней своих судеб
Стекающие следы.
А мы развернёмся направо
И двинемся по одному.
Безликие чёрные тени
За нами по снегу скользнут.
В казарму заходим устало,
Шагая ружьё за ружьём.
Война и убитых немало,
Но как с этим жить потом?
ВЕРА
«… Вы прошли пол-России,
Несомненно, Москва скоро будет ваша,
Потому что нет в мире мощнее силы,
Чем германский народ, сражающийся так отважно!
Верю в тебя, мой солдат.
Преданная тебе всем сердцем, Грета». –
Такое письмо было два года назад,
Я храню его строки подобно словам Завета.
За окошком мелькают деревьев сплошные ряды,
Словно роты, стоящие ровным, недвижимым строем.
Я же все эти годы думал о том, как ты
Ждёшь и веришь, что скоро я вновь буду рядом с тобою.
Твоя преданность мне – это тот же солдатский долг,
Что со мной разделяла ты всё это трудное время,
Лишь она помогла продержаться, когда наш пехотный полк
Под огнём артиллерии нёс, отступая, большие потери.
Но я жив, покидая обитель сожжённых теней,
Полукромкою зданий стоящих над взрытой землёю,
Что взирают безмолвно сквозь морок холодных ночей,
Под разливом луны не найдя и не зная покоя.
Я взглянул за окошко, и сумрачный вкрадчивый страх
Подмигнул мне, мелькнув в поглощающем небо зное:
Он проник в мой вагон, притаившись в его стенах,
Он преследует поезд, катясь в бездне неба луною.
Вместе с этой тревогой, усталый, вернулся домой,
И во власти её заливается сердце безмерно:
«Гретхен здесь больше нет, у неё давно есть другой,
И они уже месяц как вместе находятся в Берне».
И как будто по небу разносится гулкий раскат:
«Как же так получилось, что в доме родном предали?
Оттого ли, что я – это лишь побеждённый солдат?
Оттого ли, что просто меня здесь так долго не было?»
ЗАКСЕНХАУЗЕН
Моя вселенная в хаосе
Я потерян
Пространства много
Не знаю, куда преломиться
Я видел тебя в Заксенхаузен –
Лучше такого не видеть
Я думал, все время думал:
Как же это возможно
Для чего жизнь превращать в такое
Вместо того, чтобы просто спокойно жить?
И что же за время я выбрал
Чтобы в него погрузиться?
Помню, что было дальше:
Россия – повсюду грязь и свиные рыла
Готовые из-за любой наживы
Чужими чувствами пренебречь
Да и своими
Отсутствующими у них с детства
И я вспомнил Заксенхаузен
И как потом говорили о гуманизме
И как это странно, что не нашлось места
Ни в Заксенхаузен
Ни в целом мире
Где я увидел бы что-то другое
Кроме перевоплощений людей в животных
Видимо, Сознание Мира
Так же, как мы
Дегенеративно, просто
ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЭДЕМСКОГО САДА
Мир страшен, страшен:
ни звука, ни имени
вокруг не слышу,
не вижу тепла
в посторонних взглядах
Все, что смог
на гроши выменять –
осталось на кончике
выпущенного снаряда
Сижу один,
не хочется признаваться – плачу,
среди руин
обгоревшей Помпеи спрятался
И ничего
больше,
ничего не надо
в кругу теней,
парящих
над бездной ада
КРОВАВАЯ ЖАТВА
Оправдывайте убийц,
закрывайте глаза
на то, как они
совершают бесчинства
Кровью агнцев
и так пропитана вся земля,
но еще больше на ней – свинства!
Гуманное общество пацифистов –
жестоких, двуликих и лживых тварей!
Вам мало терактов в Париже,
Одиннадцатого Сентября,
захвата в Норд-Осте
или Беслане?
Поддерживайте,
дарите рабам права,
и завтра они придут за вами!
ВЫЖЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ
«И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь.
И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои.
И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих».
Апокалипсис 6: 12-14
В течение нескольких часов,
Беспрерывно,
Тысячи тонн авиационных бомб
Превращали город в руины.
Что они могли от него оставить –
Тысячи тонн бомб,
Фугасных и зажигательных, –
Вы можете это представить? –
Сбрасываемых на город
Из-под ночных облаков?
Авиационный налёт.
Подверженный страшным ударам,
Взметающим в воздух клубы земли
И рассыпающихся пожаром,
Город окутан в дым:
Тучи бетонной пыли
Скрыли огонь,
Поднимая над ним
Гул нарастающей силы.
Город в сплошном огне.
Алый, как зарево, воздух
Выклеймит след на лице,
Рдяно сдирая кожу:
Будто лохмотья риз,
Тянет он ткань с предплечий
Лопнувшей кожи
Вниз,
Жутко тела увеча.
Вихри огня вдоль стен
Мчатся, сплетаясь смерчем,
Всасывая в свой тлен
Кремационной печи.
Первой из всех начал
В центре Вселенной станет
Сила,
Что плавит металл,
Всё обращая в пламя.
В ходе шести часов
Гибли десятки тысяч
Тех, чей безмолвный зов
Штурман в кабине не слышит.
Мили сгоревшей земли,
Морок
Обугленных зданий,
Мёртвые тени легли
Под раскалённый камень.
ЧЕЛОВЕК В ОЧКАХ
Стоит человек,
Человек в очках,
Голый, в крови,
Дрожит всем телом,
Ожидая в спину тупого толчка.
Его мышцы напряжены –
Каждая клеточка его веса,
Но нельзя быть готовым к тому,
Что ждёт
И что никому не известно.
Почему он дрожит?
Почему он голый?
Почему в крови?
А ещё на него помочились,
Когда безмолвно
Лежал он среди других.
Они делали это,
А у человека в очках
Где-то внутри зарождалась
Надежда... –
Всё остальное
Окутал страх.
Но почему
Он решил, что люди,
Лежащие рядом –
С ним, под ним,
Повсюду вокруг, –
Надежду свою
В тени пожелтевшего сада
Должны подарить ему?
Вместо одной смерти – две.
Человек в очках
Недавно узнал:
Надежда вовсе не друг,
Она – промежуточный интервал
Между жизнью и смертью,
Между двумя смертями:
Надежда сродни врагу.
Он стоит и дрожит,
Голый, в крови...
