В намеченную мною цель.
Попадали, вздрогнув, люди
Вдоль серой кирпичной стены,
Оставив на ней своих судеб
Стекающие следы.
А мы развернёмся направо
И двинемся по одному.
Безликие чёрные тени
За нами по снегу скользнут.
В казарму заходим устало,
Шагая ружьё за ружьём.
Война и убитых немало,
Но как с этим жить потом?
ВЕРА
«… Вы прошли пол-России,
Несомненно, Москва скоро будет ваша,
Потому что нет в мире мощнее силы,
Чем германский народ, сражающийся так отважно!
Верю в тебя, мой солдат.
Преданная тебе всем сердцем, Грета». –
Такое письмо было два года назад,
Я храню его строки подобно словам Завета.
За окошком мелькают деревьев сплошные ряды,
Словно роты, стоящие ровным, недвижимым строем.
Я же все эти годы думал о том, как ты
Ждёшь и веришь, что скоро я вновь буду рядом с тобою.
Твоя преданность мне – это тот же солдатский долг,
Что со мной разделяла ты всё это трудное время,
Лишь она помогла продержаться, когда наш пехотный полк
Под огнём артиллерии нёс, отступая, большие потери.
Но я жив, покидая обитель сожжённых теней,
Полукромкою зданий стоящих над взрытой землёю,
Что взирают безмолвно сквозь морок холодных ночей,
Под разливом луны не найдя и не зная покоя.
Я взглянул за окошко, и сумрачный вкрадчивый страх
Подмигнул мне, мелькнув в поглощающем небо зное:
Он проник в мой вагон, притаившись в его стенах,
Он преследует поезд, катясь в бездне неба луною.
Вместе с этой тревогой, усталый, вернулся домой,
И во власти её заливается сердце безмерно:
«Гретхен здесь больше нет, у неё давно есть другой,
И они уже месяц как вместе находятся в Берне».
И как будто по небу разносится гулкий раскат:
«Как же так получилось, что в доме родном предали?
Оттого ли, что я – это лишь побеждённый солдат?
Оттого ли, что просто меня здесь так долго не было?»
ЗАКСЕНХАУЗЕН
Моя вселенная в хаосе
Я потерян
Пространства много
Не знаю, куда преломиться
Я видел тебя в Заксенхаузен –
Лучше такого не видеть
Я думал, все время думал:
Как же это возможно
Для чего жизнь превращать в такое
Вместо того, чтобы просто спокойно жить?
И что же за время я выбрал
Чтобы в него погрузиться?
Помню, что было дальше:
Россия – повсюду грязь и свиные рыла
Готовые из-за любой наживы
Чужими чувствами пренебречь
Да и своими
Отсутствующими у них с детства
И я вспомнил Заксенхаузен
И как потом говорили о гуманизме
И как это странно, что не нашлось места
Ни в Заксенхаузен
Ни в целом мире
Где я увидел бы что-то другое
Кроме перевоплощений людей в животных
Видимо, Сознание Мира
Так же, как мы
Дегенеративно, просто
ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЭДЕМСКОГО САДА
Мир страшен, страшен:
ни звука, ни имени
вокруг не слышу,
не вижу тепла
в посторонних взглядах
Все, что смог
на гроши выменять –
осталось на кончике
выпущенного снаряда
Сижу один,
не хочется признаваться – плачу,
среди руин
обгоревшей Помпеи спрятался
И ничего
больше,
ничего не надо
в кругу теней,
парящих
над бездной ада
КРОВАВАЯ ЖАТВА
Оправдывайте убийц,
закрывайте глаза
на то, как они
совершают бесчинства
Кровью агнцев
и так пропитана вся земля,
но еще больше на ней – свинства!
Гуманное общество пацифистов –
жестоких, двуликих и лживых тварей!
Вам мало терактов в Париже,
Одиннадцатого Сентября,
захвата в Норд-Осте
или Беслане?
Поддерживайте,
дарите рабам права,
и завтра они придут за вами!
ВЫЖЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ
«И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь.
И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои.
И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих».
Апокалипсис 6: 12-14
В течение нескольких часов,
Беспрерывно,
Тысячи тонн авиационных бомб
Превращали город в руины.
Что они могли от него оставить –
Тысячи тонн бомб,
Фугасных и зажигательных, –
Вы можете это представить? –
Сбрасываемых на город
Из-под ночных облаков?
Авиационный налёт.
Подверженный страшным ударам,
Взметающим в воздух клубы земли
И рассыпающихся пожаром,
Город окутан в дым:
Тучи бетонной пыли
Скрыли огонь,
Поднимая над ним
Гул нарастающей силы.
Город в сплошном огне.
Алый, как зарево, воздух
Выклеймит след на лице,
Рдяно сдирая кожу:
Будто лохмотья риз,
Тянет он ткань с предплечий
Лопнувшей кожи
Вниз,
Жутко тела увеча.
Вихри огня вдоль стен
Мчатся, сплетаясь смерчем,
Всасывая в свой тлен
Кремационной печи.
Первой из всех начал
В центре Вселенной станет
Сила,
Что плавит металл,
Всё обращая в пламя.
В ходе шести часов
Гибли десятки тысяч
Тех, чей безмолвный зов
Штурман в кабине не слышит.
Мили сгоревшей земли,
Морок
Обугленных зданий,
Мёртвые тени легли
Под раскалённый камень.
ЧЕЛОВЕК В ОЧКАХ
Стоит человек,
Человек в очках,
Голый, в крови,
Дрожит всем телом,
Ожидая в спину тупого толчка.
Его мышцы напряжены –
Каждая клеточка его веса,
Но нельзя быть готовым к тому,
Что ждёт
И что никому не известно.
Почему он дрожит?
Почему он голый?
Почему в крови?
А ещё на него помочились,
Когда безмолвно
Лежал он среди других.
Они делали это,
А у человека в очках
Где-то внутри зарождалась
Надежда... –
Всё остальное
Окутал страх.
Но почему
Он решил, что люди,
Лежащие рядом –
С ним, под ним,
Повсюду вокруг, –
Надежду свою
В тени пожелтевшего сада
Должны подарить ему?
Вместо одной смерти – две.
Человек в очках
Недавно узнал:
Надежда вовсе не друг,
Она – промежуточный интервал
Между жизнью и смертью,
Между двумя смертями:
Надежда сродни врагу.
Он стоит и дрожит,
Голый, в крови...
Может ли быть,
Что кому-нибудь раньше
Позволил бы так себя оскорбить?
А теперь на него помочились
И даже хотят убить,
Но человек в очках
Безропотно замер
И почему-то молчит.
Он смотрит на землю
Сквозь грязные линзы,
На грязные трупы,
На грязную почву –
Трупы и почву в крови;
Глядит и не видит,
Всё слилось, как с ночью,
Чёрной дырой внутри.
Человек в очках
Дрожит и не видит,
Как смерть отражается на лице:
«Надежда и смерть – близнецы,
А люди – свиньи»
... последняя мысль была
О терновом венце.
В ПАМЯТИ
Тысячи людей за колючей проволокой,
Тысячи тел валяются грудой в овраге:
Были они замучены голодом,
Были расстреляны
Или отравлены в газовой камере?
Были они... а были ли?
Была ли до этого жизнь иная:
С весенним утром, прогулками по аллее,
В кафе за бокалом пива и чашкой чая?
С домашним уютом и радостным смехом,
Детьми и их искренним, чистым взглядом?..
Когда-то, в другом мире было это,
Оставшись лишь в памяти, жившей когда-то
А здесь онемевшие души ранены,
От памяти – только осколки боли
Безмолвные тени бредут вдоль бараков
Каменных,
Под тусклым туманом фонарного зноя
ОЦИНКОВАННЫЙ ЯЩИК
В этом месте царит безумие и беззаконие
В этом месте люди находятся под властью страха
Здесь пытают так, что для крови сделаны водостоки
Но страшнее всего здесь – попасть в оцинкованный ящик
Человеческая жестокость не знает предела
Она, как безумие, извращена, чудовищна и кровожадна
Она нарастает с неудержимой в свою власть верой
От безнаказанности и беспомощности тех, кого истязают
Кто-то с ухмылкой приходит туда воодушевленный
Придумав ночью очередную пытку
Они приковывают к полу уборной заключенного
Запихивают в рот два бруска, чтобы не мог сомкнуть челюсть
Засовывают шланг через глотку, пропихивая до самого желудка
Включают с напором, но шланг не водопроводный
А из канализационного стока
Крики и истязания не прекращаются ни на одни сутки
Ходит главный надсмотрщик – женщина в странном головном уборе
Люди стоят и боятся пошевелиться под ее взором
Она может просто так выбрать над кем издеваться
Остальные надсмотрщики совершенно безлики
Смотрят на всех со злобным, остервенелым оскалом
Глаза, словно черные бездны, пусты и дики
И если что-то не так, подходят и бьют по лицу, между ног и куда попало
Могут искалечить до неузнаваемости, могут выбить все зубы
Глаза, переломать пальцы, запястья, полностью руки
Иногда бьют так, что потом приходится избавляться от тела
Бьют со злости, а иногда просто от скуки
Мои мысли на гребне волны поднимаются высоко над морем
Разбиваясь о берег, разлетаются брызгами во все стороны
Я мечтаю забыться извечным покоем
А вместо этого слышу крики чаек
Отрывающие куски плоти
И шум нескончаемого прибоя
Здесь не помогает взмолиться
Ни перед ними, ни перед богом
Ни жалости, ни сочувствия, ни сострадания не бывает
Единственный, кто может тебя услышать –
Твой сосед, что расскажет надсмотрщикам за кружку чая
И ты понимаешь, что верить не надо
Что это не просто иллюзия – это пустое слово:
Все то, что родило веру, родило жестокость –
Изощренность человеческого сознания
Основанная на законах природы
В которых нет сострадания
Но только неуемное желание порабощения и контроля
Как страх, безграничный в своей кровожадной жестокости
Оцинкованный ящик – это предмет
Примерно, метр двадцать на восемьдесят
Человеку поочередно, не давая утратить сознание
Отрубают руки и ноги, перетягивают от крови
И запирают наглухо в нем на неделю
Максимум – дней на десять, –
Дольше никто не выжил, –
И раз в два-три дня открывают
Давая немного воды, но тоже не сразу
Или ударить, если стонет, бредит, издает звуки
И поглядеть, как меркнет разум и наступает безумие
* * *
Благоухал рассвет.
Алеющее пламя
Залило горизонт,
Покинув тень земли,
С развесистою мглой
Небесных нив сливаясь,
Преображая их
Лазурью синевы.
Теснится небосклон
Над заревом раската,
Всё выше унося
Пробор своих седин,
За ним стремится ввысь,
Будто из пекла ада,
Как чёрный обелиск,
Трубы косматый дым.
В печи её чадят
Обугленные дети,
Их проминают вглубь
Железные крюки,
Чтоб новые тела
Забросить вместо этих:
Когда протлела плоть,
Огонь не так горит.
Благоухал рассвет,
И было уже ясно,
Когда с востока прибыл
Длинный эшелон.
Двойная цепь солдат,
И окрик громогласный
Отрывисто звучит
Со всех её сторон.
ФЕЯ ЛЮЦИФЕРА
Фея Люцифера
Решила помочь людям –
Огонь поселить в их сердца
Чтобы жизнь не такою несчастной
Холодной и мрачной была
Чтобы жизнь не текла
Обреченно по кругу
И Она подарила им искру тепла
Но люди, согревшись ей, стали
Это пламя сильней и сильней распалять
Поджигая, сжигать,
Разжигать, выжигать!..
Испепеляя друг другу сердца
И выгорая сами
Обидно и грустно расстроенной Фее
Что теперь делать, как их спасти?
Фея Люцифера решает тогда
Отдать искру счастья им прямо в руки
Чтобы тепло привнести в их дома
Чтобы сделать уютнее их пастели
Чтобы мир стал светлее
Внутри
И вокруг!..
Но люди сделались только злее
И Фея увидела
Как они
Этот мир и друг друга
Безжалостно уничтожают и жгут
Отчаянье овладело несчастной Феей
И ничего больше не хочет делать Она
У Феи Люцифера
От боли блестят глаза
Нет внутренней искры
Утратились силы как будто
"Им будет достаточно света начала дня" –
Взошедшая в небе звезда
Предвещает утро
И Фея направилась к той звезде
В бледнеющем, пасмурном небосводе
Как тот озарился
Разлившись над Ней
Так, словно закатом вечерним полный!
И что-то взметнулось у ней за спиной
Вздымаясь клубами густого дыма
И алое зарево над землей
Собою ее безраздельно покрыло
7 ДЫХАНИЕ СМЕРТИ
ИЛЛЮЗИИ, КОТОРЫЕ ПОРОЖДАЮТ МЫСЛИ
Бывает,
Что ты познакомился с человеком,
Вы мило общаетесь,
Проникаетесь друг другом,
Впускаете в свои миры
Потом договариваетесь о встрече,
И ты с волнением ждешь назначенного дня
Просыпаешься воодушевленный,
Поешь под душем,
Пританцовываешь,
Наливаешь какао
И скорее бежишь к монитору,
В ожидании "доброго утра"
И улыбки
А там
Никого нет
Ты ждал,
А там никого нет
Никто не написал доброе утро,
Не отправил смайлик,
Вообще ничего не написал
И оказывается,
Что там не придут,
Потому что передумали
Или заболели
Или заболели, а потом передумали
Или даже наоборот;
Или не доверяли:
Навыдумывали себе что-то
И не доверяли
Навыдумывали что-то,
Не доверяли
И передумали
А ты ждал
А они передумали
А бывает, что даже умерли
Тоже собирались,
Волновались,
Ждали
Но не пришли,
Не потому что передумали
Или заболели,
А потому что умерли
И последней мыслью было,
Что их ждут
Это была последняя мысль,
С которой они жили и умерли
Они умерли,
А мысль осталась
Вы ждали,
Но время идет,
И вы уже не ждете,
Ждете других
А мысль осталась
Неизвестно,
Где остаются последние мысли,
Но мысль о том,
Что их ждут,
Осталась
И так проходит много времени, –
Ну, относительно много, –
И за это время
Кто-то кого-то ждал,
Кого-то, кто его не любил
И не приходил,
И не ждал в ответ;
Или кто-то ждал,
Любил,
А время шло,
Шло,
И пришло к тому,
Что время закончилось;
Или ждали каждый день,
А он приходил к вам
И даже жил
Много лет
А потом все закончилось,
И тот, кого вы любили,
Ждали каждый день,
Кто приходил к вам
И жил,
Уже неинтересен,
Не нужен,
Даже неприятен
Вы жили им,
Любили каждый день,
Много лет,
А теперь он вам неприятен,
Раздражает
И вы даже его ненавидите
Вы ждали,
Он приходил,
Вы жили,
А теперь ненавидите
И вы понимаете,
Что всю жизнь что-то ждали,
Ждали, ждали,
А оно не пришло
А то, что у вас было –
Было не то,
Что вам было нужно,
А то, что вам было нужно,
Вы так и не дождались
И это все,
Что вы поняли за свою жизнь
И, возможно еще:
То, что вы не дождались,
Вас где-то ждет
И эта мысль была последней
И осталась
Неизвестно,
Где остаются последние мысли,
Но мысль о том,
Что вас ждут,
Осталась
ПРЕКРАСНЫЙ, ДИВНЫЙ САД
Выращивать цветы –
прекрасный дивный сад
ухаживать за ними
бережно
и нежно
лелея красоту
они порадуют твой взгляд
овеют ароматом
и завянут
погибнет сад
еще недавно поражавший красотой
придет зима
и вьюга все затянет белой дымкой
и все забудется
но вспомнится весной
и будем взращивать цветы
чтобы порадовать свой взгляд
вкушая аромат...
и так всю жизнь
за шагом шаг
бродя по кругу
не сознавая что
мы создаем не жизнь а смерть
и то как в мире все
бессмысленно и бренно
нам кажется
что этот мир для нежности и жизни –
вовсе нет
он груб
и все непродолжительно в нем
так же
как и неизменно
НЕЖНОСТЬ
Там, где мир обезличен во тьме,
Где земля огрубела от крови,
Нежность нужно хранить в себе,
Чтоб избавить её от боли;
Чтоб себя оградить от мук
И понять, что надежда – это
Мановение бледных рук,
Оставляющих без ответа.
Для кого же хранить её
И кому подарить с покоем? –
Той, которая вдруг придёт,
Забирая тебя с собою?
Пусть её беспристрастный взгляд
И движение тонких пальцев
Разрешат оглянуться назад
И увидеть себя скитальцем,
Одиноко бредущим во мгле,
Потерявшим доверие к людям,
Не оставившим на земле
Ничего, что она не погубит.
Даже той, что любила тебя
Так, как любят однажды на свете,
Не поверил. Безмолвный сентябрь.
Попадали, вздрогнув, люди
Вдоль серой кирпичной стены,
Оставив на ней своих судеб
Стекающие следы.
А мы развернёмся направо
И двинемся по одному.
Безликие чёрные тени
За нами по снегу скользнут.
В казарму заходим устало,
Шагая ружьё за ружьём.
Война и убитых немало,
Но как с этим жить потом?
ВЕРА
«… Вы прошли пол-России,
Несомненно, Москва скоро будет ваша,
Потому что нет в мире мощнее силы,
Чем германский народ, сражающийся так отважно!
Верю в тебя, мой солдат.
Преданная тебе всем сердцем, Грета». –
Такое письмо было два года назад,
Я храню его строки подобно словам Завета.
За окошком мелькают деревьев сплошные ряды,
Словно роты, стоящие ровным, недвижимым строем.
Я же все эти годы думал о том, как ты
Ждёшь и веришь, что скоро я вновь буду рядом с тобою.
Твоя преданность мне – это тот же солдатский долг,
Что со мной разделяла ты всё это трудное время,
Лишь она помогла продержаться, когда наш пехотный полк
Под огнём артиллерии нёс, отступая, большие потери.
Но я жив, покидая обитель сожжённых теней,
Полукромкою зданий стоящих над взрытой землёю,
Что взирают безмолвно сквозь морок холодных ночей,
Под разливом луны не найдя и не зная покоя.
Я взглянул за окошко, и сумрачный вкрадчивый страх
Подмигнул мне, мелькнув в поглощающем небо зное:
Он проник в мой вагон, притаившись в его стенах,
Он преследует поезд, катясь в бездне неба луною.
Вместе с этой тревогой, усталый, вернулся домой,
И во власти её заливается сердце безмерно:
«Гретхен здесь больше нет, у неё давно есть другой,
И они уже месяц как вместе находятся в Берне».
И как будто по небу разносится гулкий раскат:
«Как же так получилось, что в доме родном предали?
Оттого ли, что я – это лишь побеждённый солдат?
Оттого ли, что просто меня здесь так долго не было?»
ЗАКСЕНХАУЗЕН
Моя вселенная в хаосе
Я потерян
Пространства много
Не знаю, куда преломиться
Я видел тебя в Заксенхаузен –
Лучше такого не видеть
Я думал, все время думал:
Как же это возможно
Для чего жизнь превращать в такое
Вместо того, чтобы просто спокойно жить?
И что же за время я выбрал
Чтобы в него погрузиться?
Помню, что было дальше:
Россия – повсюду грязь и свиные рыла
Готовые из-за любой наживы
Чужими чувствами пренебречь
Да и своими
Отсутствующими у них с детства
И я вспомнил Заксенхаузен
И как потом говорили о гуманизме
И как это странно, что не нашлось места
Ни в Заксенхаузен
Ни в целом мире
Где я увидел бы что-то другое
Кроме перевоплощений людей в животных
Видимо, Сознание Мира
Так же, как мы
Дегенеративно, просто
ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЭДЕМСКОГО САДА
Мир страшен, страшен:
ни звука, ни имени
вокруг не слышу,
не вижу тепла
в посторонних взглядах
Все, что смог
на гроши выменять –
осталось на кончике
выпущенного снаряда
Сижу один,
не хочется признаваться – плачу,
среди руин
обгоревшей Помпеи спрятался
И ничего
больше,
ничего не надо
в кругу теней,
парящих
над бездной ада
КРОВАВАЯ ЖАТВА
Оправдывайте убийц,
закрывайте глаза
на то, как они
совершают бесчинства
Кровью агнцев
и так пропитана вся земля,
но еще больше на ней – свинства!
Гуманное общество пацифистов –
жестоких, двуликих и лживых тварей!
Вам мало терактов в Париже,
Одиннадцатого Сентября,
захвата в Норд-Осте
или Беслане?
Поддерживайте,
дарите рабам права,
и завтра они придут за вами!
ВЫЖЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ
«И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь.
И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои.
И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих».
Апокалипсис 6: 12-14
В течение нескольких часов,
Беспрерывно,
Тысячи тонн авиационных бомб
Превращали город в руины.
Что они могли от него оставить –
Тысячи тонн бомб,
Фугасных и зажигательных, –
Вы можете это представить? –
Сбрасываемых на город
Из-под ночных облаков?
Авиационный налёт.
Подверженный страшным ударам,
Взметающим в воздух клубы земли
И рассыпающихся пожаром,
Город окутан в дым:
Тучи бетонной пыли
Скрыли огонь,
Поднимая над ним
Гул нарастающей силы.
Город в сплошном огне.
Алый, как зарево, воздух
Выклеймит след на лице,
Рдяно сдирая кожу:
Будто лохмотья риз,
Тянет он ткань с предплечий
Лопнувшей кожи
Вниз,
Жутко тела увеча.
Вихри огня вдоль стен
Мчатся, сплетаясь смерчем,
Всасывая в свой тлен
Кремационной печи.
Первой из всех начал
В центре Вселенной станет
Сила,
Что плавит металл,
Всё обращая в пламя.
В ходе шести часов
Гибли десятки тысяч
Тех, чей безмолвный зов
Штурман в кабине не слышит.
Мили сгоревшей земли,
Морок
Обугленных зданий,
Мёртвые тени легли
Под раскалённый камень.
ЧЕЛОВЕК В ОЧКАХ
Стоит человек,
Человек в очках,
Голый, в крови,
Дрожит всем телом,
Ожидая в спину тупого толчка.
Его мышцы напряжены –
Каждая клеточка его веса,
Но нельзя быть готовым к тому,
Что ждёт
И что никому не известно.
Почему он дрожит?
Почему он голый?
Почему в крови?
А ещё на него помочились,
Когда безмолвно
Лежал он среди других.
Они делали это,
А у человека в очках
Где-то внутри зарождалась
Надежда... –
Всё остальное
Окутал страх.
Но почему
Он решил, что люди,
Лежащие рядом –
С ним, под ним,
Повсюду вокруг, –
Надежду свою
В тени пожелтевшего сада
Должны подарить ему?
Вместо одной смерти – две.
Человек в очках
Недавно узнал:
Надежда вовсе не друг,
Она – промежуточный интервал
Между жизнью и смертью,
Между двумя смертями:
Надежда сродни врагу.
Он стоит и дрожит,
Голый, в крови...
Может ли быть,
Что кому-нибудь раньше
Позволил бы так себя оскорбить?
А теперь на него помочились
И даже хотят убить,
Но человек в очках
Безропотно замер
И почему-то молчит.
Он смотрит на землю
Сквозь грязные линзы,
На грязные трупы,
На грязную почву –
Трупы и почву в крови;
Глядит и не видит,
Всё слилось, как с ночью,
Чёрной дырой внутри.
Человек в очках
Дрожит и не видит,
Как смерть отражается на лице:
«Надежда и смерть – близнецы,
А люди – свиньи»
... последняя мысль была
О терновом венце.
В ПАМЯТИ
Тысячи людей за колючей проволокой,
Тысячи тел валяются грудой в овраге:
Были они замучены голодом,
Были расстреляны
Или отравлены в газовой камере?
Были они... а были ли?
Была ли до этого жизнь иная:
С весенним утром, прогулками по аллее,
В кафе за бокалом пива и чашкой чая?
С домашним уютом и радостным смехом,
Детьми и их искренним, чистым взглядом?..
Когда-то, в другом мире было это,
Оставшись лишь в памяти, жившей когда-то
А здесь онемевшие души ранены,
От памяти – только осколки боли
Безмолвные тени бредут вдоль бараков
Каменных,
Под тусклым туманом фонарного зноя
ОЦИНКОВАННЫЙ ЯЩИК
В этом месте царит безумие и беззаконие
В этом месте люди находятся под властью страха
Здесь пытают так, что для крови сделаны водостоки
Но страшнее всего здесь – попасть в оцинкованный ящик
Человеческая жестокость не знает предела
Она, как безумие, извращена, чудовищна и кровожадна
Она нарастает с неудержимой в свою власть верой
От безнаказанности и беспомощности тех, кого истязают
Кто-то с ухмылкой приходит туда воодушевленный
Придумав ночью очередную пытку
Они приковывают к полу уборной заключенного
Запихивают в рот два бруска, чтобы не мог сомкнуть челюсть
Засовывают шланг через глотку, пропихивая до самого желудка
Включают с напором, но шланг не водопроводный
А из канализационного стока
Крики и истязания не прекращаются ни на одни сутки
Ходит главный надсмотрщик – женщина в странном головном уборе
Люди стоят и боятся пошевелиться под ее взором
Она может просто так выбрать над кем издеваться
Остальные надсмотрщики совершенно безлики
Смотрят на всех со злобным, остервенелым оскалом
Глаза, словно черные бездны, пусты и дики
И если что-то не так, подходят и бьют по лицу, между ног и куда попало
Могут искалечить до неузнаваемости, могут выбить все зубы
Глаза, переломать пальцы, запястья, полностью руки
Иногда бьют так, что потом приходится избавляться от тела
Бьют со злости, а иногда просто от скуки
Мои мысли на гребне волны поднимаются высоко над морем
Разбиваясь о берег, разлетаются брызгами во все стороны
Я мечтаю забыться извечным покоем
А вместо этого слышу крики чаек
Отрывающие куски плоти
И шум нескончаемого прибоя
Здесь не помогает взмолиться
Ни перед ними, ни перед богом
Ни жалости, ни сочувствия, ни сострадания не бывает
Единственный, кто может тебя услышать –
Твой сосед, что расскажет надсмотрщикам за кружку чая
И ты понимаешь, что верить не надо
Что это не просто иллюзия – это пустое слово:
Все то, что родило веру, родило жестокость –
Изощренность человеческого сознания
Основанная на законах природы
В которых нет сострадания
Но только неуемное желание порабощения и контроля
Как страх, безграничный в своей кровожадной жестокости
Оцинкованный ящик – это предмет
Примерно, метр двадцать на восемьдесят
Человеку поочередно, не давая утратить сознание
Отрубают руки и ноги, перетягивают от крови
И запирают наглухо в нем на неделю
Максимум – дней на десять, –
Дольше никто не выжил, –
И раз в два-три дня открывают
Давая немного воды, но тоже не сразу
Или ударить, если стонет, бредит, издает звуки
И поглядеть, как меркнет разум и наступает безумие
* * *
Благоухал рассвет.
Алеющее пламя
Залило горизонт,
Покинув тень земли,
С развесистою мглой
Небесных нив сливаясь,
Преображая их
Лазурью синевы.
Теснится небосклон
Над заревом раската,
Всё выше унося
Пробор своих седин,
За ним стремится ввысь,
Будто из пекла ада,
Как чёрный обелиск,
Трубы косматый дым.
В печи её чадят
Обугленные дети,
Их проминают вглубь
Железные крюки,
Чтоб новые тела
Забросить вместо этих:
Когда протлела плоть,
Огонь не так горит.
Благоухал рассвет,
И было уже ясно,
Когда с востока прибыл
Длинный эшелон.
Двойная цепь солдат,
И окрик громогласный
Отрывисто звучит
Со всех её сторон.
ФЕЯ ЛЮЦИФЕРА
Фея Люцифера
Решила помочь людям –
Огонь поселить в их сердца
Чтобы жизнь не такою несчастной
Холодной и мрачной была
Чтобы жизнь не текла
Обреченно по кругу
И Она подарила им искру тепла
Но люди, согревшись ей, стали
Это пламя сильней и сильней распалять
Поджигая, сжигать,
Разжигать, выжигать!..
Испепеляя друг другу сердца
И выгорая сами
Обидно и грустно расстроенной Фее
Что теперь делать, как их спасти?
Фея Люцифера решает тогда
Отдать искру счастья им прямо в руки
Чтобы тепло привнести в их дома
Чтобы сделать уютнее их пастели
Чтобы мир стал светлее
Внутри
И вокруг!..
Но люди сделались только злее
И Фея увидела
Как они
Этот мир и друг друга
Безжалостно уничтожают и жгут
Отчаянье овладело несчастной Феей
И ничего больше не хочет делать Она
У Феи Люцифера
От боли блестят глаза
Нет внутренней искры
Утратились силы как будто
"Им будет достаточно света начала дня" –
Взошедшая в небе звезда
Предвещает утро
И Фея направилась к той звезде
В бледнеющем, пасмурном небосводе
Как тот озарился
Разлившись над Ней
Так, словно закатом вечерним полный!
И что-то взметнулось у ней за спиной
Вздымаясь клубами густого дыма
И алое зарево над землей
Собою ее безраздельно покрыло
7 ДЫХАНИЕ СМЕРТИ
ИЛЛЮЗИИ, КОТОРЫЕ ПОРОЖДАЮТ МЫСЛИ
Бывает,
Что ты познакомился с человеком,
Вы мило общаетесь,
Проникаетесь друг другом,
Впускаете в свои миры
Потом договариваетесь о встрече,
И ты с волнением ждешь назначенного дня
Просыпаешься воодушевленный,
Поешь под душем,
Пританцовываешь,
Наливаешь какао
И скорее бежишь к монитору,
В ожидании "доброго утра"
И улыбки
А там
Никого нет
Ты ждал,
А там никого нет
Никто не написал доброе утро,
Не отправил смайлик,
Вообще ничего не написал
И оказывается,
Что там не придут,
Потому что передумали
Или заболели
Или заболели, а потом передумали
Или даже наоборот;
Или не доверяли:
Навыдумывали себе что-то
И не доверяли
Навыдумывали что-то,
Не доверяли
И передумали
А ты ждал
А они передумали
А бывает, что даже умерли
Тоже собирались,
Волновались,
Ждали
Но не пришли,
Не потому что передумали
Или заболели,
А потому что умерли
И последней мыслью было,
Что их ждут
Это была последняя мысль,
С которой они жили и умерли
Они умерли,
А мысль осталась
Вы ждали,
Но время идет,
И вы уже не ждете,
Ждете других
А мысль осталась
Неизвестно,
Где остаются последние мысли,
Но мысль о том,
Что их ждут,
Осталась
И так проходит много времени, –
Ну, относительно много, –
И за это время
Кто-то кого-то ждал,
Кого-то, кто его не любил
И не приходил,
И не ждал в ответ;
Или кто-то ждал,
Любил,
А время шло,
Шло,
И пришло к тому,
Что время закончилось;
Или ждали каждый день,
А он приходил к вам
И даже жил
Много лет
А потом все закончилось,
И тот, кого вы любили,
Ждали каждый день,
Кто приходил к вам
И жил,
Уже неинтересен,
Не нужен,
Даже неприятен
Вы жили им,
Любили каждый день,
Много лет,
А теперь он вам неприятен,
Раздражает
И вы даже его ненавидите
Вы ждали,
Он приходил,
Вы жили,
А теперь ненавидите
И вы понимаете,
Что всю жизнь что-то ждали,
Ждали, ждали,
А оно не пришло
А то, что у вас было –
Было не то,
Что вам было нужно,
А то, что вам было нужно,
Вы так и не дождались
И это все,
Что вы поняли за свою жизнь
И, возможно еще:
То, что вы не дождались,
Вас где-то ждет
И эта мысль была последней
И осталась
Неизвестно,
Где остаются последние мысли,
Но мысль о том,
Что вас ждут,
Осталась
ПРЕКРАСНЫЙ, ДИВНЫЙ САД
Выращивать цветы –
прекрасный дивный сад
ухаживать за ними
бережно
и нежно
лелея красоту
они порадуют твой взгляд
овеют ароматом
и завянут
погибнет сад
еще недавно поражавший красотой
придет зима
и вьюга все затянет белой дымкой
и все забудется
но вспомнится весной
и будем взращивать цветы
чтобы порадовать свой взгляд
вкушая аромат...
и так всю жизнь
за шагом шаг
бродя по кругу
не сознавая что
мы создаем не жизнь а смерть
и то как в мире все
бессмысленно и бренно
нам кажется
что этот мир для нежности и жизни –
вовсе нет
он груб
и все непродолжительно в нем
так же
как и неизменно
НЕЖНОСТЬ
Там, где мир обезличен во тьме,
Где земля огрубела от крови,
Нежность нужно хранить в себе,
Чтоб избавить её от боли;
Чтоб себя оградить от мук
И понять, что надежда – это
Мановение бледных рук,
Оставляющих без ответа.
Для кого же хранить её
И кому подарить с покоем? –
Той, которая вдруг придёт,
Забирая тебя с собою?
Пусть её беспристрастный взгляд
И движение тонких пальцев
Разрешат оглянуться назад
И увидеть себя скитальцем,
Одиноко бредущим во мгле,
Потерявшим доверие к людям,
Не оставившим на земле
Ничего, что она не погубит.
Даже той, что любила тебя
Так, как любят однажды на свете,
Не поверил. Безмолвный сентябрь.
