- Господи боже мой, а ты что здесь делаешь? Ты что, не работал сегодня? – удивилась я.
- Дорогая, при желании в один день можно впихнуть черт знает сколько дел. А я вообще-то сам себе хозяин, хочу – хожу на работу, не хочу – вот тут отдыхаю. – И он снова поволок мешок к лифту.
- Ну, входи же, - торопил меня Андрей, и был прав: войдя в прихожую, я застыла на пороге.
Как им удалось из моей крохотной прихожей сделать вполне приличный холл? Светлые стены, яркий свет, зеркало во всю стену…
Я, не глядя, поставила сумки на какой-то ящик и вошла в комнату. И снова у меня отнялся язык. Белые обои с еле заметными бежевыми букетами. Потолок оклеен обоями в белую и бежевую полоску – я видела такие в мага-зине, только облизнулась. Окно сияет, мебель переставлена совсем не так, как стояла у меня, и как же мне нравится эта комната!
В общем-то, комната никогда и не была заставленной, я не люблю, когда, вставая ночью по важному делу, спотыкаешься обо что-нибудь. К счастью, когда строили мой дом, было модно делать как можно больше встроенных шкафов. Это не прибавляло красоты коридору, но избавило меня от необхо-димости ставить в комнате платяной шкаф. Зато я обзавелась огромным письменным столом – старым, двухтумбовым, с резными дверцами; на его поверхности, покрытой изрядно поцарапанной, потрескавшейся зеленой кожей, можно было бы спать вдвоем. В ящиках стола я и держу белье и дру-гие предметы, которые как-то не с руки держать в коридоре. Кроме стола у меня есть кресло, тоже старое, с высокой спинкой, и диван. Вот почти и все.
Андрей и вернувшийся Миша с явным удовольствием наблюдают за моими восторгами.
- Значит, так, - подытоживает Миша. – У нас есть ряд вопросов насчет ванной и кухни, но в принципе здесь уже можно жить. Так что давай корми, все остальное будем доделывать в субботу.
- Ох, ребята, спасибо вам. Я бы в жизни так не сделала. Пошли на кухню, я буду чистить картошку, а вы задавайте вопросы.
Мы перебираемся на кухню, ребята садятся за стол, а я кручусь возле плиты. Сегодня в нашей программе картофельные драники со сметаной, очень я люблю это незамысловатое блюдо, вот только картошки для него надо натереть немеряно, да на мелкой терке – словом, для себя делать не будешь.
- Так, - приступает Андрей. – Потолок на кухне клеим? Мы купили светло-бежевые обои, чтобы копоть от курева не видна была, у тебя вечно народ толчется и дымит почем зря.
- Годится.
- А ты не хочешь купить наконец технику? Стиралку, посудомойку?
- Да зачем мне? – удивляюсь я. – Много ли посуда от меня одной? Да и вообще, я люблю мыть посуду.
- Извращенка! – фыркает Андрей, и продолжает допрос с пристрастием.
Постепенно картинка вырисовывается во все красе, и я понимаю, что в следующий понедельник смогу пригласить в гости любого сноба – хоть Ва-дима…. А ведь Вадим так и не позвонил мне сегодня. Ну что ж, вздыхаю я мысленно, значит, забудем о нем. Да и не может быть, чтобы такая красота – и была ничья, наверняка вокруг него толпы дамочек крутятся, и помоложе меня, и пошикарнее.… Будем считать, что я посетила музей и осмотрела какие-нибудь исторические драгоценности – столь же досягаемый вариант.
Ребята уходят довольно поздно, и сил у меня хватает только на то, чтобы позвонить родителям, осчастливить их сообщением, что теперь я ночую у себя.
К Алисе я приезжаю без опозданий. Она живет в огромном сталинском доме недалеко от нового цирка. Дома она одна, муж как обычно, где-то за границей, домработница уже ушла, и мы долго сидим на кухне и пьем чай с обещанным мне (моим любимым!) персиковым вареньем. Мы поговорили уже, кажется, обо всем на свете, начиная от последних тенденций моды и заканчивая обучением детей – моя дочь ровесница Алисиной внучки. Но главное – то, зачем Алиса позвала меня сегодня – пока так и не затронуто.
Наконец она наливает себе еще чашку чаю и, тщательно размешивая са-хар, не глядя на меня, начинает:
- Сашенька, скажите, с Вами ведь работает такая Лазарева, Ольга Лазарева?
Опаньки, а это-то еще к чему?
- Да, работает, - отвечаю я, не комментируя.
- Какие у вас с ней отношения?
- Самые обычные. Иногда обедаем вместе. Мы в разных отделах, и по ра-боте пересекаемся редко.
- Видите ли, Саша… - Алиса заминается. Да что же с ней, она никогда ни о чем не боялась говорить! – Видите ли, так получилось, что мой Всеволод ушел от жены и собирается жениться на этой Оле. Свадьба уже в пятницу, а у меня душа не на месте. Нет, Вы не подумайте, она мне очень нравится, и мы с ней вполне сошлись во многом. Да и жить они будут отдельно, Севка после развода купил себе однокомнатную. Тут в другом дело.
Она допивает чай и закуривает. Я молчу, потому что пока не понимаю, что же сказать – к чему, собственно, мне-то все это рассказывают?
Алиса вздыхает (настоящий вздох оперной певицы – можно погасить свечки на торте столетнего юбиляра!) и продолжает:
- Дело в том, что Оля упомянула о вашем шефе… Скажите, Сашенька, они уже расстались? Он ведь человек скверный, и Севке может устроить очень желтую жизнь…
Да, теперь понятно, почему Алиса так долго мялась – она женщина ин-теллигентная, и в чужую койку лезть ей противно. Но сын у нее единствен-ный, второй, Слава, погиб в 18 лет, и я никогда не спрашиваю, как это слу-чилось. Внучка – Славина дочь. Через два месяца после его гибели к Алисе пришла совсем молоденькая девочка, рыдала, дожила до родов в доме Али-сы, а когда Наташке исполнилось полгода, просто исчезла. К родителям в Тверь она не вернулась, Алиса пыталась ее найти, но безуспешно. Иногда – к Новому Году и к дню рождения Наташки – приходят открытки из разных мест. Последняя была помечена Римом.
Я тоже закуриваю.
- Я не знаю отношений Оли с шефом, - тщательно подбирая слова, говорю я, - но, мне кажется, могу Вас успокоить. Он начал очень старательно подбивать клинья ко мне, так что Олин уход из конторы воспримет с из-рядным облегчением.
- Во-от как? – тянет Алиса, и глаза ее вспыхивают самым неистребимым женским любопытством. – И как?
- Пока никак, – смеюсь я. – Пока что меня вывезли в свет, предварительно одев в необыкновенной красоты платье, и отошли в сторонку, дабы дать мне разогреться. Так что, что из этого выйдет – не знаю, но думаю, что до Ольгиного увольнения, по крайней мере, шефу будет, чем заняться.
- Спасибо, Сашенька, это хорошая новость. Может быть, хотите поужи-нать?
- Ох нет, спасибо! С этим новым платьем ужины отменяются! И потом, я и так буду в своем спальном районе сильно заполночь, так что мне уже по-ра.
Расцеловавшись с Алисой, я выхожу к трассе, и первый же "жигуленок" за восемьдесят тысяч доносит меня до дому.
Ну что ж, Севка хороший парень, хотя и совершенно не в моем вкусе – а иначе бы я им давно занялась. Я рада за Ольгу и за него, интересно, где это они зацепились? Впрочем, Москва очень маленький город, и пересекаю-щихся связей здесь куда больше, чем можно предположить… А к Алисе те-перь можно будет обратиться при необходимости со своими проблемами, я этим не злоупотребляю, но теперь можно. Все прекрасно.
Для равновесия следующий день в конторе начался с грандиозного скан-дала. К счастью, мой отдел остается в стороне от боевых действий, но рас-каты грома доносятся с первого этажа до последнего, и работа дезорганизо-вана полностью. Сцепился на сей раз отдел снабжения, вернее, его началь-ник, с начальником службы безопасности. Завязка этой драмы ускользнула от меня, я попросту опоздала и появилась уже в тот момент, когда вспоми-нались все прегрешения за время существования фирмы на ниве безопасно-сти (с одной стороны) и в сфере эксплуатации и износа оборудования (с другой стороны). Само собой, в пылу полемики оппоненты не стеснялись в выражениях, и уже слегка смазано было по мужественной физиономии на-чальника безопасности. Я удивлена была таким безоглядным пылом Вален-тина, снабженца: наш начбез, Сергей Степанович, мужчина не просто круп-ный – габаритами он напоминает трехстворчатый шкаф, с антресолями. Если добавить к этому чин подполковника ВДВ в отставке и всякие разноцветные финтифлюшки, которые так любят мужчины (черный пояс, чемпионство и т.д.)… А Валентин мало того, что с сидячего кота ростом, - он носит тридцать восьмой размер обуви и близорук так, что без очков не разглядит рюмку у себя под носом.
От такой наглости Степаныч несколько опешил, но, прежде чем он пе-решел к решительным действиям и оставил от Вали мокрое место, на сцене появилось новое действующее лицо. По центральной лестнице королевской походкой неторопливо спустилась Евгения Эдуардовна. Подойдя к кон-фликтующим сторонам, она смерила каждого взглядом, в котором кроме убийственной иронии и некоторой брезгливости можно было прочитать и угрозу:
- Валентин Николаевич, уборщицы жаловались, что у них кончилось моющее средство, проследите, пожалуйста, чтобы все было сделано. Сергей Степанович, подойдите в приемную.
И, развернувшись, она вновь поднимается по лестнице той же неспешной походкой.
Уничтоженный Валентин уползает в нору зализывать раны, Степаныч нехотя плетется на ковер. Не думаю, чтобы его вызывал шеф: в его кабинете хорошая звукоизоляция. Скорее всего, сама Мегера услышала звуки битвы и спасла ситуацию. Что ни говори, оба сотрудники ценные, терять кого-то из них конторе было бы не полезно, а благодаря Мегере у них есть возмож-ность удалиться с честью. Более или менее. Судя по зверским методам, на сей раз виновником склоки был Валентин. За что и получил.
Никто более не тревожит наш трудовой покой (дивное выражение, не правда ли?) и я заканчиваю все, что намечала на сегодня и на завтра. Вот и чудно – я собиралась завтра в середине дня смотаться к портнихе на при-мерку сарафана, жара начинает всерьез досаждать. Теперь у меня будет мо-ральное право на пару часов отлучиться.
В нашей конторе никто не контролировал, сидишь ли ты на рабочем мес-те – просто работа должна быть сделана, а если у тебя ее все время нет, зна-чит, ты здесь не нужен. Так что смыться среди дня по магазинам, как в пре-дыдущих организациях, можно себе позволить очень редко.
Шефа что-то не видно и не слышно. Вчера позвонил, поблагодарил за прекрасный вечер – и все. Вадим не звонил, и уже, видимо, не позвонит – ну что ж, посмотрела - и будет… Знаешь теперь, какие бывают мужики, и ведь достаются кому-то!
Как всегда, я выхожу позже остального народа – перед уходом решила считать электронную почту и застряла, отвечая приятельнице. Римка три года назад уехала с мужем в Штаты. Теперь переписываемся. Письма бод-рые, но мне все кажется, что там ей плохо – вроде и деньги есть (Андрей уезжал на большой проект, он компьютерщик), и дом, и дети учатся… а что-то не то в тоне, и шутки другие…
Я подробно описываю ей посещение великосветской тусовки, даю точный отчет, какое у меня было (и есть!) платье, кто и с кем там был. Отсылаю письмо, рассовываю кошелек, помаду и записную книжку в карманы джинсов и летнего пиджака – кретинка, там и не достала с антресолей старую сумку. Завтра надо пойти и купить новую – проблема, как всегда, одна: я точно знаю, что хочу, только мне это вовсе не по карману. То, что мне по карману, продается на рынке, но я рыночные вещи не покупаю – они у меня больше месяца почему-то не держатся. Ладно, придумаю что-нибудь, пока лежит все в кармане – и ладно.
Выходя из прохладного полутемного подъезда на освещенную ярким за-катным солнцем улицу, я невольно прищуриваюсь. Слева от подъезда, где категорически запрещена стоянка, припаркован светлый автомобиль незна-комых очертаний. Почему-то зверь-гаишник, собирающий немалую дань с этой точки пространства, стоит к нему спиной и не собирается поворачи-ваться. Я хмыкаю и делаю шаг к метро, но в этот момент дверца со стороны водителя открывается, и из машины выходит Вадим.
Я отчетливо вижу себя со стороны: старенькие джинсы, светлый пиджак, совсем открытый топ, очки на носу, руки в карманах, хорошо, хоть нос ус-пела напудрить перед выходом. Мне отчаянно хочется сделать шаг назад и спрятаться в полумраке подъезда…
- Добрый вечер, Сашенька! – говорит он, улыбаясь. – А Вы сегодня совсем другая, и выглядите просто девчонкой, школьницей. Даже и не знаю, как лучше.
- Добрый вечер! Вы ждете Свентицкого? Он, по-моему, еще у себя.
- Да нет, зачем он мне. Если я ему понадоблюсь, он меня найдет. Я жду Вас. Как-то показалось мне, что мы с вами чего-то не договорили и что-то не успели сказать. Позвольте пригласить Вас поужинать.
- Но у меня вид несколько… малофешенебельный. Боюсь, меня не пустят дальше пельменной. А если заезжать ко мне домой переодеваться, то в центр мы вернемся как раз к завтраку.
- Ну, помимо элитных кабаков и пельменных есть и еще кое-какие вариан-ты. Так что если вы не против – прошу! – он открывает дверцу машины и я, помедлив, погружаюсь в прохладное кожаное кресло.
Вадим садится рядом, машина трогается с легким урчанием большой сы-той кошки. Плавность движения не нарушается даже торможением на све-тофорах – то ли они все сегодня горят зеленым, то ли водитель таков?
- Что это за машина? – спрашиваю я, нарушая несколько затянувшееся молчание. – Какие-то совершенно незнакомые очертания.
- Это «Бентли», - отвечает Вадим. – Правда, не новый, 94 года, но это уже как любимое кресло – расстаться совершенно невозможно.
- Что-то я не заметила в вашем дворце старых кресел, - усмехаюсь я.
- Ну, так Вы не все и видели. К тому же этот дворец, как вы его называете, используется в основном для представительских целей, жить там до-вольно противно. У меня есть квартира в Москве, старая, еще деда, я в основном там обитаю. Когда-нибудь, если Вы захотите, я приглашу Вас в гости.
- Спасибо. Когда-нибудь.
- Ну, вот мы и приехали. Это не пельменная, конечно, но если хорошо по-просить, и здесь накормят неплохо.
Накормили нас и в самом деле неплохо: солености, мясо, жареная кар-тошка… Никаких вам омаров и прочих устриц. И слава богу – вечно я пу-таю, что как едят. Мы сидели в какой-то задней комнатке небольшого кафе и болтали обо всем на свете, незаметно перейдя на «ты». Играла негромкая и какая-то обволакивающая музыка, вроде Элтон Джон и кто-то еще. Изредка появлялся официант – маленького роста, небритый, какой-то южной внеш-ности, осматривал стол, цокал языком и уходил. В бокалах плескалось легкое розовое вино, за открытым окном шумели липы, время текло где-то отдельно от нас…Вадим первый посмотрел на часы и сказал:
- Все, пьем кофе, и я тебя отвожу домой, а то завтра будешь уставшая и вареная.
Я согласилась – я готова была согласиться со всем, что он скажет, не ду-мая. Кажется, я увлеклась этим антикварным экземпляром… «Нет, девушка, это не для вас: немедленно облейте голову холодной водой и придите в нор-мальное состояние» – уговаривала я себя, а сердце уходило в пятки от одного взгляда на его четкий профиль и руки, уверенно держащие руль.
- Ты так разглядываешь меня, как будто у меня на щеке неразгаданные письмена древних майя.
- Или древних инков.
- Да. Или древних инков.
- Я просто думаю, что тебя очень удачно подстригли. Где ты стрижешься?
- В соседней парикмахерской, - хмыкает Вадим. – Ну, вот мы и приехали. Какие твои окна?
- Вот эти два, на третьем этаже.
- Дорогая, при желании в один день можно впихнуть черт знает сколько дел. А я вообще-то сам себе хозяин, хочу – хожу на работу, не хочу – вот тут отдыхаю. – И он снова поволок мешок к лифту.
- Ну, входи же, - торопил меня Андрей, и был прав: войдя в прихожую, я застыла на пороге.
Как им удалось из моей крохотной прихожей сделать вполне приличный холл? Светлые стены, яркий свет, зеркало во всю стену…
Я, не глядя, поставила сумки на какой-то ящик и вошла в комнату. И снова у меня отнялся язык. Белые обои с еле заметными бежевыми букетами. Потолок оклеен обоями в белую и бежевую полоску – я видела такие в мага-зине, только облизнулась. Окно сияет, мебель переставлена совсем не так, как стояла у меня, и как же мне нравится эта комната!
В общем-то, комната никогда и не была заставленной, я не люблю, когда, вставая ночью по важному делу, спотыкаешься обо что-нибудь. К счастью, когда строили мой дом, было модно делать как можно больше встроенных шкафов. Это не прибавляло красоты коридору, но избавило меня от необхо-димости ставить в комнате платяной шкаф. Зато я обзавелась огромным письменным столом – старым, двухтумбовым, с резными дверцами; на его поверхности, покрытой изрядно поцарапанной, потрескавшейся зеленой кожей, можно было бы спать вдвоем. В ящиках стола я и держу белье и дру-гие предметы, которые как-то не с руки держать в коридоре. Кроме стола у меня есть кресло, тоже старое, с высокой спинкой, и диван. Вот почти и все.
Андрей и вернувшийся Миша с явным удовольствием наблюдают за моими восторгами.
- Значит, так, - подытоживает Миша. – У нас есть ряд вопросов насчет ванной и кухни, но в принципе здесь уже можно жить. Так что давай корми, все остальное будем доделывать в субботу.
- Ох, ребята, спасибо вам. Я бы в жизни так не сделала. Пошли на кухню, я буду чистить картошку, а вы задавайте вопросы.
Мы перебираемся на кухню, ребята садятся за стол, а я кручусь возле плиты. Сегодня в нашей программе картофельные драники со сметаной, очень я люблю это незамысловатое блюдо, вот только картошки для него надо натереть немеряно, да на мелкой терке – словом, для себя делать не будешь.
- Так, - приступает Андрей. – Потолок на кухне клеим? Мы купили светло-бежевые обои, чтобы копоть от курева не видна была, у тебя вечно народ толчется и дымит почем зря.
- Годится.
- А ты не хочешь купить наконец технику? Стиралку, посудомойку?
- Да зачем мне? – удивляюсь я. – Много ли посуда от меня одной? Да и вообще, я люблю мыть посуду.
- Извращенка! – фыркает Андрей, и продолжает допрос с пристрастием.
Постепенно картинка вырисовывается во все красе, и я понимаю, что в следующий понедельник смогу пригласить в гости любого сноба – хоть Ва-дима…. А ведь Вадим так и не позвонил мне сегодня. Ну что ж, вздыхаю я мысленно, значит, забудем о нем. Да и не может быть, чтобы такая красота – и была ничья, наверняка вокруг него толпы дамочек крутятся, и помоложе меня, и пошикарнее.… Будем считать, что я посетила музей и осмотрела какие-нибудь исторические драгоценности – столь же досягаемый вариант.
Ребята уходят довольно поздно, и сил у меня хватает только на то, чтобы позвонить родителям, осчастливить их сообщением, что теперь я ночую у себя.
К Алисе я приезжаю без опозданий. Она живет в огромном сталинском доме недалеко от нового цирка. Дома она одна, муж как обычно, где-то за границей, домработница уже ушла, и мы долго сидим на кухне и пьем чай с обещанным мне (моим любимым!) персиковым вареньем. Мы поговорили уже, кажется, обо всем на свете, начиная от последних тенденций моды и заканчивая обучением детей – моя дочь ровесница Алисиной внучки. Но главное – то, зачем Алиса позвала меня сегодня – пока так и не затронуто.
Наконец она наливает себе еще чашку чаю и, тщательно размешивая са-хар, не глядя на меня, начинает:
- Сашенька, скажите, с Вами ведь работает такая Лазарева, Ольга Лазарева?
Опаньки, а это-то еще к чему?
- Да, работает, - отвечаю я, не комментируя.
- Какие у вас с ней отношения?
- Самые обычные. Иногда обедаем вместе. Мы в разных отделах, и по ра-боте пересекаемся редко.
- Видите ли, Саша… - Алиса заминается. Да что же с ней, она никогда ни о чем не боялась говорить! – Видите ли, так получилось, что мой Всеволод ушел от жены и собирается жениться на этой Оле. Свадьба уже в пятницу, а у меня душа не на месте. Нет, Вы не подумайте, она мне очень нравится, и мы с ней вполне сошлись во многом. Да и жить они будут отдельно, Севка после развода купил себе однокомнатную. Тут в другом дело.
Она допивает чай и закуривает. Я молчу, потому что пока не понимаю, что же сказать – к чему, собственно, мне-то все это рассказывают?
Алиса вздыхает (настоящий вздох оперной певицы – можно погасить свечки на торте столетнего юбиляра!) и продолжает:
- Дело в том, что Оля упомянула о вашем шефе… Скажите, Сашенька, они уже расстались? Он ведь человек скверный, и Севке может устроить очень желтую жизнь…
Да, теперь понятно, почему Алиса так долго мялась – она женщина ин-теллигентная, и в чужую койку лезть ей противно. Но сын у нее единствен-ный, второй, Слава, погиб в 18 лет, и я никогда не спрашиваю, как это слу-чилось. Внучка – Славина дочь. Через два месяца после его гибели к Алисе пришла совсем молоденькая девочка, рыдала, дожила до родов в доме Али-сы, а когда Наташке исполнилось полгода, просто исчезла. К родителям в Тверь она не вернулась, Алиса пыталась ее найти, но безуспешно. Иногда – к Новому Году и к дню рождения Наташки – приходят открытки из разных мест. Последняя была помечена Римом.
Я тоже закуриваю.
- Я не знаю отношений Оли с шефом, - тщательно подбирая слова, говорю я, - но, мне кажется, могу Вас успокоить. Он начал очень старательно подбивать клинья ко мне, так что Олин уход из конторы воспримет с из-рядным облегчением.
- Во-от как? – тянет Алиса, и глаза ее вспыхивают самым неистребимым женским любопытством. – И как?
- Пока никак, – смеюсь я. – Пока что меня вывезли в свет, предварительно одев в необыкновенной красоты платье, и отошли в сторонку, дабы дать мне разогреться. Так что, что из этого выйдет – не знаю, но думаю, что до Ольгиного увольнения, по крайней мере, шефу будет, чем заняться.
- Спасибо, Сашенька, это хорошая новость. Может быть, хотите поужи-нать?
- Ох нет, спасибо! С этим новым платьем ужины отменяются! И потом, я и так буду в своем спальном районе сильно заполночь, так что мне уже по-ра.
Расцеловавшись с Алисой, я выхожу к трассе, и первый же "жигуленок" за восемьдесят тысяч доносит меня до дому.
Ну что ж, Севка хороший парень, хотя и совершенно не в моем вкусе – а иначе бы я им давно занялась. Я рада за Ольгу и за него, интересно, где это они зацепились? Впрочем, Москва очень маленький город, и пересекаю-щихся связей здесь куда больше, чем можно предположить… А к Алисе те-перь можно будет обратиться при необходимости со своими проблемами, я этим не злоупотребляю, но теперь можно. Все прекрасно.
Для равновесия следующий день в конторе начался с грандиозного скан-дала. К счастью, мой отдел остается в стороне от боевых действий, но рас-каты грома доносятся с первого этажа до последнего, и работа дезорганизо-вана полностью. Сцепился на сей раз отдел снабжения, вернее, его началь-ник, с начальником службы безопасности. Завязка этой драмы ускользнула от меня, я попросту опоздала и появилась уже в тот момент, когда вспоми-нались все прегрешения за время существования фирмы на ниве безопасно-сти (с одной стороны) и в сфере эксплуатации и износа оборудования (с другой стороны). Само собой, в пылу полемики оппоненты не стеснялись в выражениях, и уже слегка смазано было по мужественной физиономии на-чальника безопасности. Я удивлена была таким безоглядным пылом Вален-тина, снабженца: наш начбез, Сергей Степанович, мужчина не просто круп-ный – габаритами он напоминает трехстворчатый шкаф, с антресолями. Если добавить к этому чин подполковника ВДВ в отставке и всякие разноцветные финтифлюшки, которые так любят мужчины (черный пояс, чемпионство и т.д.)… А Валентин мало того, что с сидячего кота ростом, - он носит тридцать восьмой размер обуви и близорук так, что без очков не разглядит рюмку у себя под носом.
От такой наглости Степаныч несколько опешил, но, прежде чем он пе-решел к решительным действиям и оставил от Вали мокрое место, на сцене появилось новое действующее лицо. По центральной лестнице королевской походкой неторопливо спустилась Евгения Эдуардовна. Подойдя к кон-фликтующим сторонам, она смерила каждого взглядом, в котором кроме убийственной иронии и некоторой брезгливости можно было прочитать и угрозу:
- Валентин Николаевич, уборщицы жаловались, что у них кончилось моющее средство, проследите, пожалуйста, чтобы все было сделано. Сергей Степанович, подойдите в приемную.
И, развернувшись, она вновь поднимается по лестнице той же неспешной походкой.
Уничтоженный Валентин уползает в нору зализывать раны, Степаныч нехотя плетется на ковер. Не думаю, чтобы его вызывал шеф: в его кабинете хорошая звукоизоляция. Скорее всего, сама Мегера услышала звуки битвы и спасла ситуацию. Что ни говори, оба сотрудники ценные, терять кого-то из них конторе было бы не полезно, а благодаря Мегере у них есть возмож-ность удалиться с честью. Более или менее. Судя по зверским методам, на сей раз виновником склоки был Валентин. За что и получил.
Никто более не тревожит наш трудовой покой (дивное выражение, не правда ли?) и я заканчиваю все, что намечала на сегодня и на завтра. Вот и чудно – я собиралась завтра в середине дня смотаться к портнихе на при-мерку сарафана, жара начинает всерьез досаждать. Теперь у меня будет мо-ральное право на пару часов отлучиться.
В нашей конторе никто не контролировал, сидишь ли ты на рабочем мес-те – просто работа должна быть сделана, а если у тебя ее все время нет, зна-чит, ты здесь не нужен. Так что смыться среди дня по магазинам, как в пре-дыдущих организациях, можно себе позволить очень редко.
Шефа что-то не видно и не слышно. Вчера позвонил, поблагодарил за прекрасный вечер – и все. Вадим не звонил, и уже, видимо, не позвонит – ну что ж, посмотрела - и будет… Знаешь теперь, какие бывают мужики, и ведь достаются кому-то!
Как всегда, я выхожу позже остального народа – перед уходом решила считать электронную почту и застряла, отвечая приятельнице. Римка три года назад уехала с мужем в Штаты. Теперь переписываемся. Письма бод-рые, но мне все кажется, что там ей плохо – вроде и деньги есть (Андрей уезжал на большой проект, он компьютерщик), и дом, и дети учатся… а что-то не то в тоне, и шутки другие…
Я подробно описываю ей посещение великосветской тусовки, даю точный отчет, какое у меня было (и есть!) платье, кто и с кем там был. Отсылаю письмо, рассовываю кошелек, помаду и записную книжку в карманы джинсов и летнего пиджака – кретинка, там и не достала с антресолей старую сумку. Завтра надо пойти и купить новую – проблема, как всегда, одна: я точно знаю, что хочу, только мне это вовсе не по карману. То, что мне по карману, продается на рынке, но я рыночные вещи не покупаю – они у меня больше месяца почему-то не держатся. Ладно, придумаю что-нибудь, пока лежит все в кармане – и ладно.
Выходя из прохладного полутемного подъезда на освещенную ярким за-катным солнцем улицу, я невольно прищуриваюсь. Слева от подъезда, где категорически запрещена стоянка, припаркован светлый автомобиль незна-комых очертаний. Почему-то зверь-гаишник, собирающий немалую дань с этой точки пространства, стоит к нему спиной и не собирается поворачи-ваться. Я хмыкаю и делаю шаг к метро, но в этот момент дверца со стороны водителя открывается, и из машины выходит Вадим.
Я отчетливо вижу себя со стороны: старенькие джинсы, светлый пиджак, совсем открытый топ, очки на носу, руки в карманах, хорошо, хоть нос ус-пела напудрить перед выходом. Мне отчаянно хочется сделать шаг назад и спрятаться в полумраке подъезда…
- Добрый вечер, Сашенька! – говорит он, улыбаясь. – А Вы сегодня совсем другая, и выглядите просто девчонкой, школьницей. Даже и не знаю, как лучше.
- Добрый вечер! Вы ждете Свентицкого? Он, по-моему, еще у себя.
- Да нет, зачем он мне. Если я ему понадоблюсь, он меня найдет. Я жду Вас. Как-то показалось мне, что мы с вами чего-то не договорили и что-то не успели сказать. Позвольте пригласить Вас поужинать.
- Но у меня вид несколько… малофешенебельный. Боюсь, меня не пустят дальше пельменной. А если заезжать ко мне домой переодеваться, то в центр мы вернемся как раз к завтраку.
- Ну, помимо элитных кабаков и пельменных есть и еще кое-какие вариан-ты. Так что если вы не против – прошу! – он открывает дверцу машины и я, помедлив, погружаюсь в прохладное кожаное кресло.
Вадим садится рядом, машина трогается с легким урчанием большой сы-той кошки. Плавность движения не нарушается даже торможением на све-тофорах – то ли они все сегодня горят зеленым, то ли водитель таков?
- Что это за машина? – спрашиваю я, нарушая несколько затянувшееся молчание. – Какие-то совершенно незнакомые очертания.
- Это «Бентли», - отвечает Вадим. – Правда, не новый, 94 года, но это уже как любимое кресло – расстаться совершенно невозможно.
- Что-то я не заметила в вашем дворце старых кресел, - усмехаюсь я.
- Ну, так Вы не все и видели. К тому же этот дворец, как вы его называете, используется в основном для представительских целей, жить там до-вольно противно. У меня есть квартира в Москве, старая, еще деда, я в основном там обитаю. Когда-нибудь, если Вы захотите, я приглашу Вас в гости.
- Спасибо. Когда-нибудь.
- Ну, вот мы и приехали. Это не пельменная, конечно, но если хорошо по-просить, и здесь накормят неплохо.
Накормили нас и в самом деле неплохо: солености, мясо, жареная кар-тошка… Никаких вам омаров и прочих устриц. И слава богу – вечно я пу-таю, что как едят. Мы сидели в какой-то задней комнатке небольшого кафе и болтали обо всем на свете, незаметно перейдя на «ты». Играла негромкая и какая-то обволакивающая музыка, вроде Элтон Джон и кто-то еще. Изредка появлялся официант – маленького роста, небритый, какой-то южной внеш-ности, осматривал стол, цокал языком и уходил. В бокалах плескалось легкое розовое вино, за открытым окном шумели липы, время текло где-то отдельно от нас…Вадим первый посмотрел на часы и сказал:
- Все, пьем кофе, и я тебя отвожу домой, а то завтра будешь уставшая и вареная.
Я согласилась – я готова была согласиться со всем, что он скажет, не ду-мая. Кажется, я увлеклась этим антикварным экземпляром… «Нет, девушка, это не для вас: немедленно облейте голову холодной водой и придите в нор-мальное состояние» – уговаривала я себя, а сердце уходило в пятки от одного взгляда на его четкий профиль и руки, уверенно держащие руль.
- Ты так разглядываешь меня, как будто у меня на щеке неразгаданные письмена древних майя.
- Или древних инков.
- Да. Или древних инков.
- Я просто думаю, что тебя очень удачно подстригли. Где ты стрижешься?
- В соседней парикмахерской, - хмыкает Вадим. – Ну, вот мы и приехали. Какие твои окна?
- Вот эти два, на третьем этаже.
