потратила кусок своего отпуска, ни звуком не возразила, а села в поезд и отправилась в Бежицы? Конечно, мне было любопытно посмотреть этот городок, вроде бы в детстве я даже слышала о нём, но… Честно говоря, не настолько любопытно!
Приходится сделать вывод: привычка всегда слушаться бабушку отлично укоренилась; цветы бы на балконе у меня так укоренялись…
Поехали дальше: почему она так пренебрежительно написала о Розалии Львовне? Отличная тётка, умная, обаятельная, образованная. И специальность у нас почти одна и та же… Чем не нравилась бабушке та ветвь семьи? Я ведь даже не знала, что у меня есть родственники в Бежицах.
Поправка: я считала, что у нас с мамой вообще нет никаких родственников. Вот была бабушка, она умерла. Вот был когда-то мой отец, он нас бросил и исчез. Всё, finita, поезд дальше не идёт. А оказывается, есть Розалия, были её родители… Может, и ещё кто-то есть?
Что же, можно подвести промежуточный итог. Бабушкино поручение я не выполнила, так сказать, по техническим причинам. Будет случай – съезжу ещё раз, не будет – ну, извините. Молебен я заказала, денег на ещё несколько служб оставила, отец Василий сказал, что этого довольно.
Зато у меня теперь есть тётушка, и это очень радует.
Мы с Розалией Львовной распрощались самым милым образом, обменялись электронными адресами и договорились созваниваться и списываться.
Следующий вопрос: что рассказывать маме? Она – существо нежное, бабушка её оберегала от всех дуновений, так что мама моя не в курсе, как платить за квартиру, записываться к врачу, включать стиральную машину или нанимать домработницу, если имеющаяся решит уволиться. С другой стороны, никаких ужасов со мной не происходило, а маме пора вылезать из уютной раковины и посмотреть на окружающий мир. Так что – принято, расскажу всё и в подробностях!
Приняв это судьбоносное решение, я уселась поудобнее на жёсткую лавку поезда и включила электронную книгу. За время дороги от Твери до Москвы как раз дочитаю детектив!
Домой я ввалилась уже в начале десятого вечера, изрядно уставшая и проголодавшаяся. Было темно и тихо, на что я не сразу обратила внимание.
- Мам! Ма-ам! Я приехала!
Тишина.
- Мам, ты спишь, что ли?
Тишина.
Заинтересовавшись, я скинула кроссовки, влезла в тапочки и пошла проверять: спит? сидит в наушниках и смотрит кино? Болтает по телефону? Все варианты было не слишком реальными, но мало ли… Пробежав по квартире, я вернулась к входной двери озадаченная: дома никого не было.
Сейчас – я глянула на часы – без двадцати десять.
Мама никогда на моей памяти не бывала вне дома в такое время одна, без меня или бабушки. И что, скажите, произошло за два дня, пока меня не было? Пора волноваться?
Развить эту идею мне не пришлось: в замке повернулся ключ, и моя дорогая пропажа впорхнула в квартиру, весёлая, разрумянившаяся, пахнущая духами. С букетом в руках!
Увидев меня, мама вздрогнула, вся словно сжалась, и с лица её пропала живость, будто и не было.
- Добрый вечер, дорогая, - сказала она, растянув губы в улыбке. – А я думала. Ты ещё на пару дней останешься… там.
У-у-у, кажется, в наследство от бабушки нам остались не только загадочные распоряжения, но ещё и куча комплексов. Как же это я раньше не замечала, насколько мама задавлена этой властностью, жёстким распорядком, правилами, от которых нельзя отступить ни на шаг?
Или не хотела замечать? Мне-то жить не особо мешали…
- Привет, ма! Какая у тебя красота! – я наклонилась, чтобы понюхать цветы, и с сожалением выпрямилась. – Нет, не пахнут… Но всё равно очень красивые.
Букет и в самом деле был подобран с большим вкусом и весь словно светился осенним солнцем: мелкие оранжевые розы, жёлтые герберы, рудбекии...
Положив букет на столик, мама медленно вошла в гостиную и села в кресло. Как была – в уличных туфлях, с сумочкой, которую она сжимала в руках, словно заслоняясь ею… от меня? Я продолжила болтать, словно ничего не замечала.
- Надо вазу пошире подобрать, чтобы им было удобно стоять. Хотя ладно, потом. Есть хочу до ужаса! Ты ужинать будешь?
Не дожидаясь ответа, я прошла на кухню, раскрыла холодильник и замерла, уставившись на полки.
- Цветная капуста… не то. Котлеты… тоже не то. Бутерброды… да ну их. О! Пельмени! Мам, ты будешь пельмени?
В гостиной продолжали выразительно молчать. Я поставила кастрюлю с водой – есть и правда хотелось! – и отправилась сражаться с драконом.
- Не поняла, ты пельмени будешь есть?
- Нет, спасибо, - еле слышно ответила мама.
- Точно?
- Спасибо, не хочется. Я устала, пойду спать. Спокойной ночи.
Она и в самом деле поднялась и с размеренностью автомата переобулась, аккуратно повесила сумочку на предназначенный для этого крючок и вошла в ванную.
Дракон от боя отказался, даже из пещеры не вылез.
Ладно, завтра тоже будет день. Кстати, что там у нас? Ах, пятница? Отлично! Начну с банковской ячейки, а дальше посмотрим.
Предъявив паспорт, я следом за девушкой в форменном пиджаке прошла по коридорчику вглубь помещения банка. Мы миновали дверь без опознавательных знаков и вошли в комнату, три стены которой были от пола до потолка закрыты шкафами с рядами номеров на многочисленных дверцах; посередине стоял большой канцелярский стол без тумбочек и прочих излишеств. Дополняли аскетическую обстановку два стула. Девушка мило улыбнулась и вышла, закрыв за собой дверь. Я нашла ячейку с номером сорок два и воткнула в скважину ключ, который лежал в конверте вместе с запиской. Металлическая дверца раскрылась; внутри была довольно большая деревянная коробка, коричневый конверт формата А4 и в глубине – три толстых и очень потрёпанных тетради. Вынув коробку, я поставила её на стол и выдвинула крышку.
- Яйцо в утке, утка в зайце… - пробормотала, глядя на нечто, завёрнутое в пожелтевшую от времени мягкую ткань. – А если тебя развернуть, там будет ещё одна коробочка?
Не стану врать: на миг промелькнула дурацкая мысль, что в этом ящичке бабушка прятала какие-нибудь обалденные ценности; вот я приподниму уголок ткани, а там… Отогнав эту мысль, глубоко вздохнула и решительно раскрыла свёрток.
- …! – я шлёпнулась на стул и потрясла головой, надеясь поставить на место мозги. – Это точно моя ячейка?
Да, номер сорок два… Ну, бабуля, от тебя я такого не ожидала!
Да уж, предполагать можно было что угодно, но действительность, как водится, ожидания перешагнула с лёгкостью, даже и не заметив. На белом когда-то бархате лежала маленькая балалайка. Совсем маленькая, пикколо – сантиметров сорок длиной. *)
_____
*) Размер балалайки-пикколо работы мастера С.И.Налимова - 44,3х27,5х6,8 см
Внутри крафт-конверта оказалась тоненькая книжечка в мягкой обложке, формата А4, с надписью на обложке: «Школа для балалайки. Составил П.К. Селиверстов при участии Мастера игры на балалайке В.В.Андреева». И дата издания – 1887 год…
Осторожно я раскрыла книжечку: на форзаце была размашистая надпись когда-то, наверное, синими, а теперь коричневыми чернилами. Дар кому-то от кого-то, вчитываться в витиеватый старинный почерк я не стала.
Вот так, Тата. Твоё наследство, бери и владей.
Может, я бы и позволила себе попереживать подольше, но в дверь постучали, и женский голос поинтересовался, скоро ли я закончу занимать хранилище. Ладно, раз так, надо торопиться. Я сфотографировала оба предмета со всех сторон, отдельно засняла надпись на форзаце и рисунок на деке. Приоткрыла верхнюю тетрадь: бабушкин почерк, дата чуть ли не сорок лет назад… Дневники? Ладно, это потом. Сложила тетради обратно в ячейку, вернула книжечку в крафтовый конверт, осторожно завернула балалайку в бархатное полотнище и убрала в коробку. Заперла ячейку и вышла, надев на лицо выражение абсолютного равнодушия.
Выйдя из банка, я свернула в ближайший двор, плюхнулась на лавочку и задумалась. В принципе, надо сказать большое спасибо, что частью наследства оказалось нечто, связанное с музыкой. Если бы в ячейке хранились какие-нибудь чертежи или расчёты, мне бы пришлось куда сложнее!
Надо распечатать фотографии и показать кому-нибудь, кто в этом разбирается…
Кому?
В нашей детской музыкальной школе в отделе народных инструментов балалаечников нет, только баян, аккордеон и гитара. Но можно попробовать подойти к заведующей, Наталье Васильевне, и поспрашивать.
Дальше, почти напротив моего дома – музей Глинки. То есть, он теперь не имени Глинки, а национальный музей музыки, но это неважно, проконсультироваться можно и нужно и у них. Ну и, наконец, стоит зайти к моей учительнице, Ольге Валентиновне. Ей, конечно, далеко за восемьдесят, но она в здравом уме и твёрдой памяти, дай бог мне в её возрасте так…
Вот, пожалуй, с неё и начну. Прямо сейчас позвоню и договорюсь, потом схожу распечатать картинки – в цвете и покрупнее! – а там видно будет.
Увы, план мой дал трещину в самом начале: Ольга Валентиновна была на даче, и вернуться планировала после первого сентября. Она, конечно, предложила мне приехать в гости, и я обещала подумать, но, прощаясь, знала: никуда не поеду. Дача эта далеко за границами московской области, а я ленива, да и план по дальним выездам вот только вчера выполнила на год вперёд.
В конце концов, бабушкины сокровища лежали в ячейке десять с лишним лет, полежат и ещё несколько дней.
Почему десять лет? Ну, я же посмотрела, когда был подписан договор аренды… Вот интересно было бы узнать, где это всё находилось до того? Интересно, но… уже не у кого.
На нос мне шлёпнулась первая капля дождя, и я заторопилась домой. Надо встряхнуть маму и выяснить, что с ней происходит.
Рассказывать маме о банковской ячейке я пока не стала. Вот когда пойму, что же это там такое лежит, тогда и поделюсь, а сейчас вроде бы и нечем.
Пришла я как раз к обеду, так что за столом стала рассказывать о Бежицах: о деревянных домах и резных наличниках, о георгинах в палисаднике, о Розалии Львовне и матушке Евпраксии, о старом кладбище, где нет ни сторожа, ни служителя, ни даже схемы… Мама слушала, кивала, задавала вопросы, но я чувствовала, что думает она о чём-то другом. Спросить? Нет?
Не буду.
Взрослый человек, имеет право на собственные секреты. И так она тридцать лет поступала только так, как велела бабушка.
И я продолжила трепаться.
Оказалось, что до двадцать пятого, до выхода на работу, осталось совсем мало времени, каких-то четыре дня. Четыре дня! А дел ещё нужно переделать уйму, начиная с посещения химчистки и заканчивая традиционной встречей сокурсников в последнее воскресенье августа. Хороша бы я была, если бы ещё и к Ольге Валентиновне поехала…
В воскресенье на встрече все пили, хохотали, танцевали, пытались рассказывать о своих успехах – и, конечно же, никто никого не слушал. Расходились уже под утро, и дорогу домой я помню нетвёрдо. Ну, судя по тому, что проснулась я в своей постели, до дому добралась, значит, всё в порядке. Правда, на часах была четыре часа дня. Понедельник, можно сказать, пропал…
Я выползла на кухню.
Мамы не было, на столе лежала таблетка растворимого аспирина и записка, прижатая стаканом с водой: «Буду поздно, не жди, ложись пораньше, тебе завтра на работу».
- Угу, - пробормотала я. – Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю…
Перемены
Педсовет проходил в актовом зале, что было странно.
Нет, правда, странно: обычно собирались в учительской или в малом репетиционном зале, там как раз достаточно места. А актовый… Во-первых, в нём всегда холодно, вне зависимости от погоды на улице и отопительного сезона. Во-вторых, гуляет такое эхо, что пугаются ученики, которые выступают впервые. В-третьих, а зачем? Зал на две с лишним сотни мест, а нас тридцать четыре человека.
Ну да ладно, хозяин - барин. Директриса, Анастасия Леонидовна, нормальная тётка, не вредная. И одно большое достоинство у неё есть: она считает, что музыка детям необходима.
- Что-то Леонидовна опаздывает, - толкнула меня в бок приятельница, Эсфирь, педагог по классу вокала. – Раньше с ней такого не бывало.
- Всё когда-то бывает в первый раз, - ответила я рассеянно, высматривая в полутёмном зале кого-нибудь из народников.
Тут дверь распахнулась, и в зал гуськом вошли несколько человек.
Пятеро.
И знаком мне среди них только один – тип из отдела образования по прозвищу Моль. По-моему, имени его никто и не помнил, так прилипла кличка.
- Где ж Анастасия-то? – озабоченно прогудел за спиной мужской голос.
Ага, вот где у нас народники! Я повернулась и прошептала:
- Андрей, у меня к тебе вопрос потом будет, после педсовета. Не убегай, ладно?
- Договорились, - кивнул бородатый и дочерна загорелый преподаватель по классу гитары.
Всё так же гуськом пятеро гостей поднялись на сцену. Две женщины и толстый мужчина уселись на расставленные там стулья, а Моль подошёл к микрофону и пощёлкал по нему, отчего по залу прокатилось эхо.
- Господа педагоги, - сказал он с некоторой торжественностью, показавшейся мне неуместной. – Разрешите представить вам нового директора этой школы Ксенофонта Карловича Будакова.
Толстяк встал со стула и кивнул.
По залу прокатился шум, в котором выделялся громкий голос Андрея:
- Эт-то что за новости?
Моль терпеливо дождался, пока голоса затихнут, и сделал приглашающий жест:
- Прошу вас, Ксенофонт Карлович!
- Господи боже мой, - прошептала Эсфирь. – С таким имечком и в педагоги… Бедные дети!
Новый директор заговорил, и я поняла, что жизнь моя, кажется, скоро переменится. Господин Будаков говорил так, что мне захотелось немедленно заткнуть уши, а ещё лучше – выйти. Голос у него был слишком высокий и со странными дребезжащими обертонами, отчего в голове возникал неприятный резонанс. Мы с Эсфирью переглянулись, и она взяла меня за руку:
- Терпи! Может, он ещё ничего, надо послушать, что скажет.
Зря она надеялась: ничего хорошего мы от нового директора не услышали. С одной стороны, нас ждало сокращение («Сами понимаете, бюджет не резиновый!»), с другой – коллектив собирались укреплять и усиливать новыми кадрами.
Коллектив дружно приуныл, а я впервые в жизни пожалела, что не курю.
- Представляю вам новых преподавателей, надеюсь, коллектив их примет с радостью. Людмила Павловна Найдёнова, фортепиано, - повинуясь жесту, одна из женщин встала со стула и кивнула. – Зинаида Валентиновна Прохорец, сольфеджио и музлитература. Венера Тимуровна Хазиахметова, заведующая учебной частью. После собрания на доске объявлений будет вывешено расписание моих встреч с сотрудниками, попрошу вас его изучить и на встречи не опаздывать.
Новый директор завершил тронную речь и вернулся к своим спутникам. Так же, как и входили, гуськом, они потянулись к выходу.
- А Анастасия Леонидовна где? – выкрикнул женский голос сзади.
Ответа не последовало.
Дверь со сцены медленно закрылась, и в актовом зале повисло молчание.
- Что скажете, коллеги? – нарушила его Лилия Валерьевна, педагог по классу скрипки, дуайен нашего коллектива – по её словам, ей исполнилось восемьдесят два, и она себе может позволить сказать или сделать практически что угодно.
- Андрюша, дойди, посмотри, ушли ли гости, - распорядилась Ольга Михайловна, заведующая отделом струнных.
- Да какие ж это гости, это теперь хозяева, - ответил Андрей с непонятной горечью, но в коридор выглянул. – Стоят возле доски объявлений, - отрапортовал он, вернувшись. – Видимо, вывешивают расписание.
Приходится сделать вывод: привычка всегда слушаться бабушку отлично укоренилась; цветы бы на балконе у меня так укоренялись…
Поехали дальше: почему она так пренебрежительно написала о Розалии Львовне? Отличная тётка, умная, обаятельная, образованная. И специальность у нас почти одна и та же… Чем не нравилась бабушке та ветвь семьи? Я ведь даже не знала, что у меня есть родственники в Бежицах.
Поправка: я считала, что у нас с мамой вообще нет никаких родственников. Вот была бабушка, она умерла. Вот был когда-то мой отец, он нас бросил и исчез. Всё, finita, поезд дальше не идёт. А оказывается, есть Розалия, были её родители… Может, и ещё кто-то есть?
Что же, можно подвести промежуточный итог. Бабушкино поручение я не выполнила, так сказать, по техническим причинам. Будет случай – съезжу ещё раз, не будет – ну, извините. Молебен я заказала, денег на ещё несколько служб оставила, отец Василий сказал, что этого довольно.
Зато у меня теперь есть тётушка, и это очень радует.
Мы с Розалией Львовной распрощались самым милым образом, обменялись электронными адресами и договорились созваниваться и списываться.
Следующий вопрос: что рассказывать маме? Она – существо нежное, бабушка её оберегала от всех дуновений, так что мама моя не в курсе, как платить за квартиру, записываться к врачу, включать стиральную машину или нанимать домработницу, если имеющаяся решит уволиться. С другой стороны, никаких ужасов со мной не происходило, а маме пора вылезать из уютной раковины и посмотреть на окружающий мир. Так что – принято, расскажу всё и в подробностях!
Приняв это судьбоносное решение, я уселась поудобнее на жёсткую лавку поезда и включила электронную книгу. За время дороги от Твери до Москвы как раз дочитаю детектив!
Домой я ввалилась уже в начале десятого вечера, изрядно уставшая и проголодавшаяся. Было темно и тихо, на что я не сразу обратила внимание.
- Мам! Ма-ам! Я приехала!
Тишина.
- Мам, ты спишь, что ли?
Тишина.
Заинтересовавшись, я скинула кроссовки, влезла в тапочки и пошла проверять: спит? сидит в наушниках и смотрит кино? Болтает по телефону? Все варианты было не слишком реальными, но мало ли… Пробежав по квартире, я вернулась к входной двери озадаченная: дома никого не было.
Сейчас – я глянула на часы – без двадцати десять.
Мама никогда на моей памяти не бывала вне дома в такое время одна, без меня или бабушки. И что, скажите, произошло за два дня, пока меня не было? Пора волноваться?
Развить эту идею мне не пришлось: в замке повернулся ключ, и моя дорогая пропажа впорхнула в квартиру, весёлая, разрумянившаяся, пахнущая духами. С букетом в руках!
Увидев меня, мама вздрогнула, вся словно сжалась, и с лица её пропала живость, будто и не было.
- Добрый вечер, дорогая, - сказала она, растянув губы в улыбке. – А я думала. Ты ещё на пару дней останешься… там.
У-у-у, кажется, в наследство от бабушки нам остались не только загадочные распоряжения, но ещё и куча комплексов. Как же это я раньше не замечала, насколько мама задавлена этой властностью, жёстким распорядком, правилами, от которых нельзя отступить ни на шаг?
Или не хотела замечать? Мне-то жить не особо мешали…
- Привет, ма! Какая у тебя красота! – я наклонилась, чтобы понюхать цветы, и с сожалением выпрямилась. – Нет, не пахнут… Но всё равно очень красивые.
Букет и в самом деле был подобран с большим вкусом и весь словно светился осенним солнцем: мелкие оранжевые розы, жёлтые герберы, рудбекии...
Положив букет на столик, мама медленно вошла в гостиную и села в кресло. Как была – в уличных туфлях, с сумочкой, которую она сжимала в руках, словно заслоняясь ею… от меня? Я продолжила болтать, словно ничего не замечала.
- Надо вазу пошире подобрать, чтобы им было удобно стоять. Хотя ладно, потом. Есть хочу до ужаса! Ты ужинать будешь?
Не дожидаясь ответа, я прошла на кухню, раскрыла холодильник и замерла, уставившись на полки.
- Цветная капуста… не то. Котлеты… тоже не то. Бутерброды… да ну их. О! Пельмени! Мам, ты будешь пельмени?
В гостиной продолжали выразительно молчать. Я поставила кастрюлю с водой – есть и правда хотелось! – и отправилась сражаться с драконом.
- Не поняла, ты пельмени будешь есть?
- Нет, спасибо, - еле слышно ответила мама.
- Точно?
- Спасибо, не хочется. Я устала, пойду спать. Спокойной ночи.
Она и в самом деле поднялась и с размеренностью автомата переобулась, аккуратно повесила сумочку на предназначенный для этого крючок и вошла в ванную.
Дракон от боя отказался, даже из пещеры не вылез.
Ладно, завтра тоже будет день. Кстати, что там у нас? Ах, пятница? Отлично! Начну с банковской ячейки, а дальше посмотрим.
Предъявив паспорт, я следом за девушкой в форменном пиджаке прошла по коридорчику вглубь помещения банка. Мы миновали дверь без опознавательных знаков и вошли в комнату, три стены которой были от пола до потолка закрыты шкафами с рядами номеров на многочисленных дверцах; посередине стоял большой канцелярский стол без тумбочек и прочих излишеств. Дополняли аскетическую обстановку два стула. Девушка мило улыбнулась и вышла, закрыв за собой дверь. Я нашла ячейку с номером сорок два и воткнула в скважину ключ, который лежал в конверте вместе с запиской. Металлическая дверца раскрылась; внутри была довольно большая деревянная коробка, коричневый конверт формата А4 и в глубине – три толстых и очень потрёпанных тетради. Вынув коробку, я поставила её на стол и выдвинула крышку.
- Яйцо в утке, утка в зайце… - пробормотала, глядя на нечто, завёрнутое в пожелтевшую от времени мягкую ткань. – А если тебя развернуть, там будет ещё одна коробочка?
Не стану врать: на миг промелькнула дурацкая мысль, что в этом ящичке бабушка прятала какие-нибудь обалденные ценности; вот я приподниму уголок ткани, а там… Отогнав эту мысль, глубоко вздохнула и решительно раскрыла свёрток.
- …! – я шлёпнулась на стул и потрясла головой, надеясь поставить на место мозги. – Это точно моя ячейка?
Да, номер сорок два… Ну, бабуля, от тебя я такого не ожидала!
Да уж, предполагать можно было что угодно, но действительность, как водится, ожидания перешагнула с лёгкостью, даже и не заметив. На белом когда-то бархате лежала маленькая балалайка. Совсем маленькая, пикколо – сантиметров сорок длиной. *)
_____
*) Размер балалайки-пикколо работы мастера С.И.Налимова - 44,3х27,5х6,8 см
Внутри крафт-конверта оказалась тоненькая книжечка в мягкой обложке, формата А4, с надписью на обложке: «Школа для балалайки. Составил П.К. Селиверстов при участии Мастера игры на балалайке В.В.Андреева». И дата издания – 1887 год…
Осторожно я раскрыла книжечку: на форзаце была размашистая надпись когда-то, наверное, синими, а теперь коричневыми чернилами. Дар кому-то от кого-то, вчитываться в витиеватый старинный почерк я не стала.
Вот так, Тата. Твоё наследство, бери и владей.
Может, я бы и позволила себе попереживать подольше, но в дверь постучали, и женский голос поинтересовался, скоро ли я закончу занимать хранилище. Ладно, раз так, надо торопиться. Я сфотографировала оба предмета со всех сторон, отдельно засняла надпись на форзаце и рисунок на деке. Приоткрыла верхнюю тетрадь: бабушкин почерк, дата чуть ли не сорок лет назад… Дневники? Ладно, это потом. Сложила тетради обратно в ячейку, вернула книжечку в крафтовый конверт, осторожно завернула балалайку в бархатное полотнище и убрала в коробку. Заперла ячейку и вышла, надев на лицо выражение абсолютного равнодушия.
Выйдя из банка, я свернула в ближайший двор, плюхнулась на лавочку и задумалась. В принципе, надо сказать большое спасибо, что частью наследства оказалось нечто, связанное с музыкой. Если бы в ячейке хранились какие-нибудь чертежи или расчёты, мне бы пришлось куда сложнее!
Надо распечатать фотографии и показать кому-нибудь, кто в этом разбирается…
Кому?
В нашей детской музыкальной школе в отделе народных инструментов балалаечников нет, только баян, аккордеон и гитара. Но можно попробовать подойти к заведующей, Наталье Васильевне, и поспрашивать.
Дальше, почти напротив моего дома – музей Глинки. То есть, он теперь не имени Глинки, а национальный музей музыки, но это неважно, проконсультироваться можно и нужно и у них. Ну и, наконец, стоит зайти к моей учительнице, Ольге Валентиновне. Ей, конечно, далеко за восемьдесят, но она в здравом уме и твёрдой памяти, дай бог мне в её возрасте так…
Вот, пожалуй, с неё и начну. Прямо сейчас позвоню и договорюсь, потом схожу распечатать картинки – в цвете и покрупнее! – а там видно будет.
Увы, план мой дал трещину в самом начале: Ольга Валентиновна была на даче, и вернуться планировала после первого сентября. Она, конечно, предложила мне приехать в гости, и я обещала подумать, но, прощаясь, знала: никуда не поеду. Дача эта далеко за границами московской области, а я ленива, да и план по дальним выездам вот только вчера выполнила на год вперёд.
В конце концов, бабушкины сокровища лежали в ячейке десять с лишним лет, полежат и ещё несколько дней.
Почему десять лет? Ну, я же посмотрела, когда был подписан договор аренды… Вот интересно было бы узнать, где это всё находилось до того? Интересно, но… уже не у кого.
На нос мне шлёпнулась первая капля дождя, и я заторопилась домой. Надо встряхнуть маму и выяснить, что с ней происходит.
Рассказывать маме о банковской ячейке я пока не стала. Вот когда пойму, что же это там такое лежит, тогда и поделюсь, а сейчас вроде бы и нечем.
Пришла я как раз к обеду, так что за столом стала рассказывать о Бежицах: о деревянных домах и резных наличниках, о георгинах в палисаднике, о Розалии Львовне и матушке Евпраксии, о старом кладбище, где нет ни сторожа, ни служителя, ни даже схемы… Мама слушала, кивала, задавала вопросы, но я чувствовала, что думает она о чём-то другом. Спросить? Нет?
Не буду.
Взрослый человек, имеет право на собственные секреты. И так она тридцать лет поступала только так, как велела бабушка.
И я продолжила трепаться.
Оказалось, что до двадцать пятого, до выхода на работу, осталось совсем мало времени, каких-то четыре дня. Четыре дня! А дел ещё нужно переделать уйму, начиная с посещения химчистки и заканчивая традиционной встречей сокурсников в последнее воскресенье августа. Хороша бы я была, если бы ещё и к Ольге Валентиновне поехала…
В воскресенье на встрече все пили, хохотали, танцевали, пытались рассказывать о своих успехах – и, конечно же, никто никого не слушал. Расходились уже под утро, и дорогу домой я помню нетвёрдо. Ну, судя по тому, что проснулась я в своей постели, до дому добралась, значит, всё в порядке. Правда, на часах была четыре часа дня. Понедельник, можно сказать, пропал…
Я выползла на кухню.
Мамы не было, на столе лежала таблетка растворимого аспирина и записка, прижатая стаканом с водой: «Буду поздно, не жди, ложись пораньше, тебе завтра на работу».
- Угу, - пробормотала я. – Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю…
ЧАСТЬ 2.
Перемены
Педсовет проходил в актовом зале, что было странно.
Нет, правда, странно: обычно собирались в учительской или в малом репетиционном зале, там как раз достаточно места. А актовый… Во-первых, в нём всегда холодно, вне зависимости от погоды на улице и отопительного сезона. Во-вторых, гуляет такое эхо, что пугаются ученики, которые выступают впервые. В-третьих, а зачем? Зал на две с лишним сотни мест, а нас тридцать четыре человека.
Ну да ладно, хозяин - барин. Директриса, Анастасия Леонидовна, нормальная тётка, не вредная. И одно большое достоинство у неё есть: она считает, что музыка детям необходима.
- Что-то Леонидовна опаздывает, - толкнула меня в бок приятельница, Эсфирь, педагог по классу вокала. – Раньше с ней такого не бывало.
- Всё когда-то бывает в первый раз, - ответила я рассеянно, высматривая в полутёмном зале кого-нибудь из народников.
Тут дверь распахнулась, и в зал гуськом вошли несколько человек.
Пятеро.
И знаком мне среди них только один – тип из отдела образования по прозвищу Моль. По-моему, имени его никто и не помнил, так прилипла кличка.
- Где ж Анастасия-то? – озабоченно прогудел за спиной мужской голос.
Ага, вот где у нас народники! Я повернулась и прошептала:
- Андрей, у меня к тебе вопрос потом будет, после педсовета. Не убегай, ладно?
- Договорились, - кивнул бородатый и дочерна загорелый преподаватель по классу гитары.
Всё так же гуськом пятеро гостей поднялись на сцену. Две женщины и толстый мужчина уселись на расставленные там стулья, а Моль подошёл к микрофону и пощёлкал по нему, отчего по залу прокатилось эхо.
- Господа педагоги, - сказал он с некоторой торжественностью, показавшейся мне неуместной. – Разрешите представить вам нового директора этой школы Ксенофонта Карловича Будакова.
Толстяк встал со стула и кивнул.
По залу прокатился шум, в котором выделялся громкий голос Андрея:
- Эт-то что за новости?
Моль терпеливо дождался, пока голоса затихнут, и сделал приглашающий жест:
- Прошу вас, Ксенофонт Карлович!
- Господи боже мой, - прошептала Эсфирь. – С таким имечком и в педагоги… Бедные дети!
Новый директор заговорил, и я поняла, что жизнь моя, кажется, скоро переменится. Господин Будаков говорил так, что мне захотелось немедленно заткнуть уши, а ещё лучше – выйти. Голос у него был слишком высокий и со странными дребезжащими обертонами, отчего в голове возникал неприятный резонанс. Мы с Эсфирью переглянулись, и она взяла меня за руку:
- Терпи! Может, он ещё ничего, надо послушать, что скажет.
Зря она надеялась: ничего хорошего мы от нового директора не услышали. С одной стороны, нас ждало сокращение («Сами понимаете, бюджет не резиновый!»), с другой – коллектив собирались укреплять и усиливать новыми кадрами.
Коллектив дружно приуныл, а я впервые в жизни пожалела, что не курю.
- Представляю вам новых преподавателей, надеюсь, коллектив их примет с радостью. Людмила Павловна Найдёнова, фортепиано, - повинуясь жесту, одна из женщин встала со стула и кивнула. – Зинаида Валентиновна Прохорец, сольфеджио и музлитература. Венера Тимуровна Хазиахметова, заведующая учебной частью. После собрания на доске объявлений будет вывешено расписание моих встреч с сотрудниками, попрошу вас его изучить и на встречи не опаздывать.
Новый директор завершил тронную речь и вернулся к своим спутникам. Так же, как и входили, гуськом, они потянулись к выходу.
- А Анастасия Леонидовна где? – выкрикнул женский голос сзади.
Ответа не последовало.
Дверь со сцены медленно закрылась, и в актовом зале повисло молчание.
- Что скажете, коллеги? – нарушила его Лилия Валерьевна, педагог по классу скрипки, дуайен нашего коллектива – по её словам, ей исполнилось восемьдесят два, и она себе может позволить сказать или сделать практически что угодно.
- Андрюша, дойди, посмотри, ушли ли гости, - распорядилась Ольга Михайловна, заведующая отделом струнных.
- Да какие ж это гости, это теперь хозяева, - ответил Андрей с непонятной горечью, но в коридор выглянул. – Стоят возле доски объявлений, - отрапортовал он, вернувшись. – Видимо, вывешивают расписание.
