Что, если они даже там, на её лоне, раскалённое золото с примесью меди?.. Желание прикоснуться. Нет, это жажда! Потребность! Испарина, выступившая на теле, сжигала словно лихорадка. Почему, почему ему так нужно прикоснуться к ней? Он помнил, как она гладила его лицо, пытаясь узнать, помнил, как откидывала голову, когда он целовал изгиб шеи, помнил, что творили её прикосновения. И хотел испытать это снова. Почему так важно прикоснуться к ней? Потому что до неё он не жил. Тысяча лет пути. Холод и зима. Но она показала ему, как горяча жизнь. И теперь он хотел ещё.
– Ох, ну наконец-то!
Леди Иванна проворно поднялась со своего места и под руку с королём вышла в центр зала – по старому обычаю, они открывали ночь танцев. Как и положено, Хидежи с приклеенным к лицу интересом следил за королём и его любовницей, но когда во второй половине танца к ним присоединилась большая часть подданных, он снова посмотрел на свою графиню.
Она всё так же сидела за столом, с задумчивым видом наблюдая за танцующими, и Хидежи чувствовал облегчение от того, что её никто не пригласил. Глупо, но он бы просто не дал им танцевать. "Повернись". Но она, наоборот, отвернулась к тяжёлым дубовым дверям, словно мечтала поскорее уйти отсюда. Хидежи прищурился. Не мог ей шут нравиться больше. Не мог! Может, она его просто не узнала? Но ведь он дал ей вчера проследить за собой, увидеть его обман, понять, что на самом деле выглядит иначе. Но она сбежала... Нет, не могла не узнать. Ну, хватит! Это уже становится смешным. Он уничтожал королевства, обладал силой и властью, которая многим здесь даже не снилась, он был монстром из легенд, которые люди поспешили забыть в надежде, что их это убережёт. И теперь он сходит с ума от желания владеть этой женщиной?! Это же смешно. Но как только она поднялась со своего места и плавно заскользила к дверям, Мерцони напрягся, словно голодный волк, наконец выследивший желанную добычу. Почему она уходит? Почему лишает его возможности хотя бы смотреть?! Холодной графине не по нраву праздник? Ну так он устроит ей другой. В тайном зале с древним гобеленом его рода и троном истинных королей, проливших кровь, чтобы его получить. Он посадит её на этот трон и признает своей королевой. Он готов снова нарядиться шутом, если её это позабавит, если она того пожелает. Он готов вновь измазаться сажей, кривляться и гримасничать, потешать народ и терпеть пинки, если изволит королева. И, может, она захочет, чтобы верный слуга сыграл ей. Тогда он возьмёт свою старую скрипку и исполнит древнее сказание о том, как рыцарь влюбился в ведьму. А прекрасная королева наградит его, разрешив поцеловать подол. И он опустится на колени, прикоснётся губами к богато расшитой материи и, осмелев, а может, окончательно обезумев, поднимет вверх юбку красивого платья. Он прикоснётся ладонями к гладкой и горячей коже ног, и, кажется, она не будет против. Он поцелует округлую коленку, и она позволит продолжить. Он продвинется вверх по её бедру, и она шире разведёт ноги, приглашая его. Он поймает губами её влагу и услышит громкий стон, проведёт языком по лепесткам плоти, и она прижмётся к его губам... А наутро, его, возможно, казнят за проявленную дерзость, но он будет умирать счастливым. Леди Эльжебета, не оглядываясь, вышла из зала. Хидежи понял, что готов пойти на любой грех ради обладания ею.
Впервые он увидел её на рассвете, когда ещё не рассеялся утренний туман, и не скрылась из виду луна. Увидел и понял, что она должна принадлежать только ему. Ему одному. Он прожил столько жизней, прошёл столько дорог, и, кажется, единственной целью всего этого была она. Забрать её себе, унести в тайное место и никогда не отпускать. Касаться её кожи, вдыхать её аромат, зарываться лицом в её локоны. Все инстинкты вдруг ожили. Слух – чтобы расслышать, какой у неё голос, зрение – чтобы увидеть каждую чёрточку её лица, фигуры, осязание – чтобы почувствовать бархатистость её кожи. Ветер доносил до него её аромат – пьянящую смесь нежности и страсти, невинности и порока. Она стояла, наклонив голову и соединив руки. Скромная, слишком печальная, для него недоступная. Но в самом его нутре, надёжно скрытой от всех части, зарождалась сумасшедшая надежда, мысль, мечта, что это всего лишь маска. Что она, так же, как и он, прячет свою истинную сущность внутри. Возможно ли, что за этим благочестием скрывалась душа распутницы, которая не постесняется сказать ему, чего желает?.. Но даже это стало неважным, когда она повернулась и подняла лицо навстречу ветру. Её кожа едва заметно мерцала в рассветной темноте, и сотни золотистых крапинок рассыпались по щекам, носу, лбу... Это было самое прекрасное, что он когда-либо видел. Хотелось подобно рабу поклоняться этому сияющему божеству. Хотелось знать, покрыто ли её тело золотом подобно лицу... Червлёный локон выбился из-под капюшона, и он вдруг ощутил давно забытое тепло. Неужели она способна согреть его? Но она отвернулась и поспешила за слугой в замок. А ему пришлось перелететь на другую ветку, чтобы увидеть, как мелькнул подол её плаща и тут же скрылся из виду.
А потом следовали ошибка за ошибкой. Она единственная, кто сжалилась над ним – подала колпак, и он по глупости своей заглянул в её глаза. Ну зачем, зачем он это сделал?! Вмиг он оказался затянутым в их горячую глубину без возможности спастись. Никакая магия не могла помочь избавиться от этого морока. Он сам загнал себя в ловушку сумасшедшей зелени её глаз. Оставалось лишь сделать вид, что всё так, как и должно быть. Посмеяться над тем, что графиня сделала величайшую глупость на свете, вернув ему колпак.
Но как можно было избавиться от воспоминания о её тонких пальцах, перебирающих почти прозрачную ткань? Он помнил, как нежно она касалась синих цветов, вышитых по подолу и на рукавах. Как, как удалось ей завладеть всеми его думами?! Как смогла она зажечь пожар невиданной силы в его теле?! Как умудрилась подчинить его душу?! Он всегда был свободен. С помощью силы, дарованной ему отцом и матерью, он мог поставить на колени целые королевства, но в одночасье оказался пленён этой женщиной. Как она смогла сделать это? Какую древнюю магию использовала?
Сидя на парапете, практически над бездной, он убеждал себя, что делает это только лишь для того, чтобы узнать, в чём секрет молчаливой графини. Лунный свет высвечивал его тень на каменном балконе, и Хидежи поддел её пальцем, словно поднял с пола тонкую, почти прозрачную ткань. Он поднимал её всё выше, держа пальцем, трепещущее на ветру светящееся полотно. И как только последний кончик оторвался от пола, его тень превратилась в чёрную птицу с длинным клювом и цепкими когтями. И Хидежи послал своего помощника к далёкому окну в северной башне.
Тогда он ещё не мог признаться себе, что это нечто большее, чем просто колдовство. Создавая немыслимые отговорки, он надеялся, что узнает секрет Эльжебеты. Её имя, будто сладчайший грех, будоражило кровь. Он видел всё то же, что видит тень-слуга. Он видел, как она стоит посреди комнаты, рассматривая искусное шитьё. На её лице читались грусть и отчаянье. И Хидежи едва подавил порыв броситься к ней, обнять и утешить. Он никогда никого не жалел. Но сейчас это желание, словно накопленное за сотни лет жизни, кипело в нём, рождая порыв защищать её ото всех, разрывать обидчиков на части и бросать к её ногам поверженные королевства.
А потом он видел, как она плачет в своей холодной спальне, и понимал, что это его вина. И тогда он не выдержал, ударил клювом в её окно, умоляя впустить. Быть рядом с ней. Быть рядом. С ней. Пожалуйста... И она открыла ему, овеваемая ветрами. Её кожа, омытая дождём, сияла бриллиантами, и Хидежи знал, что когда-нибудь он и вправду покроет её тело сверкающими камнями. Теперь всё стало таким понятным и чётким: он копил все эти богатства для неё, сражался с врагами ради неё, существовал из-за неё. Чтобы познать её...
И снова ошибки, одна за другой. Он не смог удержаться от желания прикоснуться к ней. Пожалуй, это было величайшей его ошибкой. Ведь познав однажды жар её тела, он не мог больше противиться необходимости испытать это вновь. Тогда, в деревне, он позволил себе обнять её, вдыхать аромат её кожи и её волос. Это было гораздо сильнее его. Едва прикоснувшись, он перестал думать, забыл, что значит дышать, существовало только безумное стремление к её жару, к её дыханию. Он оставил ей на память пронзительно синий цветок лишь затем, чтобы потом отойти назад, отдав ей свою душу.
Хидежи шёл по тёмному, продуваемому ветрами коридору к себе в спальню. Его комната находилась в пустующей части Кажницкого замка, словно отделённая ото всех, из другого мира. Впрочем, так оно и было. Он был здесь чужим. Вынужденный кланяться и улыбаться, он презирал и ненавидел всех этих людей. Каждую осень они напивались и наедались, подобно свиньям, празднуя победу. Победу над его матерью и отцом... Их предки, такие же трусливые, как и они сами, уничтожили его семью. Они развели костёр лишь только потому, что кто-то отличался от них самих. А после этой зверской расправы придумали жалкую историю о том, как победили великое зло. О, нет, они собственноручно породили это самое зло... Он уничтожит всех, кто будет стоять на пути, но вернёт то, что по праву принадлежит ему. А пока вынужден лицедействовать на празднестве в честь гибели его матери и отца... Хидежи в злобе ударил кулаком по каменной стене. Ладонь тут же засаднило, но он даже не почувствовал боли. Он подкрался слишком близко, чтобы что-то могло его остановить...
В его комнате было холодно. В сумрачном пространстве вольготно гулял сквозняк. Но Хидежи не стал разжигать камин. Огонь всё равно не согреет его. Ничто не могло его согреть, кроме... Кроме загадочной рыжеволосой графини с белоснежной кожей и печальными глазами. Стоило лишь подумать о ней, как сердце ускоряло свой бег, кровь начинала закипать. Она его погибель. Но о такой смерти он готов был молить. Хидежи лёг в кровать. Ветер ласково шевелил тёмно-красный полог, и тут же всплыло воспоминание, как колыхались её локоны на празднике. Не надо, не надо думать о ней! Какой прок от бесплодных мыслей? Но перед глазами сами собой проявлялись картины их немногочисленных встреч. Глупая игра, обернувшаяся полным его поражением, лишь только её руки коснулись его лица. О, что он тогда испытал!.. Сами Боги не могли послать большей муки и большего наслаждения.
Сколько ещё он совершит ошибок, сгорая от жажды обладать ею? Нужно забыть про неё...
Ничего она не принесёт ему, кроме боли и погибели. Но как же чарующи были аромат её кожи, запах волос... Он вдыхал и чувствовал, как дурман распространяется по всему телу, как выступает испарина на коже и твердеет плоть. Она была горяча и недоступна, но прекрасна. Он ничего не мог поделать с испепеляющим желанием забрать её себе. Завладеть, спрятать, укрыть самое ценное его сокровище, самое желанное.
Но это невозможно. А разве это останавливало его когда-нибудь? Он шёл к своей цели неумолимо и безжалостно. А сейчас мог лишь мечтать.
Мечтать о том, как открывает простую деревянную дверь своих покоев и видит...
...Она сидит на его постели. Рыжие волосы распущены, на голове венок из душистых цветов и трав, а глаза таинственно блестят. Больше на ней нет ничего. Абсолютно обнажённая. Возбуждение накрывает с головой, кровь закипает в венах. Она сидит как всегда – идеально выпрямившись, словно на приёме у короля. Одна рука на колене – из-за этого он не может видеть её грудь, другая опирается о кровать. И она ждёт. Его. Он бросается вперёд, словно почувствовав толчок в спину. Ближе! Быть ближе. Увидеть, что ещё скрыто от его глаз... Она поднимает голову и смотрит на него снизу-вверх. От этого взгляда кровь ударяет в пах, порождая боль, которую лишь она сможет утолить. О, он знает – одно прикосновение к ней, и он пропал. Навечно её раб и слуга, знающий только одну цель в жизни – поклоняться ей. Он уже так близок к этому. Секунда, и он признает её власть над собой. Он не прикоснётся к ней, не !может. Но она хитра и коварна. Она не отпустит просто так своего верного вассала – она сама к нему прикасается. Таким нежным, плавным движением, словно нет ничего и никого в жизни, кроме него. Её горячая ладонь обжигает щёку, шею, грудь. Как властно она понуждает его приблизиться, лечь на кровать. Но он не прикоснётся к ней, нет... Он не проиграет эту битву за собственную душу. А она уже упирается ладонями ему в грудь, и теперь он смотрит снизу-вверх на её соблазнительную фигуру. Мягкие, изящные изгибы, округлости, талия наподобие его скрипки, широкие бёдра, стройные ноги... Волосы, словно пламя, языки которого упорно скрывают от него её грудь. Желание увидеть её превращается в пытку. Что ему стоит лишь протянуть руку и убрать обжигающий завиток?.. Это стоит свободы. Она его не пощадит, никогда. Словно искушение, посланное древними богами, она знает, чего он хочет, ей ведомы все тёмные уголки его души. И она поднимает свою руку, откидывая назад волосы. И он слышит её голос, сотканный из ветра: «Ты же хотел посмотреть...» Да, он хотел, он жаждал этого более всего в жизни. Но будь проклято это его желание! Её грудь прекрасна. Совершенна. Созданная для его ладони, округлая и упругая, с маленькими розовыми сосками, набухшими и жаждущими его прикосновений. Он поднимает руки в порыве коснуться её, но дух сопротивления ещё жив. Вместо твёрдых бархатистых сосков его ладони ощущают резную спинку кровати, он обхватывает её, как утопающий цепляется за спасительную верёвку. Нет, он не сдастся... Но кажется, её это не огорчает. Она подносит к губам свою маленькую ладонь и медленно проводит языком по длинным пальцам, а затем обхватывает свою грудь, сжимает сосок, слегка покручивая... Нет! Там должны быть его пальцы, его губы! Самая жестокая из пыток. Но даже этого ей мало. Поглаживая, её руки скользят по его напряжённому, сгорающему в агонии телу, избавляя от оков одежды. И вот уже он так же обнажён, как и она. Мягкие влажные губы ласкают его шею, спускаясь к груди, чтобы задеть зубами сосок, и ещё ниже, к животу... Мышцы сокращаются, дрожь пробегает по телу. Она погубит его, обязательно погубит... Но к концу этой ночи он сам будет молить об этом.
Она упирается ладонями о его бёдра, перекидывает ногу, седлая его. На краткий миг открывая своё лоно для его взора – набухшие блестящие лепестки плоти, доказательство того, что она не равнодушная к нему. Да! Он не одинок в этой всепоглощающей жажде. Она тоже желает его... Покорить? Сломить? Или подарить самую сумасшедшую ночь на свете? Чувственным бегом стекают капельки пота по шее, бёдра поднимаются вверх в попытке ворваться в её лоно. Он не будет с ней нежен, не будет с ней ласков. Он вобьётся в горячую плоть, ворвётся, рождая в ней крики боли и наслаждения, он будет мучить её до тех пор, пока она не сможет произносить лишь одно слово – его имя...
И снова он понимает, что готов прикоснуться к ней. Нарушить данную себе клятву, распрощаться со свободой и своей местью лишь за право обладания её. На одну ночь, на одно краткое мгновение.
Но все эти глупые мысли оставляют его, как только её руки начинают гладить набухшую грудь, настойчиво пробираясь к животу, а потом и к лону.
– Ох, ну наконец-то!
Леди Иванна проворно поднялась со своего места и под руку с королём вышла в центр зала – по старому обычаю, они открывали ночь танцев. Как и положено, Хидежи с приклеенным к лицу интересом следил за королём и его любовницей, но когда во второй половине танца к ним присоединилась большая часть подданных, он снова посмотрел на свою графиню.
Она всё так же сидела за столом, с задумчивым видом наблюдая за танцующими, и Хидежи чувствовал облегчение от того, что её никто не пригласил. Глупо, но он бы просто не дал им танцевать. "Повернись". Но она, наоборот, отвернулась к тяжёлым дубовым дверям, словно мечтала поскорее уйти отсюда. Хидежи прищурился. Не мог ей шут нравиться больше. Не мог! Может, она его просто не узнала? Но ведь он дал ей вчера проследить за собой, увидеть его обман, понять, что на самом деле выглядит иначе. Но она сбежала... Нет, не могла не узнать. Ну, хватит! Это уже становится смешным. Он уничтожал королевства, обладал силой и властью, которая многим здесь даже не снилась, он был монстром из легенд, которые люди поспешили забыть в надежде, что их это убережёт. И теперь он сходит с ума от желания владеть этой женщиной?! Это же смешно. Но как только она поднялась со своего места и плавно заскользила к дверям, Мерцони напрягся, словно голодный волк, наконец выследивший желанную добычу. Почему она уходит? Почему лишает его возможности хотя бы смотреть?! Холодной графине не по нраву праздник? Ну так он устроит ей другой. В тайном зале с древним гобеленом его рода и троном истинных королей, проливших кровь, чтобы его получить. Он посадит её на этот трон и признает своей королевой. Он готов снова нарядиться шутом, если её это позабавит, если она того пожелает. Он готов вновь измазаться сажей, кривляться и гримасничать, потешать народ и терпеть пинки, если изволит королева. И, может, она захочет, чтобы верный слуга сыграл ей. Тогда он возьмёт свою старую скрипку и исполнит древнее сказание о том, как рыцарь влюбился в ведьму. А прекрасная королева наградит его, разрешив поцеловать подол. И он опустится на колени, прикоснётся губами к богато расшитой материи и, осмелев, а может, окончательно обезумев, поднимет вверх юбку красивого платья. Он прикоснётся ладонями к гладкой и горячей коже ног, и, кажется, она не будет против. Он поцелует округлую коленку, и она позволит продолжить. Он продвинется вверх по её бедру, и она шире разведёт ноги, приглашая его. Он поймает губами её влагу и услышит громкий стон, проведёт языком по лепесткам плоти, и она прижмётся к его губам... А наутро, его, возможно, казнят за проявленную дерзость, но он будет умирать счастливым. Леди Эльжебета, не оглядываясь, вышла из зала. Хидежи понял, что готов пойти на любой грех ради обладания ею.
Впервые он увидел её на рассвете, когда ещё не рассеялся утренний туман, и не скрылась из виду луна. Увидел и понял, что она должна принадлежать только ему. Ему одному. Он прожил столько жизней, прошёл столько дорог, и, кажется, единственной целью всего этого была она. Забрать её себе, унести в тайное место и никогда не отпускать. Касаться её кожи, вдыхать её аромат, зарываться лицом в её локоны. Все инстинкты вдруг ожили. Слух – чтобы расслышать, какой у неё голос, зрение – чтобы увидеть каждую чёрточку её лица, фигуры, осязание – чтобы почувствовать бархатистость её кожи. Ветер доносил до него её аромат – пьянящую смесь нежности и страсти, невинности и порока. Она стояла, наклонив голову и соединив руки. Скромная, слишком печальная, для него недоступная. Но в самом его нутре, надёжно скрытой от всех части, зарождалась сумасшедшая надежда, мысль, мечта, что это всего лишь маска. Что она, так же, как и он, прячет свою истинную сущность внутри. Возможно ли, что за этим благочестием скрывалась душа распутницы, которая не постесняется сказать ему, чего желает?.. Но даже это стало неважным, когда она повернулась и подняла лицо навстречу ветру. Её кожа едва заметно мерцала в рассветной темноте, и сотни золотистых крапинок рассыпались по щекам, носу, лбу... Это было самое прекрасное, что он когда-либо видел. Хотелось подобно рабу поклоняться этому сияющему божеству. Хотелось знать, покрыто ли её тело золотом подобно лицу... Червлёный локон выбился из-под капюшона, и он вдруг ощутил давно забытое тепло. Неужели она способна согреть его? Но она отвернулась и поспешила за слугой в замок. А ему пришлось перелететь на другую ветку, чтобы увидеть, как мелькнул подол её плаща и тут же скрылся из виду.
А потом следовали ошибка за ошибкой. Она единственная, кто сжалилась над ним – подала колпак, и он по глупости своей заглянул в её глаза. Ну зачем, зачем он это сделал?! Вмиг он оказался затянутым в их горячую глубину без возможности спастись. Никакая магия не могла помочь избавиться от этого морока. Он сам загнал себя в ловушку сумасшедшей зелени её глаз. Оставалось лишь сделать вид, что всё так, как и должно быть. Посмеяться над тем, что графиня сделала величайшую глупость на свете, вернув ему колпак.
Но как можно было избавиться от воспоминания о её тонких пальцах, перебирающих почти прозрачную ткань? Он помнил, как нежно она касалась синих цветов, вышитых по подолу и на рукавах. Как, как удалось ей завладеть всеми его думами?! Как смогла она зажечь пожар невиданной силы в его теле?! Как умудрилась подчинить его душу?! Он всегда был свободен. С помощью силы, дарованной ему отцом и матерью, он мог поставить на колени целые королевства, но в одночасье оказался пленён этой женщиной. Как она смогла сделать это? Какую древнюю магию использовала?
Сидя на парапете, практически над бездной, он убеждал себя, что делает это только лишь для того, чтобы узнать, в чём секрет молчаливой графини. Лунный свет высвечивал его тень на каменном балконе, и Хидежи поддел её пальцем, словно поднял с пола тонкую, почти прозрачную ткань. Он поднимал её всё выше, держа пальцем, трепещущее на ветру светящееся полотно. И как только последний кончик оторвался от пола, его тень превратилась в чёрную птицу с длинным клювом и цепкими когтями. И Хидежи послал своего помощника к далёкому окну в северной башне.
Тогда он ещё не мог признаться себе, что это нечто большее, чем просто колдовство. Создавая немыслимые отговорки, он надеялся, что узнает секрет Эльжебеты. Её имя, будто сладчайший грех, будоражило кровь. Он видел всё то же, что видит тень-слуга. Он видел, как она стоит посреди комнаты, рассматривая искусное шитьё. На её лице читались грусть и отчаянье. И Хидежи едва подавил порыв броситься к ней, обнять и утешить. Он никогда никого не жалел. Но сейчас это желание, словно накопленное за сотни лет жизни, кипело в нём, рождая порыв защищать её ото всех, разрывать обидчиков на части и бросать к её ногам поверженные королевства.
А потом он видел, как она плачет в своей холодной спальне, и понимал, что это его вина. И тогда он не выдержал, ударил клювом в её окно, умоляя впустить. Быть рядом с ней. Быть рядом. С ней. Пожалуйста... И она открыла ему, овеваемая ветрами. Её кожа, омытая дождём, сияла бриллиантами, и Хидежи знал, что когда-нибудь он и вправду покроет её тело сверкающими камнями. Теперь всё стало таким понятным и чётким: он копил все эти богатства для неё, сражался с врагами ради неё, существовал из-за неё. Чтобы познать её...
И снова ошибки, одна за другой. Он не смог удержаться от желания прикоснуться к ней. Пожалуй, это было величайшей его ошибкой. Ведь познав однажды жар её тела, он не мог больше противиться необходимости испытать это вновь. Тогда, в деревне, он позволил себе обнять её, вдыхать аромат её кожи и её волос. Это было гораздо сильнее его. Едва прикоснувшись, он перестал думать, забыл, что значит дышать, существовало только безумное стремление к её жару, к её дыханию. Он оставил ей на память пронзительно синий цветок лишь затем, чтобы потом отойти назад, отдав ей свою душу.
Хидежи шёл по тёмному, продуваемому ветрами коридору к себе в спальню. Его комната находилась в пустующей части Кажницкого замка, словно отделённая ото всех, из другого мира. Впрочем, так оно и было. Он был здесь чужим. Вынужденный кланяться и улыбаться, он презирал и ненавидел всех этих людей. Каждую осень они напивались и наедались, подобно свиньям, празднуя победу. Победу над его матерью и отцом... Их предки, такие же трусливые, как и они сами, уничтожили его семью. Они развели костёр лишь только потому, что кто-то отличался от них самих. А после этой зверской расправы придумали жалкую историю о том, как победили великое зло. О, нет, они собственноручно породили это самое зло... Он уничтожит всех, кто будет стоять на пути, но вернёт то, что по праву принадлежит ему. А пока вынужден лицедействовать на празднестве в честь гибели его матери и отца... Хидежи в злобе ударил кулаком по каменной стене. Ладонь тут же засаднило, но он даже не почувствовал боли. Он подкрался слишком близко, чтобы что-то могло его остановить...
В его комнате было холодно. В сумрачном пространстве вольготно гулял сквозняк. Но Хидежи не стал разжигать камин. Огонь всё равно не согреет его. Ничто не могло его согреть, кроме... Кроме загадочной рыжеволосой графини с белоснежной кожей и печальными глазами. Стоило лишь подумать о ней, как сердце ускоряло свой бег, кровь начинала закипать. Она его погибель. Но о такой смерти он готов был молить. Хидежи лёг в кровать. Ветер ласково шевелил тёмно-красный полог, и тут же всплыло воспоминание, как колыхались её локоны на празднике. Не надо, не надо думать о ней! Какой прок от бесплодных мыслей? Но перед глазами сами собой проявлялись картины их немногочисленных встреч. Глупая игра, обернувшаяся полным его поражением, лишь только её руки коснулись его лица. О, что он тогда испытал!.. Сами Боги не могли послать большей муки и большего наслаждения.
Сколько ещё он совершит ошибок, сгорая от жажды обладать ею? Нужно забыть про неё...
Ничего она не принесёт ему, кроме боли и погибели. Но как же чарующи были аромат её кожи, запах волос... Он вдыхал и чувствовал, как дурман распространяется по всему телу, как выступает испарина на коже и твердеет плоть. Она была горяча и недоступна, но прекрасна. Он ничего не мог поделать с испепеляющим желанием забрать её себе. Завладеть, спрятать, укрыть самое ценное его сокровище, самое желанное.
Но это невозможно. А разве это останавливало его когда-нибудь? Он шёл к своей цели неумолимо и безжалостно. А сейчас мог лишь мечтать.
Мечтать о том, как открывает простую деревянную дверь своих покоев и видит...
...Она сидит на его постели. Рыжие волосы распущены, на голове венок из душистых цветов и трав, а глаза таинственно блестят. Больше на ней нет ничего. Абсолютно обнажённая. Возбуждение накрывает с головой, кровь закипает в венах. Она сидит как всегда – идеально выпрямившись, словно на приёме у короля. Одна рука на колене – из-за этого он не может видеть её грудь, другая опирается о кровать. И она ждёт. Его. Он бросается вперёд, словно почувствовав толчок в спину. Ближе! Быть ближе. Увидеть, что ещё скрыто от его глаз... Она поднимает голову и смотрит на него снизу-вверх. От этого взгляда кровь ударяет в пах, порождая боль, которую лишь она сможет утолить. О, он знает – одно прикосновение к ней, и он пропал. Навечно её раб и слуга, знающий только одну цель в жизни – поклоняться ей. Он уже так близок к этому. Секунда, и он признает её власть над собой. Он не прикоснётся к ней, не !может. Но она хитра и коварна. Она не отпустит просто так своего верного вассала – она сама к нему прикасается. Таким нежным, плавным движением, словно нет ничего и никого в жизни, кроме него. Её горячая ладонь обжигает щёку, шею, грудь. Как властно она понуждает его приблизиться, лечь на кровать. Но он не прикоснётся к ней, нет... Он не проиграет эту битву за собственную душу. А она уже упирается ладонями ему в грудь, и теперь он смотрит снизу-вверх на её соблазнительную фигуру. Мягкие, изящные изгибы, округлости, талия наподобие его скрипки, широкие бёдра, стройные ноги... Волосы, словно пламя, языки которого упорно скрывают от него её грудь. Желание увидеть её превращается в пытку. Что ему стоит лишь протянуть руку и убрать обжигающий завиток?.. Это стоит свободы. Она его не пощадит, никогда. Словно искушение, посланное древними богами, она знает, чего он хочет, ей ведомы все тёмные уголки его души. И она поднимает свою руку, откидывая назад волосы. И он слышит её голос, сотканный из ветра: «Ты же хотел посмотреть...» Да, он хотел, он жаждал этого более всего в жизни. Но будь проклято это его желание! Её грудь прекрасна. Совершенна. Созданная для его ладони, округлая и упругая, с маленькими розовыми сосками, набухшими и жаждущими его прикосновений. Он поднимает руки в порыве коснуться её, но дух сопротивления ещё жив. Вместо твёрдых бархатистых сосков его ладони ощущают резную спинку кровати, он обхватывает её, как утопающий цепляется за спасительную верёвку. Нет, он не сдастся... Но кажется, её это не огорчает. Она подносит к губам свою маленькую ладонь и медленно проводит языком по длинным пальцам, а затем обхватывает свою грудь, сжимает сосок, слегка покручивая... Нет! Там должны быть его пальцы, его губы! Самая жестокая из пыток. Но даже этого ей мало. Поглаживая, её руки скользят по его напряжённому, сгорающему в агонии телу, избавляя от оков одежды. И вот уже он так же обнажён, как и она. Мягкие влажные губы ласкают его шею, спускаясь к груди, чтобы задеть зубами сосок, и ещё ниже, к животу... Мышцы сокращаются, дрожь пробегает по телу. Она погубит его, обязательно погубит... Но к концу этой ночи он сам будет молить об этом.
Она упирается ладонями о его бёдра, перекидывает ногу, седлая его. На краткий миг открывая своё лоно для его взора – набухшие блестящие лепестки плоти, доказательство того, что она не равнодушная к нему. Да! Он не одинок в этой всепоглощающей жажде. Она тоже желает его... Покорить? Сломить? Или подарить самую сумасшедшую ночь на свете? Чувственным бегом стекают капельки пота по шее, бёдра поднимаются вверх в попытке ворваться в её лоно. Он не будет с ней нежен, не будет с ней ласков. Он вобьётся в горячую плоть, ворвётся, рождая в ней крики боли и наслаждения, он будет мучить её до тех пор, пока она не сможет произносить лишь одно слово – его имя...
И снова он понимает, что готов прикоснуться к ней. Нарушить данную себе клятву, распрощаться со свободой и своей местью лишь за право обладания её. На одну ночь, на одно краткое мгновение.
Но все эти глупые мысли оставляют его, как только её руки начинают гладить набухшую грудь, настойчиво пробираясь к животу, а потом и к лону.
