Интерлюдия 8. Долг
Дневник волшебника:
Начало лета 10786 год от Создания Союза Трёх, первый день месяца саламандры.
Она вернулась. Ещё более мрачная и угрюмая, чем прежде. На целую неделю заперлась в собственной комнате, откуда изредка можно было услышать всхлипы и рыдания. А потом всё-таки вышла. Заплаканная, с синяками под глазами, но причёсанная и хорошо одетая. Что-то было в её походке неуклюжее. Возможно, всё дело в волнении, ведь важный разговор пока ещё не состоялся. Она села за стол, нервно сжала ладони в кулаки, будто собираясь с силами, а, лишь разжав, произнесла:
— Я беременна.
— Очень хорошо. — Всего лишь слова поддержки, но сердце замерло в груди. В голове вдруг стало гулко, будто она превратилась в колокол, и кто-то качнул язычок.
— Возможно, не от тебя, — закончила она глухо и напряглась.
— Что ж, пусть так.
— Пусть так? Ты меня не выгонишь? Не разведёшься? — Вопросы посыпались один за одним.
— Нет.
Она непонимающе уставилась, впервые подняв свои глаза. Неужели ждала иного отношения? Глупая наивная девочка.
— Ну почему ты такой добрый? — спросила она, и по её щекам заструились блестящие слёзы. Ещё никогда прежде она выглядела так прекрасно. Искренность и раскаяние делали её особенно привлекательной.
— Это не доброта, а ответственность.
Её губы дрогнули, собравшись в усмешку. Не поверила. Жаль. Отчаянно хотелось поделиться с кем-то бесчисленными видениями, но ни Кас, ни Дэйми для этого не годились. Зато теперь можно созывать Конклав.
***
Аулус:
Он с улыбкой смотрел на дневник. «Надо же, какая удача!» — крутилось в голове, отчего Аулус пребывал в весьма приподнятом настроении. Наконец-то, хитроумный пазл сложился, и необычный дневник стал в нём последним недостающим кусочком. И вместе с тем Аулус ощущал себя кем-то вроде мифической Пряхи, которой некогда поклонялись женщины Бэрлока. В его руках внезапно оказалось несколько судеб, которыми он вправе был распоряжаться. Невероятная ответственность и в то же время просто волшебное чувство. Волнительное и пьянящее. И как нельзя кстати вспомнились слова отца: «Если судьбы переплетаются, стоит сотворить из них красивый узор, если же будешь невнимателен, всё превратится лишь в мешанину узлов и торчащих нитей». Несмотря на свой высокий статус среди демонов, Аулус не был искусен в мастерстве плетения судеб. Впрочем, не он один. Мало кто из агни делал что-то подобное, такое искусство требовало сосредоточености и скрупулёзности, вдобавок занятие это отнимало много времени, потому при совете агни и держались подходящие люди. Та же леди Ярина, жена агни Найлуса — признанный мастер. Однако перепоручать возникшее дело Аулус решительно не хотел, да и не мог. Личного, доверенного мастера у него не было, а посвящать кого-то постороннего в некоторые детали — опасно. «В конце концов, это моя проблема», — обозначил он и вновь задумчиво покосился на дневник. Руэдхи…
Последнюю Войну Драконов Аулус помнил очень смутно. Тогда он был ещё совсем ребёнком и почти всё это ужасающее время провёл в родовом замке, куда лишь изредка доносилось эхо трагических событий. Однако появление волшебника в память врезалось крепко. У Руэдхи была необычная, весьма приметная внешность: белые с серебром волосы, острые, пронизывающие насквозь глаза и нос горбинкой, отчего в профиль волшебник походил на ястреба. Синие просторные хламиды гильдии прятали его фигуру, но не широкие плечи и идеальную осанку. И в каждом шаге волшебника читалась сила. Руэдхи прибыл к отцу Аулуса, когда возникший изначальный конфликт драконов уже перерос в полномасштабную мировую войну. Многие народы тогда заключали сделки с демонами, поэтому в появлении Главы Гильдии волшебников не было ничего удивительного. Вот только в тот раз Аулус не смог побороть своё любопытство, и после того, как Руэдхи и отец закрылись в кабинете, забрался на карниз заиндевевшего окна, и, прислонив ухо к холодному стеклу, прислушался. Слова долетали глухо, словно в отдалении.
— Мне нужна помощь для защиты мальчика! — У Руэдхи был низкий, музыкальный голос, ласкающий слух.
— Мальчика? — отец Аулуса явно удивился. — Ты хочешь спасти только ребёнка, хотя мог бы заключить сделку для всего своего народа?!
— Мой народ… — волшебник запнулся и заговорил тише. Аулус напрягся, пытаясь разобрать слова, но смог уловить лишь окончание фразы. — Меня предали!
— Глупая приверженность суевериям ещё не означает предательство, — Отец Аулуса заговорил холодно и отстранённо. В этом крылся тайный смысл: всегда проверять истинные намерения. — Что если я скажу, что твои люди правы, и мальчишку стоит пожертвовать древним богам?
— Хочешь сказать, что смерть ребёнка может остановить войну? — В голосе Руэдхи прозвучали ироничные нотки. — Я думал, демоны мыслят не так поверхностно и шаблонно. Древние боги… Да лучше тогда приносить жертвы деревьям, чтобы те давали плоды, чем окроплять кровью мёртвые полустёртые временем истуканы!
Аулус кожей почувствовал улыбку отца. Волшебник ему явно понравился. Отец любил умных личностей, с ними заключались честные сделки. Но почему-то он медлил.
— И всё же. Твоё дитя было продано ещё до рождения.
— Продано?! — воскликнул Руэдхи, и даже сквозь зачарованное стекло Аулус почувствовал его негодование.
— Да, продано, — подтвердил отец Аулуса, а затем уточнил: — Другому демону.
— И этот демон желает смерти ребёнка?
— Этот демон желает… — Возникла пауза, напряжённая и тяжёлая. Аулусу, сидящему на карнизе, даже показалось, что воздух вокруг стал вязким и липким от обрушившейся тишины. — Тебя…
Последнее слово прозвучало подобно раскату грома, но за ним вновь наступило молчание. Теперь оно казалось мрачным и густым, как полные дождевые тучи перед грозой. Горькая усмешка пронеслась подобно молнии.
— Могу ли я попросить… поменять меня и мальчика местами? — спросил Руэдхи, но ответа Аулус услышать не смог. Карниз под ним вдруг жалобно застонал, затем прогнулся и… отлетел вместе со своей ношей. Аулус грохнулся в заснеженные кусты с досадливым раздражением. Он сразу же понял, что отец засёк его за подслушиванием, и теперь, хмурясь, ожидал положенного наказания. Однако нагоняя в тот день так и не последовало, а потом война докатилась и до их затерянного в холодном северном море острова. Обрушившееся цунами оказалось настолько сокрушительным, что пробило брешь в отцовской защите. Купол прорвался, а вода накрыла замок. Наводнение продлилось не очень долго. Аулус едва ли помнил лодки, бороздящие по саду, зато в его памяти сохранились неуклюжие мостки, выложенные по главным аллеям и старый садовник в длиннющих сапогах, шлёпающий по глубоким лужам. Кажется, отец тогда, наскоро залатав защитный купол, сам умчался на войну. Его не было так долго, что Аулус потерял всякий счёт времени. Их замок успел пережить ещё два удара стихии, причём последний изрядно истрепал купол, потому, однажды выйдя на всё ещё мокрую аллею, Аулус вдруг увидел в небесах настоящую битву. Красные драконы сражались под облаками с зелёными собратьями. Зрелище это было завораживающее и пугающее. Такое, что невозможно оторвать взгляд. Яркими молниями драконы сновали в сизых небесах, то тут, то там изрягая разноцветное пламя. Они накидывались на соперника с особой жестокостью. Один из красных на глазах Аулуса разодрал зелёного пополам. Секундой спустя недавнему победителю скрутили шею, завязав узлом и пустив на корм в море. Они казались безумные. И те, и другие. Как не напрягался Аулус, он почти не слышал чужих мыслей. Словно над его головой сражались не разумные существа, а стая оголодавших стервятников. Они разрывали друг другу глотки, выцарапывали глаза и испепеляли тех, кому уже успели разодрать толстую защитную чешую. Слабый отголосок сознания коснулся Аулуса всего на миг. Кто-то взывал о помощи, а потом прямо перед главным входом грохнулся огромный красный дракон. Аулус замер на месте. Сначала от страха и осознания: купол оказался повреждён так сильно, что через него проникло что-то посущественней воды. Потом от ужаса: гигантская туша не только раздавила любимый розарий, но и перекрыла вход в замок! Но самый кошмар последовал после того, как Аулус понял, что в драконе каким-то чудом теплилась жизнь. Угасающее сознание стонало и молило о пощаде.
«Добей! Добей меня, демоново отродье!» — взывал несчастный, но у Аулуса дрогнуло сердце. Он был ещё слишком юн и чересчур чувствителен. Прежде ему доводилось видеть лишь смерть безмозглых птах, но вид умирающего разумного побудил его поддаться сиюминутному порыву. Спасти и излечить.
Аулус провозился с раненым несколько месяцев. Он поил дракона целебными зельями, смазывал гниющие раны и тратил свои силы, сращивая кости.
— Зачем ты это делаешь, демоново отродье? — Тайэль, а именно такое имя носил раненый дракон, пациентом оказался не совсем благодарным. Он без конца кряхтел, стонал и ругался. — Дай мне умереть спокойно и как полагается настоящему дракону!
— Настоящие драконы умирают, когда их чешуя меняет цвет, и они становятся такими большими, что больше не могут подниматься в небо! — заявил в ответ Аулус, продолжая лечить наглеца. Лишь когда раны Тайэля затянулись, и он смог впервые за долгое время взлететь, вернулся отец.
Аулус пристыженно замер, когда тот оглядывал настороженного дракона. Демоны же не целители и не занимаются благотворительностью. Это Аулус знал очень хорошо. Простую истину вдалбливали едва ли не с рождения. И всё же Аулус не посмел запросить от Тайэля никакой платы. Ведь дракон просил его убить, а не воскрешать! К своему удивлению, от отеца Аулус получил одобрение.
— Удачное приобретение. Теперь у тебя есть личный дракон, сын.
— Он мне не слуга! — попытался возразить Аулус, за что получил снисходительную улыбку:
— Конечно, не слуга. Слуга вправе выбирать хозяина и работать на него, тогда как должник просто обязан выплатить долг.
— Но мне ничего не нужно! — запротестовал Аулус, но Тайэль внезапно влез в беседу:
— И как же мне выплатить этот долг?
— Я покажу, — ответил отец. Он привёл их к заброшенной пещере на потрёпанном войной драконьем острове. От былого цветущего вида не осталось и следа. Лишь голые скалы сиротливо тянули свои пики в седые небеса. Внутри пещеры за несколькими магическими замками пряталась огромная ледяная глыба, в центре которой блестела алая ско
рлупа довольно большого яйца.
— Ты! — Отец указал на Тайэля. — Будешь охранять это. И в день, когда лёд расстает ты, или твои потомки должны будут сообщить об этом моему сыну!
Дракон согласно кивнул и опасливо покосился на ледяную глыбу, пытаясь разгадать, что за монстр таится под замороженной скорлупой.
— Кого ты там спрятал? — В отличие от дракона, Аулус не стеснялся задавать вопросы.
— Подарок для Руэдхи, — печально ответил отец. «Тот самый мальчик!» — Аулус понял сразу, жалея лишь о том, что ему не дали дослушать условия сделки. Сейчас бы они очень пригодились.
«Возможно, это даже его сын», — подумал Аулус, подхватывая дневник. Пора было навестить рассерженную Касайрис.
***
Дневник волшебника:
Исход зимы 10787 год от Создания Союза Трёх, тридцать пятый день месяца медведя.
«В предрассветных сумерках тихий звон, леденящий душу, пронёсся над степью. Это красноволосая женщина в чёрном плаще-балахоне ударила посохом по мокрой от росы земле. Звенели колокольчики на крестообразном навершии, призывая волшебство. И стоило только наступить тишине, как закружились-завертелись чёрными спиралями неистовые вихри. Они росли и ширились, окружая хозяйку, а их дикий необузданный танец гипнотизировал. Взмах руки, и послушные вихри устремились в степь. Они неслись, оставляя за собой тёмные пыльные прорехи в высокой траве. С каждым мгновением чёрные воронки становились всё выше и больше, а, достигнув городских ворот, превратились в три огромных столба-смерча. Легко сметя каменную стену, они обрушились на город. Запоздалый колокол возвестил о беде, но несчастных заспанных жителей, выбежавших из своих домов кто в чём мог, это уже не спасло. Три смерча, набрав неведомую разрушительную силу, словно мельничные жернова, перемалывали всё и вся вокруг, оставляя после себя лишь мелкую чёрную пыль. Люди бежали, надеясь скрыться от смертельной напасти. Они рассыпались по степи, словно стайка всполошённых уток. Кто-то пробовал колдовать, пытаясь остановить безумные смерчи, но все заклинания отскакивали от них, как камешки от монолитной скалы. Страх заполонил собой степь. Он заставлял сердца стучать быстрее, а ноги делал ватными и непослушными. Крики растерянных людей, плач разбуженных и испуганных детей разносились по степи, но даже их становилось всё меньше. Смертоносные смерчи поднимали в небо клубы пыли, и те, собираясь в густые облака, заполняли собой все небеса, чтобы затем медленно осесть на землю крохотным чёрными снежинкам. Судорожный вдох, и вот уже тянет чихать, глаза слезятся, а горло кряхтит от желания прокашляться. Вездесущая пыль забивалась повсюду, замедляя бег. И очередной глоток воздуха приносил лишь новые страдания. Лёгкие забивались, кашель становился нестерпимым, а глаза жгло, будто в них насыпали перца. Люди падали без сил, задыхаясь и захлёбываясь кашлем. Крики затихали, сменяясь кряхтением и хрипотой. Чёрные облака застилали пробуждающийся рассвет, не пропуская ни луча в превращающуюся в пустыню степь.
— Остановись… — Голос умирающего, подползшего к волшебнице был едва различим. — Помилуй… — Он зашёлся кашлем, но вновь поднял слезящиеся глаза на ту, что сотворила этот кошмар. В них читался предсмертный вопрос: «За что?»»
Плач младенца выдернул из тяжёлого сновидения. Судорожные попытки отдышаться лишь усиливали боль в груди. Словно и в самом деле в лёгкие попала проклятая пыль. Глаза предательски слезились, и всё же сквозь мутную пелену смогли увидеть, как склонилась Дэйми над крохотным сыном. Откинув спутанные волосы назад, жена в смятой ночной рубашке, придающий ей вид едва оперившегося птенца, принялась ворковать и качать колыбель. Умилительная картина, которая должна была успокаивать, но именно она вызывала дрожь во всём теле. Это уже не смутные предчувствия, преследовавшие весь последний год. Нет. Предупреждение. Там, у города, что смело смертоносными смерчами, стояла она. Дэйми. И трудно было представить себе, что могло довести эту милующуюся со своим маленьким сынишкой женщину до такого безумия и отчаяния. Что-то внутри подсказывало, что ответ лежал на поверхности. Но был ещё кое-кто, кто решительно ничего не хотел понимать:
— Ты меня удивляешь. Принял жену обратно, возможно, с ребёнком от другого. Зачем? — Кас, как всегда, возмущалась. Она не уставала это делать изо дня в день, что изрядно надоедало.
— Почему тебя это так заботит? — В конце концов, долго копить в себе раздражение уже не удавалось. Ощущение, что мир застыл на пороге войны, стало навязчивым наваждением. Казалось, стоит сделать один неловкий шаг, и все ночные кошмары обретут воплощение наяву.
— Мне больно видеть, как величайший волшебник превратился в рогоносца и няньку чужому младенцу! — вспылила Кас.
— Так не смотри! Ты приходишь и ноешь каждый день об одном и том же. Неужели в этом мире нет ничего другого, кроме меня, что может тебя развлечь? — Сорвался, и сразу же подступило раскаяние.
