ГЛАВА 1. Месть подают холодной
Дорога замёрзшей лентой вилась, и солнечно с утра вроде бы, а как не кутайся, не вертись, так под одёжкой всё равно до дрожи пробирает. Степь голая, бесснежная почти, да полёгший ковыль на ней, трава жёсткая, будто из волчьего загривка топорщится. Странно на всё это глядеть, да и непривычно совсем. Слава богу, хоть тех волков больше не видать нигде.
— Мы вот как-то поспешно с поста отъехали, — разговор с Юрием Петровичем заводя, стянувши тонкие перчатки свои, я на руки себе подышала. — Холодно… А можно было б и позавтракать и горячего чаю попить… Я вот про пирог совсем позабыла, что мне Марфа Степановна в дорогу дала… — давно замершего узелка коснулась.
— Да оставьте вы свой пирог остывший, — так мне Юрий Петрович в ответ сказал. — Мы к обеду прибудем уже, покормлю горячим и напою я вас. В доме моём поселитесь.
— Тогда я, может, пирог хоть кучеру вашему отдам, всё же Марфа Степановна с душой готовила?
— Отдайте, возражать не буду, — здесь мой сыщик с безразличием руками развел.
— Возьми уж, служивый, — протянула вперёд узелок я. — Пирог здесь, мне кухаркой нашей в дорогу приготовленный, вкусный. Съешь уже потом, остыл, разогреешь только.
— Благодарствую, барышня, — не стал отказываться тот.
Так мы и дальше поехали. С момента отъезда от поста и полутора часов не прошло, как нашу пролётку нагнали всадники.
— Жандармы это… — при их приближении Юрий Петрович успокаивающе мне сказал.
Они же, в наши дела не вмешиваясь, пролётку объезжать начали.
— Ох! Целую ваши ручки! — при взгляде на меня приветственно козырька тёплой фуражки касаясь, воскликнул пригнувшийся в седле и чем-то знакомый офицер. — Не ожидал вас здесь увидеть, любезная барышня!
«Жандармский поручик, Михаил Константинович!» — узнав его, удивилась про себя я.
— И откуда вы тут? — с какой-то радостью произнесла вслух.
— Да вот в сторону поместья вашего еду. Надеялся ещё голосок ваш послушать приятный! А вас, так понимаю, Фома Фомич в городишко губернский отпустил?
— Не отпускал он совсем, да так вышло, просто в Губернию еду под защитой господина следователя, знаком он вам, поди, — в сторону Юрия Петровича глаза скосила.
— Кхм… — судя по выражению на лице, не совсем понял поручик меня. — Не особо знакомы мы с господином сём…
— В общем, у него пока гостить стану, так получается, что под опекой я покуда его, и выходит, что подневольная такая же… — пояснила несколько иносказательно. — А вы куда путь держите, случайно мимо нашего поместья проезжать не будете?
— Проеду-с рядышком…
— Так заедьте обязательно, Фоме Фомичу тогда передайте, что всё хорошо у меня, в доме Юрия Петровича пока буду жить. Ведь верно? — с таким вопросом я к тому повернулась.
— Да, — как-то нехотя Юрий Петрович подтвердил. — В комнатке вместе с сестрою моей, домик не особо большой с ней у нас, но разместимся там как-то уж.
— Передам уже, при встрече, конечно же, — явно торопясь, с кивком попрощался Михаил Константинович.
Мы же дальше поехали. В полном молчании пока. А до города совсем уж рукой подать, привстав с сиденья, я даже кособокие домишки предместья увидела.
— Ну вот и Цыганская слобода началась, — Юрий Петрович мне сказал.
— Это получается, что и здесь цыгане живут? — вперёд вглядываясь, поинтересовалась я. — Только я не вижу их тут совсем.
— Нет, разумеется, что не цыгане они… Мастеровые, свободный люд разный, как и всякий сброд пришлый — тут просто по аналогии так, ведь бедны, голы, да и нищи, как то самое цыганьё.
— Что-то плохо вы о них отзываетесь … — с философским видом я выдохнула. — Не думаю всё же, что все они сами виноваты в судьбе тяжкой такой… Безысходность и бедность давит на них, как и невозможность изменить в своей жизни что-нибудь...
— О, глядишь, мы с вами и до нигилизма дойдём вскорости! — так и впился осуждающим взглядом Юрий Петрович в меня. — Не об этом давайте поговорим сейчас... Вот к полицейскому управлению мы подъедем скоро, и в кабинет к полицмейстеру проведу я вас. Будьте уж с его превосходительством там попочтительнее, а лучше стойте в сторонке, слушайте мило и со всем соглашайтесь просто. По-настоящему не знает он ничего о вас, за особу принимает весьма одарённую. Понимаете о чём толкую я вам? Не проговоритесь ни о чём ему таком... Ни про будущее ваше... Ни про дело об отравлении… Договор между нами в силе наш, потому на меня вот во всём и полагайтесь только.
— Уж постараюсь положиться на вас, как и язык за зубами придержать по возможности, — улыбнулась я натянуто.
«Уж лучшего врага в товариществе таком и подавно не надо!» — пока коней останавливая, кучер вожжи натягивал, про себя я с сарказмом высказалась.
Широченная лестница парадная рядная, двери с двуглавыми орлами гербовые, как и здание двухэтажное — всё мне знакомо уже было. С Петром Фомичом как-то приходили мы сюда, по вопросу вольной моей и здешнего статуса.
Первым с коляски спустившись, мне Юрий Петрович руку галантно подал, а я и сойти ещё не успела, как вдруг двери распахнулись тяжёлые, важного чиновника из себя выпуская, по глаза в дорогую шубу закутанного, из меха какого зверя и не знаю даже. Мой же провожатый выгнулся почтительно, будто самого государя императора на пороге встретив.
— Как, государь мой, успехи ваши? — приостановившись, этот важный чин у него спросил.
— Вот, ваше превосходительство, доставил сюда особу сию, про которую ранее толковать изволил… — в струнку вытянувшись, Юрий Петрович ему отрапортовал будто.
— Вы, голубчик мой, молодцом совсем, читал я донесение ваше. С делом сём хорошо справились! — говоря ему, тот смотрел на меня, будто в породистую кобылку глазами впиваясь. — Потому представление на вас, как и обещано мною было, сразу через чин в титулярные советники подам, через пару недель положительный ответ и придёт уже…
— Благодарю-с покорно…. — наконец-то меня с коляски спустивши, перед ним Юрий Петрович подчинённо голову склонил.
— Что же, наслышан о достоинствах ваших, — это для меня со стороны того чина сказано было, я же в нём того самого полицмейстера вспомнила. — Вы уж не серчайте на нас, милая барышня, что обманом сюда, в захолустную нашу губернию вытащили, да за вами отправляясь, Юрий Петрович меня уверял слёзно, что весьма полезны вы по нашему ведомству будете, вот и решил я самолично убедиться в том... При полном пансионе в доме его пока побудете, а там, глядишь, коль и действительно сгодитесь, я и плату вам положу малую…
В мыслях путаясь и лишь глазами хлопая, в ответ я как-то обречённо кивнула.
— Ну поеду я, — со стороны полицмейстера это уже снова в сторону Юрия Петровича сказано было. — Вы же обо всём докладывайте мне!
* * *
Домик одноэтажным у Юрия Петровича оказался, оконцами на юг и комнатами просторными и светлыми нас встретил, да деньком солнечным, проглянуло оно всё же среди тучек. Молоденькая горничная дверь нам отперла, но не представилась, при виде меня смутилась как-то, тёплую накидку мою взяла и на кухню сбежала сразу же. Домишек таких уютных стареньких в современные наши дни и не встретишь почти уже, лишь на окраинах ещё и остались где-то, с крышами красночерепичными покатыми, да бульдозерами чуть ли не по резные оконца в асфальт закатанные.
Не разуваясь, не принято тут как бы было, я в горницу вслед за хозяевами проследовала. Потолки, на мой взгляд, какой-то мещанской лепниной украшены, стены бордовой тканью обитые, тумбы да шкафы наверняка с прошлого века остались ещё, местами потёртые, заполированные и в царапинах.
— Сестрица моя, Евдокия, — вышедшую к нам миловидную девушку Юрий Петрович представил.
— Варя… — растерянно отозвалась я. — Варвара Николаевна, точнее…
Сестра у него — барышня такая премиленькая, хрупкая вся, встречая нас, зарделась стыдливо. И имя ей совсем не подходило это, уж и не знаю, зачем родители прозвали так, с фигуркой такой точёной ей бы больше Эли или Аня подошло, ну это моё личное мнение, разумеется.
— А родители ваши с вами же проживают? — спросила я, это чтоб хоть как-то разговор начать.
— Нет, увы... Похоронили мы их двумя годками ранее…— с печальным вздохом Евдокия отвечала, сама же во все глаза на братца своего смотрела, мол, кто я такая, откуда взялась и чего тут делаю.
— Барышня эта, рода дворянского, моя поднадзорная, — не раскрывая всей правды, ей Юрий Петрович сказал. — Знает много чего об нашего времени злодеях, вот, суть да дело покуда, подскащицей мне по службе и станет. Да с тобой поживёт она пока... А сейчас Агафье скажи, пусть на стол накрывает поскорей, обедать давно уже пора.
— Хорошо, скажу ей, — кивнула ему сестра покорно.
Агафья, как я догадалась сразу, это та самая пугливая горничная и есть, ведь вряд ли ещё какая-то другая прислуга по карману обычного коллежского регистратора семье будет.
— Вы проходите, за стол присаживайтесь, — пригласила Евдокия меня, — накроет Агафья сейчас.
— Да, хорошо, — благодарно кивнула я. — Надеюсь, не обременительно вам будет присутствие моё?
— О… Нет, конечно же, раз брат мой так решил, что полезны вы ему будете, так и быть посему…
Не сказав, что только и жду, когда Фома Фомич заберёт меня отсюда, что зла на всех тут до одури, эту свою злость я куда подальше пока засунула, чтобы отношения не испортить со всеми тут, да и трезво мыслить не перестать.
Несмотря на небогатость явную, серебряные столовые приборы Агафья разложила всё-таки, как и посуда фарфоровая на столе... А с домашним меню похуже, чем в поместье у Фомы Фомича. Отварная картошка с огурцами солёными, свежеиспечённый хлеб, что с морозной дороги ноздри ароматом теребит, да куриный бульон с лапшой в супнике.
Хоть и голодна я была до ужаса, но не спешила с едой совсем, почти и не съела даже ничего к тому моменту как дверной колокольчик нервно звякнул, и с места сорвавшись, ну будто собачка приученная, Агафья в прихожую выскочила.
— Там их превосходительство, господин полицмейстер, и ещё один важный господин с ним пожаловали… — со словами такими и чуть ли не с ужасом в глазах, горничная назад в столовую вбежала.
— Так зови... Зови их превосходительство сюда! — утираясь салфеткой, Юрий Петрович со стула вскочил.
— Уж не мог я ждать больше и с дороги отдохнуть вам дать! — не раздеваясь, прямо в шинели дорогой, сюда сам полицмейстер ворвался. — Вы уж не обессудьте — разговор конфиденциальный будет у нас! — поочерёдно на Агафью и Евдокию взгляд перевёл.
И сама вставши, вслед за ними я тоже хотела в соседнюю комнату выйти, да только полицмейстер меня остановил грубо:
— Вас, голуба моя, прежде всего и будет касаться разговор наш!
— Меня не голубой, а Варварой Николаевной зовут! — приостанавливаясь, повернула я голову.
— Да пусть и так, милая барышня! Уж за то извините... Да представить вам хочу… Как и знаете вы его сиятельство, поди… — взмахнул полицмейстер рукой повелительно. — Граф Евгений Иванович, наш уездный предводитель дворянства.
— Именно так, — не снимая шапки бобровой, на ходу пальто с широким воротником из того же меха распахнув, граф ко мне шагнул с уверенностью, руку мою взял и к губам поднёс своим. Годился он мне в отцы где-то, и смотрел как-то жалостливо.
— Варвара Николаевна… — произнесла я сбивчиво.
— Помещика местного сестра, Петра Фомича, — окончательно представляя меня, их превосходительство господин полицмейстер на подставленный Юрием Петровичем стул опустился взволнованно. — Вы уже вводили в курс этого дела особу сию? — это он у Юрия Петровича спросил.
— Нет ещё, как-то не решился без дозволения их сиятельства, — отвечая, он чуть ли не по команде «смирно» стал.
— Тогда, может, вы сами просветите её, господин полицмейстер, о чём знаете! — к тому повернувшись, несколько повелительным тоном Евгений Иванович сказал.
— В общем, Варвара Николаевна, — заговорил тот, — не просто так я в глухомань вашу Юрия Петровича за вами отправил. Дело очень уж важное и широкой огласки не требующее, — как-то замялся он, — так случилось, что двумя неделями ранее у их сиятельства дочь пропала… — умолкнув и платочек снова доставши, полицмейстер пот на лбу промокнул с дрожью.
— Вижу, Михаил Семёнович, что не в шутку взволнованны вы, — после долгого вздоха вмешался граф в его рассказ. — Давайте я уж сам, всё как есть, этой милой барышне поведаю... — вздохнул тяжко. — С женихом сбежала дитятко моё… А правильнее сказать будет: поначалу мы так думали... Возможно, чтобы обвенчаться где-то тайно. Отказал её избраннику я от дома своего. В самой грубой форме от порога выгнал! Ну как же можно жизнь с казаком связать безродным?! А Мария моя возьми да и сбеги с ним в ту же ночь! И ведь пренебрегла и честью девичьей и отцовским благословением! А поутру я уж и челядь всю поднял, служивых известил в полиции!
— Обыскали мы в округе всё, — перехватил инициативу Михаил Семёнович. — Да только без пользы оно было. Все церквушки осмотрели, и большие, и малые, где за невеликое подаяние таким венчаньем не побрезгуют. Да нигде даже записей об том браке нет! До сих пор вот розыск ведём тайный...
— Вот и предложил мне дорогой мой друг, Михаил Семёнович, лучшего следователя своего в помощь, — продолжая, его сиятельство рукой на Юрия Петровича указали, — а он вас, милая барышня, привести сюда рекомендовал, пусть даже и обманом из вашего поместья выманить. Вы ведь не по слухам долю такую девичью знаете… сами оказывались в ситуации подобной… Уж простите, что напоминаю и к воспоминаниям тем возвращаю неприятным. Просто передо мной особой вас очень уж неординарной выставили, хвалили много, что практически сами одного из таких разбойников на чистую воду вывели, до тюрьмы и до каторги довели…— он умолк, вздыхая тяжко и выступивший на лице пот платком промакивая.
— Жаль — не дожил тот подонок до каторги! — сквозь зубы я выговорила.
— Да это уж нюансы судьбы просто, — нахмурившись строго, сблизил Евгений Иванович свои густо-седые брови.
— А вы точно уверенны, что дочь ваша сама, по доброй воле, с казачком тем уехала, что не похитил он её, посулами или каким-то иным обманом из дома выманив? — спросила я у графа, сгустившейся и какай-то гнетущей тишиной очень уж удачно воспользовавшись.
— Сама родимая, — расстроено его сиятельство выдохнули. — Одна из горничных видела, как она к дверям шла, где-то около часу ночи оно было. Сама и лишь в домашнее платье одетая. Потому и не забила та горничная тревогу. Ну куда так по-домашнему одетой выйти-то можно? Разве что на крыльцо выглянуть! А поутру в дочерней комнате я письмо нашёл, что по своей воле бежит, что без любимого и свет ей не мил... что либо шагнёт в петлю, либо — под венец с ним тайно!
— А то письмо точно её рукой написано было? — продолжала расспросы я.
— Её! А как же? Сравнили почерка мы... Уж и простил бы даже, и благословил по-отцовски слёзно, вернись она ко мне хоть и опороченная такая… А мать её, Аннушка моя, уж который день безмерным горем да печалью убитая…
— Хорошо, ваше сиятельство, — я дипломатично улыбнулась ему, заодно развивая вслух одну из пришедших на ум мыслей: — Только не договариваете вы мне чего-то. Поиски вашей дочери ведь задолго до моего приезда начались, как и результата не принесли никакого... Из ваших слов ведь я всё верно поняла? А их превосходительство господин полицмейстер, друг ваш хороший, по прибытию нашему сразу и не сказали ничего, да и не волновались так тоже, — глаза я на Михаила Семёновича скосила...
