— Тебя, так понимаю, без меня наш директор успел нанять? Одно хорошо вижу, что не из деревни ты… До этого в каком-то приличном театре служила или по балаганам больше?
— Извините, чего? — я просто глазами хлопала.
— Я вроде бы понятно говорю! — через монокль воззрилась она на меня строже.
— Какие театры? Какие балаганы и варьете? — уже я не выдержала. — Я просто случайно сюда зашла! Наверно не туда попала, извините! — развернулась, чтобы уходить.
— Да погоди ты! — с настоятельностью в голосе она меня окликнула.
— Во-первых, не ты, а вы! — с этой фразой я и приостановилась, развернулась с всё больше нарастающей внутри злостью. — Вы уж умейте с людьми потактичнее быть, а с незнакомыми и в особенности!
— Так мы из дворянок, чего ли? — она издевательски глаза сощурила.
— Причём тут дворянки или не дворянки? Я про любого человека говорю!
— Так вы из этих… заговорщиц… Бунтарок и свободолюбок! — изменивши тон, уже тише она добавила. — Вольнодумство это всё... Хотя в твои годы я тоже об том думала… ходила на тайные собрания всякие, по вечерам различные запрещённые книжки читала…
— Совсем не понимаю, о чём вы?! — я немножечко отпрянула. — Извините, пойду-ка лучше я… — шарахнулась к выходу.
— Да куда ты теперь-то пойдёшь, сама да в таком виде то! — с этой фразой она меня придержала, ловко и крепко схвативши за рукав.
— А что не так с моим видом? — с таким вопросом застывши, если честно, я уже откровенно злиться начала.
— Да только перед этим делом канкан пред городовыми в участке и выйдет отплясать… — она хихикнула. — Так разодевшись, ты случайно сюда не моих девушек за равенство и братство агитировать пришла?
— Бог ты мой, вы тут чего, свихнулись все?! Сами непонятно как нарядились, как и вовсю заигрались уже! — я откровенно на крик сорвалась. — Этот ещё ваш ряженый клоун-полицейский на входе тоже!
— Фёдор, чего ли? — и без того свои пухлые щёки она в загадочной улыбке растянула. — Добрый он, как и мундир на нём новый, за счёт нашего заведения сшитый, но ты не думай, если потребуется, то в участок запросто сведёт, да и в провонялую холодную там посадит! А там уж не поглядят, что девица из благородных, никто и спрашивать не станет, коль нарядилась так, то как жёлтобилетница и весь околоток обслужи…
— Чего тут, хозяйка? — непонятно откуда вышедши, по вине нашего крика, по всему, меня сзади от двери довольно мускулистый детина подпёр, тоже по-старинному наряженный, но по комплекции очень уж на современного вышибалу смахивающий.
— Хватай её Агафон! — сразу приказала ему хозяйка. — Да тяни в чулан, там уже запрём и допросим! Как и решим уже там, чего с ней дальше-то делать!
Я хотела промеж его рук прошмыгнуть, но не учла, что при своей-то стати он может оказаться на удивление проворным. Поймал, до боли обхватил меня будто стальными ручищами, крепко сжал, что и пикнуть не могу, и вслед за своей мадам поволок. Я пыталась кусаться, как могла вырывалась, да словно в тиски зажатая.
Хозяйка в тот чулан первой вошла, следом и меня Агафон втащил, ногой дверь прихлопнувши. Доставши спички, хозяйка под потолком свечи зажгла. Я же только сейчас понимать начала, что тут всё не совсем так, как в нашем-то веке положено. Почему нигде электрических лампочек нет? Староверы они какие-то, что ли?
— Сумочку мне её подай?! — Агафону хозяйка скомандовала.
Мою сумочку-ридикюль он прямо у меня из-под мышки вырвал и ей протянул. Она же её раскрыла и внутри копаться принялась, словно сыщица настоящая, не без любопытства и озорного огонька в глазах перерывая всё содержимое. Поочерёдно доставала что-то для себя интересное и как малолетний ребёнок это разглядывала. Вот до моей косметички добралась, из неё тюбик с губной помадой вытянула, и поочерёдно толстыми пальчиками туда-сюда озадачено крутить начала.
— Да обычая губная помада это, колпачок просто надо снять, — я в итоге не выдержала, пояснила.
Раскрывши её, хозяйка удивлённо хмыкнула, повертела, понюхала и лизнула.
— Губы ею красят, — я растолковала.
Тогда она красноватую полоску на свою ладошку нанесла, удовлетворённо хмыкнула и сунула тюбик к себе в карман. Следом тушь для ресниц достала.
— А это чего? — воззрилась на меня.
— А этим накрашивают ресницы, там щёточка внутри…
Она её высунула, пощупала и засунула назад. Тоже к себе в карман отправила.
— Странная ты, — такой вывод сделала, изучающе в меня вглядываясь. — Вроде бы заговорщица, а штучки у тебя как у кокотки… наряжена ещё не пойми во что словно девка непотребная…
— Нормальное дорогое платье на мне, в известном салоне купленное, — тут я даже обиделась. — На свидание с мужчиной я просто шла, но сюда к вам попала… — попыталась как-то объясниться. — Да и какая вам разница как я одета?! Всё в современных нормах приличия у меня! Давайте закончим всё это и я домой пойду! Не переживайте, заявлять на вас не стану, просто отпустите меня и всё!
— Пошарь там по ней! — особо не вслушиваясь в мои слова, своему Агафону она приказала. — Бумаги у неё никакой с собой нет, паспорта там или письма какого-нибудь?
— Ага, — закивал тот.
— Есть что-то из бумаг? — будто инквизиторша воззрилась на меня.
— Кроме банковской пластиковой карточки как-то из документов сегодня ничего не захватила с собой, — огрызнулась я в ответ, — в нашем городке полиция их обычно не спрашивает… А вот к вам у них вопросы теперь точно появятся!
— Молчи уже! — сразу осадила меня хозяйка. — Давай обыскивай её Агафон!
Я сопротивлялась, но он и одной своей клешнёй мне за спиной так руки сжал, что и не дёрнешься. Под указующим взглядом своей хозяйки меня всюду лапать принялся. Пока ещё по бокам и бёдрам своей лопатой водил, я терпела как-то, даже когда добрался до лифа и пальцы туда запустил, но когда под юбку залез — стала вырываться, понимая с обречённостью приговорённой, что никак противодействовать не могу. Истерично закричала, требуя немедленно перестать, попыталась его за что-нибудь куснуть даже, но он всё равно там обшарил всё.
— Нету ничего на ней, — хозяйке сообщил.
— Кто ты такая?! Признавайся! Что тут делала?! — с угрожающим видом вопросами она меня засыпала. — Быть может ты воровка?!
— Да оставьте вы меня в покое! — я уже взорвалась. — Я журналистка! Я потом про вас всё это в статье напишу и даже в интернете выложу!
— Репортёрша значит… — наконец-то удовлетворилась она.
— Пусть и репортёрша, — я согласилась.
— Что мои девушки тут тебе успели рассказать? Что ты от них услышала? Признавайся! — ближе подступившись, хозяйка новый допрос повела.
— Да ничего я не знаю… — прошептала в ответ.
— Ну?! Говори! — здесь она меня за ляжку ущипнула пребольно.
— Да что вы делаете?! — вскрикнула я.
— Говори, а не то и не такое ещё сделаю! Агафону вон до самого утра на потеху отдам! — ущипнула она ещё сильнее.
— Угу… — глядя на меня, слащаво залыбился тот, и по его загоревшимся глазам я поняла, что тутошняя хозяйка совсем не шутит.
— Перестаньте! — от неё отодвинуться я попыталась. — Хорошо, во всём признаюсь… Мне никто ничего не рассказывал, я вообще никого здесь не видела и ни с кем не говорила даже, кроме вашего Фёдора разве и того ряженого мужчины в цилиндре!
— Ну вот и хорошо, вот и умница, — сразу подобревши, погладила меня хозяйка по голове. — Будь покладистей и всё хорошо будет… Теперь уже для тебя хорошо… В твоей жизни теперь всегда покладистой придётся быть… Ещё немного и куда надо пойдёшь…
Если честно, то я не до конца поняла: о чём это она…
— Так чего, отпускать барышню, хозяйка? — вслушиваясь в её слова, не без заметного удивления поинтересовался Агафон.
— Да нельзя отпускать, — она явно размышлять принялась. — Опосля государева указа совершенно нельзя… А что ты думаешь на это?
— Никак нельзя… — согласился Агафон. — Оставьте мне её, хозяйка, а до утра я сей барышне и растолкую, что писаки нам здесь совсем не нужные, она на всю жизнь поймёт, что сделала не так…
— Отпустите меня, — я заплакала. — Я ничего не собираюсь про вас писать, как и рассказывать…
— По-другому мы сделаем, Агафон, — похоже, что-то придумала она. — Девка-то ухоженная… Свой рот раззявь! — с этим указанием неожиданно ухватила меня за подбородок, и с такой силой в область щёк вцепилась, что я непроизвольно его раскрыла.
— Зубы хорошие, целые, — она констатировала, ближе к моему лицу подсвечник поднеся.
Жар свечей частично обжигал нос. Дёрнувши головой, я как смогла отклонилась.
— Агафон, придержи-ка покрепче барышню!
Он двумя руками меня обхватил. Она же платье на мне приподняла, открывая всё на показ чуть ли не до самого моего пупка.
— Справная куколка… — с довольным видом похлопала меня по бедру.
— Так чего делать-то с ней? — тот вопросил, по-прежнему плотоядно на меня глядючи.
— Нынешней же ночью сведёшь её в дом к Мадам. Сразу деньги не требуй, опосля я сама заберу! Предупредить только не позабудь: пусть там получше её сторожат, да от остальных девок в стороне держат, особого клиента запускают, покуда не смирится и не перестанет о побеге помышлять, не примет своей участи...
— Хорошо, хозяйка, — он понятливо закивал. — А можно я перед тем сам с ней немного побуду, уму разуму поучу, чтоб уж точно не удумала ничего, да и поняла, как дальше-то придётся жить?
— Сделай всё, чтоб и не помыслила вернуться в свет, совсем порченой стала, только видимых следов не оставляй, — строго сказала она. — А то знаю я тебя!
— Я буду совсем мягко с ней, мадам… — мои груди он сжал. — Поучу всему…
«Это они меня изнасиловать и в публичный дом хотят продать…» — до потери сознания завертелось в моих мыслях.
Почувствовавши, как он одну свою хватку ослабил, я снова дёрнулась, в безнадёжной надежде высвободиться. Да всё равно никак!
— Вы не имеете право! — вырываясь, до хрипоты заорала. — Я свободная женщина! Я стану кричать! Звать на помощь! Полиция! Помогите!
— Агафон, заткни ей рот и чем-то руки уже свяжи!
И вынувши из своего кармана обрывок какой-то несвежей тряпки, он супротив моей воли промеж зубов мне его пропихнул. Пальцы у него словно железные, хоть я изо всех сил сжимала челюсти, но недолго сопротивляться вышло.
Теперь я могла только мычать, он же свободной рукой начал шарить по соседней полке, наверняка ища, чем меня получится связать. Я лишь наблюдала за всем обреченно. Пока суд да дело его госпожа опять в мою сумочку забралась. Рылась там по отделениям. Вытянула квадратик моей кредитной карты, поднесла его к глазам, но, похоже, в полутьме так и не смогла ничего там разглядеть. От бессилия я только плакала, пока свой перцовый баллончик не заметила у неё в руках. Совершено не понимая, что оно такое и как этим пользоваться, она по аналогии с тюбиком губной помады попыталась колпачок свернуть, не получалось и стала силу прикладывать. Сейчас ведь не только головку выдернет, но и клапан сломает, сразу всё содержимое выпустит! Перестав дышать, я покрепче зажмурилась, живо представляя, что сейчас произойдёт.
От резко раздавшегося шипения хозяйка в страхе баллончик выронила, да, по всему, куда-то Агафону под ноги, тот закашлялся, чихнул, один раз, другой, следующий, его хватка заметно обмякла, почти выпустивши меня, он, по-видимому, глаза принялся тереть. Я же, не дыша и с очами заплющинными, из его неприятных объятий выбралась, ну и тихонечко попятилась к двери. Жаль, что мой ридикюль с ними здесь в чулане останется, да из ценного там лишь косметичка, да банковская карточка пластиковая, правда на ней и не осталось почти ничего, и то я сразу её заблокирую и новую получить смогу.
Выскочила в коридор, и в отместку посильнее прихлопнула за собою дверь. Пусть там подышат! Побежала, правда, в волнении совсем не в ту сторону, чего-то там на себя дёрнула, заскочила, закрылась на щеколду, и что это костюмерная сразу поняла. Всё же в настоящий театр-варьете попала, только актрисы в нём подневольные!
Чуть ли не с рвотой выкашляла изо рта тряпку.
К моему счастью здесь тихо и пусто. Догорают огарки свечей в бронзовом подсвечнике под самым потолком. На журнальном столике стопка газет лежит. Почему не знаю, да я взяла самую верхнюю. Она ещё новая и пахнущая краской. Присмотрелась: шрифт не наш, не настоящий, дореформенный какой-то…
«ГУБЕРНСКIЯ ВЪДОМОСТИ, среда, 25 ноября, 1863 годъ», — на первой странице сразу в глаза бросилось.
Я на нервах перековыряла всю стопку. Это с самой последней датой была! А типографская краска то свежая, причём та самая, свинцовая, которой тогда печатники пользовались! Вон как пачкает пальцы! Сейчас же такую и не достать нигде!
В голове помутилось как-то. Может, они тут так под старину косят? Но не похоже на это… Я в висящее на стене большое зеркало глянулась, отражаюсь в нём с головы и до самых кончиков туфлей. Если газеты не врут, и я действительно в этом веке, то в таком виде здесь далеко-то не уйду. А мне не просто нужно идти, бежать и спотыкаться надо: тот туман искать для возвращения назад! Сразу то гадание на кофейной гуще вспомнилось и предостережение того незнакомца из кафе.
Я в шкафчике на плечиках, пусть и сценическую, до пят длинную и без рукавов, зато с капюшоном, серую дамскую плащ-накидку увидела. Схватила её не раздумывая. Такую накинувши, и сама под ней укроюсь и лицо хорошо спрятать смогу! А ещё прохладно в этом мире, если у нас самое начало осени было, то здесь чувствуется приближение зимы.
Только бы не столкнуться со здешней хозяйкой и её подручным! Но они наверняка где-то у воды сейчас, очухиваются от перцового газа, точно знаю, что центрального водопровода в этом веке ещё не придумали и бежать им далеко, наверняка в какую-то подсобку, где умывальник есть.
От волнения я толком и не поняла, как по коридору прокралась, как выскочила на улицу… Фёдор, городовой который, — всё также под фонарями ходит, а вот тумана и в помине нет. Одно хорошо: сейчас не обращает внимания никто на меня.
Вот выскочила практически в ночь, и если правда оно, что в другом времени я, то для этого мира у меня и не денег и не документов нет! Куда бежать-то? Прежде всего, убедиться надо, что всё и действительно так, не сон это, не какая-то моя фантазия, как и возможная секта — на девятнадцатом веке зацикленных.
Я по улице вдоль линии газовых фонарей двинулась. Знаю, что именно газовые, на метане горящие, так как видела один, сохранили его на нашей улице ради памяти о прошлом. Дома вокруг старые, в большинстве одноэтажные, ветхие, тёмные, собственно, всё и свидетельствует, что я точно в прошлом. Через тот туман я не больше минуты шла, а город изменился до неузнаваемости, хотя нет, вот этот дом хорошо помню, трёхэтажный, в моём времени он тоже есть, выстроенный в так называемом коринфском стиле с обнажёнными мраморными музами на фасаде, только сейчас он выглядит куда новее, как и лица у тех муз не без отколотых носов. Всё так, я и действительно в прошлом!
Услышала звонкий стук подкованный копыт, и будто в призрачном свете, если по голубым мундирам судить, ещё у Михаила Юрьевича поэтически описанным, то из прошлой дали сюда самый настоящий жандармский разъезд скачет. А я ведь без документов-то! Одна и ночью! А женщины в эти времена сами не ходили, разве что развратные. Ещё и действительно куда-то заберут, а там… я под накидкой для них в непристойном виде. Чего я им объяснять-то примусь?
— Извините, чего? — я просто глазами хлопала.
— Я вроде бы понятно говорю! — через монокль воззрилась она на меня строже.
— Какие театры? Какие балаганы и варьете? — уже я не выдержала. — Я просто случайно сюда зашла! Наверно не туда попала, извините! — развернулась, чтобы уходить.
— Да погоди ты! — с настоятельностью в голосе она меня окликнула.
— Во-первых, не ты, а вы! — с этой фразой я и приостановилась, развернулась с всё больше нарастающей внутри злостью. — Вы уж умейте с людьми потактичнее быть, а с незнакомыми и в особенности!
— Так мы из дворянок, чего ли? — она издевательски глаза сощурила.
— Причём тут дворянки или не дворянки? Я про любого человека говорю!
— Так вы из этих… заговорщиц… Бунтарок и свободолюбок! — изменивши тон, уже тише она добавила. — Вольнодумство это всё... Хотя в твои годы я тоже об том думала… ходила на тайные собрания всякие, по вечерам различные запрещённые книжки читала…
— Совсем не понимаю, о чём вы?! — я немножечко отпрянула. — Извините, пойду-ка лучше я… — шарахнулась к выходу.
— Да куда ты теперь-то пойдёшь, сама да в таком виде то! — с этой фразой она меня придержала, ловко и крепко схвативши за рукав.
— А что не так с моим видом? — с таким вопросом застывши, если честно, я уже откровенно злиться начала.
— Да только перед этим делом канкан пред городовыми в участке и выйдет отплясать… — она хихикнула. — Так разодевшись, ты случайно сюда не моих девушек за равенство и братство агитировать пришла?
— Бог ты мой, вы тут чего, свихнулись все?! Сами непонятно как нарядились, как и вовсю заигрались уже! — я откровенно на крик сорвалась. — Этот ещё ваш ряженый клоун-полицейский на входе тоже!
— Фёдор, чего ли? — и без того свои пухлые щёки она в загадочной улыбке растянула. — Добрый он, как и мундир на нём новый, за счёт нашего заведения сшитый, но ты не думай, если потребуется, то в участок запросто сведёт, да и в провонялую холодную там посадит! А там уж не поглядят, что девица из благородных, никто и спрашивать не станет, коль нарядилась так, то как жёлтобилетница и весь околоток обслужи…
— Чего тут, хозяйка? — непонятно откуда вышедши, по вине нашего крика, по всему, меня сзади от двери довольно мускулистый детина подпёр, тоже по-старинному наряженный, но по комплекции очень уж на современного вышибалу смахивающий.
— Хватай её Агафон! — сразу приказала ему хозяйка. — Да тяни в чулан, там уже запрём и допросим! Как и решим уже там, чего с ней дальше-то делать!
Я хотела промеж его рук прошмыгнуть, но не учла, что при своей-то стати он может оказаться на удивление проворным. Поймал, до боли обхватил меня будто стальными ручищами, крепко сжал, что и пикнуть не могу, и вслед за своей мадам поволок. Я пыталась кусаться, как могла вырывалась, да словно в тиски зажатая.
Хозяйка в тот чулан первой вошла, следом и меня Агафон втащил, ногой дверь прихлопнувши. Доставши спички, хозяйка под потолком свечи зажгла. Я же только сейчас понимать начала, что тут всё не совсем так, как в нашем-то веке положено. Почему нигде электрических лампочек нет? Староверы они какие-то, что ли?
— Сумочку мне её подай?! — Агафону хозяйка скомандовала.
Мою сумочку-ридикюль он прямо у меня из-под мышки вырвал и ей протянул. Она же её раскрыла и внутри копаться принялась, словно сыщица настоящая, не без любопытства и озорного огонька в глазах перерывая всё содержимое. Поочерёдно доставала что-то для себя интересное и как малолетний ребёнок это разглядывала. Вот до моей косметички добралась, из неё тюбик с губной помадой вытянула, и поочерёдно толстыми пальчиками туда-сюда озадачено крутить начала.
— Да обычая губная помада это, колпачок просто надо снять, — я в итоге не выдержала, пояснила.
Раскрывши её, хозяйка удивлённо хмыкнула, повертела, понюхала и лизнула.
— Губы ею красят, — я растолковала.
Тогда она красноватую полоску на свою ладошку нанесла, удовлетворённо хмыкнула и сунула тюбик к себе в карман. Следом тушь для ресниц достала.
— А это чего? — воззрилась на меня.
— А этим накрашивают ресницы, там щёточка внутри…
Она её высунула, пощупала и засунула назад. Тоже к себе в карман отправила.
— Странная ты, — такой вывод сделала, изучающе в меня вглядываясь. — Вроде бы заговорщица, а штучки у тебя как у кокотки… наряжена ещё не пойми во что словно девка непотребная…
— Нормальное дорогое платье на мне, в известном салоне купленное, — тут я даже обиделась. — На свидание с мужчиной я просто шла, но сюда к вам попала… — попыталась как-то объясниться. — Да и какая вам разница как я одета?! Всё в современных нормах приличия у меня! Давайте закончим всё это и я домой пойду! Не переживайте, заявлять на вас не стану, просто отпустите меня и всё!
— Пошарь там по ней! — особо не вслушиваясь в мои слова, своему Агафону она приказала. — Бумаги у неё никакой с собой нет, паспорта там или письма какого-нибудь?
— Ага, — закивал тот.
— Есть что-то из бумаг? — будто инквизиторша воззрилась на меня.
— Кроме банковской пластиковой карточки как-то из документов сегодня ничего не захватила с собой, — огрызнулась я в ответ, — в нашем городке полиция их обычно не спрашивает… А вот к вам у них вопросы теперь точно появятся!
— Молчи уже! — сразу осадила меня хозяйка. — Давай обыскивай её Агафон!
Я сопротивлялась, но он и одной своей клешнёй мне за спиной так руки сжал, что и не дёрнешься. Под указующим взглядом своей хозяйки меня всюду лапать принялся. Пока ещё по бокам и бёдрам своей лопатой водил, я терпела как-то, даже когда добрался до лифа и пальцы туда запустил, но когда под юбку залез — стала вырываться, понимая с обречённостью приговорённой, что никак противодействовать не могу. Истерично закричала, требуя немедленно перестать, попыталась его за что-нибудь куснуть даже, но он всё равно там обшарил всё.
— Нету ничего на ней, — хозяйке сообщил.
— Кто ты такая?! Признавайся! Что тут делала?! — с угрожающим видом вопросами она меня засыпала. — Быть может ты воровка?!
— Да оставьте вы меня в покое! — я уже взорвалась. — Я журналистка! Я потом про вас всё это в статье напишу и даже в интернете выложу!
— Репортёрша значит… — наконец-то удовлетворилась она.
— Пусть и репортёрша, — я согласилась.
— Что мои девушки тут тебе успели рассказать? Что ты от них услышала? Признавайся! — ближе подступившись, хозяйка новый допрос повела.
— Да ничего я не знаю… — прошептала в ответ.
— Ну?! Говори! — здесь она меня за ляжку ущипнула пребольно.
— Да что вы делаете?! — вскрикнула я.
— Говори, а не то и не такое ещё сделаю! Агафону вон до самого утра на потеху отдам! — ущипнула она ещё сильнее.
— Угу… — глядя на меня, слащаво залыбился тот, и по его загоревшимся глазам я поняла, что тутошняя хозяйка совсем не шутит.
— Перестаньте! — от неё отодвинуться я попыталась. — Хорошо, во всём признаюсь… Мне никто ничего не рассказывал, я вообще никого здесь не видела и ни с кем не говорила даже, кроме вашего Фёдора разве и того ряженого мужчины в цилиндре!
— Ну вот и хорошо, вот и умница, — сразу подобревши, погладила меня хозяйка по голове. — Будь покладистей и всё хорошо будет… Теперь уже для тебя хорошо… В твоей жизни теперь всегда покладистой придётся быть… Ещё немного и куда надо пойдёшь…
Если честно, то я не до конца поняла: о чём это она…
— Так чего, отпускать барышню, хозяйка? — вслушиваясь в её слова, не без заметного удивления поинтересовался Агафон.
— Да нельзя отпускать, — она явно размышлять принялась. — Опосля государева указа совершенно нельзя… А что ты думаешь на это?
— Никак нельзя… — согласился Агафон. — Оставьте мне её, хозяйка, а до утра я сей барышне и растолкую, что писаки нам здесь совсем не нужные, она на всю жизнь поймёт, что сделала не так…
— Отпустите меня, — я заплакала. — Я ничего не собираюсь про вас писать, как и рассказывать…
— По-другому мы сделаем, Агафон, — похоже, что-то придумала она. — Девка-то ухоженная… Свой рот раззявь! — с этим указанием неожиданно ухватила меня за подбородок, и с такой силой в область щёк вцепилась, что я непроизвольно его раскрыла.
— Зубы хорошие, целые, — она констатировала, ближе к моему лицу подсвечник поднеся.
Жар свечей частично обжигал нос. Дёрнувши головой, я как смогла отклонилась.
— Агафон, придержи-ка покрепче барышню!
Он двумя руками меня обхватил. Она же платье на мне приподняла, открывая всё на показ чуть ли не до самого моего пупка.
— Справная куколка… — с довольным видом похлопала меня по бедру.
— Так чего делать-то с ней? — тот вопросил, по-прежнему плотоядно на меня глядючи.
— Нынешней же ночью сведёшь её в дом к Мадам. Сразу деньги не требуй, опосля я сама заберу! Предупредить только не позабудь: пусть там получше её сторожат, да от остальных девок в стороне держат, особого клиента запускают, покуда не смирится и не перестанет о побеге помышлять, не примет своей участи...
— Хорошо, хозяйка, — он понятливо закивал. — А можно я перед тем сам с ней немного побуду, уму разуму поучу, чтоб уж точно не удумала ничего, да и поняла, как дальше-то придётся жить?
— Сделай всё, чтоб и не помыслила вернуться в свет, совсем порченой стала, только видимых следов не оставляй, — строго сказала она. — А то знаю я тебя!
— Я буду совсем мягко с ней, мадам… — мои груди он сжал. — Поучу всему…
«Это они меня изнасиловать и в публичный дом хотят продать…» — до потери сознания завертелось в моих мыслях.
Почувствовавши, как он одну свою хватку ослабил, я снова дёрнулась, в безнадёжной надежде высвободиться. Да всё равно никак!
— Вы не имеете право! — вырываясь, до хрипоты заорала. — Я свободная женщина! Я стану кричать! Звать на помощь! Полиция! Помогите!
— Агафон, заткни ей рот и чем-то руки уже свяжи!
И вынувши из своего кармана обрывок какой-то несвежей тряпки, он супротив моей воли промеж зубов мне его пропихнул. Пальцы у него словно железные, хоть я изо всех сил сжимала челюсти, но недолго сопротивляться вышло.
Теперь я могла только мычать, он же свободной рукой начал шарить по соседней полке, наверняка ища, чем меня получится связать. Я лишь наблюдала за всем обреченно. Пока суд да дело его госпожа опять в мою сумочку забралась. Рылась там по отделениям. Вытянула квадратик моей кредитной карты, поднесла его к глазам, но, похоже, в полутьме так и не смогла ничего там разглядеть. От бессилия я только плакала, пока свой перцовый баллончик не заметила у неё в руках. Совершено не понимая, что оно такое и как этим пользоваться, она по аналогии с тюбиком губной помады попыталась колпачок свернуть, не получалось и стала силу прикладывать. Сейчас ведь не только головку выдернет, но и клапан сломает, сразу всё содержимое выпустит! Перестав дышать, я покрепче зажмурилась, живо представляя, что сейчас произойдёт.
От резко раздавшегося шипения хозяйка в страхе баллончик выронила, да, по всему, куда-то Агафону под ноги, тот закашлялся, чихнул, один раз, другой, следующий, его хватка заметно обмякла, почти выпустивши меня, он, по-видимому, глаза принялся тереть. Я же, не дыша и с очами заплющинными, из его неприятных объятий выбралась, ну и тихонечко попятилась к двери. Жаль, что мой ридикюль с ними здесь в чулане останется, да из ценного там лишь косметичка, да банковская карточка пластиковая, правда на ней и не осталось почти ничего, и то я сразу её заблокирую и новую получить смогу.
Выскочила в коридор, и в отместку посильнее прихлопнула за собою дверь. Пусть там подышат! Побежала, правда, в волнении совсем не в ту сторону, чего-то там на себя дёрнула, заскочила, закрылась на щеколду, и что это костюмерная сразу поняла. Всё же в настоящий театр-варьете попала, только актрисы в нём подневольные!
Чуть ли не с рвотой выкашляла изо рта тряпку.
К моему счастью здесь тихо и пусто. Догорают огарки свечей в бронзовом подсвечнике под самым потолком. На журнальном столике стопка газет лежит. Почему не знаю, да я взяла самую верхнюю. Она ещё новая и пахнущая краской. Присмотрелась: шрифт не наш, не настоящий, дореформенный какой-то…
«ГУБЕРНСКIЯ ВЪДОМОСТИ, среда, 25 ноября, 1863 годъ», — на первой странице сразу в глаза бросилось.
Я на нервах перековыряла всю стопку. Это с самой последней датой была! А типографская краска то свежая, причём та самая, свинцовая, которой тогда печатники пользовались! Вон как пачкает пальцы! Сейчас же такую и не достать нигде!
В голове помутилось как-то. Может, они тут так под старину косят? Но не похоже на это… Я в висящее на стене большое зеркало глянулась, отражаюсь в нём с головы и до самых кончиков туфлей. Если газеты не врут, и я действительно в этом веке, то в таком виде здесь далеко-то не уйду. А мне не просто нужно идти, бежать и спотыкаться надо: тот туман искать для возвращения назад! Сразу то гадание на кофейной гуще вспомнилось и предостережение того незнакомца из кафе.
Я в шкафчике на плечиках, пусть и сценическую, до пят длинную и без рукавов, зато с капюшоном, серую дамскую плащ-накидку увидела. Схватила её не раздумывая. Такую накинувши, и сама под ней укроюсь и лицо хорошо спрятать смогу! А ещё прохладно в этом мире, если у нас самое начало осени было, то здесь чувствуется приближение зимы.
Только бы не столкнуться со здешней хозяйкой и её подручным! Но они наверняка где-то у воды сейчас, очухиваются от перцового газа, точно знаю, что центрального водопровода в этом веке ещё не придумали и бежать им далеко, наверняка в какую-то подсобку, где умывальник есть.
От волнения я толком и не поняла, как по коридору прокралась, как выскочила на улицу… Фёдор, городовой который, — всё также под фонарями ходит, а вот тумана и в помине нет. Одно хорошо: сейчас не обращает внимания никто на меня.
Вот выскочила практически в ночь, и если правда оно, что в другом времени я, то для этого мира у меня и не денег и не документов нет! Куда бежать-то? Прежде всего, убедиться надо, что всё и действительно так, не сон это, не какая-то моя фантазия, как и возможная секта — на девятнадцатом веке зацикленных.
Я по улице вдоль линии газовых фонарей двинулась. Знаю, что именно газовые, на метане горящие, так как видела один, сохранили его на нашей улице ради памяти о прошлом. Дома вокруг старые, в большинстве одноэтажные, ветхие, тёмные, собственно, всё и свидетельствует, что я точно в прошлом. Через тот туман я не больше минуты шла, а город изменился до неузнаваемости, хотя нет, вот этот дом хорошо помню, трёхэтажный, в моём времени он тоже есть, выстроенный в так называемом коринфском стиле с обнажёнными мраморными музами на фасаде, только сейчас он выглядит куда новее, как и лица у тех муз не без отколотых носов. Всё так, я и действительно в прошлом!
Услышала звонкий стук подкованный копыт, и будто в призрачном свете, если по голубым мундирам судить, ещё у Михаила Юрьевича поэтически описанным, то из прошлой дали сюда самый настоящий жандармский разъезд скачет. А я ведь без документов-то! Одна и ночью! А женщины в эти времена сами не ходили, разве что развратные. Ещё и действительно куда-то заберут, а там… я под накидкой для них в непристойном виде. Чего я им объяснять-то примусь?
