Чтоб на центральной и ярко освещённой фонарями улице не отсвечивать, я в полумрак ближайшего закутка бросилась, где нет никого. А ещё во дворике на одинокую деревянную скамью присесть можно. Села, схватилась за голову, но разрыдаться не смогла, лишь тихо заплакала, постепенно приходя в себя и размышляя. Мимо в стороне те самые всадники поцокали.
Что у меня с собой есть, чтобы какое-то время продержаться, пока тот самый туман не найду, да при этом от холода и голода не помру? Золотые сережки в ушах, крестик на шее с цепочкой, колечко на пальчике да часы на запястье, хорошо, хоть металлические и с браслетиком кожаным. В принципе, часы и кольцо можно в ломбард сдать, особенно часы, они механические, маленькие, и в этом времени цениться будут. Но где тот ломбард искать, а тем более ночью? В любом случае — утра дожидаться следует… А ещё с документами что-то решать. Самой нарисовать их, что ли? 1863 год… Помнится, два года назад как крепостное право отменили. Ну хоть с этим заморачиваться не придётся, никто меня с верёвкой на шее на барщину не уведёт!
— Эй! — вдруг откуда-то сверху меня окликнули, таким по-мужски истинно грубоватым голосом. — Ты чего здеся уселася?!
— Я её тоже приметила… — оттуда же сверху испуганный женский шёпот послышался. — Уже долго тут кукует…
— Я просто на минутку посидеть… — извинительно из меня вырвалось, прикрываясь капюшоном, я лицо кверху подняла, этажом выше, в распахнутом окне, красноватым светом ярче разгорался фонарь, освещая и меня, и всё внизу.
— Давай, убирайся отсюда! — тем же самым грубым мужским голосом добавили. — А то сейчас покличу дворника, ужо и отходит он тебя метлой!
— Да ухожу я, ухожу! — я поднялась, расправляя слегка помявшуюся накидку.
— Степан, чего там у тебя?! — другой мужской голос раздался, более баритонный и откуда-то издалека.
— Да нищенка тут под окнами, прогоняю вот… — первый мужчина отвечал, который грубый и тот самый Степан, по всему.
— Погоди, я гляну! — в другой стороне отворилось окно. — А ну-ка, Степан, посвети-ка вниз посильней!
Не знаю почему, только я приостановилась, пока не спеша уходить. Даже с головы капюшон чуть сдвинула, пусть уже видят, что не скрываюсь. На меня сверху упало яркое пятно от фонаря, наверняка хозяин этого дома из своего окна пристально рассматривает.
— Чего-то не похожа она на нищенку… — сверху тем же мягким баритоном заключили. — Что вы делаете тут, под моими окнами, милая барышня?
— Мне просто некуда идти, — я призналась, поднимая лицо к хозяйским окнам и всхлипывая от безысходности.
— А ну-ка, Степан, заведи её в прихожую, я поговорить с ней хочу! — уже властно с хозяйской стороны послышалось.
Свет сверху пропал, и скоро, к моему нетерпению, на широком парадном крыльце приоткрылись двери. Из дома какой-то бородатый мужичок вышел, с масляным фонарём в руке, в кальсонах и очевидно второпях на босу ногу надетых сапогах.
— Идите сюда, барышня, — он меня позвал, тон, правда, заметно пренебрежительным был, и я бы куда подальше ушла, не будь того мягкого и наверняка хозяйского баритона сверху.
Вообще-то я на все сто процентов побоялась бы в этот дом заходить, не услышь там и женские голоса, потому, подобравши подол накидки, всходить на крыльцо начала.
— Дальше не иди, стой здесь и хозяина дожидайся! — заявил мне на входе тот бородатый мужичок, который наверняка Степан.
Здесь в прихожей я и замерла. Сверху доносились шаги. Где-то дверь скрипнула. С фонарём в руке по внутренней лестнице спускался мужчина, запахнутый в длинный бархатный халат. Дожидаясь его, я плотнее укуталась в плащ. Пока не получалось разглядеть его лицо, лишь вышитые золотыми узорами тапки с по-восточному загнутыми кверху кончиками, похоже, дорогие и модные в этом веке, не кончики, а тапки, конечно же.
— Ну что же, рассказывайте про себя, барышня? Что вы делаете тут сама? — оглядевши меня, начал он вопросы задавать.
Поначалу я растерялась даже, пока от отчаянья хоть какая-то подходящая идея в голову не пришла.
— Я актриса… Хорошая актриса, примерная, не из тех, что танцуют по балаганам и варьете… — несколько сбивчиво начала. — Неподалёку отсюда есть театр. Знаете ведь, наверное?
— Видел, только не захаживал, — хозяин дома кивнул, и я наконец-то разглядела его лицо: довольно приятные ухоженные прямо чеховские черты, прямой нос, широкие бакенбарды, бородка и усы, сколько же ему лет так сразу и не поймёшь, но где-то за сорок точно, хотя и пятидесяти не дашь.
— Вот хотела туда наняться, но условия не подошли… — продолжила со вздохом. — Потому сразу и решила уйти, а они меня не отпустили. Решили силой задержать, но я взяла и сбежала, вот и осталась, как без средств, так и без ничего совсем, в одном костюме сценическом, без вещей и документов даже.
— Занятная история… — неприкрыто к моим дорогим духам принюхиваясь, как и разглядывая всю меня, чуть заметно протяжно хозяин произнёс, и словно размышляя, добавил: — Вы-то капюшон окончательно снимайте, как и весь салоп, у меня здесь топлено. Степан, покличь Агафью, пусть поможет гостье верхнюю одежду снять!
Сама скинувши с головы капюшон, я немного помедлила. То современное платье, что на мне, с полуоткрытой спиной, не доходит и до колен, а салопом он по всему мою здешнюю длинную плащ-накидку назвал.
— А можно мне покуда так остаться, — пока нет той Агафьи, дрожащими губами произнесла. — А то зябко немножечко.
Наверно зря я переступилась на носочках, очень уж замёрзшую особу переиграла, а накидка на мне совсем без пуговиц, лишь на завязочках в самом верху, вот полы и разошлись-то, приоткрывши мои обтянутые клетчатыми чулками колени.
— Хм… — глядя вниз, хозяин закашлялся.
Ощущая, как заливаюсь краской, я запахнулась быстренько.
— Хорошо, не раздевайтесь уже, — он мне грубее бросил. Зачем-то в карман своего халата полез, и зазвенела мелочь.
— Теперь вы выгоните меня, но я не из тех, вы неправильно думаете, — с обидой вырвалось из моих уст. — Говорила же, про наряд сценический…
— Вы не может знать, о чём я думаю! — очень уж грубо он мне заявил.
Я к выходу попятилась.
— Да стойте вы! — остановил он меня. — Читать и писать, как понимаю, умеете, раз сценарии осиливаете? Образованны?
— У меня образование высш… — запнулась я. — Высшие женские курсы… — ко времени быстро поправилась.
— И чему же квадрат гипотенузы-то равен?
— Сумме квадратов катетов… — механически в ответ вырвалось.
— Значит так, беглая барышня, — приказным тоном он продолжил. — Комнату я вам до завтра найду, как чашечку горячего чая и платье приличное, а днём уж решу, как с вами поступить. Я из потомственных дворян, зовут меня Игнат Порфирьевич, но Порфирьевич лучше просто, к тому же буду я здешний именитый доктор, математикой вот ещё не брезгующий.
— Вы доктор математических наук? — глаза на него подняла.
— Ох, как вы ловко сложили-то! — добрее насупил свои карие глаза Порфирьевич. — Обычный доктор, лекарь, врач, а математика – так хобби просто.
— Теперь я поняла…
— Агафья, ну где ты там? — в темноту коридора он прокричал.
— Да тута я, барин, — отозвалась она.
— Гостью нашу в дальнюю гостевую комнату сведи, омой её там из тазика, да новую ночную сорочку ей выдай!
— Не надо никакого тазика, чистая я, пару часов назад как принимала ванную, — призналась, такого дикого омовения испугавшись.
— Вот оно как? У кого же вы в нашем городе её нашли? Что же, пахнете и действительно приятно… Ну да ладно, тогда до утра, да велю чаю вам принести!
— Спасибо вам! — я поблагодарила.
В гостевую комнату я вслед за Агафьей шла.
Под мерцающим светом свечей здесь всё равно было прохладно, да, несомненно, ведь куда лучше, чем на улице. Раздевшись, сложивши всё своё и принесённую мне длинную сорочку напяливши, я под одеяло забралась, за булочку и чашечку с тёплым чаем взявшись. Следом же и глаза позакрывались чуть ли не сами собой. Наверное, надо и действительно поспать…
* * *
Меня та Агафья практически с первыми петухами подняла, внеся полотенце и медный тазик с водою мыльной. Не то чтобы я всю ночь прямо так беспробудно проспала, казалось — только глаза прикрыла, как та Агафья и вошла, тушить недогоревшие свечи принялась, я же заворочалась, спросила про туалет, ну и узнала про ночную вазу под койкой.
— Умывайтесь и поспешите, перед завтраком вас хозяин ждёт, — она мне сказала, поставивши на туалетный столик таз, и ту вазу забирая, зачем-то меняя её на новую.
— И где же он меня ждёт? — поинтересовалась я у Агафьи, севши на кровати и ноги свесивши, да ища глазами свою накануне снятую одёжку.
— Так у себя в смотровом кабинете он, на первом этаже, по лестнице вниз и направо, туда и с улицы и с коридора вход есть, не пройдёте уж мимо, на тех дверях и табличка имеется…
— А где вся моя одежда?
— Так я ночью ещё унесла, так хозяин сказал, забрать, это почистить чтоб, но пока не велел вам возвращать…
— И в чём мне тогда идти?
— Так в сорочке и босиком и идите, в доме чисто прибрано, а из мужчин сейчас только Степан один, и то он бричку запряг и на рынок отправился, и поспешите уже, наш доктор строг-то бывает!
— Ладно… — вставши, я в указанную сторону потопала. По холодным ступеням парадной лестницы спустилась, и до двери с блестящей медной табличкой дошлёпала. Постучалась робко.
— Да, входите! — оттуда услышала, ну и вошла.
Доктор, Игнат Порфирьевич который, перед ширмой за столом в просторном кожаном кресле восседал. Улыбнулся мне сквозь пенсне на широком носу, ну и произнёс:
— Ну что ж, давайте познакомимся поближе…
«Куда уж поближе? — про себя я сыронизировала. — И без того в белье и одной сорочке стою, хорошо хоть плотной длинной и ничего не просматривается…»
— Кстати, как звать-то вас, моя гостья ночная, как-то не услышал этого вчера?
Я призадумалась. Другое имя придумать или настоящее сказать?
— Татьяна… — так в итоге представилась.
— А по батюшке?
— Павловна…
— Татьяна Павловна?
— Можно просто Таня, если для вас, — прояснила я.
— А лет от роду?
Тут покраснела немножечко. Снова соврать или правду сказать? Для этого века я давно старая дева уже… Он же врач, может и реальный возраст по ещё невидимым морщинкам понять…
— Уже двадцать четыре года…
— Так понимаю, пока не с кем не венчаны?
— Нет, конечно же…
— И по происхождению вы будете?
Здесь я часто заморгала, абсолютно не зная, чего и говорить.
— Сирота… — с трудом произнесла, про себя крича, что уж в этом времени — точно.
— Из купчих, дворянок, мещанок? — пытливо на меня он посмотрел. — Из незаконнорождённых, может, бастардов то есть?
— Мои родители лавку держали… но отказались от меня, когда в актрисы подалась, — с моей стороны — это чистейшая фантазия, да надо же было чего-то говорить, свою легенду поддерживать, тем более что правдоподобно выходило, ведь не считали ещё в эти времена профессию актрисы такой достойной.
— Купеческого роду, значит… Что же, Татьяна Павловна, коль хотите в моём доме остаться — извольте уж за ширмой раздеться и на врачебный осмотр!
— Но… — протянула я, берясь за ворот сорочки во внезапном волнении.
— Уж осмотреть вас хочу, не обижайтесь, да всякие срамные болезни мне в доме не нужные!
— Да не болею я ничем! — всё же с обидой вырвалось. — Даже не чихаю и не кашляю, а в постели с мужчиной так сто лет уж не бывала!
— Но всё же, получается, что невенчанной были когда-то, сто лет-то назад?
— Ну, с одним была… — почувствовала, как жутко краснею. Надо же, на оговорке поймал! И в итоге не решилась, чтоб совсем и не признаться, врач он всё же и сам сможет понять.
— Так заходите за ширму или я велю Агафье вещи ваши вернуть и через чёрный ход на улицу вывести?! — заявил он безапелляционно.
— Я пойду за ширму, — поразмысливши, еле-еле выговорила. — Мне раздеваться полностью?
— Да, всё снимайте…
Заходя за ширму, краем глаза приметила, как он за пенсне взялся. Я же, снявши всё с себя: сорочку, лифчик и трусики — на имевшуюся здесь вешалку повесила.
— Всё, готова, — сказала доктору.
Осматривал он меня деловито, долго, и груди и пах ощупал, хорошо хоть туда холодными пальцами не залез.
— Всё брито не по причине лобковой вши? — сквозь пенсне глядя, ещё ниже склонился.
— Нет, — отвечая, я зарделась куда сильней. — Нет и никогда не было ничего такого у меня!
— Что ж, верно, симптомов не наблюдаю… — с такой ободряющей фразой он разогнулся. — Голову вашу разрешите… — в мои растрепавшиеся волосы ладони запустил.
— Да нет у меня нигде вшей! — отстраняясь, я уже не выдержала, вскричала.
— Хорошо, — он руку убрал. — Давно были крови?
— Недели две назад… — об этом честно сказала.
— Хорошо, можете одеваться! — добродушно закивавши, Игнат Порфирьевич меня саму за ширмой оставил. — Мне помощница нужна, — пока я одевалась, будто извиняясь, со стороны начал говорить, — порошки всяческие тереть и дозировки составлять, потому умения вести расчёты пригодились бы ваши, но вы ведь сразу куда на сцену сбежите, в губернский театр какой-нибудь… Так понимаю?
— Куда я сейчас сбегу? — ещё обиженно из меня вырвалось. — У меня никаких документов нет, рекомендаций там... Всё потеряно…
«В принципе, хорошо было бы где-то здесь оседлое место заиметь, чтобы безбоязненно выходить и тот туман искать», — так о его предложении размышляла.
— С бумагами я вам помогу, — услышала, когда застёгивала лифчик, пальцы дрожали и никак не получалось. — С приставом поговорю, и новый паспорт вам выпишет, я для него постоянно то в мертвецкую заглядываю, по покойникам заключение даю, то падших дам по салонам на срамные болезни осматриваю… Сделает он одолжение для меня…
— Спасибо, — пробормотала я, с неподатливой застёжкой наконец-то справившись и за сорочку взявшись. Её натянула и вышла из-за ширмы.
— Всё, возвращайтесь в свою комнату, — повернулся он ко мне, уже снявши то пенсне и улыбаясь. — Агафья туда наверняка вам одно из своих платьев успела принести, переодевайтесь и пожалуйте быстренько в столовую, будем завтракать!
— Хорошо, — кивнувши, в какой-то покорности я в коридор вышла.
Меня немножечко тремор бил, хоть во всё происходящее и не слишком верилось, но с другой стороны: оно хоть как-то разрешилось пока, тут главное — это не переиграть, неуместными словами себя не выдать, тем же поведением. Во всём признаться? Так кто поверит, что из будущего я, скорее за сумасшедшую или аферистку примут? Липовая актриса я теперь… Что же, а вот и поиграю по-настоящему!
Платье оказалось шерстяным и до самых пят, серым и чересчур строгим, в комплект к нему белоснежный накрахмаленный фартук и чепец прилагались. Хорошо хоть туфли мои оставили. Чувствовала во всём этом я себя неловко, не моё оно всё. Я бы вообще собралась и куда глаза глядят ушла, но с одной стороны, денег нет, с другой — всё-таки хоть какого-то документа следовало дождаться, хоть письма от руки написанного, а без этого, так полагаю, до первого городового здесь и дойдёшь.
Куда идти на завтрак я поначалу и не знала, если бы Агафья навстречу не встретилась.
— Куда вы? — мне в спину бросила, когда я к дверям общего зала подошла. — Мы — прислуга, нам за хозяйский стол нельзя!
— А куда тогда можно?
— На кухню, сюда, — повела она меня.
— А готовит тут кто? — поинтересовалась я попутно.
Что у меня с собой есть, чтобы какое-то время продержаться, пока тот самый туман не найду, да при этом от холода и голода не помру? Золотые сережки в ушах, крестик на шее с цепочкой, колечко на пальчике да часы на запястье, хорошо, хоть металлические и с браслетиком кожаным. В принципе, часы и кольцо можно в ломбард сдать, особенно часы, они механические, маленькие, и в этом времени цениться будут. Но где тот ломбард искать, а тем более ночью? В любом случае — утра дожидаться следует… А ещё с документами что-то решать. Самой нарисовать их, что ли? 1863 год… Помнится, два года назад как крепостное право отменили. Ну хоть с этим заморачиваться не придётся, никто меня с верёвкой на шее на барщину не уведёт!
— Эй! — вдруг откуда-то сверху меня окликнули, таким по-мужски истинно грубоватым голосом. — Ты чего здеся уселася?!
— Я её тоже приметила… — оттуда же сверху испуганный женский шёпот послышался. — Уже долго тут кукует…
— Я просто на минутку посидеть… — извинительно из меня вырвалось, прикрываясь капюшоном, я лицо кверху подняла, этажом выше, в распахнутом окне, красноватым светом ярче разгорался фонарь, освещая и меня, и всё внизу.
— Давай, убирайся отсюда! — тем же самым грубым мужским голосом добавили. — А то сейчас покличу дворника, ужо и отходит он тебя метлой!
— Да ухожу я, ухожу! — я поднялась, расправляя слегка помявшуюся накидку.
— Степан, чего там у тебя?! — другой мужской голос раздался, более баритонный и откуда-то издалека.
— Да нищенка тут под окнами, прогоняю вот… — первый мужчина отвечал, который грубый и тот самый Степан, по всему.
— Погоди, я гляну! — в другой стороне отворилось окно. — А ну-ка, Степан, посвети-ка вниз посильней!
Не знаю почему, только я приостановилась, пока не спеша уходить. Даже с головы капюшон чуть сдвинула, пусть уже видят, что не скрываюсь. На меня сверху упало яркое пятно от фонаря, наверняка хозяин этого дома из своего окна пристально рассматривает.
— Чего-то не похожа она на нищенку… — сверху тем же мягким баритоном заключили. — Что вы делаете тут, под моими окнами, милая барышня?
— Мне просто некуда идти, — я призналась, поднимая лицо к хозяйским окнам и всхлипывая от безысходности.
— А ну-ка, Степан, заведи её в прихожую, я поговорить с ней хочу! — уже властно с хозяйской стороны послышалось.
Свет сверху пропал, и скоро, к моему нетерпению, на широком парадном крыльце приоткрылись двери. Из дома какой-то бородатый мужичок вышел, с масляным фонарём в руке, в кальсонах и очевидно второпях на босу ногу надетых сапогах.
— Идите сюда, барышня, — он меня позвал, тон, правда, заметно пренебрежительным был, и я бы куда подальше ушла, не будь того мягкого и наверняка хозяйского баритона сверху.
Вообще-то я на все сто процентов побоялась бы в этот дом заходить, не услышь там и женские голоса, потому, подобравши подол накидки, всходить на крыльцо начала.
— Дальше не иди, стой здесь и хозяина дожидайся! — заявил мне на входе тот бородатый мужичок, который наверняка Степан.
Здесь в прихожей я и замерла. Сверху доносились шаги. Где-то дверь скрипнула. С фонарём в руке по внутренней лестнице спускался мужчина, запахнутый в длинный бархатный халат. Дожидаясь его, я плотнее укуталась в плащ. Пока не получалось разглядеть его лицо, лишь вышитые золотыми узорами тапки с по-восточному загнутыми кверху кончиками, похоже, дорогие и модные в этом веке, не кончики, а тапки, конечно же.
— Ну что же, рассказывайте про себя, барышня? Что вы делаете тут сама? — оглядевши меня, начал он вопросы задавать.
Поначалу я растерялась даже, пока от отчаянья хоть какая-то подходящая идея в голову не пришла.
— Я актриса… Хорошая актриса, примерная, не из тех, что танцуют по балаганам и варьете… — несколько сбивчиво начала. — Неподалёку отсюда есть театр. Знаете ведь, наверное?
— Видел, только не захаживал, — хозяин дома кивнул, и я наконец-то разглядела его лицо: довольно приятные ухоженные прямо чеховские черты, прямой нос, широкие бакенбарды, бородка и усы, сколько же ему лет так сразу и не поймёшь, но где-то за сорок точно, хотя и пятидесяти не дашь.
— Вот хотела туда наняться, но условия не подошли… — продолжила со вздохом. — Потому сразу и решила уйти, а они меня не отпустили. Решили силой задержать, но я взяла и сбежала, вот и осталась, как без средств, так и без ничего совсем, в одном костюме сценическом, без вещей и документов даже.
— Занятная история… — неприкрыто к моим дорогим духам принюхиваясь, как и разглядывая всю меня, чуть заметно протяжно хозяин произнёс, и словно размышляя, добавил: — Вы-то капюшон окончательно снимайте, как и весь салоп, у меня здесь топлено. Степан, покличь Агафью, пусть поможет гостье верхнюю одежду снять!
Сама скинувши с головы капюшон, я немного помедлила. То современное платье, что на мне, с полуоткрытой спиной, не доходит и до колен, а салопом он по всему мою здешнюю длинную плащ-накидку назвал.
— А можно мне покуда так остаться, — пока нет той Агафьи, дрожащими губами произнесла. — А то зябко немножечко.
Наверно зря я переступилась на носочках, очень уж замёрзшую особу переиграла, а накидка на мне совсем без пуговиц, лишь на завязочках в самом верху, вот полы и разошлись-то, приоткрывши мои обтянутые клетчатыми чулками колени.
— Хм… — глядя вниз, хозяин закашлялся.
Ощущая, как заливаюсь краской, я запахнулась быстренько.
— Хорошо, не раздевайтесь уже, — он мне грубее бросил. Зачем-то в карман своего халата полез, и зазвенела мелочь.
— Теперь вы выгоните меня, но я не из тех, вы неправильно думаете, — с обидой вырвалось из моих уст. — Говорила же, про наряд сценический…
— Вы не может знать, о чём я думаю! — очень уж грубо он мне заявил.
Я к выходу попятилась.
— Да стойте вы! — остановил он меня. — Читать и писать, как понимаю, умеете, раз сценарии осиливаете? Образованны?
— У меня образование высш… — запнулась я. — Высшие женские курсы… — ко времени быстро поправилась.
— И чему же квадрат гипотенузы-то равен?
— Сумме квадратов катетов… — механически в ответ вырвалось.
— Значит так, беглая барышня, — приказным тоном он продолжил. — Комнату я вам до завтра найду, как чашечку горячего чая и платье приличное, а днём уж решу, как с вами поступить. Я из потомственных дворян, зовут меня Игнат Порфирьевич, но Порфирьевич лучше просто, к тому же буду я здешний именитый доктор, математикой вот ещё не брезгующий.
— Вы доктор математических наук? — глаза на него подняла.
— Ох, как вы ловко сложили-то! — добрее насупил свои карие глаза Порфирьевич. — Обычный доктор, лекарь, врач, а математика – так хобби просто.
— Теперь я поняла…
— Агафья, ну где ты там? — в темноту коридора он прокричал.
— Да тута я, барин, — отозвалась она.
— Гостью нашу в дальнюю гостевую комнату сведи, омой её там из тазика, да новую ночную сорочку ей выдай!
— Не надо никакого тазика, чистая я, пару часов назад как принимала ванную, — призналась, такого дикого омовения испугавшись.
— Вот оно как? У кого же вы в нашем городе её нашли? Что же, пахнете и действительно приятно… Ну да ладно, тогда до утра, да велю чаю вам принести!
— Спасибо вам! — я поблагодарила.
В гостевую комнату я вслед за Агафьей шла.
Под мерцающим светом свечей здесь всё равно было прохладно, да, несомненно, ведь куда лучше, чем на улице. Раздевшись, сложивши всё своё и принесённую мне длинную сорочку напяливши, я под одеяло забралась, за булочку и чашечку с тёплым чаем взявшись. Следом же и глаза позакрывались чуть ли не сами собой. Наверное, надо и действительно поспать…
* * *
Меня та Агафья практически с первыми петухами подняла, внеся полотенце и медный тазик с водою мыльной. Не то чтобы я всю ночь прямо так беспробудно проспала, казалось — только глаза прикрыла, как та Агафья и вошла, тушить недогоревшие свечи принялась, я же заворочалась, спросила про туалет, ну и узнала про ночную вазу под койкой.
— Умывайтесь и поспешите, перед завтраком вас хозяин ждёт, — она мне сказала, поставивши на туалетный столик таз, и ту вазу забирая, зачем-то меняя её на новую.
— И где же он меня ждёт? — поинтересовалась я у Агафьи, севши на кровати и ноги свесивши, да ища глазами свою накануне снятую одёжку.
— Так у себя в смотровом кабинете он, на первом этаже, по лестнице вниз и направо, туда и с улицы и с коридора вход есть, не пройдёте уж мимо, на тех дверях и табличка имеется…
— А где вся моя одежда?
— Так я ночью ещё унесла, так хозяин сказал, забрать, это почистить чтоб, но пока не велел вам возвращать…
— И в чём мне тогда идти?
— Так в сорочке и босиком и идите, в доме чисто прибрано, а из мужчин сейчас только Степан один, и то он бричку запряг и на рынок отправился, и поспешите уже, наш доктор строг-то бывает!
— Ладно… — вставши, я в указанную сторону потопала. По холодным ступеням парадной лестницы спустилась, и до двери с блестящей медной табличкой дошлёпала. Постучалась робко.
— Да, входите! — оттуда услышала, ну и вошла.
Доктор, Игнат Порфирьевич который, перед ширмой за столом в просторном кожаном кресле восседал. Улыбнулся мне сквозь пенсне на широком носу, ну и произнёс:
— Ну что ж, давайте познакомимся поближе…
«Куда уж поближе? — про себя я сыронизировала. — И без того в белье и одной сорочке стою, хорошо хоть плотной длинной и ничего не просматривается…»
— Кстати, как звать-то вас, моя гостья ночная, как-то не услышал этого вчера?
Я призадумалась. Другое имя придумать или настоящее сказать?
— Татьяна… — так в итоге представилась.
— А по батюшке?
— Павловна…
— Татьяна Павловна?
— Можно просто Таня, если для вас, — прояснила я.
— А лет от роду?
Тут покраснела немножечко. Снова соврать или правду сказать? Для этого века я давно старая дева уже… Он же врач, может и реальный возраст по ещё невидимым морщинкам понять…
— Уже двадцать четыре года…
— Так понимаю, пока не с кем не венчаны?
— Нет, конечно же…
— И по происхождению вы будете?
Здесь я часто заморгала, абсолютно не зная, чего и говорить.
— Сирота… — с трудом произнесла, про себя крича, что уж в этом времени — точно.
— Из купчих, дворянок, мещанок? — пытливо на меня он посмотрел. — Из незаконнорождённых, может, бастардов то есть?
— Мои родители лавку держали… но отказались от меня, когда в актрисы подалась, — с моей стороны — это чистейшая фантазия, да надо же было чего-то говорить, свою легенду поддерживать, тем более что правдоподобно выходило, ведь не считали ещё в эти времена профессию актрисы такой достойной.
— Купеческого роду, значит… Что же, Татьяна Павловна, коль хотите в моём доме остаться — извольте уж за ширмой раздеться и на врачебный осмотр!
— Но… — протянула я, берясь за ворот сорочки во внезапном волнении.
— Уж осмотреть вас хочу, не обижайтесь, да всякие срамные болезни мне в доме не нужные!
— Да не болею я ничем! — всё же с обидой вырвалось. — Даже не чихаю и не кашляю, а в постели с мужчиной так сто лет уж не бывала!
— Но всё же, получается, что невенчанной были когда-то, сто лет-то назад?
— Ну, с одним была… — почувствовала, как жутко краснею. Надо же, на оговорке поймал! И в итоге не решилась, чтоб совсем и не признаться, врач он всё же и сам сможет понять.
— Так заходите за ширму или я велю Агафье вещи ваши вернуть и через чёрный ход на улицу вывести?! — заявил он безапелляционно.
— Я пойду за ширму, — поразмысливши, еле-еле выговорила. — Мне раздеваться полностью?
— Да, всё снимайте…
Заходя за ширму, краем глаза приметила, как он за пенсне взялся. Я же, снявши всё с себя: сорочку, лифчик и трусики — на имевшуюся здесь вешалку повесила.
— Всё, готова, — сказала доктору.
Осматривал он меня деловито, долго, и груди и пах ощупал, хорошо хоть туда холодными пальцами не залез.
— Всё брито не по причине лобковой вши? — сквозь пенсне глядя, ещё ниже склонился.
— Нет, — отвечая, я зарделась куда сильней. — Нет и никогда не было ничего такого у меня!
— Что ж, верно, симптомов не наблюдаю… — с такой ободряющей фразой он разогнулся. — Голову вашу разрешите… — в мои растрепавшиеся волосы ладони запустил.
— Да нет у меня нигде вшей! — отстраняясь, я уже не выдержала, вскричала.
— Хорошо, — он руку убрал. — Давно были крови?
— Недели две назад… — об этом честно сказала.
— Хорошо, можете одеваться! — добродушно закивавши, Игнат Порфирьевич меня саму за ширмой оставил. — Мне помощница нужна, — пока я одевалась, будто извиняясь, со стороны начал говорить, — порошки всяческие тереть и дозировки составлять, потому умения вести расчёты пригодились бы ваши, но вы ведь сразу куда на сцену сбежите, в губернский театр какой-нибудь… Так понимаю?
— Куда я сейчас сбегу? — ещё обиженно из меня вырвалось. — У меня никаких документов нет, рекомендаций там... Всё потеряно…
«В принципе, хорошо было бы где-то здесь оседлое место заиметь, чтобы безбоязненно выходить и тот туман искать», — так о его предложении размышляла.
— С бумагами я вам помогу, — услышала, когда застёгивала лифчик, пальцы дрожали и никак не получалось. — С приставом поговорю, и новый паспорт вам выпишет, я для него постоянно то в мертвецкую заглядываю, по покойникам заключение даю, то падших дам по салонам на срамные болезни осматриваю… Сделает он одолжение для меня…
— Спасибо, — пробормотала я, с неподатливой застёжкой наконец-то справившись и за сорочку взявшись. Её натянула и вышла из-за ширмы.
— Всё, возвращайтесь в свою комнату, — повернулся он ко мне, уже снявши то пенсне и улыбаясь. — Агафья туда наверняка вам одно из своих платьев успела принести, переодевайтесь и пожалуйте быстренько в столовую, будем завтракать!
— Хорошо, — кивнувши, в какой-то покорности я в коридор вышла.
Меня немножечко тремор бил, хоть во всё происходящее и не слишком верилось, но с другой стороны: оно хоть как-то разрешилось пока, тут главное — это не переиграть, неуместными словами себя не выдать, тем же поведением. Во всём признаться? Так кто поверит, что из будущего я, скорее за сумасшедшую или аферистку примут? Липовая актриса я теперь… Что же, а вот и поиграю по-настоящему!
ГЛАВА 2. Привыкаю к новым обязанностям
Платье оказалось шерстяным и до самых пят, серым и чересчур строгим, в комплект к нему белоснежный накрахмаленный фартук и чепец прилагались. Хорошо хоть туфли мои оставили. Чувствовала во всём этом я себя неловко, не моё оно всё. Я бы вообще собралась и куда глаза глядят ушла, но с одной стороны, денег нет, с другой — всё-таки хоть какого-то документа следовало дождаться, хоть письма от руки написанного, а без этого, так полагаю, до первого городового здесь и дойдёшь.
Куда идти на завтрак я поначалу и не знала, если бы Агафья навстречу не встретилась.
— Куда вы? — мне в спину бросила, когда я к дверям общего зала подошла. — Мы — прислуга, нам за хозяйский стол нельзя!
— А куда тогда можно?
— На кухню, сюда, — повела она меня.
— А готовит тут кто? — поинтересовалась я попутно.
