Катерина так круто повернулась на каблучках, что юбки раздулись колоколом, а затем опали вниз, плотно облепляя стройные ноги:
- А ты бы отдал меня другому?
Алексей побледнел, лицо исказила смертная мука, но голос, хоть и ставший глуше, сохранил прежнюю твёрдость:
- Я и так тебя отдал… потому и уехал.
- Потому и пулю поймал? - тётка Катерина всегда была прозорливой.
Алексей в изнеможении откинулся к стене, коротко усмехнулся:
- Именно. Я не мог жить с тобой, но и без тебя свою жизнь не мыслил. Я так надеялся, что ты будешь счастлива…
Катерина надула щёки, с шумом выдохнула. Она могла разразиться градом обвинений и попрёков и, возможно, будь они оба живы, так и сделала бы, но какой резон лукавить, став призраком?
- Я могла быть счастливой, но предпочла одиночество и траур по тебе. Не знаю, насколько это было правильно, - тоненькие ручейки слёз побежали по щекам Катерины, голос задрожал, - только повторись всё опять, я бы сделала точно так же. Мне нужен только ты, я люблю тебя, Алёшенька.
Анна всхлипнула, смахивая бегущие по щекам слёзы, бабушка тоже как-то излишне поспешно отвернулась, пряча глаза. Алексей Михайлович шагнул к своей ненаглядной, прижал к груди, поцелуями осушая слёзы на её щеках. В комнате повисла тишина, прерываемая приглушённым шмыганием и посапыванием. Каждая дама думала о своей любви, подчас гораздо более наполненной шипами, нежели лепестками роз. Катерина привычно взяла себя в руки первой, чуть отстранилась, пристально глядя Алексею в глаза:
А скажи-ка мне, сокол ясный, чего это ты спустя столько времени явился? И аккурат после того, как Наина Дмитриевна прибежала просить за своего ненаглядного?
Алексей смущённо кашлянул, попробовал было отстраниться, да проще было из медвежьего капкана выдраться, чем от ответа Катерине увильнуть. Делать нечего, пришлось каяться.
- Аркадий мой потомок, последний представитель рода. Я не мог оставаться безучастным к его судьбе, ведь если он погибнет…
- Ты тоже исчезнешь, - пролепетала Катерина, прижимая руку к губам и с трудом удерживаясь от протяжного вопля попавшего в смертельную ловушку зверя.
Алексей тяжело вздохнул, виновато развёл руками. Если род пресекался, исчезали и духи предков, ведь они существуют до тех пор, пока хоть одна живая душа помнит о них. Коли Аркадия осудят, его жизнь будет искалечена безвозвратно, а то и вовсе прервётся, учитывая, как вольно в Кисловодске с законом обращаются, значит, Алексей Михайлович тоже сгинет и в этот раз уже без возможности вернуться или хоть издалека наблюдать за своей ненаглядной Катериной.
- Ну уж нет, - отчеканила Катерина так сверкнув глазами, что неосторожно появившийся Иван Афанасьевич даже протрезвел, - ты меня любишь?!
Вопрос адресовался одному Алексею, но все призрачные родственники, постепенно подтягивавшиеся к полупрозрачным Ромео и Джульетте провинциального разлива, поспешили заверить Катерину в своих самых нежных и глубоких чувствах. Алексей Михайлович, разумеется, тоже кивнул утвердительно, даже укорил малость:
- Сказывал ведь уже.
- И замуж возьмёшь?! – продолжала допрос Катерина.
- Катя! – возмутилась бабушка, глубоко шокированная таким грубым нарушением правил хорошего тона, но тётка лишь отмахнулась от призрачной родственницы.
Иван Афанасьевич мотал головой и руками, пытаясь отговорить офицера от скоропалительного шага под семейный хомут, но Алексей Михайлович намёков даже не заметил, кивнул твёрдо:
- Возьму. И более никому не отдам.
- Ой, дура-а-ак, - простонал Иван Афанасьевич, а бабушка сердито проворчала:
- Можно подумать, Катьку мильёен кувалеров из рук в руки рвут.
- Отлично, - Катерина резко кивнула экзорцисту, - обвенчайте нас, батюшка.
- Вообще-то, у меня другие…- попытался было объяснить мужчина, но заметив, как полыхнули глаза невесты, быстро понял всю скоротечность призрачного существования и покладисто кивнул, - вставайте рядом.
Спустя целую жизнь и более десятка лет призрачного существования Катерина и Алексей исполнили свою давнюю тайную мечту: обвенчались. Завершив поцелуй новобрачных, влюблённые вздохнули и сверкнули глазами:
- А теперь восстановим поруганную справедливость, злодеям от нас не укрыться!
Черноглазая горничная подарила Катерине и Алексею ласковую улыбку и исчезла. Душа невинно убиенной девицы обрела покой, ведь она поверила, что её погубители не избегут заслуженной кары.
Если вам, милостивые судари и сударыни, любезно будет спросить у встреченных на улице прохожих, какое время суток самое хлопотливое, то ответы сильно будут зависеть от того положения в обществе, кое занимает пытуемый вами. Бряцяющие шпорами гуляки, чьи огненные взоры и лихо закрученные гусарские усы разбили множество девичьих сердец, непременно ответят вам, что самая хлопотная пора – это ночь, так как нужно успеть и на балах покружиться и с очередной прелестницей в будуаре уединиться, да ещё и вовремя отступить, дабы не попасть под гнев увенчанного развесистыми рогами мужа, жениха, а подчас и любовника. Бледные, словно лишь вчера выпущенные из темницы на свободу, романтические барышни, самозабвенно чахнущие над страданиями очередного Вертера, Ромео либо же Тристана, прошелестят, ежеминутно вздыхая, точно душа их вот-вот готова покинуть бренное тело, что нет ничего сладостнее хрустальных сумерек вечера, когда умирающий день шлёт последний привет, а заходящее солнце проливает золото и кровь, подобно тирану, чья злая воля препятствует влюблённым обрести счастие. Коли вам, милостивые господа и дамы, в ходе ваших изысканий посчастливится остановить господина, служащего в каком-либо заведении, то он, торопливо глотая слова и ежеминутно нервно посматривая на часы выпалит, что самая хлопотливая пора – это, вне всякого сомнения день, когда подчас создаётся впечатление, что ты понадобился всем и сразу, начальство пеняет за бездействие, а посетители топочут ногами и брюзжат, сетуя на то, что их никто не желает принять и выслушать. А поди, выслушай-ка всех, когда их в коридоре подчас собирается до пяти человек, а начальство отправляет тебя писать рапорты али нанести визит или же ещё какую спешную и срочную работу выдумает, по смыслу яйца выеденного не стоящую, но отнимающую пропасть времени. Служащий, милостивые господа и дамы, непременно убежит от вас, сославшись на занятость и острую нехватку времени, в спешке может даже не проститься, но вы уж не гневайтесь на него, войдите в положение и переключите своё внимание на люд дворовый. Степенный, основательно заросший бородой дворник, метла коего выглядит подчас не только продолжением, но и опорой бренного тела, сплёвывая сквозь зубы и невероятным образом раскатывая все гласные в словах сообщит, что хлопотливее утра ничего нет и быть не может. Шутка ли, до того, как баре проснуться, надо и двор вымести, и дорожки песком посыпать, и кошек-собак приблудных покормить, и с молочницей поругаться, а то она, зараза злоязыкая, молоко водой разбавлять стала едва ли не прямо в барском дворе, и с водовозом парой слов перекинуться. А коли повезёт, то ещё и со знакомцами раскланяться, али господину какому помочь кого сыскать, получив всенепременно за труды пятачок, коий следует пропить опять-таки до пробуждения барина, а паче того барыни, потому как её чувствительный носик к вину зело нетерпим.
Об одном прошу вас, любознательные сударыни и стремящиеся познать всё вокруг судари, не подходите с вашим вопросом к служащим полицейского управления от городовых и агентов до следователя, прокурора и даже начальника включительно. Коли уж вы имели смелость остановить, скажем, следователя и спросить, какая пора в сутках самая хлопотливая, то в ответ страж закона и порядка посмотрит на вас покрасневшими от недосыпа глазами, потрёт оставленную дурой-пулей али лютым ножом рану, вздохнёт тихонько и скажет, что у них на службе хлопоты не днями, а месяцами измеряются. И когда вы, изрядно пристыженные, сдавленно пробормотав извинения направитесь далее, вас вежливо остановят и в свой черёд подвергнут допросу, в ходе коего вы можете из простого мимопроходящего перейти в разряд ценных свидетелей, а то и, коли шибко не повезёт, подозреваемых. А посему, ещё раз убедительно прошу вас, милейшие дамы и господа, к стражам порядка с глупостями не подходить, дабы и их не отвлекать и самим себе жизнь не осложнять. Однако, отвлеклось наше повествование изрядно, пора ему уже вернуться к славному семейству Штольманов и Виктору Ивановичу Миронову, оставленных нами в Кисловодске в весьма тревожных обстоятельствах, кои не будет преувеличением и смертельно опасными назвать.
После исчезновения духа черноглазой горничной, Анна Викторовна, изрядно растроганная всем открывшимся ей, полагала, что более до утра не заснёт, даже хотела с кровати встать, да призрачная родня стеной нерушимой встала.
- Куда это ты, Аннушка, собралась? – бабушка строго прищурилась, руки в бока уткнула.
- Тебе, Анна, непременно надо выспаться, - Иван Афанасьевич залпом осушил рюмку коньяку, одобрительно крякнул, - на свежую-то голову и мысли умные приходят.
- Ты-то почём знаешь? – фыркнула Катерина, чей острый язык и венчание не смягчило. – У тебя ни первого, ни второго от роду, да до сего году ни дня не бывало.
Иван Афанасьевич вздохнул тягостно с видом великомученика, посмотрел на Алексея Михайловича, но тот заступаться за свежеиспечённого родственника, равно как и осаживать молодую жену не спешил, бабушку поддержал:
- Почивать ложитесь, Анна Викторовна. Утро вечера мудренее.
Анна хотела было сказать, что спать совершенно не хочет, да слова приготовленные зевок сладкий смазал. Аннушка уютно свернулась под боком супруга, и сама не заметила, как уснула крепко да сладко, убаюканная исходящим от Якова теплом и ровным стуком его, такого смелого и нежного, сердца.
Анна и Яков в эту ночь крепко спали, набираясь сил, а вот Михаилу Платоновичу было не до сна, требовалось решить ряд срочных и спешных дел. В первую очередь позвал он к себе трёх молодых помощников самой невзрачной наружности и объяснил, что кровь из носу нужно всенепременно добраться до Петербурга или, в крайнем случае, телеграфа, да так, чтобы в Кисловодске о том никто, кроме них четверых, не знал. Помощники слаженно кивнули, не задавая лишних вопросов, проворно спрятали скатанные тонкой трубочкой бумажки, написанные тем непередаваемым образом, коий обыватели называю не иначе, как врачебной криптограммой. Конечно, Михаил Платонович мог писать и очень тонко и красиво, каллиграфия входила в обязательный пункт домашнего воспитания семейства Штольман, но, когда нужно было сведения скрыть, неизменно писал по врачебному неразборчиво, дабы только посвящённые прочитать могли. Вот и эти коротенькие записульки казались следами перепившего колченогого воробья, который сначала грохнулся в чернильницу, а потом пошёл бродить по бумаге. Ну да, как уже сообщалось, посвящённые без труда написанное разбирали, а иным текст сих посланий знать и не требовалось.
Михаил Платонович с супругой благословили помощников, проводили их взглядом из окна и, собрав необходимое, отправились в самые тёмные и глухие закоулки Кисловодска. По официальной версии, на медицинский осмотр обитателей трущоб, а помимо этого ещё и для сбора сведений, могущих оказать неоценимую помощь в деле об убийстве господина Костолецкого. Помощники меж тем разделились, один направился на вокзал, другой решил покинуть город пешком, а третий направился к своему приятелю, черкесу, горячей голове, готовому для друга своего небо и землю перевернуть. Не зря, совсем не зря Михаил Платонович трёх человек с одним заданием отправил, прекрасно понимал, что дело опасное, не все могут вернуться (а коли совсем не повезёт, то и вовсе никто пределов города не покинет), ведь после убийства проверяющего гостиницу ввели строгие меры, дабы даже шепоток о том, что творится в Кисловодске, не достиг столицы. Тот помощник, что купил билет до Петербурга, был задушен на вокзале, где ждал поезда, пешехода зарезали случайные (случайные ли?) бродяги, и лишь тот, кто доверился другу, смог выбраться из Кисловодска и добраться до телеграфной станции, где спешно послал два сообщения в Петербург, одно лично господину Варфоломееву, а второе, и пусть это не покажется вам странным, Юлии Романовне. Михаил Платонович прекрасно знал подругу детства своей сестры и был свято убеждён, что пока медленно, с усилиями, раскачивается маятник закона, княгинюшка уже поднимет на уши не только весь многочисленный род Штольманов, но и всех своих знакомцев, чем существенно увеличит шансы на благополучный исход всего дела.
Юлия Романовна ожиданий не обманула. Будучи разбужена среди ночи взволнованной горничной, передавшей ей короткую телеграмму, гласившую: «Штормовое предупреждение», княгиня покинула тёплую постель и развила бурную деятельность. И вот уже смял в кулаке спешную телеграмму, кусая губы, дабы удержаться от ругательств Карл Платонович, полыхнули адским огнём глаза Елизаветы Платоновны, с силой шарахнул кулаком по столу Вильгельм, обычно добродушно-сдержанный, протяжно присвистнул Платон Платонович, с досадой подумавший, что звание бедокура более пристало не ему, а такому суховатому и благоразумному Яшеньке, который каждый раз не просто вляпается в беду, а так, что брызги грязной истории по всей империи полетят. «Штормовое предупреждение» означало, что действовать надо незамедлительно, единым фронтом, а потому дела служебные, хлопоты суетные отлетели в сторону, осыпались, словно листья сухие, обнажив то единственное, ради чего стоило жить – единство семьи, крепость любящих сердец, гонящих по венам родную кровь.
Едва дождавшись утра, Юлия Романовна направилась лично к полковнику Варфоломееву, дабы узнать подробности очередной передряги, в центре коей оказался Яков. Господин полковник и рад был бы отмолчаться, да супротив обаяния и напора Юленьки и полчища ордынские оказались бы бессильны. Выяснив все детали, княгиня любезно поблагодарила Матвея Васильевича, после чего направилась на телеграф и отправила ряд весьма обстоятельных телеграмм, затем направилась было домой, да передумала, опять вернулась на телеграф и велела послать ещё ряд спешных и срочных сообщений. Друзей и помощников много ведь не бывает, верно?
Меж тем в Кисловодске события раскручивались подобно взбесившемуся маятнику. Едва серая хмарь, возвещавшая конец ночи, сменилась нежными красками блистающего свежестью утра, как полицмейстеру Иванихину принесли обнаруженные у убитых агентов записки. Прокопий Кондратьевич брезгливо повертел грязные замусоленные, местами запятнанные кровью бумажки, хмыкнул:
- И что это?
- Не могу знать! – лихо вытянулся полицейский, коего в городе уже давно прозвали заплечных дел мастером. – А токо нашли мы их у тех, кто город пытался покинуть, - мужчина выкатил и без того большие блёкло-голубые глаза, выдохнул сиплым шёпотом, - тайно.
- Тайно, значит, - прошипел полицмейстер, стискивая бумажки в кулаке, - доктора сюда, живо! Пусть он это тайнопись разбирает.
Почтенный старый доктор Иван Ильич успел повидать на свете немало и до глубоких седин дожил благодаря исключительному умению вовремя смолчать. Вот и сейчас, без труда определив почерк Михаила Платоновича, доктор пожевал впавшими губами и с лёгкой ноткой досады промолвил:
- А ты бы отдал меня другому?
Алексей побледнел, лицо исказила смертная мука, но голос, хоть и ставший глуше, сохранил прежнюю твёрдость:
- Я и так тебя отдал… потому и уехал.
- Потому и пулю поймал? - тётка Катерина всегда была прозорливой.
Алексей в изнеможении откинулся к стене, коротко усмехнулся:
- Именно. Я не мог жить с тобой, но и без тебя свою жизнь не мыслил. Я так надеялся, что ты будешь счастлива…
Катерина надула щёки, с шумом выдохнула. Она могла разразиться градом обвинений и попрёков и, возможно, будь они оба живы, так и сделала бы, но какой резон лукавить, став призраком?
- Я могла быть счастливой, но предпочла одиночество и траур по тебе. Не знаю, насколько это было правильно, - тоненькие ручейки слёз побежали по щекам Катерины, голос задрожал, - только повторись всё опять, я бы сделала точно так же. Мне нужен только ты, я люблю тебя, Алёшенька.
Анна всхлипнула, смахивая бегущие по щекам слёзы, бабушка тоже как-то излишне поспешно отвернулась, пряча глаза. Алексей Михайлович шагнул к своей ненаглядной, прижал к груди, поцелуями осушая слёзы на её щеках. В комнате повисла тишина, прерываемая приглушённым шмыганием и посапыванием. Каждая дама думала о своей любви, подчас гораздо более наполненной шипами, нежели лепестками роз. Катерина привычно взяла себя в руки первой, чуть отстранилась, пристально глядя Алексею в глаза:
А скажи-ка мне, сокол ясный, чего это ты спустя столько времени явился? И аккурат после того, как Наина Дмитриевна прибежала просить за своего ненаглядного?
Алексей смущённо кашлянул, попробовал было отстраниться, да проще было из медвежьего капкана выдраться, чем от ответа Катерине увильнуть. Делать нечего, пришлось каяться.
- Аркадий мой потомок, последний представитель рода. Я не мог оставаться безучастным к его судьбе, ведь если он погибнет…
- Ты тоже исчезнешь, - пролепетала Катерина, прижимая руку к губам и с трудом удерживаясь от протяжного вопля попавшего в смертельную ловушку зверя.
Алексей тяжело вздохнул, виновато развёл руками. Если род пресекался, исчезали и духи предков, ведь они существуют до тех пор, пока хоть одна живая душа помнит о них. Коли Аркадия осудят, его жизнь будет искалечена безвозвратно, а то и вовсе прервётся, учитывая, как вольно в Кисловодске с законом обращаются, значит, Алексей Михайлович тоже сгинет и в этот раз уже без возможности вернуться или хоть издалека наблюдать за своей ненаглядной Катериной.
- Ну уж нет, - отчеканила Катерина так сверкнув глазами, что неосторожно появившийся Иван Афанасьевич даже протрезвел, - ты меня любишь?!
Вопрос адресовался одному Алексею, но все призрачные родственники, постепенно подтягивавшиеся к полупрозрачным Ромео и Джульетте провинциального разлива, поспешили заверить Катерину в своих самых нежных и глубоких чувствах. Алексей Михайлович, разумеется, тоже кивнул утвердительно, даже укорил малость:
- Сказывал ведь уже.
- И замуж возьмёшь?! – продолжала допрос Катерина.
- Катя! – возмутилась бабушка, глубоко шокированная таким грубым нарушением правил хорошего тона, но тётка лишь отмахнулась от призрачной родственницы.
Иван Афанасьевич мотал головой и руками, пытаясь отговорить офицера от скоропалительного шага под семейный хомут, но Алексей Михайлович намёков даже не заметил, кивнул твёрдо:
- Возьму. И более никому не отдам.
- Ой, дура-а-ак, - простонал Иван Афанасьевич, а бабушка сердито проворчала:
- Можно подумать, Катьку мильёен кувалеров из рук в руки рвут.
- Отлично, - Катерина резко кивнула экзорцисту, - обвенчайте нас, батюшка.
- Вообще-то, у меня другие…- попытался было объяснить мужчина, но заметив, как полыхнули глаза невесты, быстро понял всю скоротечность призрачного существования и покладисто кивнул, - вставайте рядом.
Спустя целую жизнь и более десятка лет призрачного существования Катерина и Алексей исполнили свою давнюю тайную мечту: обвенчались. Завершив поцелуй новобрачных, влюблённые вздохнули и сверкнули глазами:
- А теперь восстановим поруганную справедливость, злодеям от нас не укрыться!
Черноглазая горничная подарила Катерине и Алексею ласковую улыбку и исчезла. Душа невинно убиенной девицы обрела покой, ведь она поверила, что её погубители не избегут заслуженной кары.
Прода от 06.05.2021, 12:52
Если вам, милостивые судари и сударыни, любезно будет спросить у встреченных на улице прохожих, какое время суток самое хлопотливое, то ответы сильно будут зависеть от того положения в обществе, кое занимает пытуемый вами. Бряцяющие шпорами гуляки, чьи огненные взоры и лихо закрученные гусарские усы разбили множество девичьих сердец, непременно ответят вам, что самая хлопотная пора – это ночь, так как нужно успеть и на балах покружиться и с очередной прелестницей в будуаре уединиться, да ещё и вовремя отступить, дабы не попасть под гнев увенчанного развесистыми рогами мужа, жениха, а подчас и любовника. Бледные, словно лишь вчера выпущенные из темницы на свободу, романтические барышни, самозабвенно чахнущие над страданиями очередного Вертера, Ромео либо же Тристана, прошелестят, ежеминутно вздыхая, точно душа их вот-вот готова покинуть бренное тело, что нет ничего сладостнее хрустальных сумерек вечера, когда умирающий день шлёт последний привет, а заходящее солнце проливает золото и кровь, подобно тирану, чья злая воля препятствует влюблённым обрести счастие. Коли вам, милостивые господа и дамы, в ходе ваших изысканий посчастливится остановить господина, служащего в каком-либо заведении, то он, торопливо глотая слова и ежеминутно нервно посматривая на часы выпалит, что самая хлопотливая пора – это, вне всякого сомнения день, когда подчас создаётся впечатление, что ты понадобился всем и сразу, начальство пеняет за бездействие, а посетители топочут ногами и брюзжат, сетуя на то, что их никто не желает принять и выслушать. А поди, выслушай-ка всех, когда их в коридоре подчас собирается до пяти человек, а начальство отправляет тебя писать рапорты али нанести визит или же ещё какую спешную и срочную работу выдумает, по смыслу яйца выеденного не стоящую, но отнимающую пропасть времени. Служащий, милостивые господа и дамы, непременно убежит от вас, сославшись на занятость и острую нехватку времени, в спешке может даже не проститься, но вы уж не гневайтесь на него, войдите в положение и переключите своё внимание на люд дворовый. Степенный, основательно заросший бородой дворник, метла коего выглядит подчас не только продолжением, но и опорой бренного тела, сплёвывая сквозь зубы и невероятным образом раскатывая все гласные в словах сообщит, что хлопотливее утра ничего нет и быть не может. Шутка ли, до того, как баре проснуться, надо и двор вымести, и дорожки песком посыпать, и кошек-собак приблудных покормить, и с молочницей поругаться, а то она, зараза злоязыкая, молоко водой разбавлять стала едва ли не прямо в барском дворе, и с водовозом парой слов перекинуться. А коли повезёт, то ещё и со знакомцами раскланяться, али господину какому помочь кого сыскать, получив всенепременно за труды пятачок, коий следует пропить опять-таки до пробуждения барина, а паче того барыни, потому как её чувствительный носик к вину зело нетерпим.
Об одном прошу вас, любознательные сударыни и стремящиеся познать всё вокруг судари, не подходите с вашим вопросом к служащим полицейского управления от городовых и агентов до следователя, прокурора и даже начальника включительно. Коли уж вы имели смелость остановить, скажем, следователя и спросить, какая пора в сутках самая хлопотливая, то в ответ страж закона и порядка посмотрит на вас покрасневшими от недосыпа глазами, потрёт оставленную дурой-пулей али лютым ножом рану, вздохнёт тихонько и скажет, что у них на службе хлопоты не днями, а месяцами измеряются. И когда вы, изрядно пристыженные, сдавленно пробормотав извинения направитесь далее, вас вежливо остановят и в свой черёд подвергнут допросу, в ходе коего вы можете из простого мимопроходящего перейти в разряд ценных свидетелей, а то и, коли шибко не повезёт, подозреваемых. А посему, ещё раз убедительно прошу вас, милейшие дамы и господа, к стражам порядка с глупостями не подходить, дабы и их не отвлекать и самим себе жизнь не осложнять. Однако, отвлеклось наше повествование изрядно, пора ему уже вернуться к славному семейству Штольманов и Виктору Ивановичу Миронову, оставленных нами в Кисловодске в весьма тревожных обстоятельствах, кои не будет преувеличением и смертельно опасными назвать.
После исчезновения духа черноглазой горничной, Анна Викторовна, изрядно растроганная всем открывшимся ей, полагала, что более до утра не заснёт, даже хотела с кровати встать, да призрачная родня стеной нерушимой встала.
- Куда это ты, Аннушка, собралась? – бабушка строго прищурилась, руки в бока уткнула.
- Тебе, Анна, непременно надо выспаться, - Иван Афанасьевич залпом осушил рюмку коньяку, одобрительно крякнул, - на свежую-то голову и мысли умные приходят.
- Ты-то почём знаешь? – фыркнула Катерина, чей острый язык и венчание не смягчило. – У тебя ни первого, ни второго от роду, да до сего году ни дня не бывало.
Иван Афанасьевич вздохнул тягостно с видом великомученика, посмотрел на Алексея Михайловича, но тот заступаться за свежеиспечённого родственника, равно как и осаживать молодую жену не спешил, бабушку поддержал:
- Почивать ложитесь, Анна Викторовна. Утро вечера мудренее.
Анна хотела было сказать, что спать совершенно не хочет, да слова приготовленные зевок сладкий смазал. Аннушка уютно свернулась под боком супруга, и сама не заметила, как уснула крепко да сладко, убаюканная исходящим от Якова теплом и ровным стуком его, такого смелого и нежного, сердца.
Анна и Яков в эту ночь крепко спали, набираясь сил, а вот Михаилу Платоновичу было не до сна, требовалось решить ряд срочных и спешных дел. В первую очередь позвал он к себе трёх молодых помощников самой невзрачной наружности и объяснил, что кровь из носу нужно всенепременно добраться до Петербурга или, в крайнем случае, телеграфа, да так, чтобы в Кисловодске о том никто, кроме них четверых, не знал. Помощники слаженно кивнули, не задавая лишних вопросов, проворно спрятали скатанные тонкой трубочкой бумажки, написанные тем непередаваемым образом, коий обыватели называю не иначе, как врачебной криптограммой. Конечно, Михаил Платонович мог писать и очень тонко и красиво, каллиграфия входила в обязательный пункт домашнего воспитания семейства Штольман, но, когда нужно было сведения скрыть, неизменно писал по врачебному неразборчиво, дабы только посвящённые прочитать могли. Вот и эти коротенькие записульки казались следами перепившего колченогого воробья, который сначала грохнулся в чернильницу, а потом пошёл бродить по бумаге. Ну да, как уже сообщалось, посвящённые без труда написанное разбирали, а иным текст сих посланий знать и не требовалось.
Михаил Платонович с супругой благословили помощников, проводили их взглядом из окна и, собрав необходимое, отправились в самые тёмные и глухие закоулки Кисловодска. По официальной версии, на медицинский осмотр обитателей трущоб, а помимо этого ещё и для сбора сведений, могущих оказать неоценимую помощь в деле об убийстве господина Костолецкого. Помощники меж тем разделились, один направился на вокзал, другой решил покинуть город пешком, а третий направился к своему приятелю, черкесу, горячей голове, готовому для друга своего небо и землю перевернуть. Не зря, совсем не зря Михаил Платонович трёх человек с одним заданием отправил, прекрасно понимал, что дело опасное, не все могут вернуться (а коли совсем не повезёт, то и вовсе никто пределов города не покинет), ведь после убийства проверяющего гостиницу ввели строгие меры, дабы даже шепоток о том, что творится в Кисловодске, не достиг столицы. Тот помощник, что купил билет до Петербурга, был задушен на вокзале, где ждал поезда, пешехода зарезали случайные (случайные ли?) бродяги, и лишь тот, кто доверился другу, смог выбраться из Кисловодска и добраться до телеграфной станции, где спешно послал два сообщения в Петербург, одно лично господину Варфоломееву, а второе, и пусть это не покажется вам странным, Юлии Романовне. Михаил Платонович прекрасно знал подругу детства своей сестры и был свято убеждён, что пока медленно, с усилиями, раскачивается маятник закона, княгинюшка уже поднимет на уши не только весь многочисленный род Штольманов, но и всех своих знакомцев, чем существенно увеличит шансы на благополучный исход всего дела.
Юлия Романовна ожиданий не обманула. Будучи разбужена среди ночи взволнованной горничной, передавшей ей короткую телеграмму, гласившую: «Штормовое предупреждение», княгиня покинула тёплую постель и развила бурную деятельность. И вот уже смял в кулаке спешную телеграмму, кусая губы, дабы удержаться от ругательств Карл Платонович, полыхнули адским огнём глаза Елизаветы Платоновны, с силой шарахнул кулаком по столу Вильгельм, обычно добродушно-сдержанный, протяжно присвистнул Платон Платонович, с досадой подумавший, что звание бедокура более пристало не ему, а такому суховатому и благоразумному Яшеньке, который каждый раз не просто вляпается в беду, а так, что брызги грязной истории по всей империи полетят. «Штормовое предупреждение» означало, что действовать надо незамедлительно, единым фронтом, а потому дела служебные, хлопоты суетные отлетели в сторону, осыпались, словно листья сухие, обнажив то единственное, ради чего стоило жить – единство семьи, крепость любящих сердец, гонящих по венам родную кровь.
Едва дождавшись утра, Юлия Романовна направилась лично к полковнику Варфоломееву, дабы узнать подробности очередной передряги, в центре коей оказался Яков. Господин полковник и рад был бы отмолчаться, да супротив обаяния и напора Юленьки и полчища ордынские оказались бы бессильны. Выяснив все детали, княгиня любезно поблагодарила Матвея Васильевича, после чего направилась на телеграф и отправила ряд весьма обстоятельных телеграмм, затем направилась было домой, да передумала, опять вернулась на телеграф и велела послать ещё ряд спешных и срочных сообщений. Друзей и помощников много ведь не бывает, верно?
Меж тем в Кисловодске события раскручивались подобно взбесившемуся маятнику. Едва серая хмарь, возвещавшая конец ночи, сменилась нежными красками блистающего свежестью утра, как полицмейстеру Иванихину принесли обнаруженные у убитых агентов записки. Прокопий Кондратьевич брезгливо повертел грязные замусоленные, местами запятнанные кровью бумажки, хмыкнул:
- И что это?
- Не могу знать! – лихо вытянулся полицейский, коего в городе уже давно прозвали заплечных дел мастером. – А токо нашли мы их у тех, кто город пытался покинуть, - мужчина выкатил и без того большие блёкло-голубые глаза, выдохнул сиплым шёпотом, - тайно.
- Тайно, значит, - прошипел полицмейстер, стискивая бумажки в кулаке, - доктора сюда, живо! Пусть он это тайнопись разбирает.
Почтенный старый доктор Иван Ильич успел повидать на свете немало и до глубоких седин дожил благодаря исключительному умению вовремя смолчать. Вот и сейчас, без труда определив почерк Михаила Платоновича, доктор пожевал впавшими губами и с лёгкой ноткой досады промолвил:
