- И чего ради меня призвали?
- Что это?! – Прокопий Кондратьевич мало не под нос доктору сунул записки.
- Рецептус это, - Иван Ильич попеременно ткнул пальцем в записки, - сие на почечный отвар, а это на порошки печёночные. Право слово, господин полицмейстер, с такой-то глупостью могли меня и не отвлекать от дел, у меня ведь приём скоро, пациенты ждут.
- Подождут, - проворчал господин Иванихин и рявкнул. – Доктора Незнамова сюда, живо!
Увы, живо найти доктора Незнамова не получилось, тот был у роженицы, а к тому моменту, как освободился и самолично направился в полицейское управление, уже все врачи в городе знали, что и как нужно отвечать на вопрос о двух грязных бумажках, одна из которых была замарана кровью. Конечно, в медицинской среде случалось всякое, но в одном все лечители Кисловодска были едины: коли уж в деле замешан кто-то из их среды, нужно умереть, но своего не выдать. Прокопий Кондратьевич ярился, грозился, мало стол кулаком не прошиб, но все доктора в один голос твердили, что записки эти не более, чем рецепты, один на почечный отвар, другой на печёночные порошки.
- И что это у Вас, господин полицмейстер, за интерес такой к сим записулькам? – с почтительностью, опасно балансирующей на грани насмешки осведомился Михаил Платонович, также вызванные в полицейское управление. – Али потребность в лечении есть? Так Вы только скажите, я самолично и обследование проведу…
Прокопий Кондратьевич грохнул кулаком по столу так, что мало ножка не обломилась, а по столешнице трещина пролегла.
- Молчать, когда Вас не спрашивают! Говорите, где Ваш родственник?!
- Так молчать или говорить? – усмехнулся Михаил и не давая полицмейстеру взорваться от гнева, продолжил:
- Вы меня на крик-то не берите, при Вашем телосложении излишний гнев смертельно опасен, апоплексический удар случиться может, это я Вам как врач официально заявляю.
- Братец Ваш где? – прошипел Иванихин, люто жалея, что не может испепелить взглядом.
Михаил Платонович удивлённо пожал плечами:
- Так всем семейством уехал.
- Что ж так скоропостижно? – ядовито поинтересовался Прокопий Кондратьевич.
Насмешка пролетела мимо цели, господин доктор вздохнул глубоко, руками огорчённо развёл:
- Дела служебные призвали. Вам ли сего, Прокопий Кондратьевич, не знать?
Полицмейстер зубами заскрипел, да тронуть Штольмана не посмел, прекрасно понимая, что коли чего с Михаилом Платоновичем случится, братец его, Яков Платонович, всенепременно в город обратно вернётся, если вообще покидал пределы Кисловодска. Конечно, вокзальные служащие бьют себя пяткой в грудь, утверждая, что столичный следователь с дамами и детьми в вагон сел и отбыл, но с этого же чёрта хитрого станется и на ближайшей станции с поезда сойти да обратно возвернуться. Ещё и вместе с жёнкой своей, чтобы было, кому ночью постель греть. А если поверить на миг, что жена его ведьма и с духами беседовать может, то становилось на душе так тошно, что впору в петлю лезть. Ну, да это дело нехитрое, завсегда успеется, лучше выгрызть зубами и клыками счастие да богачество себе.
После допроса Михаил Платонович вернулся в клинику, прошёл к себе в кабинет и постоял немного у негасимой лампады пред иконой Богородицы, шепча молитвы за упокой души честных христианских душ Алексея Ягодина и Георгия Демидова, кои своей верностью делу и мученической кончиной вне всякого сомнения заслужили вход в Царствие Небесное.
Пока господин полицмейстер силился постичь тайну обнаруженных посланий, Виктор Иванович пытался попасть к своему подзащитному.
- Ныноча не положено, - гудел огромный, словно вставший на задние лапы медведь, городовой, тесня господина адвоката внушительного размера животом.
Но от Миронова отмахнуться было не так-то просто.
- На каком основании меня не пускают к моему подзащитному?
Городовой вздохнул, досадуя, что нельзя этому настырному субъекту смазать по-простому по физиономии, проворчал:
- Енто Вам господин полицмейстер лучше объяснит.
Виктор Иванович коротко кивнул и направился к Прокопию Кондратьевичу, коему и без настырного адвоката было, чем заняться. У господина Миронова была очень ответственная и, чего уж тут лукавить, смертельно опасная задача: ни единым вздохом не преступая закона, устроить волнение, дабы привлечь к делу несчастного Аркадия Максимовича влияние общественности. Сей операций, если пройдёт она удовлетворительно, достичь можно было разом две цели: во-первых, отвлечь внимание господина полицмейстера и его присных от поиска серой тетради, в коей хранились изобличающие преступников записи, а во-вторых, активизировать людей честных, к подлости и душегубству непричастных. Конечно, весьма риск, что строптивому адвокату попытаются свернуть шею, но Виктор Иванович прекрасно помнил, что риск – дело благородное, а яичницу, как известно, не приготовить, не разбив яиц. И вообще, он себя уважать перестанет, коли дочка с зятем будут собой рисковать, а он станет по-за спинами отсиживаться, вот!
Закалённый столкновениями с редактором «Затонского телеграфа», господин Миронов прекрасно понимал, что и как нужно делать, партию свою разыгрывал осторожно, без лишнего фанатизма, дабы и себя под удар не подставить, и злодеям передышки не дать. От господина полицмейстера, получив уверения, что арестованному недужится, а потому адвокату к нему нельзя, дабы заразу не подцепить, Виктор Иванович направился прямиком в газету, оттуда в ресторан, затем в клуб, затем на званый вечер. Упрекнуть господина адвоката в том, что он выдаёт тайны следствия было совершенно невозможно, только вот по городу поползли слухи о страшных оборотнях, прикрывающихся личинами честных людей. А, впрочем, Миронов-то тут причём, слухи они, как известно, в воздухе витают.
Пока папенька и Михаил со своими коллегами занимались отвлечением внимания, Анна и Яков все силы направили на поиск таинственной серой тетради, из-за которой, скорее всего, и началась вся эта свистопляска. Яков Платонович резонно предположил, что искомая вещь хранится у дамы, коя в равной мере дарила внимание и Олегу Дмитриевичу, и Аркадию Максимовичу, из-за чего и случился памятный конфликт, ставшей, если можно так выразиться, спусковым крючком для всей истории. Предположение, спору нет, резонное, только вот как сыскать сию особу? Арестант, дай ему бог здоровья, а адвокату терпения, молчит, точно воды в рот набрал, а сама прелестница не спешит заявлять о своём существовании. Оно и понятно, учитывая, что стало с черноглазой горничной, только вот поискам барышни не способствует.
- Ничего, Аннушка, мы сей момент Олега Дмитриевича тебе притащим, - тётке Катерине следовало бы родиться мужчиной, уж больно ей нравились силовые методы решения проблем. – Он как миленький нам всё расскажет, ничего не утаит.
- Прошлый раз он даже не явился, - досадливо заметила Аннушка.
Тётка потрепала Анну Викторовну по плечику:
- Так прошлый раз у меня сил столько не было. А нынче я счастлива, любима, для меня нет ничего не возможного.
- Спасайся, кто может, - прошептал Иван Афанасьевич. Хватаясь за голову и отодвигаясь в тень. – Теперь от неё и вовсе никакого спасу не будет, и раньше-то змея была, а теперь цельный Змей Горыныч.
Алексей Михайлович «заботливо» встряхнул призрачного родственника, предупредил сладким голосом, от коего Ивана Афанасьевича мороз продрал по коже:
- Попрошу Вас впредь моей жены не оскорблять, дабы мне не пришлось выражать Вам своё неудовольствие.
Иван Афанасьевич гулко сглотнул и меленько закивал, сбивчиво уверяя всех в своих самых тёплых отношениях к Катерине.
- Мой герой, - мечтательно вздохнула Катерина и тут же ножкой притопнула, очами сверкнула. – Олег Дмитриевич, явись сюда незамедлительно!
Дух покойного господина Костолецкого страх как не хотел появляться, его всего так и корчило от злобы и ненависти, но как правильно сказала тётка, сил противостоять воле замужней дамы, окрылённой любовью и счастием, у него не было.
- Смотри скорее да запоминай крепче, другого раза не будет, - подтолкнула Анну в бок бабушка, - а мы его подержим, чтобы не ускользнул.
Перед взором Анны Викторовны вспыхивали и тут же гасли, сменяя друг друга в бешеном калейдоскопе видения. Вот Олег Дмитриевич о чём-то шепчется с доверчиво льнущей к нему девушкой, из одежды на которой, вот стыд и срам, только передничек и наколка горничной в волосах. Вот господин Костолецкий что-то лихорадочно записывает в пухлую серую тетрадь, а вот он передаёт тетрадь кареглазой рыжеволосой девице, чьё одеяние, а паче того, манеры не оставляют ни малейшей иллюзии в том, чем именно особа привыкла зарабатывать себе на жизнь. Удивительно даже, как это Аркадий Максимович мог предпочесть скромной и искренне любящей Наине Дмитриевне такую развратную особу!
Когда видения пропали, Анна судорожно вздохнула, прижимая руки к груди и пытаясь преодолеть сковавший всё тело страшный холод, результат общения с рассерженным духом. Яков обнял жену, согревая и утешая, давая возможность хоть немного опомниться, вернуться в мир живых.
- Я видела её, - Аннушка счастливо улыбнулась, чмокнула мужа в щёку, - у нас получилось, Яша!
- Мне нравится это у нас, - хмыкнула тётка Катерина, - твой супруг, моя милая, просто прирождённый спирит!
- Котёнок ты мой царапучий, - Алексей привлёк жену к себе, страстно шепнул прямо в ушко, - напомни, я говорил, что я люблю тебя?
Катерина кокетливо хихикнула, взмахнула ресницами, точно бабочка крыльями:
- Пока нет, но у тебя есть шанс исправить это упущение.
Иван Афанасьевич страдальчески поморщился и поспешно увёл влюблённых голубков, дабы они не мешали Анне и Якову вести следствие.
Впрочем, остановить Анну Викторовну сейчас смог бы только её супруг, но у того и мысли столь крамольной не возникало, наоборот, Яков внимательно наблюдал за тем, как жена быстро рисует на подхваченном со стола листе портрет девицы.
- Вот, - Аннушка протянула законченный рисунок мужу, - это она.
Штольман повертел рисунок в руках, запоминая:
- Найти такую даму труда не составит, у неё очень выдающаяся внешность.
Слова следователя оправдались быстро. Третий опрошенный уличный мальчишка, получивший от переодетого извозчиком Якова Платоновича за труды монетку, охотно поведал, что нарисованная – Дунька Болотникова, ранее служившая в заведении, да потом выгнанная маман за кражу и пробавлявшаяся тем, что поступала на содержание к богатым мужчинам. Не гнушалась Евдокия и такими шалостями, как кража, клевета и шантаж, искренне считая, что деньги не пахнут, и солидный капитал непременно строится на лжи, подлости да обмане, иначе никак. Жила предприимчивая барышня в небольшом кособоком домишке, дабы не привлекать внимания к своим сбережениям и официально числилась, вот это оказалось для Штольмана новостью, горничной в проклятой гостинице, о чём хозяин оной в разговоре со следователем «позабыл» упомянуть. Впрочем, стоит отметить, что его о слугах и не спрашивали, а зря.
Найти домик Евдокии Болотниковой труда не составило, но едва шагнув в грязный, заросший сорной травой и заваленный мусором дворик Яков Платонович ощутил холодок опасности.
- Аня, останься здесь и хорошенько спрячься, - прошептал Штольман и ничуть не удивился, услышав в ответ:
- Нет, Яшенька, я с тобой пойду.
Терять время на споры было неблагоразумно, потому следователь, пробурчав себе под нос, больше для успокоения души, что-то про упрямых девиц, осторожно вошёл в дом, заботливо придержав дверь для идущей следом Анны Викторовны. Стоило только шагнуть внутрь домишки, как в нос тут же ударил сладковато-металлический запах крови, который ни с чем нельзя было спутать. Растерзанное, со следами пыток, тело Евдокии было обнаружено в тёмной крохотной комнатушке, забрызганной кровью и хранящей следы страшного кавардака. Яков взмахом руки велел жене оставаться на месте, а сам плавным кошачьим шагом двинулся вдоль стены, внимательно осматривая место преступления. Удача, до этого не слишком-то баловавшая следователя, подарила-таки скупую улыбку: у сломанного колченогого стола был обнаружен чёткий след, судя по размеру, мужской. Штольман осторожно достал из кармана сложенный портрет Евдокии, перевернул его чистой стороной к кровяному следу, подождал, пока кровь пропитает бумагу, затем поднял и заботливо промокнул валяющимся у самой ноги пресс-папье, после чего аккуратно убрал в саквояж. Конечно, испачканную кровью обувь преступник может и выкинуть, но размер ноги никуда не исчезнет, а это пусть и слабая, но всё же улика.
Анна с интересом наблюдала за мужем, когда перед ней возник дух Евдокии. Сказать что-либо убитая не могла, зато властно протянула руку в угол комнаты. Повинуясь воле духа, Аннушка осторожно подошла к указанному углу, присела на корточки и потянула за громоздкий деревянный плинтус, выглядевший совершенно несокрушимым. К искреннему облегчению Анны Викторовны, плинтус со страшным скрежетом и скрипом поддался, обнажив пыльный тайник, в коем обнаружилась искомая тетрадь. Анна успела лишь открыть свою находку и прочитать пару фраз, когда дух Евдокии ощутимо толкнул её в плечо, требовательно указывая в окно.
- Уходить нужно немедленно, - возникший прямо перед носом Анны Платон Карлович с тревогой смотрел на увлёкшегося поиском улик сына, - преступники возвращаются.
Анна поспешно вскочила, выдохнула свистящим от тревоги шёпотом:
- Нам нужно уходить.
Яков выглянул в окно и крепко сжал губы, удерживаясь от ругательств. Увлёкся, как мальчишка, забыл об опасности, а ведь он не только за себя, ещё и за Аннушку головой отвечает!
- Быстрее, Аня, уходим, - Штольман потянул жену за руку, потом и вовсе на руки подхватил, чтобы меньше следов оставлять.
Следователю с супругой повезло: они успели выбраться со двора прежде, чем пять закутанных в плащи фигуры подошли, непрестанно озираясь и прислушиваясь, к калитке. Увы, везение было недолгим, Яков и Анна не прошли и десяти шагов, как из домишки долетел жуткий вопль:
- Здесь кто-то был!
- Догнать! – раздался звериный рёв, в коем Штольман без труда узнал голос господина полицмейстера. – Догнать и вернуть, живыми или мёртвыми, но лучше живыми!
Анна зажала ладошкой рот, удерживаясь от испуганного крика, прятаться было совершенно негде, с двух сторон дорога упиралась в дома, назад поворачивать смерти подобно, а впереди ни малейшего дерева или же спасительного поворота. И прохожих-то нет, лишь одна дама навстречу идёт, а какой с дамы толк против пяти здоровых мужчин? Её пришибут и не заметят, словно муху какую. Однако, путница убираться прочь, слыша страшные вопли, не спешила, подошла поближе, всмотрелась Штольману в лицо, после чего коротко кивнула:
- Идёмте за мной.
Спорить было не с руки, за спиной отчётливо слышались топот и пыхтение преследователей. Яков и Анна быстро последовали за незнакомкой, приведшей их к входу в дом терпимости.
«В борделе, да ещё и с женой, мне скрываться пока не доводилось», - усмехнулся Яков Платонович, силясь вспомнить кажущуюся неуловимо-знакомой неожиданную спасительницу.
Дама откровенничать не спешила, да и момент всё ещё был неподходящим. Быстро проведя Штольмана с женой по скрипучей лестнице, спасительница ввела их в небольшой зал, где сидели в ожидании клиентов девицы. При появлении маман прелестницы оживились, с нескрываемым интересом поглядывая на Анну, а паче того, Якова Платоновича.
- Что это?! – Прокопий Кондратьевич мало не под нос доктору сунул записки.
- Рецептус это, - Иван Ильич попеременно ткнул пальцем в записки, - сие на почечный отвар, а это на порошки печёночные. Право слово, господин полицмейстер, с такой-то глупостью могли меня и не отвлекать от дел, у меня ведь приём скоро, пациенты ждут.
- Подождут, - проворчал господин Иванихин и рявкнул. – Доктора Незнамова сюда, живо!
Увы, живо найти доктора Незнамова не получилось, тот был у роженицы, а к тому моменту, как освободился и самолично направился в полицейское управление, уже все врачи в городе знали, что и как нужно отвечать на вопрос о двух грязных бумажках, одна из которых была замарана кровью. Конечно, в медицинской среде случалось всякое, но в одном все лечители Кисловодска были едины: коли уж в деле замешан кто-то из их среды, нужно умереть, но своего не выдать. Прокопий Кондратьевич ярился, грозился, мало стол кулаком не прошиб, но все доктора в один голос твердили, что записки эти не более, чем рецепты, один на почечный отвар, другой на печёночные порошки.
- И что это у Вас, господин полицмейстер, за интерес такой к сим записулькам? – с почтительностью, опасно балансирующей на грани насмешки осведомился Михаил Платонович, также вызванные в полицейское управление. – Али потребность в лечении есть? Так Вы только скажите, я самолично и обследование проведу…
Прокопий Кондратьевич грохнул кулаком по столу так, что мало ножка не обломилась, а по столешнице трещина пролегла.
- Молчать, когда Вас не спрашивают! Говорите, где Ваш родственник?!
- Так молчать или говорить? – усмехнулся Михаил и не давая полицмейстеру взорваться от гнева, продолжил:
- Вы меня на крик-то не берите, при Вашем телосложении излишний гнев смертельно опасен, апоплексический удар случиться может, это я Вам как врач официально заявляю.
- Братец Ваш где? – прошипел Иванихин, люто жалея, что не может испепелить взглядом.
Михаил Платонович удивлённо пожал плечами:
- Так всем семейством уехал.
- Что ж так скоропостижно? – ядовито поинтересовался Прокопий Кондратьевич.
Насмешка пролетела мимо цели, господин доктор вздохнул глубоко, руками огорчённо развёл:
- Дела служебные призвали. Вам ли сего, Прокопий Кондратьевич, не знать?
Полицмейстер зубами заскрипел, да тронуть Штольмана не посмел, прекрасно понимая, что коли чего с Михаилом Платоновичем случится, братец его, Яков Платонович, всенепременно в город обратно вернётся, если вообще покидал пределы Кисловодска. Конечно, вокзальные служащие бьют себя пяткой в грудь, утверждая, что столичный следователь с дамами и детьми в вагон сел и отбыл, но с этого же чёрта хитрого станется и на ближайшей станции с поезда сойти да обратно возвернуться. Ещё и вместе с жёнкой своей, чтобы было, кому ночью постель греть. А если поверить на миг, что жена его ведьма и с духами беседовать может, то становилось на душе так тошно, что впору в петлю лезть. Ну, да это дело нехитрое, завсегда успеется, лучше выгрызть зубами и клыками счастие да богачество себе.
После допроса Михаил Платонович вернулся в клинику, прошёл к себе в кабинет и постоял немного у негасимой лампады пред иконой Богородицы, шепча молитвы за упокой души честных христианских душ Алексея Ягодина и Георгия Демидова, кои своей верностью делу и мученической кончиной вне всякого сомнения заслужили вход в Царствие Небесное.
Пока господин полицмейстер силился постичь тайну обнаруженных посланий, Виктор Иванович пытался попасть к своему подзащитному.
- Ныноча не положено, - гудел огромный, словно вставший на задние лапы медведь, городовой, тесня господина адвоката внушительного размера животом.
Но от Миронова отмахнуться было не так-то просто.
- На каком основании меня не пускают к моему подзащитному?
Городовой вздохнул, досадуя, что нельзя этому настырному субъекту смазать по-простому по физиономии, проворчал:
- Енто Вам господин полицмейстер лучше объяснит.
Виктор Иванович коротко кивнул и направился к Прокопию Кондратьевичу, коему и без настырного адвоката было, чем заняться. У господина Миронова была очень ответственная и, чего уж тут лукавить, смертельно опасная задача: ни единым вздохом не преступая закона, устроить волнение, дабы привлечь к делу несчастного Аркадия Максимовича влияние общественности. Сей операций, если пройдёт она удовлетворительно, достичь можно было разом две цели: во-первых, отвлечь внимание господина полицмейстера и его присных от поиска серой тетради, в коей хранились изобличающие преступников записи, а во-вторых, активизировать людей честных, к подлости и душегубству непричастных. Конечно, весьма риск, что строптивому адвокату попытаются свернуть шею, но Виктор Иванович прекрасно помнил, что риск – дело благородное, а яичницу, как известно, не приготовить, не разбив яиц. И вообще, он себя уважать перестанет, коли дочка с зятем будут собой рисковать, а он станет по-за спинами отсиживаться, вот!
Закалённый столкновениями с редактором «Затонского телеграфа», господин Миронов прекрасно понимал, что и как нужно делать, партию свою разыгрывал осторожно, без лишнего фанатизма, дабы и себя под удар не подставить, и злодеям передышки не дать. От господина полицмейстера, получив уверения, что арестованному недужится, а потому адвокату к нему нельзя, дабы заразу не подцепить, Виктор Иванович направился прямиком в газету, оттуда в ресторан, затем в клуб, затем на званый вечер. Упрекнуть господина адвоката в том, что он выдаёт тайны следствия было совершенно невозможно, только вот по городу поползли слухи о страшных оборотнях, прикрывающихся личинами честных людей. А, впрочем, Миронов-то тут причём, слухи они, как известно, в воздухе витают.
Прода от 07.05.2021, 10:45
Пока папенька и Михаил со своими коллегами занимались отвлечением внимания, Анна и Яков все силы направили на поиск таинственной серой тетради, из-за которой, скорее всего, и началась вся эта свистопляска. Яков Платонович резонно предположил, что искомая вещь хранится у дамы, коя в равной мере дарила внимание и Олегу Дмитриевичу, и Аркадию Максимовичу, из-за чего и случился памятный конфликт, ставшей, если можно так выразиться, спусковым крючком для всей истории. Предположение, спору нет, резонное, только вот как сыскать сию особу? Арестант, дай ему бог здоровья, а адвокату терпения, молчит, точно воды в рот набрал, а сама прелестница не спешит заявлять о своём существовании. Оно и понятно, учитывая, что стало с черноглазой горничной, только вот поискам барышни не способствует.
- Ничего, Аннушка, мы сей момент Олега Дмитриевича тебе притащим, - тётке Катерине следовало бы родиться мужчиной, уж больно ей нравились силовые методы решения проблем. – Он как миленький нам всё расскажет, ничего не утаит.
- Прошлый раз он даже не явился, - досадливо заметила Аннушка.
Тётка потрепала Анну Викторовну по плечику:
- Так прошлый раз у меня сил столько не было. А нынче я счастлива, любима, для меня нет ничего не возможного.
- Спасайся, кто может, - прошептал Иван Афанасьевич. Хватаясь за голову и отодвигаясь в тень. – Теперь от неё и вовсе никакого спасу не будет, и раньше-то змея была, а теперь цельный Змей Горыныч.
Алексей Михайлович «заботливо» встряхнул призрачного родственника, предупредил сладким голосом, от коего Ивана Афанасьевича мороз продрал по коже:
- Попрошу Вас впредь моей жены не оскорблять, дабы мне не пришлось выражать Вам своё неудовольствие.
Иван Афанасьевич гулко сглотнул и меленько закивал, сбивчиво уверяя всех в своих самых тёплых отношениях к Катерине.
- Мой герой, - мечтательно вздохнула Катерина и тут же ножкой притопнула, очами сверкнула. – Олег Дмитриевич, явись сюда незамедлительно!
Дух покойного господина Костолецкого страх как не хотел появляться, его всего так и корчило от злобы и ненависти, но как правильно сказала тётка, сил противостоять воле замужней дамы, окрылённой любовью и счастием, у него не было.
- Смотри скорее да запоминай крепче, другого раза не будет, - подтолкнула Анну в бок бабушка, - а мы его подержим, чтобы не ускользнул.
Перед взором Анны Викторовны вспыхивали и тут же гасли, сменяя друг друга в бешеном калейдоскопе видения. Вот Олег Дмитриевич о чём-то шепчется с доверчиво льнущей к нему девушкой, из одежды на которой, вот стыд и срам, только передничек и наколка горничной в волосах. Вот господин Костолецкий что-то лихорадочно записывает в пухлую серую тетрадь, а вот он передаёт тетрадь кареглазой рыжеволосой девице, чьё одеяние, а паче того, манеры не оставляют ни малейшей иллюзии в том, чем именно особа привыкла зарабатывать себе на жизнь. Удивительно даже, как это Аркадий Максимович мог предпочесть скромной и искренне любящей Наине Дмитриевне такую развратную особу!
Когда видения пропали, Анна судорожно вздохнула, прижимая руки к груди и пытаясь преодолеть сковавший всё тело страшный холод, результат общения с рассерженным духом. Яков обнял жену, согревая и утешая, давая возможность хоть немного опомниться, вернуться в мир живых.
- Я видела её, - Аннушка счастливо улыбнулась, чмокнула мужа в щёку, - у нас получилось, Яша!
- Мне нравится это у нас, - хмыкнула тётка Катерина, - твой супруг, моя милая, просто прирождённый спирит!
- Котёнок ты мой царапучий, - Алексей привлёк жену к себе, страстно шепнул прямо в ушко, - напомни, я говорил, что я люблю тебя?
Катерина кокетливо хихикнула, взмахнула ресницами, точно бабочка крыльями:
- Пока нет, но у тебя есть шанс исправить это упущение.
Иван Афанасьевич страдальчески поморщился и поспешно увёл влюблённых голубков, дабы они не мешали Анне и Якову вести следствие.
Впрочем, остановить Анну Викторовну сейчас смог бы только её супруг, но у того и мысли столь крамольной не возникало, наоборот, Яков внимательно наблюдал за тем, как жена быстро рисует на подхваченном со стола листе портрет девицы.
- Вот, - Аннушка протянула законченный рисунок мужу, - это она.
Штольман повертел рисунок в руках, запоминая:
- Найти такую даму труда не составит, у неё очень выдающаяся внешность.
Слова следователя оправдались быстро. Третий опрошенный уличный мальчишка, получивший от переодетого извозчиком Якова Платоновича за труды монетку, охотно поведал, что нарисованная – Дунька Болотникова, ранее служившая в заведении, да потом выгнанная маман за кражу и пробавлявшаяся тем, что поступала на содержание к богатым мужчинам. Не гнушалась Евдокия и такими шалостями, как кража, клевета и шантаж, искренне считая, что деньги не пахнут, и солидный капитал непременно строится на лжи, подлости да обмане, иначе никак. Жила предприимчивая барышня в небольшом кособоком домишке, дабы не привлекать внимания к своим сбережениям и официально числилась, вот это оказалось для Штольмана новостью, горничной в проклятой гостинице, о чём хозяин оной в разговоре со следователем «позабыл» упомянуть. Впрочем, стоит отметить, что его о слугах и не спрашивали, а зря.
Найти домик Евдокии Болотниковой труда не составило, но едва шагнув в грязный, заросший сорной травой и заваленный мусором дворик Яков Платонович ощутил холодок опасности.
- Аня, останься здесь и хорошенько спрячься, - прошептал Штольман и ничуть не удивился, услышав в ответ:
- Нет, Яшенька, я с тобой пойду.
Терять время на споры было неблагоразумно, потому следователь, пробурчав себе под нос, больше для успокоения души, что-то про упрямых девиц, осторожно вошёл в дом, заботливо придержав дверь для идущей следом Анны Викторовны. Стоило только шагнуть внутрь домишки, как в нос тут же ударил сладковато-металлический запах крови, который ни с чем нельзя было спутать. Растерзанное, со следами пыток, тело Евдокии было обнаружено в тёмной крохотной комнатушке, забрызганной кровью и хранящей следы страшного кавардака. Яков взмахом руки велел жене оставаться на месте, а сам плавным кошачьим шагом двинулся вдоль стены, внимательно осматривая место преступления. Удача, до этого не слишком-то баловавшая следователя, подарила-таки скупую улыбку: у сломанного колченогого стола был обнаружен чёткий след, судя по размеру, мужской. Штольман осторожно достал из кармана сложенный портрет Евдокии, перевернул его чистой стороной к кровяному следу, подождал, пока кровь пропитает бумагу, затем поднял и заботливо промокнул валяющимся у самой ноги пресс-папье, после чего аккуратно убрал в саквояж. Конечно, испачканную кровью обувь преступник может и выкинуть, но размер ноги никуда не исчезнет, а это пусть и слабая, но всё же улика.
Анна с интересом наблюдала за мужем, когда перед ней возник дух Евдокии. Сказать что-либо убитая не могла, зато властно протянула руку в угол комнаты. Повинуясь воле духа, Аннушка осторожно подошла к указанному углу, присела на корточки и потянула за громоздкий деревянный плинтус, выглядевший совершенно несокрушимым. К искреннему облегчению Анны Викторовны, плинтус со страшным скрежетом и скрипом поддался, обнажив пыльный тайник, в коем обнаружилась искомая тетрадь. Анна успела лишь открыть свою находку и прочитать пару фраз, когда дух Евдокии ощутимо толкнул её в плечо, требовательно указывая в окно.
- Уходить нужно немедленно, - возникший прямо перед носом Анны Платон Карлович с тревогой смотрел на увлёкшегося поиском улик сына, - преступники возвращаются.
Анна поспешно вскочила, выдохнула свистящим от тревоги шёпотом:
- Нам нужно уходить.
Яков выглянул в окно и крепко сжал губы, удерживаясь от ругательств. Увлёкся, как мальчишка, забыл об опасности, а ведь он не только за себя, ещё и за Аннушку головой отвечает!
- Быстрее, Аня, уходим, - Штольман потянул жену за руку, потом и вовсе на руки подхватил, чтобы меньше следов оставлять.
Следователю с супругой повезло: они успели выбраться со двора прежде, чем пять закутанных в плащи фигуры подошли, непрестанно озираясь и прислушиваясь, к калитке. Увы, везение было недолгим, Яков и Анна не прошли и десяти шагов, как из домишки долетел жуткий вопль:
- Здесь кто-то был!
- Догнать! – раздался звериный рёв, в коем Штольман без труда узнал голос господина полицмейстера. – Догнать и вернуть, живыми или мёртвыми, но лучше живыми!
Анна зажала ладошкой рот, удерживаясь от испуганного крика, прятаться было совершенно негде, с двух сторон дорога упиралась в дома, назад поворачивать смерти подобно, а впереди ни малейшего дерева или же спасительного поворота. И прохожих-то нет, лишь одна дама навстречу идёт, а какой с дамы толк против пяти здоровых мужчин? Её пришибут и не заметят, словно муху какую. Однако, путница убираться прочь, слыша страшные вопли, не спешила, подошла поближе, всмотрелась Штольману в лицо, после чего коротко кивнула:
- Идёмте за мной.
Спорить было не с руки, за спиной отчётливо слышались топот и пыхтение преследователей. Яков и Анна быстро последовали за незнакомкой, приведшей их к входу в дом терпимости.
«В борделе, да ещё и с женой, мне скрываться пока не доводилось», - усмехнулся Яков Платонович, силясь вспомнить кажущуюся неуловимо-знакомой неожиданную спасительницу.
Дама откровенничать не спешила, да и момент всё ещё был неподходящим. Быстро проведя Штольмана с женой по скрипучей лестнице, спасительница ввела их в небольшой зал, где сидели в ожидании клиентов девицы. При появлении маман прелестницы оживились, с нескрываемым интересом поглядывая на Анну, а паче того, Якова Платоновича.
