- Что это? – Штольман поднял пузырёк повыше, дабы хозяин покоев мог его беспрепятственно рассмотреть.
Степан плечами передёрнул, фыркнул котом рассерженным:
- Понятия не имею.
- Вы не знаете, что за флакон стоит на Вашей полке в Вашей комнате? – голос Якова Платоновича можно было разливать по баночкам и продавать как средство от крыс со стопроцентным результатом.
- Да, не знаю, - блондин вызывающе вскинул голову, - я его первый раз вижу. Мне его подбросили, дабы скомпрометировать в глазах дядюшки.
- Значит, в Вашу комнату может войти любой?
- Я доверяю своим родственникам и не вижу смысла закрываться от них, - пафосно провозгласил Степан Владимирович.
Во взгляде Якова Платоновича без труда можно было прочесть всё, что он думает по поводу такой доверчивости, но вслух следователь ничего говорить не стал. Как гласит народная мудрость, дурака учить…
- Ульяшин, отнеси пузырёк Александру Францевичу, пусть проверит на наличие яда, - Яков Платонович протянул флакон городовому и открыл ящик письменного стола. Приподнял кое-как, грудой, запиханные бумаги и на самом дне ящика обнаружил охотничий нож с потёртой рукояткой и матовым лезвием.
Степан Владимирович побледнел, рванул резко ставший тугим воротничок, облизнул пересохшие губы:
- Это не я… Это не моё… Мне подбросили!
Штольман коротко усмехнулся:
- Как интересно у Вас получается. Пузырёк Вам подкинули, нож подбросили, невольно возникает вопрос: а есть ли в этой комнате хоть что-либо, принадлежащее Вам? Или комната тоже чужая?
Будь Степан менее напуган, он непременно уловил бы насмешку, но сейчас воспринял подсказку следователя как путь к спасению и лихорадочно закивал:
- Да, Вы совершенно правы, комната тоже не моя. Я… просто зашёл… друга ждал… Нет, меня пригласили…
Яков Платонович вытянул из груды бумаг одну, быстро пробежал глазами текст, а затем протянул листок Степану Владимировичу:
- Долговую расписку на Ваше имя сюда тоже нарочно положили? И ещё одну… И ещё… А вот это любовное послание… А здесь вызов на дуэль, я так полагаю, оставшийся без ответа.
- Я к родственнику уехал, - вскинулся Степан.
- Ну разумеется, - Штольман опять усмехнулся, - ведь совершенно случайно вызов совпал с Вашей резко пробудившейся привязанностью к господину Волкову.
Степан Владимирович пошёл красными пятнами и стал, подобно вытащенной на сушу рыбе, хватать ртом воздух.
- Единственное, что Вас может спасти, - негромко и при этом жёстко произнёс Яков Платонович, - это подробный рассказ обо всём, что Вы уже успели совершить, пока только планируете, а также всех Ваших сообщниках. Всех, до единого.
- Да каких сообщниках, - сорвался на неприятный, режущий уши фальцет, Степан, - скажете тоже, что я, душегуб какой?! Да, долгов много наделал, всё карты эти проклятые, будь они неладны.
Штольман непроизвольно вздохнул. Ему карты тоже успели немало крови попортить, сначала нужно было отдать долг пану Гроховскому, а потом ещё и поймать свихнувшегося Увакова, гоняющегося за мифическими Картами Судьбы.
Степан Владимирович трясущимися руками налил воды, осушил стакан и продолжил уже чуть тише и спокойнее:
- Когда меня кредиторы совсем зажали, я к Ольге бросился. Она меня частенько деньгами ссужала, в обмен на мелкие услуги.
- Какого рода?
Блондин нервно сглотнул, виновато отвёл глаза:
- Да так, благодетеля скомпрометировать, чтобы менее алчным стал, девице, нос слишком задирающую, голову вскружить и на тайное венчание склонить, а самому не приехать, вещицу какую-нибудь забрать, а в другом месте подбросить. Знаю, понимаю прекрасно, сие всё крайне безнравственно и достойно осуждения, но ведь жить же как-то надо!
- А на службу устроиться Вы не пробовали? – почти ласково спросил Яков Платонович. – Или хотя бы не играть, чтобы долгов не делать.
Степан Владимирович воззрился на следователя так, словно тот предложил раздеться, измазаться в смоле, изваляться в перьях и в таком виде предстать перед дамами:
- Да Вы что? Я же из благородного рода, служба для меня унизительна!
- А жить за счёт любовницы, ежечасно и ежесекундно преступая закон, не унизительно? – резко спросил Штольман.
Блондин передёрнул плечами:
- Все так делают.
Яков невольно вспомнил наивных доверчивых девиц, готовых отдать последнее таким вот красавцам, щедрым на обещания, но даже в самых страшных снах не помышляющих их исполнить, вспомнил потухшие глаза и смертельную бледность преданных и брошенных, не знающих, что им делать и куда идти, вспомнил звериный вой матерей, чьи дочери и сыновья предпочли смерть позору, на миг представил, как такой вот Степан кружит голову Анне Викторовне и судорожно стиснул трость. Блондин заприметил вспышку гнева в холодных глазах следователя, приглушённо охнул, метнулся в угол и завопил режущим уши фальцетом:
- Я не виноват! Это всё Ольга, это всё она, змея, придумала! Я не виноват! Это всё она, она!
Штольман резко выдернул из ящика стола чистый лист, со стуком придвинул чернильницу, коротко приказал:
- Пишите.
- Ч-что писать? – проблеял Степан Владимирович, не спеша покидать спасительный угол.
- Всё. Что задумывали сделать, что уже сделали, кто был организатором, всё пишите. Подробно, разборчиво и желательно без ошибок, - Яков Платонович подхватил саквояж и направился к выходу. – И не мешкайте.
Когда следователь ушёл, Степан рухнул на колени перед иконой и впервые за долгие годы, путаясь в словах и повторяясь, прочитал пылкую молитву в благодарность за спасение. Смерть была совсем рядом, но отступила, не тронув. Не стала преступать закон или просто побрезговала?
Поскольку комната Ольги располагалась сразу за покоями Степана, а кричал тот громко, первое, что сказала дама при встрече следователя:
- Я так понимаю, этот мозгляк во всём сознался?
- День добрый, сударыня, - Штольман коротко поклонился.
Ольга поправила платье, дабы пышная грудь стала ещё заметнее в декольте, соблазнительно улыбнулась:
- Ольга Макаровна я.
- Штольман, Яков Платонович.
- Знаю, - дама перешла на соблазнительно-хрипловатый приглушённый тон. – встряхнули Вы это сонное царство, ещё когда сосланы сюда за дуэль были. Да и сейчас не скучаете, едва приехали, сразу преступления начались. Невольно закрадывается подозрение: а не Вы ли…
Холодный тяжёлый, словно плита могильная, взгляд заставил рыжеволосую сирены поперхнуться и замолчать. По спине у дамы пробежали мурашки, виски и лоб покрыли мелкие бисеринки пота.
- Ольга Макаровна, Степан Владимирович сейчас чистосердечно описывает преступления, кои совершал либо же планировал, и поскольку Вы дама умная, Вам не составит труда догадаться, кого сей доблестный кавалер выставит главной злодейкой.
Ольга брезгливо поморщилась, с размаху опустилась на кривоногий короткий диванчик, обитый поросячье-розовым шёлком, вытерла тонким платочком лоб:
- Да уж, послал господь помощничка, с таким и врагов не надо. Когда мы со Стёпкой первый раз встретились, ещё в Москве, я, дура, подумала, вот он, моя мечта: красавец офицер, белокурый блондин, в постели тоже не промах. Возмечтала, курица, о соколиных полётах, разбежалась, да мимо. Утром после страстной ночи застукала его у шкатулки со своими сбережениями, - дама гадливо передёрнула плечами, взяла со стола длинный тонкий мундштук, вставила в него папироску, привычно чиркнула спичкой, закурила, выпустила облачко дыма и лишь после этого продолжила. – Так вот, я его буквально за руку поймала, он перепугался весь, за ножичек схватился, представляете? Только руки от страха ходуном ходили, я оружие у него выбила, к стенке Стёпушку прижала, лезвие к его лебединому горлышку приставила, ну и… - Ольга плечиком неопределённо повела, точным щелчком пепел в серебряную пепельницу сбрасывая, - так вот он и стал моим компаньоном. Что мы делали, я рассказывать не стану, он Вам всё в лицах и красках распишет, душонка трусливая, скажу лишь, что приехать сюда была моя идея. Я Тимофею Тимофеевичу сродственница дальняя, правда, ни он, ни я таковым родством не гордимся и друг о дружке не вспоминаем. Представьте же моё удивление, когда я от старика письмо получила. Приезжай, мол, наследницей сделаю.
- И Вы поехали?
Ольга Макаровна глубоко затянулась, струйку дыма, словно дракон выпустила и беззаботно плечиками пожала:
- Ну да, а что такого? Вы бы на моём месте от дармовых денег разве отказались бы? Хотя Вы бы, наверное, отказались, о Вашей принципиальности легенды ходят, причём не только в Затонске. А я вот согласилась, думала, поживу в тепле и холе, получу, что мне причитается, а если повезёт, то куплю себе домик с садом в Костроме или Ярославле и буду там богатой помещицей жить, лошадок але собачек разводить. Опять возмечтала, разбежалась и опять мимо.
Дама зло раздавила окурок в пепельнице:
- В первый же день по прибытию поняла, что собрал нас старик не по доброте душевной, а чтобы на нашу грызню полюбоваться. И всем нам будет шиш, а не деньги.
- Что же Вы не уехали? - циничная и расчётливая Ольга Макаровна была Якову Платоновичу менее неприятна, чем трусливый Степан Владимирович, дама по крайней мере не притворялась, имея смелость называть вещи своими именами. Конечно, выбора у неё как такового и не было, но далеко не все изобличённые злодеи начинали каяться, некоторые жаловались на судьбу и обвиняли других, не гнушаясь самой мерзкой клеветой, дабы утащить за собой как можно больше людей.
Ольга Макаровна взбила тонкими пальчиками локон, плечиком повела:
- А на кой мне уезжать-то? Кормят, поят, одевают, из дома не гонят, живи себе не всём готовом. Да и забавно за грызнёй-то этой понаблюдать, а то и поучаствовать. Кстати, по моим прикидкам, старик всё или байстрюку оставит, или блаженной Ваське, они единственные более-менее чистенькие остались.
- Вы причастны к убийствам?
- К убийствам точно нет, - Ольга лениво, с грацией хищной кошки, поднялась, прошествовала к столу, открыла ящик и вынута тонкую, перевязанную тесёмками синюю папку, - только шантаж и клевета. Вот, тут все бумаги, всё равно же во время обыска найдёте, да и Стёпушка о них молчать не станет, так что лучше я всё сама отдам.
- Записку от имени Катерины Андрею Александровичу тоже Вы писали? – Яков Платонович невольно улыбнулся, вспомнив другую, тоже синего цвета, папку.
- Да Катька ему сама прохода не давала вешалась на него, преследовала всюду. Один раз, перед самым его переездом в гостиницу, он её ночью из своей комнаты выгнал, выкинул, точно котёнка, она час сидела под дверью скулила, потом её… - Ольга Макаровна нахмурилась, висок потёрла, - Варвара увела. Или Демьян? Нет, тот вроде позже пришёл, ещё мою комнату со своей, пьян такая, перепутал, ломиться начал. Катька ещё от страха пищала, точно крыса придушенная. Значит, выходит, она ещё в коридоре была, и её Демьян забрал. Или всё-таки Варвара? Не помню, врать не буду, не до того мне было, чтобы запоминать, что, кого, куда и как, голова страшно болела, даже вырвало пару раз.
- Запишите всё, что сможете вспомнить о том вечере, - Яков Платонович придвинул даме чернильницу и протянул чистый лист, вытянутый из аккуратной надушенной перетянутой розовой ленточкой стопки, красующейся строго у правого края стола.
- Если ещё чего интересное вспомню, писать?
- Обязательно.
Ольга Макаровна прикусила ровными белыми зубками кончик пера, глазами блеснула, выдохнула томно:
- Мне сие сотрудничество со следствием зачтётся хотя бы?
- Непременно, - Яков Платонович коротко поклонился, - всего доброго.
«Эх, повезло его жене, - тоскливо вздохнула Ольга, провожая Штольмана взглядом, - такой от гнева господня свою любушку и то заслонит, себя не пожалеет. Если бы мне такой мужчина встретился, всё было бы иначе, не пришлось бы… Да, что теперь, прошлое не вернёшь».
Дама печально вздохнула, раздражённо отбросила за плечо рыжую прядь и принялась за письмо, аккуратно выводя каждую букву. Своей наблюдательностью Ольга Макаровна гордилась по праву.
Яков Платонович прекрасно знал, что для того, чтобы арестовать преступника, мало знать, что он виновен, вину его ещё доказать нужно, причём так убедительно, чтобы даже самый опытный адвокат ничего поделать не мог. Вот потому-то в покоях Варвары Тихоновны обыск был проведён со всем тщанием, только что плинтуса не отрывали и окна с дверью не вынимали из проёмов. Хозяйка к сообщению об обыске отнеслась спокойно, заметив, что такова служба следователя, коей препятствовать она ни в чём не намерена, раз надо, значит, надо. Единственное, испросила позволения посидеть в библиотеке с книгой, но услышав, что комнату покидать нельзя, спорить не стала, присела на низенькую скамеечку, вынула из сумки для рукоделия вязание и принялась ловко работать спицами, время от времени бросая по сторонам быстрые взгляды. Штольман, самым тщательным образом изучив содержимое письменного стола и небольшого книжного шкафа, отошёл к окну, простукал в поисках тайника подоконник, затем стены, но увы, ничего не обнаружил.
- Чаю не желаете ли? – с мягкой материнской улыбкой вопросила Варвара Тихоновна, не прекращая рукоделия.
- Нет, благодарю Вас, - принимать что-либо из рук отравительницы Яков Платонович не спешил.
- Может, поведаете, что Вы ищете? – женщина чуть склонила голову к плечу. – Коли я смогу, всенепременно помогу Вам в Ваших розысках.
Штольман помолчал, внимательно глядя на женщину. Умна, смела, осторожна, чем-то похожа на Нежинскую, такая же роковая, ради достижения цели готовая и по костям идти. Раскаяния с угрызениями совести от неё ждать бесполезно, такую нужно или на живца ловить, или же припирать неопровержимыми доказательствами, коих, увы, обнаружить не удалось. Вне всякого сомнения, Варвара Тихоновна могла и отравить, причём тщательно спланировав убийство и заранее озаботившись тем, чтобы обеспечить себе алиби. Вон, какие у неё руки ловкие, она вполне могла подсыпать яд в чашки, а потом подать их несчастным, ничего не подозревающим жертвам. Только это всё домыслы, фактов нет. Яд, если это он, вообще был обнаружен у Степана, у коего, без сомнения, мотив для устранения конкуренток на наследство имеется, да ещё какой. И что же делать? Остаётся одно: ловить на живца.
Яков Платонович поджал губы. Операции с привлечением добровольных (или добровольно-принудительных) помощников он не любил, за чужую-то жизнь спрос вдвойне, а то и втройне. А ну, как не успеют вовремя, как погибнет, согласившийся помочь, что тогда? Кстати, кого на роль приманки выбрать? Аня, вне всякого сомнения вызовется, но её жизнь драгоценна, а теперь и вовсе бесценна, ведь... Штольман чуть приметно улыбнулся, вспомнив о том, что супруга в тягости. Да, Анной рисковать нельзя, это совершенно точно, но тогда кем? Антоном Андреевичем? Не смешно, его никто в доме всерьёз не воспринимает. Андреем Александровичем? А что, вариант неплохой. Граф Солнцев не барышня, доверчивая да беззащитная, в случае угрозы постоять за себя сможет. Опять же умён, не трус, пожалуй, стоит с ним поговорить. Яков Платонович не знал, да и не мог знать, что Юлия Романовна, подруга детства, особа решительная и непоседливая, уже назначила себя на роль наживки и убедила в сей рисковой затее господина Волкова. И хорошо, что господин Штольман
Степан плечами передёрнул, фыркнул котом рассерженным:
- Понятия не имею.
- Вы не знаете, что за флакон стоит на Вашей полке в Вашей комнате? – голос Якова Платоновича можно было разливать по баночкам и продавать как средство от крыс со стопроцентным результатом.
- Да, не знаю, - блондин вызывающе вскинул голову, - я его первый раз вижу. Мне его подбросили, дабы скомпрометировать в глазах дядюшки.
- Значит, в Вашу комнату может войти любой?
- Я доверяю своим родственникам и не вижу смысла закрываться от них, - пафосно провозгласил Степан Владимирович.
Во взгляде Якова Платоновича без труда можно было прочесть всё, что он думает по поводу такой доверчивости, но вслух следователь ничего говорить не стал. Как гласит народная мудрость, дурака учить…
- Ульяшин, отнеси пузырёк Александру Францевичу, пусть проверит на наличие яда, - Яков Платонович протянул флакон городовому и открыл ящик письменного стола. Приподнял кое-как, грудой, запиханные бумаги и на самом дне ящика обнаружил охотничий нож с потёртой рукояткой и матовым лезвием.
Степан Владимирович побледнел, рванул резко ставший тугим воротничок, облизнул пересохшие губы:
- Это не я… Это не моё… Мне подбросили!
Штольман коротко усмехнулся:
- Как интересно у Вас получается. Пузырёк Вам подкинули, нож подбросили, невольно возникает вопрос: а есть ли в этой комнате хоть что-либо, принадлежащее Вам? Или комната тоже чужая?
Будь Степан менее напуган, он непременно уловил бы насмешку, но сейчас воспринял подсказку следователя как путь к спасению и лихорадочно закивал:
- Да, Вы совершенно правы, комната тоже не моя. Я… просто зашёл… друга ждал… Нет, меня пригласили…
Яков Платонович вытянул из груды бумаг одну, быстро пробежал глазами текст, а затем протянул листок Степану Владимировичу:
- Долговую расписку на Ваше имя сюда тоже нарочно положили? И ещё одну… И ещё… А вот это любовное послание… А здесь вызов на дуэль, я так полагаю, оставшийся без ответа.
- Я к родственнику уехал, - вскинулся Степан.
- Ну разумеется, - Штольман опять усмехнулся, - ведь совершенно случайно вызов совпал с Вашей резко пробудившейся привязанностью к господину Волкову.
Степан Владимирович пошёл красными пятнами и стал, подобно вытащенной на сушу рыбе, хватать ртом воздух.
- Единственное, что Вас может спасти, - негромко и при этом жёстко произнёс Яков Платонович, - это подробный рассказ обо всём, что Вы уже успели совершить, пока только планируете, а также всех Ваших сообщниках. Всех, до единого.
- Да каких сообщниках, - сорвался на неприятный, режущий уши фальцет, Степан, - скажете тоже, что я, душегуб какой?! Да, долгов много наделал, всё карты эти проклятые, будь они неладны.
Штольман непроизвольно вздохнул. Ему карты тоже успели немало крови попортить, сначала нужно было отдать долг пану Гроховскому, а потом ещё и поймать свихнувшегося Увакова, гоняющегося за мифическими Картами Судьбы.
Степан Владимирович трясущимися руками налил воды, осушил стакан и продолжил уже чуть тише и спокойнее:
- Когда меня кредиторы совсем зажали, я к Ольге бросился. Она меня частенько деньгами ссужала, в обмен на мелкие услуги.
- Какого рода?
Блондин нервно сглотнул, виновато отвёл глаза:
- Да так, благодетеля скомпрометировать, чтобы менее алчным стал, девице, нос слишком задирающую, голову вскружить и на тайное венчание склонить, а самому не приехать, вещицу какую-нибудь забрать, а в другом месте подбросить. Знаю, понимаю прекрасно, сие всё крайне безнравственно и достойно осуждения, но ведь жить же как-то надо!
- А на службу устроиться Вы не пробовали? – почти ласково спросил Яков Платонович. – Или хотя бы не играть, чтобы долгов не делать.
Степан Владимирович воззрился на следователя так, словно тот предложил раздеться, измазаться в смоле, изваляться в перьях и в таком виде предстать перед дамами:
- Да Вы что? Я же из благородного рода, служба для меня унизительна!
- А жить за счёт любовницы, ежечасно и ежесекундно преступая закон, не унизительно? – резко спросил Штольман.
Блондин передёрнул плечами:
- Все так делают.
Яков невольно вспомнил наивных доверчивых девиц, готовых отдать последнее таким вот красавцам, щедрым на обещания, но даже в самых страшных снах не помышляющих их исполнить, вспомнил потухшие глаза и смертельную бледность преданных и брошенных, не знающих, что им делать и куда идти, вспомнил звериный вой матерей, чьи дочери и сыновья предпочли смерть позору, на миг представил, как такой вот Степан кружит голову Анне Викторовне и судорожно стиснул трость. Блондин заприметил вспышку гнева в холодных глазах следователя, приглушённо охнул, метнулся в угол и завопил режущим уши фальцетом:
- Я не виноват! Это всё Ольга, это всё она, змея, придумала! Я не виноват! Это всё она, она!
Штольман резко выдернул из ящика стола чистый лист, со стуком придвинул чернильницу, коротко приказал:
- Пишите.
- Ч-что писать? – проблеял Степан Владимирович, не спеша покидать спасительный угол.
- Всё. Что задумывали сделать, что уже сделали, кто был организатором, всё пишите. Подробно, разборчиво и желательно без ошибок, - Яков Платонович подхватил саквояж и направился к выходу. – И не мешкайте.
Когда следователь ушёл, Степан рухнул на колени перед иконой и впервые за долгие годы, путаясь в словах и повторяясь, прочитал пылкую молитву в благодарность за спасение. Смерть была совсем рядом, но отступила, не тронув. Не стала преступать закон или просто побрезговала?
***
Поскольку комната Ольги располагалась сразу за покоями Степана, а кричал тот громко, первое, что сказала дама при встрече следователя:
- Я так понимаю, этот мозгляк во всём сознался?
- День добрый, сударыня, - Штольман коротко поклонился.
Ольга поправила платье, дабы пышная грудь стала ещё заметнее в декольте, соблазнительно улыбнулась:
- Ольга Макаровна я.
- Штольман, Яков Платонович.
- Знаю, - дама перешла на соблазнительно-хрипловатый приглушённый тон. – встряхнули Вы это сонное царство, ещё когда сосланы сюда за дуэль были. Да и сейчас не скучаете, едва приехали, сразу преступления начались. Невольно закрадывается подозрение: а не Вы ли…
Холодный тяжёлый, словно плита могильная, взгляд заставил рыжеволосую сирены поперхнуться и замолчать. По спине у дамы пробежали мурашки, виски и лоб покрыли мелкие бисеринки пота.
- Ольга Макаровна, Степан Владимирович сейчас чистосердечно описывает преступления, кои совершал либо же планировал, и поскольку Вы дама умная, Вам не составит труда догадаться, кого сей доблестный кавалер выставит главной злодейкой.
Ольга брезгливо поморщилась, с размаху опустилась на кривоногий короткий диванчик, обитый поросячье-розовым шёлком, вытерла тонким платочком лоб:
- Да уж, послал господь помощничка, с таким и врагов не надо. Когда мы со Стёпкой первый раз встретились, ещё в Москве, я, дура, подумала, вот он, моя мечта: красавец офицер, белокурый блондин, в постели тоже не промах. Возмечтала, курица, о соколиных полётах, разбежалась, да мимо. Утром после страстной ночи застукала его у шкатулки со своими сбережениями, - дама гадливо передёрнула плечами, взяла со стола длинный тонкий мундштук, вставила в него папироску, привычно чиркнула спичкой, закурила, выпустила облачко дыма и лишь после этого продолжила. – Так вот, я его буквально за руку поймала, он перепугался весь, за ножичек схватился, представляете? Только руки от страха ходуном ходили, я оружие у него выбила, к стенке Стёпушку прижала, лезвие к его лебединому горлышку приставила, ну и… - Ольга плечиком неопределённо повела, точным щелчком пепел в серебряную пепельницу сбрасывая, - так вот он и стал моим компаньоном. Что мы делали, я рассказывать не стану, он Вам всё в лицах и красках распишет, душонка трусливая, скажу лишь, что приехать сюда была моя идея. Я Тимофею Тимофеевичу сродственница дальняя, правда, ни он, ни я таковым родством не гордимся и друг о дружке не вспоминаем. Представьте же моё удивление, когда я от старика письмо получила. Приезжай, мол, наследницей сделаю.
- И Вы поехали?
Ольга Макаровна глубоко затянулась, струйку дыма, словно дракон выпустила и беззаботно плечиками пожала:
- Ну да, а что такого? Вы бы на моём месте от дармовых денег разве отказались бы? Хотя Вы бы, наверное, отказались, о Вашей принципиальности легенды ходят, причём не только в Затонске. А я вот согласилась, думала, поживу в тепле и холе, получу, что мне причитается, а если повезёт, то куплю себе домик с садом в Костроме или Ярославле и буду там богатой помещицей жить, лошадок але собачек разводить. Опять возмечтала, разбежалась и опять мимо.
Дама зло раздавила окурок в пепельнице:
- В первый же день по прибытию поняла, что собрал нас старик не по доброте душевной, а чтобы на нашу грызню полюбоваться. И всем нам будет шиш, а не деньги.
- Что же Вы не уехали? - циничная и расчётливая Ольга Макаровна была Якову Платоновичу менее неприятна, чем трусливый Степан Владимирович, дама по крайней мере не притворялась, имея смелость называть вещи своими именами. Конечно, выбора у неё как такового и не было, но далеко не все изобличённые злодеи начинали каяться, некоторые жаловались на судьбу и обвиняли других, не гнушаясь самой мерзкой клеветой, дабы утащить за собой как можно больше людей.
Ольга Макаровна взбила тонкими пальчиками локон, плечиком повела:
- А на кой мне уезжать-то? Кормят, поят, одевают, из дома не гонят, живи себе не всём готовом. Да и забавно за грызнёй-то этой понаблюдать, а то и поучаствовать. Кстати, по моим прикидкам, старик всё или байстрюку оставит, или блаженной Ваське, они единственные более-менее чистенькие остались.
- Вы причастны к убийствам?
- К убийствам точно нет, - Ольга лениво, с грацией хищной кошки, поднялась, прошествовала к столу, открыла ящик и вынута тонкую, перевязанную тесёмками синюю папку, - только шантаж и клевета. Вот, тут все бумаги, всё равно же во время обыска найдёте, да и Стёпушка о них молчать не станет, так что лучше я всё сама отдам.
- Записку от имени Катерины Андрею Александровичу тоже Вы писали? – Яков Платонович невольно улыбнулся, вспомнив другую, тоже синего цвета, папку.
- Да Катька ему сама прохода не давала вешалась на него, преследовала всюду. Один раз, перед самым его переездом в гостиницу, он её ночью из своей комнаты выгнал, выкинул, точно котёнка, она час сидела под дверью скулила, потом её… - Ольга Макаровна нахмурилась, висок потёрла, - Варвара увела. Или Демьян? Нет, тот вроде позже пришёл, ещё мою комнату со своей, пьян такая, перепутал, ломиться начал. Катька ещё от страха пищала, точно крыса придушенная. Значит, выходит, она ещё в коридоре была, и её Демьян забрал. Или всё-таки Варвара? Не помню, врать не буду, не до того мне было, чтобы запоминать, что, кого, куда и как, голова страшно болела, даже вырвало пару раз.
- Запишите всё, что сможете вспомнить о том вечере, - Яков Платонович придвинул даме чернильницу и протянул чистый лист, вытянутый из аккуратной надушенной перетянутой розовой ленточкой стопки, красующейся строго у правого края стола.
- Если ещё чего интересное вспомню, писать?
- Обязательно.
Ольга Макаровна прикусила ровными белыми зубками кончик пера, глазами блеснула, выдохнула томно:
- Мне сие сотрудничество со следствием зачтётся хотя бы?
- Непременно, - Яков Платонович коротко поклонился, - всего доброго.
«Эх, повезло его жене, - тоскливо вздохнула Ольга, провожая Штольмана взглядом, - такой от гнева господня свою любушку и то заслонит, себя не пожалеет. Если бы мне такой мужчина встретился, всё было бы иначе, не пришлось бы… Да, что теперь, прошлое не вернёшь».
Дама печально вздохнула, раздражённо отбросила за плечо рыжую прядь и принялась за письмо, аккуратно выводя каждую букву. Своей наблюдательностью Ольга Макаровна гордилась по праву.
***
Яков Платонович прекрасно знал, что для того, чтобы арестовать преступника, мало знать, что он виновен, вину его ещё доказать нужно, причём так убедительно, чтобы даже самый опытный адвокат ничего поделать не мог. Вот потому-то в покоях Варвары Тихоновны обыск был проведён со всем тщанием, только что плинтуса не отрывали и окна с дверью не вынимали из проёмов. Хозяйка к сообщению об обыске отнеслась спокойно, заметив, что такова служба следователя, коей препятствовать она ни в чём не намерена, раз надо, значит, надо. Единственное, испросила позволения посидеть в библиотеке с книгой, но услышав, что комнату покидать нельзя, спорить не стала, присела на низенькую скамеечку, вынула из сумки для рукоделия вязание и принялась ловко работать спицами, время от времени бросая по сторонам быстрые взгляды. Штольман, самым тщательным образом изучив содержимое письменного стола и небольшого книжного шкафа, отошёл к окну, простукал в поисках тайника подоконник, затем стены, но увы, ничего не обнаружил.
- Чаю не желаете ли? – с мягкой материнской улыбкой вопросила Варвара Тихоновна, не прекращая рукоделия.
- Нет, благодарю Вас, - принимать что-либо из рук отравительницы Яков Платонович не спешил.
- Может, поведаете, что Вы ищете? – женщина чуть склонила голову к плечу. – Коли я смогу, всенепременно помогу Вам в Ваших розысках.
Штольман помолчал, внимательно глядя на женщину. Умна, смела, осторожна, чем-то похожа на Нежинскую, такая же роковая, ради достижения цели готовая и по костям идти. Раскаяния с угрызениями совести от неё ждать бесполезно, такую нужно или на живца ловить, или же припирать неопровержимыми доказательствами, коих, увы, обнаружить не удалось. Вне всякого сомнения, Варвара Тихоновна могла и отравить, причём тщательно спланировав убийство и заранее озаботившись тем, чтобы обеспечить себе алиби. Вон, какие у неё руки ловкие, она вполне могла подсыпать яд в чашки, а потом подать их несчастным, ничего не подозревающим жертвам. Только это всё домыслы, фактов нет. Яд, если это он, вообще был обнаружен у Степана, у коего, без сомнения, мотив для устранения конкуренток на наследство имеется, да ещё какой. И что же делать? Остаётся одно: ловить на живца.
Яков Платонович поджал губы. Операции с привлечением добровольных (или добровольно-принудительных) помощников он не любил, за чужую-то жизнь спрос вдвойне, а то и втройне. А ну, как не успеют вовремя, как погибнет, согласившийся помочь, что тогда? Кстати, кого на роль приманки выбрать? Аня, вне всякого сомнения вызовется, но её жизнь драгоценна, а теперь и вовсе бесценна, ведь... Штольман чуть приметно улыбнулся, вспомнив о том, что супруга в тягости. Да, Анной рисковать нельзя, это совершенно точно, но тогда кем? Антоном Андреевичем? Не смешно, его никто в доме всерьёз не воспринимает. Андреем Александровичем? А что, вариант неплохой. Граф Солнцев не барышня, доверчивая да беззащитная, в случае угрозы постоять за себя сможет. Опять же умён, не трус, пожалуй, стоит с ним поговорить. Яков Платонович не знал, да и не мог знать, что Юлия Романовна, подруга детства, особа решительная и непоседливая, уже назначила себя на роль наживки и убедила в сей рисковой затее господина Волкова. И хорошо, что господин Штольман
