Пастор. Для предводителя секты он выглядит уж больно нормально. Костюм вполне обычный, серый, с красным галстуком. На руках золотые запонки с камнями и недорогие часы. Туфли начищены, аж блестят. Сложнее всего говорить о лице Михаила. Оно выражает одновременно и какую-то вселенскую скорбь, и надежду. Глаза темные, глубоко посаженные, по ним невозможно определить, что у человека на уме. Нос средней длины, но довольно странного расположения, он словно продолжает лоб, превращая лицо в птичью морду.
– Пойдемте со мной, – Михаил протянул мне руку, – я знаю, за чем вы пришли, и охотно это вам дам. Правда, придется немного прогуляться.
Ловушка? Вряд ли. Что нам еще остается делать? Силой забрать данные Дитриха мы все равно неспособны, так что пока будем играть по правилам здешнего босса.
– Хорошо, – я ответил на рукопожатие и встал со скамьи. – Далеко идти?
– Вниз, – Михаил улыбнулся; странная улыбка, в ней есть что-то болезненное.
– Какой такой низ? – Дохлый решил наехать на Михаила, я знаю этот его тон.
– Имеет ли это какое-либо значение? Вы верите в судьбу? Сегодня именно она привела вас ко мне. Каждое действие порождает противодействие. Я могу либо подчиниться нашей общей судьбе, либо воспротивиться. В первом случае, я продолжу идти по начертанному пути без потерь; во втором же, могу потерять и путь, и знание о его ценности. Так уже случалось. Пять лет назад. Вам не о чем беспокоиться. Просто следуйте за мной.
– Маэстро? – Дохлый посмотрел на меня вопросительно.
– Идем. У нас все равно нет других вариантов.
– Варианты есть всегда, – Михаил пошел первым, звуки его шагов эхом разносились по всему собору. Если прислушаться, то кажется, что у этого эхо есть даже свой необычный ритм. – Вы напоминаете мне меня пять лет назад. О! Тогда я был очень слаб и глуп. Не в обиду вам. Пошел против воли отца и против самой судьбы. Теперь я ясно вижу, что был не в состоянии ничего изменить, я лишь навредил самому себе и отсрочил неизбежное. Когда мои планы потерпели крах и иллюзии развеялись, я наконец-то увидел всю картину целиком. Понял истинный замысел нашего отца. Я плакал… корил себя за неверие. Его замысел прекрасен. Очищение! Настоящее очищение! И, если все пойдет так, как распорядилась судьба, к концу года мы все станем чем-то большим.
Снова он начал затирать этот бред. Хотя раньше Михаил делал это чуть менее восторженно, сегодня он выглядит уж слишком экзальтированным. Глаза, если присмотреться, буквально пылают, а щеки впали так, что видно скулы. Такое ощущение, что он не ел очень продолжительное количество времени. Но какое мне до этого дело? Главное – получить то, за чем мы сюда пришли. И раз этот фанатик готов отдать нам данные просто так, грех упускать такую возможность.
– Отец все давно решил, продумал каждый возможный вариант, – голос Михаила то взлетал и превращался в тенор, то опускался до грубого баса; теперь мне стало очевидно, что с ним правда происходит нечто странное. – Раньше я не понимал, как слеп. Я смотрел только на поверхностную суть вещей…
– Слушай, мужик, к чему ты нам все это рассказываешь? – Дохлый, видимо, устал терпеть рассуждения Михаила.
– Потому что вам тоже выделено место в общем замысле. Я хочу, чтобы вы осознали это. А, если и не осознаете, то я хотя бы выговорюсь себе подобным. Я не спал четыре дня, – Михаил достал из кармана маленький чип и приложил его к двери, расположенной прямо за алтарем. Откуда в соборе столь современное оборудование? – Четыре дня… я наконец-то все понял. Неизбежность наказания. Я буду наказан одним из первых.
Дверь издала писк и со скрежетом поднялась, открывая перед нами огромный коридор. Похоже на вход в какую-то лабораторию или склеп.
– Куда ты нас ведешь? – тут уже не выдержал я.
– За данными. И… за зрелищами. Вы должны открыть свои глаза. Слишком долго вы спали. Слишком долго жили во лжи. Прямо как я.
Мы вошли в коридор вслед за Михаилом, дверь за нами почти сразу закрылась, а лампы стали до невыносимого яркими, я на секунду зажмурился, Михаил заметил это и с улыбкой безумца сказал:
– Сперва всегда так, все жмурятся. Истина обжигает глаза.
Ну и херню он несет, хотя до моих архитектурных заметок ему еще далеко. Не хочу возражать и тем более напрашиваться на разговор, монологи проще терпеть. Дохлый тоже, судя по всему, смирился с нашим положением и шел молча, лишь по его недовольному лицу можно было понять, что он еле сдерживается, чтобы не разразиться гневной тирадой. Но, в общем-то, Дохлый, как и я, понимает, что мы попали в удачное время в удачное место. Если Михаил окончательно спятил и отдаст нам данные без боя, споров и даже не попросит оплату, то, можно сказать, что нас буквально «поцеловала судьба». После рассказов Михаила о судьбе, мне стало несколько сложнее использовать это слово в привычном контексте, слишком уж экзальтированно этот фанатик разглагольствовал о том, что все предрешено, и мы пешки в некоем вселенском замысле. Если так мыслить, то можно дойти или до полного отрицания всего, или до безумной веры в провидение. Я выбрал бы первый вариант, быть циничным выгоднее, чем сумасшедшим. Хотя… больниц для циников еще никто не выдумал, а вот для психов их целая куча. Вот и думай тут.
Коридор резко оборвался. Нас встретил лифт и двое вооруженных людей в касках. Полное обмундирование правительственных войск специального назначения: бронежилеты, автоматы. Такие нас в момент убьют и даже особо не напрягутся. Откуда здесь такое снаряжение? Михаил кивнул солдатам и один из них нажал кнопку вызова лифта.
– Что это за место? – я положил руку на плечо Михаила, и почти сразу мне пришлось уворачиваться от удара прикладом, одному из бойцов, видимо, не понравилась моя фамильярность; на мое удивление, Михаил остановил руку охранника раньше, чем он успел коснуться меня. Если бы кто-то смотрел на это со стороны, то он увидел бы лишь мою неловкую попытку отскочить в сторону, которая больше была похожа на внезапно начавшиеся судороги.
– Как невежливо, – Михаил выкрутил руку бойца, автомат с грохотом упал на бетонный пол, – гости – превыше всего. Мне ужасно стыдно за поведение моих людей.
– Я не в обиде.
– Я тоже, – Дохлый выглядел немного ошарашенным. Наверное, у меня самого такое же выражение лица.
– И все же… отец не прощает ошибок, – Михаил выхватил из кобуры солдата пистолет и дважды выстрел ему в голову. Кровь брызнула на дверцу лифта, который со звоном остановился на нашем этаже. Второй боец даже глазом не повел, он все так же стоял с каменным выражением лица. Я бы на его месте бежал отсюда, куда глаза глядят. Дохлый посмотрел на меня, в его взгляде я уловил безмолвный вопрос: «Ты точно хочешь этого? Мы все еще можем просто уйти». Хочу. Точно.
– Убери тело, – Михаил махнул рукой, и каменнолицый солдат послушно потащил труп своего товарища в сторону технических помещений. – А вас, господа, прошу пройти за мной. Думаю, я заслужил должное доверие. Если кто-то из моих людей посмеет поднять на вас руку, то его ждет такая же участь. Вы – посланники. А, значит, имеете право вершить судьбы.
Черт, да он же абсолютно с катушек слетел. В прошлую нашу встречу этот человек вел себя странно, но сегодня, сегодня он выглядит, как настоящий фанатик. Словно кто-то взял и окончательно промыл ему мозги. С учетом места, в котором мы оказались, это вполне возможно. Не удивлюсь, если на нижних уровнях нас тоже запрут в какие-нибудь капсулы и накачают в мозги чужих идей. Слышал я такие истории. Правда, они уже давно стали чем-то вроде баек.
Хотя, на самом деле, я был бы не против промытого мозга. Всяко лучше, чем жить с идеей, что я трус и предатель. Просыпаться по утрам от кошмаров и везде видеть силуэты людей, которые когда-то были дороги тебе и которых ты не смог защитить. Лучше уж уверовать в какой-нибудь бред и ходить с блаженным лицом по улицам, раздавая всем брошюры. Все что угодно – лучше. Лучше того чувства, с которым я вынужден каждое утро просыпаться. Но осталось недолго. Мы закончим дело с Михаилом, и я получу то, чего так давно жаждал: возможность отомстить. Станет ли мне после этого лучше? Я не знаю. Никто не знает. Это вопрос, который будущий я должен будет задать себе. Сегодняшний я обязан сделать все возможное, чтобы у моей версии в будущем была такая возможность.
– Теперь мы уже точно не свалим, – Дохлый произнес это шепотом, но мог бы и проорать на весь лифт, потому что Михаила абсолютно заклинило, теперь он напевал себе под нос что-то отдаленно похожее на Богемскую рапсодию с таким выражением лица, словно он попал в бесконечный круг экзальтации.
– Все будет нормально. У меня чуйка на такие вещи.
– Надеюсь, что ты прав, брат. Очень надеюсь.
Чуйка? Пожалуй, что так. Я не ощущаю опасности. Странность происходящего не вызывает у меня сомнений, но вот опасность… или я совсем спятил или действительно начал доверять Михаилу; что, в общем-то, примерно равноценные вещи. Возможно, я просто не хочу думать о том, что все может пойти наперекосяк. Мозг выстраивает цепочки из защитных реакций и вуаля: я уже доверяю психопату, который только что на моих глазах убил человека только за то, что тот хотел защитить его.
Щелчок. Двери лифта открываются, и Михаил, словно актер какого-нибудь дешевого сериала, разводит руками в стороны, окидывая все помещение своим взором и пафосно, почти переходя на крик, произносит:
– Это наследие нашего отца!
Наследие? О каком таком отце он постоянно говорит? Хотел бы я знать. Или нет? Пожалуй, что нет. Мне и своих проблем с головой хватает. Нужно забрать данные и валить отсюда как можно быстрее. Кстати, а где это мы? Лаборатория? Я осмотрелся: холодный бетонный пол, залитый слишком ярким светом, исходящим от огромных, причудливо-треугольных ламп, стены полностью покрыты металлическими панелями, испещренными необычными символами, формулами и короткими заметками. Такое ощущение, что это какие-то инструкции. Куда этот засранец нас привел? Тишина в этом месте такая, что аж жути нагоняет. Сразу вспоминаются все страшилки о подземных лабораториях Тенебриса, которых я успел в избытке наслушаться в детстве. И, судя по всему, страшилки оказались чистой правдой.
Все помещение лаборатории наполнено оборудованием, но больше всего в глаза бросаются гигантские стеклянные колбы, заполненные мутной жидкостью, слишком уж их размер подходит для среднестатистического человека. Я бы спросил, что это такое, но боюсь, что мой вопрос может поспособствовать заточению меня в одну из этих жутких колб, окруженных противно мигающими экранами компьютеров. Вот куда, сука, делись все компьютеры! Во всем Новом мире днем с огнем не сыщешь себе даже одного, все вот в таких частных коллекция и у правительства. Я хотел бы себе компьютер, но, по всей видимости, не судьба. Михаил меня раньше прикончит, чем позволит хоть что-то утащить отсюда.
– Ну же, идемте, – Михаил улыбнулся и приветливо подозвал нас рукой, – данные, которые вас интересуют в той части лаборатории.
– Слушай, не сочти за грубость, но ты можешь мне объяснить, где мы находимся? – я последовал за Михаилом.
– Мне тоже любопытно, – Дохлый почесал затылок, – тут как с курением? Ничего на воздух не взлетит?
– Курите сколько хотите, – Михаил поправил галстук и повел нас через колбы и мигающие экраны к центру лаборатории. – Что это за место? Это будущее и прошлое. Здесь есть все ответы на все вопросы. Но они будут даны только тому, кому они были предначертаны судьбой. Нам с вами об этом шибко думать не стоит. Отец уже все давно решил за нас.
В центре лаборатории расположен огромный металлический стол, на котором аккуратно, в ряд, от большего к меньшему, разложены различные хирургические инструменты. На полу едва заметны давно высохшие следы крови. На стене висит монитор, бесконечно транслирующий одну и ту же запись, на ней седой мужчина с длинными волосами по кругу повторяет фразу: «Иногда сладкое забытье намного лучше горькой правды. Приятных грез».
– Далеко нам еще идти?
– Мы уже пришли, – Михаил улыбнулся и наклонился к одному из компьютеров, достав из него маленький чип. – Это то, что вам нужно. А мне нужно, чтобы оно оказалось в правильных руках. История пишется путем проб и ошибок, но ошибок было совершено слишком много.
– И все? Ты ничего не попросишь взамен?
– Есть кое-что. Я прошу поверить мне. В нужный момент.
– Нужные руки… нужный момент. Посмотрим. Мы можем идти?
Все это как-то слишком подозрительно, но лучше подозрительное и успешное дело, чем легкое на вид, но идущее ко всем чертям, как это было с японцем и его клубом.
– Да. Лифт разблокирован. Приятно было с вами побеседовать. Нас осталось крайне мало.
О чем это он? Его слова навевают какие-то странные мысли, но я не могу на них сосредоточиться. Фиг с ним.
– Тогда, прощаемся.
Пожалуй, это одно из самых неловких прощаний. Давно я не чувствовал себя так глупо. Мы с Дохлым с явным облегчением направились на выход, нам вновь пришлось пройти мимо колб; они вызывают у меня неподдельное отвращение, если бы сейчас у меня был пулемет или взрывчатка, то я с удовольствием избавился бы от этой гадости.
– Ты что об этом всем думаешь? – Дохлый зашел в лифт первым и нажал на единственную кнопку, двери за нами закрылись.
– Я в полном недоумении. Но лучше так, чем как с прошлым делом.
– Херня, – Дохлый скорчило недовольную гримасу, – лучше, когда все явно по пизде идет, чем, когда вот так. С явной «пиздой» хотя бы понятно, что делать, и отчасти понятно, что тебя ожидает. А такая хренотень, ощущение, словно тебя подписали на какую-то гадость или обманули.
– Мне нечего тебе возразить.
Мы вышли из лифта. Крови уже нет. Нужно попросить у Михаила номерок его службы клининга. Хотя, пожалуй, не стоит. Не хочу я, чтобы его фанатики у меня дома прибирались. Может, они там все такие больные. Не поделят что-то и друг друга прямо в моей квартире положат, а мне потом что делать? Тела в багажник упаковывать и самому полы натирать? Нет уж…
Я на секунду остановился у выхода из собора, чтобы снова окинуть его взором. Есть все-таки в этом месте какое-то величие. Я бы… от мысли меня отвлек человеческий силуэт. Рихтер? Тот самый парнишка, что запорол нам дело. В тот день мне хотелось ему по морде дать, но я понимаю, что все с чего-то начинали, каждый в начале пути допускал ошибки. Пока я тут сосредоточился на «великом» и рассматривал фрески, они с Дохлым уже успели завести диалог. Пора завязывать с архитектурой.
– Я те грю, – Дохлый с умным видом толкал парнишке какую-то телегу, – вселенная, как пицца, а мы в этой схеме даже не ее сырная начинка. Понял, да? Мы – то, из чего состоит сырная начинка. Маленькие такие частицы. Как их там? Атомы, во! Наша задача – не грызть пиццу изнутри, а делать ее вкусной. Но мы в своем бесконечном самомнении решили, что мы и есть пицца. Втыкаешь? Откажись мы от своего вечного самолюбования, и мир бы очистился, пицца стала бы вкусной. Возможно, самой вкусной. А до тех пор, пока каждый мнит себя самым большим куском, нам из задницы не вылезти: войны – только вершина айсберга. «Большие куски», – Дохлый улыбнулся и почесал нос, – созвучно с большие суки, смешно получилось.
– Пойдемте со мной, – Михаил протянул мне руку, – я знаю, за чем вы пришли, и охотно это вам дам. Правда, придется немного прогуляться.
Ловушка? Вряд ли. Что нам еще остается делать? Силой забрать данные Дитриха мы все равно неспособны, так что пока будем играть по правилам здешнего босса.
– Хорошо, – я ответил на рукопожатие и встал со скамьи. – Далеко идти?
– Вниз, – Михаил улыбнулся; странная улыбка, в ней есть что-то болезненное.
– Какой такой низ? – Дохлый решил наехать на Михаила, я знаю этот его тон.
– Имеет ли это какое-либо значение? Вы верите в судьбу? Сегодня именно она привела вас ко мне. Каждое действие порождает противодействие. Я могу либо подчиниться нашей общей судьбе, либо воспротивиться. В первом случае, я продолжу идти по начертанному пути без потерь; во втором же, могу потерять и путь, и знание о его ценности. Так уже случалось. Пять лет назад. Вам не о чем беспокоиться. Просто следуйте за мной.
– Маэстро? – Дохлый посмотрел на меня вопросительно.
– Идем. У нас все равно нет других вариантов.
– Варианты есть всегда, – Михаил пошел первым, звуки его шагов эхом разносились по всему собору. Если прислушаться, то кажется, что у этого эхо есть даже свой необычный ритм. – Вы напоминаете мне меня пять лет назад. О! Тогда я был очень слаб и глуп. Не в обиду вам. Пошел против воли отца и против самой судьбы. Теперь я ясно вижу, что был не в состоянии ничего изменить, я лишь навредил самому себе и отсрочил неизбежное. Когда мои планы потерпели крах и иллюзии развеялись, я наконец-то увидел всю картину целиком. Понял истинный замысел нашего отца. Я плакал… корил себя за неверие. Его замысел прекрасен. Очищение! Настоящее очищение! И, если все пойдет так, как распорядилась судьба, к концу года мы все станем чем-то большим.
Снова он начал затирать этот бред. Хотя раньше Михаил делал это чуть менее восторженно, сегодня он выглядит уж слишком экзальтированным. Глаза, если присмотреться, буквально пылают, а щеки впали так, что видно скулы. Такое ощущение, что он не ел очень продолжительное количество времени. Но какое мне до этого дело? Главное – получить то, за чем мы сюда пришли. И раз этот фанатик готов отдать нам данные просто так, грех упускать такую возможность.
– Отец все давно решил, продумал каждый возможный вариант, – голос Михаила то взлетал и превращался в тенор, то опускался до грубого баса; теперь мне стало очевидно, что с ним правда происходит нечто странное. – Раньше я не понимал, как слеп. Я смотрел только на поверхностную суть вещей…
– Слушай, мужик, к чему ты нам все это рассказываешь? – Дохлый, видимо, устал терпеть рассуждения Михаила.
– Потому что вам тоже выделено место в общем замысле. Я хочу, чтобы вы осознали это. А, если и не осознаете, то я хотя бы выговорюсь себе подобным. Я не спал четыре дня, – Михаил достал из кармана маленький чип и приложил его к двери, расположенной прямо за алтарем. Откуда в соборе столь современное оборудование? – Четыре дня… я наконец-то все понял. Неизбежность наказания. Я буду наказан одним из первых.
Дверь издала писк и со скрежетом поднялась, открывая перед нами огромный коридор. Похоже на вход в какую-то лабораторию или склеп.
– Куда ты нас ведешь? – тут уже не выдержал я.
– За данными. И… за зрелищами. Вы должны открыть свои глаза. Слишком долго вы спали. Слишком долго жили во лжи. Прямо как я.
Мы вошли в коридор вслед за Михаилом, дверь за нами почти сразу закрылась, а лампы стали до невыносимого яркими, я на секунду зажмурился, Михаил заметил это и с улыбкой безумца сказал:
– Сперва всегда так, все жмурятся. Истина обжигает глаза.
Ну и херню он несет, хотя до моих архитектурных заметок ему еще далеко. Не хочу возражать и тем более напрашиваться на разговор, монологи проще терпеть. Дохлый тоже, судя по всему, смирился с нашим положением и шел молча, лишь по его недовольному лицу можно было понять, что он еле сдерживается, чтобы не разразиться гневной тирадой. Но, в общем-то, Дохлый, как и я, понимает, что мы попали в удачное время в удачное место. Если Михаил окончательно спятил и отдаст нам данные без боя, споров и даже не попросит оплату, то, можно сказать, что нас буквально «поцеловала судьба». После рассказов Михаила о судьбе, мне стало несколько сложнее использовать это слово в привычном контексте, слишком уж экзальтированно этот фанатик разглагольствовал о том, что все предрешено, и мы пешки в некоем вселенском замысле. Если так мыслить, то можно дойти или до полного отрицания всего, или до безумной веры в провидение. Я выбрал бы первый вариант, быть циничным выгоднее, чем сумасшедшим. Хотя… больниц для циников еще никто не выдумал, а вот для психов их целая куча. Вот и думай тут.
Коридор резко оборвался. Нас встретил лифт и двое вооруженных людей в касках. Полное обмундирование правительственных войск специального назначения: бронежилеты, автоматы. Такие нас в момент убьют и даже особо не напрягутся. Откуда здесь такое снаряжение? Михаил кивнул солдатам и один из них нажал кнопку вызова лифта.
– Что это за место? – я положил руку на плечо Михаила, и почти сразу мне пришлось уворачиваться от удара прикладом, одному из бойцов, видимо, не понравилась моя фамильярность; на мое удивление, Михаил остановил руку охранника раньше, чем он успел коснуться меня. Если бы кто-то смотрел на это со стороны, то он увидел бы лишь мою неловкую попытку отскочить в сторону, которая больше была похожа на внезапно начавшиеся судороги.
– Как невежливо, – Михаил выкрутил руку бойца, автомат с грохотом упал на бетонный пол, – гости – превыше всего. Мне ужасно стыдно за поведение моих людей.
– Я не в обиде.
– Я тоже, – Дохлый выглядел немного ошарашенным. Наверное, у меня самого такое же выражение лица.
– И все же… отец не прощает ошибок, – Михаил выхватил из кобуры солдата пистолет и дважды выстрел ему в голову. Кровь брызнула на дверцу лифта, который со звоном остановился на нашем этаже. Второй боец даже глазом не повел, он все так же стоял с каменным выражением лица. Я бы на его месте бежал отсюда, куда глаза глядят. Дохлый посмотрел на меня, в его взгляде я уловил безмолвный вопрос: «Ты точно хочешь этого? Мы все еще можем просто уйти». Хочу. Точно.
– Убери тело, – Михаил махнул рукой, и каменнолицый солдат послушно потащил труп своего товарища в сторону технических помещений. – А вас, господа, прошу пройти за мной. Думаю, я заслужил должное доверие. Если кто-то из моих людей посмеет поднять на вас руку, то его ждет такая же участь. Вы – посланники. А, значит, имеете право вершить судьбы.
Черт, да он же абсолютно с катушек слетел. В прошлую нашу встречу этот человек вел себя странно, но сегодня, сегодня он выглядит, как настоящий фанатик. Словно кто-то взял и окончательно промыл ему мозги. С учетом места, в котором мы оказались, это вполне возможно. Не удивлюсь, если на нижних уровнях нас тоже запрут в какие-нибудь капсулы и накачают в мозги чужих идей. Слышал я такие истории. Правда, они уже давно стали чем-то вроде баек.
Хотя, на самом деле, я был бы не против промытого мозга. Всяко лучше, чем жить с идеей, что я трус и предатель. Просыпаться по утрам от кошмаров и везде видеть силуэты людей, которые когда-то были дороги тебе и которых ты не смог защитить. Лучше уж уверовать в какой-нибудь бред и ходить с блаженным лицом по улицам, раздавая всем брошюры. Все что угодно – лучше. Лучше того чувства, с которым я вынужден каждое утро просыпаться. Но осталось недолго. Мы закончим дело с Михаилом, и я получу то, чего так давно жаждал: возможность отомстить. Станет ли мне после этого лучше? Я не знаю. Никто не знает. Это вопрос, который будущий я должен будет задать себе. Сегодняшний я обязан сделать все возможное, чтобы у моей версии в будущем была такая возможность.
– Теперь мы уже точно не свалим, – Дохлый произнес это шепотом, но мог бы и проорать на весь лифт, потому что Михаила абсолютно заклинило, теперь он напевал себе под нос что-то отдаленно похожее на Богемскую рапсодию с таким выражением лица, словно он попал в бесконечный круг экзальтации.
– Все будет нормально. У меня чуйка на такие вещи.
– Надеюсь, что ты прав, брат. Очень надеюсь.
Чуйка? Пожалуй, что так. Я не ощущаю опасности. Странность происходящего не вызывает у меня сомнений, но вот опасность… или я совсем спятил или действительно начал доверять Михаилу; что, в общем-то, примерно равноценные вещи. Возможно, я просто не хочу думать о том, что все может пойти наперекосяк. Мозг выстраивает цепочки из защитных реакций и вуаля: я уже доверяю психопату, который только что на моих глазах убил человека только за то, что тот хотел защитить его.
Щелчок. Двери лифта открываются, и Михаил, словно актер какого-нибудь дешевого сериала, разводит руками в стороны, окидывая все помещение своим взором и пафосно, почти переходя на крик, произносит:
– Это наследие нашего отца!
Наследие? О каком таком отце он постоянно говорит? Хотел бы я знать. Или нет? Пожалуй, что нет. Мне и своих проблем с головой хватает. Нужно забрать данные и валить отсюда как можно быстрее. Кстати, а где это мы? Лаборатория? Я осмотрелся: холодный бетонный пол, залитый слишком ярким светом, исходящим от огромных, причудливо-треугольных ламп, стены полностью покрыты металлическими панелями, испещренными необычными символами, формулами и короткими заметками. Такое ощущение, что это какие-то инструкции. Куда этот засранец нас привел? Тишина в этом месте такая, что аж жути нагоняет. Сразу вспоминаются все страшилки о подземных лабораториях Тенебриса, которых я успел в избытке наслушаться в детстве. И, судя по всему, страшилки оказались чистой правдой.
Все помещение лаборатории наполнено оборудованием, но больше всего в глаза бросаются гигантские стеклянные колбы, заполненные мутной жидкостью, слишком уж их размер подходит для среднестатистического человека. Я бы спросил, что это такое, но боюсь, что мой вопрос может поспособствовать заточению меня в одну из этих жутких колб, окруженных противно мигающими экранами компьютеров. Вот куда, сука, делись все компьютеры! Во всем Новом мире днем с огнем не сыщешь себе даже одного, все вот в таких частных коллекция и у правительства. Я хотел бы себе компьютер, но, по всей видимости, не судьба. Михаил меня раньше прикончит, чем позволит хоть что-то утащить отсюда.
– Ну же, идемте, – Михаил улыбнулся и приветливо подозвал нас рукой, – данные, которые вас интересуют в той части лаборатории.
– Слушай, не сочти за грубость, но ты можешь мне объяснить, где мы находимся? – я последовал за Михаилом.
– Мне тоже любопытно, – Дохлый почесал затылок, – тут как с курением? Ничего на воздух не взлетит?
– Курите сколько хотите, – Михаил поправил галстук и повел нас через колбы и мигающие экраны к центру лаборатории. – Что это за место? Это будущее и прошлое. Здесь есть все ответы на все вопросы. Но они будут даны только тому, кому они были предначертаны судьбой. Нам с вами об этом шибко думать не стоит. Отец уже все давно решил за нас.
В центре лаборатории расположен огромный металлический стол, на котором аккуратно, в ряд, от большего к меньшему, разложены различные хирургические инструменты. На полу едва заметны давно высохшие следы крови. На стене висит монитор, бесконечно транслирующий одну и ту же запись, на ней седой мужчина с длинными волосами по кругу повторяет фразу: «Иногда сладкое забытье намного лучше горькой правды. Приятных грез».
– Далеко нам еще идти?
– Мы уже пришли, – Михаил улыбнулся и наклонился к одному из компьютеров, достав из него маленький чип. – Это то, что вам нужно. А мне нужно, чтобы оно оказалось в правильных руках. История пишется путем проб и ошибок, но ошибок было совершено слишком много.
– И все? Ты ничего не попросишь взамен?
– Есть кое-что. Я прошу поверить мне. В нужный момент.
– Нужные руки… нужный момент. Посмотрим. Мы можем идти?
Все это как-то слишком подозрительно, но лучше подозрительное и успешное дело, чем легкое на вид, но идущее ко всем чертям, как это было с японцем и его клубом.
– Да. Лифт разблокирован. Приятно было с вами побеседовать. Нас осталось крайне мало.
О чем это он? Его слова навевают какие-то странные мысли, но я не могу на них сосредоточиться. Фиг с ним.
– Тогда, прощаемся.
Пожалуй, это одно из самых неловких прощаний. Давно я не чувствовал себя так глупо. Мы с Дохлым с явным облегчением направились на выход, нам вновь пришлось пройти мимо колб; они вызывают у меня неподдельное отвращение, если бы сейчас у меня был пулемет или взрывчатка, то я с удовольствием избавился бы от этой гадости.
– Ты что об этом всем думаешь? – Дохлый зашел в лифт первым и нажал на единственную кнопку, двери за нами закрылись.
– Я в полном недоумении. Но лучше так, чем как с прошлым делом.
– Херня, – Дохлый скорчило недовольную гримасу, – лучше, когда все явно по пизде идет, чем, когда вот так. С явной «пиздой» хотя бы понятно, что делать, и отчасти понятно, что тебя ожидает. А такая хренотень, ощущение, словно тебя подписали на какую-то гадость или обманули.
– Мне нечего тебе возразить.
Мы вышли из лифта. Крови уже нет. Нужно попросить у Михаила номерок его службы клининга. Хотя, пожалуй, не стоит. Не хочу я, чтобы его фанатики у меня дома прибирались. Может, они там все такие больные. Не поделят что-то и друг друга прямо в моей квартире положат, а мне потом что делать? Тела в багажник упаковывать и самому полы натирать? Нет уж…
Я на секунду остановился у выхода из собора, чтобы снова окинуть его взором. Есть все-таки в этом месте какое-то величие. Я бы… от мысли меня отвлек человеческий силуэт. Рихтер? Тот самый парнишка, что запорол нам дело. В тот день мне хотелось ему по морде дать, но я понимаю, что все с чего-то начинали, каждый в начале пути допускал ошибки. Пока я тут сосредоточился на «великом» и рассматривал фрески, они с Дохлым уже успели завести диалог. Пора завязывать с архитектурой.
– Я те грю, – Дохлый с умным видом толкал парнишке какую-то телегу, – вселенная, как пицца, а мы в этой схеме даже не ее сырная начинка. Понял, да? Мы – то, из чего состоит сырная начинка. Маленькие такие частицы. Как их там? Атомы, во! Наша задача – не грызть пиццу изнутри, а делать ее вкусной. Но мы в своем бесконечном самомнении решили, что мы и есть пицца. Втыкаешь? Откажись мы от своего вечного самолюбования, и мир бы очистился, пицца стала бы вкусной. Возможно, самой вкусной. А до тех пор, пока каждый мнит себя самым большим куском, нам из задницы не вылезти: войны – только вершина айсберга. «Большие куски», – Дохлый улыбнулся и почесал нос, – созвучно с большие суки, смешно получилось.
