- Сэр Оуэн проявляет к миледи очень большое участие, - снова заговорил Пепе. – Хотя она сдержана с ним.
- Ты уже сто раз говорил мне, что встреча в Ренне была случайной.
- Говорил, - согласился слуга. – А теперь я думаю, она не была случайной. Он следил за миледи.
- Оуэн?
- Да ещё и соврал, что это вы поручили ему присматривать за ней.
- Мальчишка влюблен по уши, - проворчал граф и добавил тише: - И его трудно не понять…
- Но если вы соблазните леди Бланш так же, как леди Милисент…
Ален открыл глаза и посмотрел на слугу с раздражением:
- Заткнись, Пепе!
Слуга предпочел не заметить этого взгляда и продолжал:
- Если соблазните, то вряд ли после этого сэр Оуэн будет испытывать к леди Бланш те же самые чувства, что теперь. Разведенная по графской прихоти девушка – это не то что разведенная женщина, которой поиграли и бросили, а если будет ещё и ребенок от милорда…
Ален схватил со стола лук и наотмашь вытянул болтливого слугу вдоль спины. Удар не получился, да и Пепе успел отпрыгнуть, вовремя заметив опасность.
- Не смей говорить, что я желаю ей зла! – сказал граф, тяжело дыша и бросая лук. – И не ровняй её с Милисент, если не хочешь получить ещё палки.
- Ого, как вы разозлились, - сказал Пепе, ничуть не испугавшись. – И даже правой рукой приласкали… Значит, лечение миледи действует?
Только сейчас Ален понял, что схватил лук правой рукой. Он пошевелил пальцами, и не почувствовал привычной боли.
Она и в самом деле почти прошла после того, как жена сняла с него браслет. По-крайней мере, теперь он спал спокойно до утра. Правда, сны ему снились вовсе не спокойные. В них Бланш тоже сидела на нем верхом, но только лежал он не на животе.
- Да она чудесница, - заметил Пепе. – Королевским докторам надо поучиться у нее искусству лечения.
- Поучиться доброте, - пробормотал Ален.
Все это, и правда, здорово смахивало на чудеса. На мгновение он суеверно подумал, что встретил ангела или одну из добрых фей, которые прежде повсеместно жили в Британи, если верить сказкам. Но нет, Бланш не была ангелом. Потому что ангела невозможно желать. А он желал эту девушку. Желал страстно, безумно, исступленно. Но и феей она тоже не была, потому что фею невозможно любить. Как невозможно любить ветер, дождь или радугу. А Бланш… Она вызывала любовь одним взглядом. Одним тайным поцелуем. В ней для него воплотился идеал женщины. Слияние духовного и телесного, небесного и земного – это губительное сочетание для простого смертного мужчины.
Ален всегда чувствовал её рядом, помнил её улыбку, смех, нежный голос, который иногда мог звучать, как стальной колокольчик. Он очень хотел бы найти в ней недостатки, но не находил. Потому что невинность, наивность и бескорыстие даже во вред себе не могут быть недостатками. Это добродетели.
- Что касается леди Милисент, - снова заговорил Пепе, очевидно, совсем потеряв страх перед своим господином, - не очень-то вы обрадовались, когда встретили её в свите короля.
На это Алан ничего не ответил, хотя слуга явно желал подтверждения своим догадкам. Разве можно признать, что Пепе прав? Это означало признать, что ты - настоящий ветреник.
Потому что увидев Милисент несколько дней назад, он и в самом деле ничуть не обрадовался. Напротив, почувствовал раздражение, хотя она была особенно хороша, и льнула к нему, как после долгой разлуки. Скорее всего, он был с ней невежлив, потому что так и кипел после выходки Бланш, когда она поманила его, а потом отказала - подразнив, как голодного пса косточкой. И даже более того, жемчужно-золотая красота Милисент стала казаться ему пустой, а её болтовня – нелепой, лишенной тепла. Даже улыбка казалась ему фальшивкой. Ведь настоящая улыбка – добрая, нежная, ласковая, была только у неё. У Бланш.
Чёртов Пепе вечно замечал то, что хотелось скрыть.
- Господин граф, миледи зовет вас обедать! – провозгласила Барбетта, появившись на пороге.
- Уже иду, - Ален поднялся и указал Пепе на груду арбалетов. – А ты закончишь тут всё.
- Само собой, - проворчал слуга, когда господин удалился. – «Нет, я ничуть не изменился», - проговорил он, подражая голосу де Конмора, - и тут же побежал к ней, стоило лишь позвать.
Спустившись в гостиную, где юная графиня уже порхала вокруг стола, такая прелестная в своем фартуке с оборками, Ален заметил у ёлки незнакомую леди в голубом платье – изящную и кокетливо одетую. Она поправляла игрушки на ветках.
- У нас гости? – спросил он на ходу.
Леди оглянулась, и её лицо показалось Алену очень знакомым. Он сделал ещё два шага, а потом остановился, как вкопанный.
- Вамбри?.. – спросил он, не веря собственным глазам.
- Гюнебрет! – хором поправили его жена и леди в голубом.
Известие, что граф выздоравливает, было принято нами – мною и Гюнебрет - с восторгом. Что касается меня, я была на седьмом небе от счастья. Ведь я и представить не могла, что моё нехитрое лечение принесёт свои плоды так скоро!
Единственное, что омрачило радость – когда Гюнебрет хотела броситься отцу на шею, чтобы расцеловать его, граф удержал её на расстоянии.
- Я не выпорол вас, юная леди, - сказал он строго, - но это не значит, что вы прощены. Идёте в свою комнату и сидите там, пока я не захочу вас видеть.
Она не посмела ослушаться и ушла, оглядываясь через каждые два шага. Но отец даже не посмотрел в её сторону.
- Не стоило обходиться с ней так жестоко, - коротко сказала я.
- Давай поедим спокойно, - отрезал он, мрачнея.
Решив сразу не бросаться в бой, я разлила по тарелкам суп и поставила перед ним.
- Теперь главное – разрабатывать руку, - сказала я, когда граф по привычке взял ложку левой рукой. – Отныне ложку вы держите в правой.
- Мне грозит остаться голодным, - проворчал он, делая вид, что недоволен.
Но я чувствовала, что ему по душе такая забота.
- Голодным не останетесь, но суп остынет, если будете медлить, - ответила я, протягивая ему на тарелке свежий хлеб. – Возьмите, милорд. Я испекла булочки с тмином, вам понравится.
- Ты кормишь меня так, что я скоро растолстею, - предрек он, забирая ломоть пышного хлеба.
- В этом и состоит моя месть вам, - ответила я ему в тон.
- Месть? – он посмотрел настороженно.
- Да что вы сразу пугаетесь, милорд, - улыбнулась я. – Конечно, я буду мстить – жестоко и упорно. Я буду вкусно кормить вас, и кормить каждый день, пока вы не вспомните о своих обязанностях…
- Обязанностях? О чём ты? – я увидела, как заблестели его глаза, и покраснела, потому что без труда угадала, о чем он подумал.
- Я говорю о ваших обязанностях, которые вы должны выполнить, но которыми пренебрегаете…
- Что я должен сделать? Говори, - он совсем позабыл про еду и теперь пожирал меня взглядом.
Я стойко выдержала его жадный взгляд, хотя голова кружилась от одних только мечтаний.
- Почему вы пренебрегаете своей дочерью, милорд? – спросила я.
Лицо его сразу замкнулось.
- Гюнебрет так хочет вашей любви, а вы держите себя с ней, как с последней служанкой.
- Я люблю ее, - сказал он, откусывая хлеб и начиная энергично жевать.
- Почему тогда не скажете ей об этом?
- Она это знает.
- Нет, не знает, - возразила я. – Если вы можете похвастаться, что читаете чужие мысли, то ни я, ни Гюнебрет этому искусству не обучены.
- Что ты предлагаешь? – спросила он.
- Прошу меня простить за самовольство, - сказала я, - но я приказала, чтобы приготовили сани. Мне бы хотелось, чтобы вы с Гюнебрет прокатились сегодня до Ренна и обратно. Свозите её в лавку к господину Маффино, купите сладостей. А главное – поговорите с ней доверительно, как с дорогим человеком. Чтобы она поняла, что любима. Ваша дочь будет счастлива.
Он смотрел на меня задумчиво, вертя в пальцах правой руки ложку, а потом переспросил:
- Счастлива?
- Она только об этом и мечтает – о вашей любви.
- Хорошо, - он кивнул. – Пусть будет поездка в Ренн…
- Благодарю, милорд!
- …но ты поедешь с нами.
Естественно, спорить с ним не было смысла, хотя моё присутствие казалось мне лишним. Отдав необходимые распоряжения, я была готова к поездке раньше всех. Потом спустилась Вамбри, уныло повесив нос, а потом появился граф, на ходу натягивая перчатки. Его лицо тоже нельзя было назвать безмятежным.
- Садитесь посредине, милорд, - предложила я, когда подали сани. – Так вам будет удобнее, а мы с Гюнебрет будем греться вашим теплом.
Первые мили граф и его дочь ехали молча, хотя я пыталась разговорить их. Потеряв терпение, я приказала вознице остановиться. Вокруг простирались одни лишь снежные равнины, и де Конмор удивленно посмотрел на меня:
- Зачем тебе, Бланш?
- Давайте поменяемся местами, - скомандовала я. – Теперь я поеду посредине.
- Ты замерзла? – он тут же пересел, уступая мне место в центре, и поплотнее прижался бедром, пояснив: - Чтобы было теплее.
Он порывался укрыть меня медвежьей шкурой до самой шеи, но я воспротивилась и положила руки поверх шкуры.
- Сейчас мы сыграем в одну очень полезную игру, - сказала я графу и его дочери. – Называется она «Угадаю мысли». Я буду по очереди угадывать ваши мысли, и если где-то ошибусь, вы меня поправляйте. Итак, мысли милорда графа: дорогая Гюнебрет, я очень сильно люблю тебя, - граф и Гюнебрет одновременно уставились на меня, а я продолжала: - Но не могу говорить об этом открыто, потому что считаю, что ты и так всё знаешь. Я мне, как храброму и бравому мужчине, неловко говорить о любви. Вы с чем-то не согласны, милорд?
Граф промолчал, и я повернулась к девушке:
- А теперь мысли Гюнебрет: дорогой отец, я не обладаю счастливым даром чтения мыслей, поэтому мне кажется, что ты совсем позабыл обо мне, что стыдишься того, что я твоя дочь. Прости, что я огорчила тебя глупой выходкой, но раз Бланш меня простила, то и ты прости. Мне очень больно и тяжело, когда ты сердишься. Всё верно?
Гюнебрет не ответила, и я повернулась на сей раз к графу:
- Теперь мысли милорда…
- Остановись, Бланш, - прервал меня Ален. – Поменяемся местами?
Возница опять остановил лошадей, и мы с графом пересели по-прежнему. Я сделала вид, что меня интересуют только окрестности, а дочь и отец зашептались, сблизив головы.
Они шептались долго. Уже показались усадьбы перед Ренном, когда Ален спросил меня:
- Не хочешь заглянуть в гости к своей матери? Насколько помню, ваш дом где-то недалеко? Хочу показать Вам… Гюнебрет одну оружейную лавку, но тебе, наверное, будет неинтересно?
- С удовольствием загляну к матушке, - с готовностью согласилась . – Только не забудьте забрать меня, когда соберетесь домой.
Граф и его дочь переглянулись, и Ален сказал:
- Мы заедем за тобой через час. Гюнебрет хочет шоколадных конфет, заедем все вместе к Маффино, купим сладостей и закажем к приёму.
- Это вы прекрасно придумали! – поддержала я его.
Матушка выбежала нам навстречу в бархатной накидке, которой у нее раньше не было, и появление обновки обрадовало меня так же, как и радостное лицо матери.
- Бланш?! – воскликнула она, расцеловав меня в обе щеки. – Почему не предупредила, что приедешь? Хорошо, что я увидела тебя в окно! – тут она вспомнила о правилах этикета и поклонилась Алену. – Добрый день, милорд. Добрый день, юная леди. Не пройдете ли в дом?
- Они вернутся за мной через час, мама, - сказала я, держа ее за руку, - это леди Гюнебрет, дочь графа, они с отцом хотят посетить оружейную лавку в Ренне, а я решила провести это время с тобой.
Когда сани умчались, мы с матушкой пошли к дому. Я положила голову ей на плечо, а она гладила мою руку и укоряла за невнимательность:
- Судя по всему, всё хорошо, Бланш? Ты ничего не писала, даже строчки не черкнула, я очень волновалась. Анна и Констанца пишут мне каждый день, а ты…
- Как у них дела?
- Все хорошо. Анна приезжала вчера с мужем, Констанца собирается в столицу – она вся в предвкушении, заказала кучу нарядов.
- Скучаю по ним, - призналась я. – Расскажи мне всё-всё.
- Не хочешь ли сначала сама рассказать, как живёшь?
Мы прошли в дом, и матушка проводила меня в гостиную, где всё было обставлено так же, как раньше. Даже наш старый стол красовался на прежнем месте, накрытый кружевной скатертью.
Наша прежняя служанка, которую матушка снова приняла на работу, тепло меня поприветствовала и принесла чай, сливки, мед и тартинки с маслом.
Невозможно было передать, какое счастье я испытала, снова оказавшись в доме отца, снова уплетая за обе щеки любимое лакомство и слушая голос матушки – как будто перенеслась в детство. Я в двух словах рассказала ей о жизни в Конморе, умолчав о сложностях, с которыми столкнулась – незачем было волновать матушку, рассказывая о ненависти Вамбри, кушанье лотофагов и… наших истинных отношениях с милордом графом. Матушка горячо одобрила преобразование замка, а также намерение провести приём и охоту. Я отдала ей приглашения для нее самой, Анны и Констанцы.
- А приглашение Реджинальду будет? – спросила вдруг матушка.
- Причем здесь Реджи? – спросила я. – Он в свите графа, и если милорду будет угодно, он сам пригласит его…
- Реджинальд часто заходит ко мне, - сказала матушка, глядя на меня с улыбкой. – И всё время о тебе спрашивает. Мне кажется, намерения у него самые серьезные…
- Какие намерения?! – шёпотом воскликнула я, невольно оглядываясь – не слышит ли служанка.
- Если честно, он говорил немного более конкретно и более чем страстно, - ответила матушка. - Он просил ничего тебе не говорить, но – прости! – я не удержусь. Он так влюблен в тебя, дорогая Бланш, и рассказал мне и про ваши имена, которые вырезал на дереве, и про то, как ты обещала ждать его…
- Не обещала! – я покраснела до корней волос.
- Бланш, в этом нет ничего постыдного, - успокоила меня матушка. – Вы были детьми, я помню вашу нежную детскую дружбу. Реджинальд рассказал даже о вашем поцелуе – как это всё трогательно!
- Да какой поцелуй, мама! Он поцеловал меня в щеку – только и всего!
- А ещё он сказал, - матушка будто не слышала моих слов, - что устроился на службу к графу только чтобы быть поближе к тебе. Бланш, дорогая, он ведь нравится тебе. Я видела, как вы танцевали с ним на балу. Когда граф разведется с тобой…
- Мама! – я вскочила, и слёзы так и хлынули из глаз.
- Ты плачешь?! Бланш, прости, я чем-то обидела тебя? – матушка испугалась и захлопотала, утирая мне слезы и обнимая.
Я не смогла удержаться и расплакалась, лишь качая головой, что ничего не смогу объяснить. Как в далеком детстве, я снова сидела на полу, уткнувшись в материнские колени, а матушка гладила меня по голове, больше ни о чём не расспрашивая, давая возможность выплакаться.
Когда граф и Гюнебрет вернулись за мной – румяные от мороза, весело смеющиеся, с покупками – новеньким арбалетом и дамским седлом, обтянутым красной кожей, я встретила их уже спокойной, попрощалась с матерью и села в сани рядом с моим мужем на год.
Слушая болтовню Гюнебрет, которая восхищалась покупками, мы с Аленом обменялись понимающими взглядами. Я была очень рада, что он примирился с дочерью, и что послушался моего совета насчёт подарка.
Сани ехали по Ренну медленно, и все прохожие кланялись нам, а экипажи спешили уступить дорогу. Знатные господа заговаривали первыми, желая доброго дня. Мы встретили леди Чендлей с дочерьми, и я представила им Гюнебрет и передала приглашения на приём в честь Двенадцатой ночи.
- Ты уже сто раз говорил мне, что встреча в Ренне была случайной.
- Говорил, - согласился слуга. – А теперь я думаю, она не была случайной. Он следил за миледи.
- Оуэн?
- Да ещё и соврал, что это вы поручили ему присматривать за ней.
- Мальчишка влюблен по уши, - проворчал граф и добавил тише: - И его трудно не понять…
- Но если вы соблазните леди Бланш так же, как леди Милисент…
Ален открыл глаза и посмотрел на слугу с раздражением:
- Заткнись, Пепе!
Слуга предпочел не заметить этого взгляда и продолжал:
- Если соблазните, то вряд ли после этого сэр Оуэн будет испытывать к леди Бланш те же самые чувства, что теперь. Разведенная по графской прихоти девушка – это не то что разведенная женщина, которой поиграли и бросили, а если будет ещё и ребенок от милорда…
Ален схватил со стола лук и наотмашь вытянул болтливого слугу вдоль спины. Удар не получился, да и Пепе успел отпрыгнуть, вовремя заметив опасность.
- Не смей говорить, что я желаю ей зла! – сказал граф, тяжело дыша и бросая лук. – И не ровняй её с Милисент, если не хочешь получить ещё палки.
- Ого, как вы разозлились, - сказал Пепе, ничуть не испугавшись. – И даже правой рукой приласкали… Значит, лечение миледи действует?
Только сейчас Ален понял, что схватил лук правой рукой. Он пошевелил пальцами, и не почувствовал привычной боли.
Она и в самом деле почти прошла после того, как жена сняла с него браслет. По-крайней мере, теперь он спал спокойно до утра. Правда, сны ему снились вовсе не спокойные. В них Бланш тоже сидела на нем верхом, но только лежал он не на животе.
- Да она чудесница, - заметил Пепе. – Королевским докторам надо поучиться у нее искусству лечения.
- Поучиться доброте, - пробормотал Ален.
Все это, и правда, здорово смахивало на чудеса. На мгновение он суеверно подумал, что встретил ангела или одну из добрых фей, которые прежде повсеместно жили в Британи, если верить сказкам. Но нет, Бланш не была ангелом. Потому что ангела невозможно желать. А он желал эту девушку. Желал страстно, безумно, исступленно. Но и феей она тоже не была, потому что фею невозможно любить. Как невозможно любить ветер, дождь или радугу. А Бланш… Она вызывала любовь одним взглядом. Одним тайным поцелуем. В ней для него воплотился идеал женщины. Слияние духовного и телесного, небесного и земного – это губительное сочетание для простого смертного мужчины.
Ален всегда чувствовал её рядом, помнил её улыбку, смех, нежный голос, который иногда мог звучать, как стальной колокольчик. Он очень хотел бы найти в ней недостатки, но не находил. Потому что невинность, наивность и бескорыстие даже во вред себе не могут быть недостатками. Это добродетели.
- Что касается леди Милисент, - снова заговорил Пепе, очевидно, совсем потеряв страх перед своим господином, - не очень-то вы обрадовались, когда встретили её в свите короля.
На это Алан ничего не ответил, хотя слуга явно желал подтверждения своим догадкам. Разве можно признать, что Пепе прав? Это означало признать, что ты - настоящий ветреник.
Потому что увидев Милисент несколько дней назад, он и в самом деле ничуть не обрадовался. Напротив, почувствовал раздражение, хотя она была особенно хороша, и льнула к нему, как после долгой разлуки. Скорее всего, он был с ней невежлив, потому что так и кипел после выходки Бланш, когда она поманила его, а потом отказала - подразнив, как голодного пса косточкой. И даже более того, жемчужно-золотая красота Милисент стала казаться ему пустой, а её болтовня – нелепой, лишенной тепла. Даже улыбка казалась ему фальшивкой. Ведь настоящая улыбка – добрая, нежная, ласковая, была только у неё. У Бланш.
Чёртов Пепе вечно замечал то, что хотелось скрыть.
- Господин граф, миледи зовет вас обедать! – провозгласила Барбетта, появившись на пороге.
- Уже иду, - Ален поднялся и указал Пепе на груду арбалетов. – А ты закончишь тут всё.
- Само собой, - проворчал слуга, когда господин удалился. – «Нет, я ничуть не изменился», - проговорил он, подражая голосу де Конмора, - и тут же побежал к ней, стоило лишь позвать.
Спустившись в гостиную, где юная графиня уже порхала вокруг стола, такая прелестная в своем фартуке с оборками, Ален заметил у ёлки незнакомую леди в голубом платье – изящную и кокетливо одетую. Она поправляла игрушки на ветках.
- У нас гости? – спросил он на ходу.
Леди оглянулась, и её лицо показалось Алену очень знакомым. Он сделал ещё два шага, а потом остановился, как вкопанный.
- Вамбри?.. – спросил он, не веря собственным глазам.
- Гюнебрет! – хором поправили его жена и леди в голубом.
Прода от 11.03.2022, 08:54
Глава 22
Известие, что граф выздоравливает, было принято нами – мною и Гюнебрет - с восторгом. Что касается меня, я была на седьмом небе от счастья. Ведь я и представить не могла, что моё нехитрое лечение принесёт свои плоды так скоро!
Единственное, что омрачило радость – когда Гюнебрет хотела броситься отцу на шею, чтобы расцеловать его, граф удержал её на расстоянии.
- Я не выпорол вас, юная леди, - сказал он строго, - но это не значит, что вы прощены. Идёте в свою комнату и сидите там, пока я не захочу вас видеть.
Она не посмела ослушаться и ушла, оглядываясь через каждые два шага. Но отец даже не посмотрел в её сторону.
- Не стоило обходиться с ней так жестоко, - коротко сказала я.
- Давай поедим спокойно, - отрезал он, мрачнея.
Решив сразу не бросаться в бой, я разлила по тарелкам суп и поставила перед ним.
- Теперь главное – разрабатывать руку, - сказала я, когда граф по привычке взял ложку левой рукой. – Отныне ложку вы держите в правой.
- Мне грозит остаться голодным, - проворчал он, делая вид, что недоволен.
Но я чувствовала, что ему по душе такая забота.
- Голодным не останетесь, но суп остынет, если будете медлить, - ответила я, протягивая ему на тарелке свежий хлеб. – Возьмите, милорд. Я испекла булочки с тмином, вам понравится.
- Ты кормишь меня так, что я скоро растолстею, - предрек он, забирая ломоть пышного хлеба.
- В этом и состоит моя месть вам, - ответила я ему в тон.
- Месть? – он посмотрел настороженно.
- Да что вы сразу пугаетесь, милорд, - улыбнулась я. – Конечно, я буду мстить – жестоко и упорно. Я буду вкусно кормить вас, и кормить каждый день, пока вы не вспомните о своих обязанностях…
- Обязанностях? О чём ты? – я увидела, как заблестели его глаза, и покраснела, потому что без труда угадала, о чем он подумал.
- Я говорю о ваших обязанностях, которые вы должны выполнить, но которыми пренебрегаете…
- Что я должен сделать? Говори, - он совсем позабыл про еду и теперь пожирал меня взглядом.
Я стойко выдержала его жадный взгляд, хотя голова кружилась от одних только мечтаний.
- Почему вы пренебрегаете своей дочерью, милорд? – спросила я.
Лицо его сразу замкнулось.
- Гюнебрет так хочет вашей любви, а вы держите себя с ней, как с последней служанкой.
- Я люблю ее, - сказал он, откусывая хлеб и начиная энергично жевать.
- Почему тогда не скажете ей об этом?
- Она это знает.
- Нет, не знает, - возразила я. – Если вы можете похвастаться, что читаете чужие мысли, то ни я, ни Гюнебрет этому искусству не обучены.
- Что ты предлагаешь? – спросила он.
- Прошу меня простить за самовольство, - сказала я, - но я приказала, чтобы приготовили сани. Мне бы хотелось, чтобы вы с Гюнебрет прокатились сегодня до Ренна и обратно. Свозите её в лавку к господину Маффино, купите сладостей. А главное – поговорите с ней доверительно, как с дорогим человеком. Чтобы она поняла, что любима. Ваша дочь будет счастлива.
Он смотрел на меня задумчиво, вертя в пальцах правой руки ложку, а потом переспросил:
- Счастлива?
- Она только об этом и мечтает – о вашей любви.
- Хорошо, - он кивнул. – Пусть будет поездка в Ренн…
- Благодарю, милорд!
- …но ты поедешь с нами.
Естественно, спорить с ним не было смысла, хотя моё присутствие казалось мне лишним. Отдав необходимые распоряжения, я была готова к поездке раньше всех. Потом спустилась Вамбри, уныло повесив нос, а потом появился граф, на ходу натягивая перчатки. Его лицо тоже нельзя было назвать безмятежным.
- Садитесь посредине, милорд, - предложила я, когда подали сани. – Так вам будет удобнее, а мы с Гюнебрет будем греться вашим теплом.
Первые мили граф и его дочь ехали молча, хотя я пыталась разговорить их. Потеряв терпение, я приказала вознице остановиться. Вокруг простирались одни лишь снежные равнины, и де Конмор удивленно посмотрел на меня:
- Зачем тебе, Бланш?
- Давайте поменяемся местами, - скомандовала я. – Теперь я поеду посредине.
- Ты замерзла? – он тут же пересел, уступая мне место в центре, и поплотнее прижался бедром, пояснив: - Чтобы было теплее.
Он порывался укрыть меня медвежьей шкурой до самой шеи, но я воспротивилась и положила руки поверх шкуры.
- Сейчас мы сыграем в одну очень полезную игру, - сказала я графу и его дочери. – Называется она «Угадаю мысли». Я буду по очереди угадывать ваши мысли, и если где-то ошибусь, вы меня поправляйте. Итак, мысли милорда графа: дорогая Гюнебрет, я очень сильно люблю тебя, - граф и Гюнебрет одновременно уставились на меня, а я продолжала: - Но не могу говорить об этом открыто, потому что считаю, что ты и так всё знаешь. Я мне, как храброму и бравому мужчине, неловко говорить о любви. Вы с чем-то не согласны, милорд?
Граф промолчал, и я повернулась к девушке:
- А теперь мысли Гюнебрет: дорогой отец, я не обладаю счастливым даром чтения мыслей, поэтому мне кажется, что ты совсем позабыл обо мне, что стыдишься того, что я твоя дочь. Прости, что я огорчила тебя глупой выходкой, но раз Бланш меня простила, то и ты прости. Мне очень больно и тяжело, когда ты сердишься. Всё верно?
Гюнебрет не ответила, и я повернулась на сей раз к графу:
- Теперь мысли милорда…
- Остановись, Бланш, - прервал меня Ален. – Поменяемся местами?
Возница опять остановил лошадей, и мы с графом пересели по-прежнему. Я сделала вид, что меня интересуют только окрестности, а дочь и отец зашептались, сблизив головы.
Они шептались долго. Уже показались усадьбы перед Ренном, когда Ален спросил меня:
- Не хочешь заглянуть в гости к своей матери? Насколько помню, ваш дом где-то недалеко? Хочу показать Вам… Гюнебрет одну оружейную лавку, но тебе, наверное, будет неинтересно?
- С удовольствием загляну к матушке, - с готовностью согласилась . – Только не забудьте забрать меня, когда соберетесь домой.
Граф и его дочь переглянулись, и Ален сказал:
- Мы заедем за тобой через час. Гюнебрет хочет шоколадных конфет, заедем все вместе к Маффино, купим сладостей и закажем к приёму.
- Это вы прекрасно придумали! – поддержала я его.
Матушка выбежала нам навстречу в бархатной накидке, которой у нее раньше не было, и появление обновки обрадовало меня так же, как и радостное лицо матери.
- Бланш?! – воскликнула она, расцеловав меня в обе щеки. – Почему не предупредила, что приедешь? Хорошо, что я увидела тебя в окно! – тут она вспомнила о правилах этикета и поклонилась Алену. – Добрый день, милорд. Добрый день, юная леди. Не пройдете ли в дом?
- Они вернутся за мной через час, мама, - сказала я, держа ее за руку, - это леди Гюнебрет, дочь графа, они с отцом хотят посетить оружейную лавку в Ренне, а я решила провести это время с тобой.
Когда сани умчались, мы с матушкой пошли к дому. Я положила голову ей на плечо, а она гладила мою руку и укоряла за невнимательность:
- Судя по всему, всё хорошо, Бланш? Ты ничего не писала, даже строчки не черкнула, я очень волновалась. Анна и Констанца пишут мне каждый день, а ты…
- Как у них дела?
- Все хорошо. Анна приезжала вчера с мужем, Констанца собирается в столицу – она вся в предвкушении, заказала кучу нарядов.
- Скучаю по ним, - призналась я. – Расскажи мне всё-всё.
- Не хочешь ли сначала сама рассказать, как живёшь?
Мы прошли в дом, и матушка проводила меня в гостиную, где всё было обставлено так же, как раньше. Даже наш старый стол красовался на прежнем месте, накрытый кружевной скатертью.
Наша прежняя служанка, которую матушка снова приняла на работу, тепло меня поприветствовала и принесла чай, сливки, мед и тартинки с маслом.
Невозможно было передать, какое счастье я испытала, снова оказавшись в доме отца, снова уплетая за обе щеки любимое лакомство и слушая голос матушки – как будто перенеслась в детство. Я в двух словах рассказала ей о жизни в Конморе, умолчав о сложностях, с которыми столкнулась – незачем было волновать матушку, рассказывая о ненависти Вамбри, кушанье лотофагов и… наших истинных отношениях с милордом графом. Матушка горячо одобрила преобразование замка, а также намерение провести приём и охоту. Я отдала ей приглашения для нее самой, Анны и Констанцы.
- А приглашение Реджинальду будет? – спросила вдруг матушка.
- Причем здесь Реджи? – спросила я. – Он в свите графа, и если милорду будет угодно, он сам пригласит его…
- Реджинальд часто заходит ко мне, - сказала матушка, глядя на меня с улыбкой. – И всё время о тебе спрашивает. Мне кажется, намерения у него самые серьезные…
- Какие намерения?! – шёпотом воскликнула я, невольно оглядываясь – не слышит ли служанка.
- Если честно, он говорил немного более конкретно и более чем страстно, - ответила матушка. - Он просил ничего тебе не говорить, но – прости! – я не удержусь. Он так влюблен в тебя, дорогая Бланш, и рассказал мне и про ваши имена, которые вырезал на дереве, и про то, как ты обещала ждать его…
- Не обещала! – я покраснела до корней волос.
- Бланш, в этом нет ничего постыдного, - успокоила меня матушка. – Вы были детьми, я помню вашу нежную детскую дружбу. Реджинальд рассказал даже о вашем поцелуе – как это всё трогательно!
- Да какой поцелуй, мама! Он поцеловал меня в щеку – только и всего!
- А ещё он сказал, - матушка будто не слышала моих слов, - что устроился на службу к графу только чтобы быть поближе к тебе. Бланш, дорогая, он ведь нравится тебе. Я видела, как вы танцевали с ним на балу. Когда граф разведется с тобой…
- Мама! – я вскочила, и слёзы так и хлынули из глаз.
- Ты плачешь?! Бланш, прости, я чем-то обидела тебя? – матушка испугалась и захлопотала, утирая мне слезы и обнимая.
Я не смогла удержаться и расплакалась, лишь качая головой, что ничего не смогу объяснить. Как в далеком детстве, я снова сидела на полу, уткнувшись в материнские колени, а матушка гладила меня по голове, больше ни о чём не расспрашивая, давая возможность выплакаться.
Когда граф и Гюнебрет вернулись за мной – румяные от мороза, весело смеющиеся, с покупками – новеньким арбалетом и дамским седлом, обтянутым красной кожей, я встретила их уже спокойной, попрощалась с матерью и села в сани рядом с моим мужем на год.
Слушая болтовню Гюнебрет, которая восхищалась покупками, мы с Аленом обменялись понимающими взглядами. Я была очень рада, что он примирился с дочерью, и что послушался моего совета насчёт подарка.
Сани ехали по Ренну медленно, и все прохожие кланялись нам, а экипажи спешили уступить дорогу. Знатные господа заговаривали первыми, желая доброго дня. Мы встретили леди Чендлей с дочерьми, и я представила им Гюнебрет и передала приглашения на приём в честь Двенадцатой ночи.
