Ален вел меня левой рукой, по-прежнему, но сейчас правая не была прижата к телу. Он упер кулак правой руки в бок и выглядел бодро и молодцевато. Я осмелилась посмотреть ему в лицо – и в первую секунду не узнала. Сколько времени пройдет, прежде чем я привыкну к новому облику своего мужа?
Глаза остались прежними, и чёрные волосы, волнами лежавшие до плеч, и гордый разлет тёмных бровей. А в остальном он был незнакомым, совсем другим и... очень красивым. Раньше борода скрывала его лицо наполовину, а теперь стали видны высокие скулы, резко очерченные губы, твердый подбородок с ямочкой, и крохотный шрам на подбородке.
Наше появление вызвало лёгкое замешательство в рядах танцующих, но смутить графа было попросту невозможно.
- Не робей, Бланш, - шепнул он, наклоняясь ко мне гораздо ближе, чем требовал танец. – Ты такая серьезная, будто задумала ограбить бедного Чендлея.
Я не сдержалась и прыснула, ещё больше переполошив замужних дам, с неодобрением взирающих на нас с мужем. В танце мы разошлись, и после нескольких смен партнёров встретились снова. Граф явно ждал продолжения разговора, и я со вздохом сказала:
- Как вы любите шокировать людей, милорд…
- Шокировать? Это мой дом, я делаю здесь всё, что захочу.
- О да, – согласилась я. – Только вы везде чувствуете себя, как дома.
- Язвочка Бланш! - сказал он, схватил меня левой рукой поперек талии и закружил вокруг себя.
Когда он поставил меня на ноги, я могла только смеяться – так захватило дух. Зато зрители, сначала с удивлением и даже с неодобрением наблюдавшие за нами, оттаяли и захлопали в ладоши.
- Теперь вы довольны? – спросила я у мужа, когда музыка смолкла, и мы остановились посреди зала. – Сейчас только и будет разговоров о том, как мы с вами отплясывали с молодежью.
- Нет, об этом быстро позабудут, - сказал граф, всё еще удерживая меня.
- Сейчас заиграют джигу, - предупредила я его. – Если не хотите скакать тут, как ягненок, лучше уйти.
- У меня сердце скачет, когда смотрю на тебя, - сказал он и вдруг поцеловал меня прямо в губы, ничуть не стесняясь гостей, а когда поцелуй закончился, добавил: - Вот об этом точно будут говорить.
Он проводил меня к матушке, а я шла, как во сне, и даже лица гостей казались мне картинками, сменявшими друг друга – вот Анна смотрит на меня с веселым изумлением, вот леди Чендлей приоткрыла от удивления рот, а лицо Аларии дергается, словно от зубной боли.
- Твой супруг умеет удивлять, - только и сказала матушка.
- Да, ты права, - подтвердила я, с трудом возвращаясь с небес к обязанностям хозяйки большого праздника. – Этого у него не отнять.
Те гости, кто по каким-то причинам не смогли или не захотели покидать Конмор до завтрашней охоты, были расселены по комнатам замка и устроены со всевозможными удобствами. Нам пришлось потесниться – в моей спальне расположились сестры и матушка, а ещё я забрала к себе Гюнебрет, уступив её комнату леди Симиле с сопровождающими.
Когда все были размещены, пели уже вторые петухи, а я мечтала лишь о том, чтобы упасть в постель и забыться сном. У меня не было даже сил, чтобы вспомнить прошедшее торжество, порадоваться успехам Гюнебрет, которая ничуть не сплоховала и протанцевала целый вечер, или погордиться эффектом, произведенным Моховым тортом.
Как и ожидалось – матушка не спала. Прикрыв свечу ширмочкой, она сидела за столом, задумчиво глядя перед собой. Едва я вошла, матушка поднялась мне навстречу, взяла у меня из рук подсвечник, поставила его на стол и принялась помогать расшнуровывать платье.
- Устала? – спросила она заботливо.
- Что по сравнению с этим – лавка господина Маффино? – ответила я. – Детская забава, да и только.
- Надо было поручить всё слугам.
- Хочешь сделать хорошо – сделай сам, - повторила я ее же любимую поговорку.
Мы шептались, чтобы не разбудить Гюнебрет и сестер, а потом загасили свечи и улеглись рядом. Я прижалась к матушке, как в детстве, когда прибегала в её постель, когда снился кошмар. Глаза у меня слипались, но вопрос матушки мгновенно прогнал сон:
- Ответь мне честно, Бланш. Случилось что-то, о чем я не знаю?
Я затаилась, а потом пробормотала:
- Ох, я так хочу спать… Поговорим завтра…
Но матушка не желала спать:
- Бланш, то, что мы все сегодня видели… Я в замешательстве. А как же ваш договор? Граф передумал разводиться?
- О чём ты, мама! – испуганно зашептала я. – Все условия в силе!
- В силе? – она помолчала. – Но сегодня я видела двух влюбленных, настоящих молодожёнов, а вовсе не супругов по договоренности. Ты краснела от каждого его прикосновения, а он так и светился. И всё время, пока не был рядом, он следил за тобой, не отрываясь.
Сердце у меня сладко заныло после этих слов, но я сказала, как можно равнодушнее:
- Тебе показалось.
- Нет, твоей матери совсем не показалось, - произнесла матушка чуть обижено. – Бланш, ответь мне честно… Это очень важно… Вы с графом… поженились по настоящему?
- Нет! – воскликнула я, и мы тут же притворились спящими, потому что Констанца зашевелилась и что-то недовольно забормотала.
Когда снова воцарилась сонная тишина, я поспешила опровергнуть матушкины подозрения:
- Ты всё не так поняла, между мной и милордом только дружба…
- Очень странная дружба, если он поцеловал тебя при всех.
Я застонала, прикрывая лицо руками.
- Он… настаивает на исполнении супружеских обязанностей? – продолжала расспрашивать меня матушка.
- Нет, - признала я. – Мы оба понимаем, что это невозможно.
- Почему невозможно?
- Мама, он должен жениться на леди Милисент!
- Должен? Чем это он так ей задолжал?
- Я… не знаю…
Матушка задумалась, а я боялась пошевелиться, чувствуя себя провинившимся ребенком.
- Всё это мне не очень нравится, - призналась, наконец, матушка. – Какая-то суеверная невеста, какие-то обязательства на год – и сам граф как будто стремится их нарушить. Он будто тебя провоцирует.
Я промолчала, вспомнив о том, как Ален разыскивал кровать по всему замку, и только невольное вмешательство его величества остановило нас от безумства.
- Но он тебе нравится, Бланш? Я думала, это Реджинальд разбудит твоё сердце…
- Ах, мама, - я обняла ее, устраиваясь голова к голове. – При чём тут Реджи?
- Конечно, граф куда более впечатляющ, - согласилась матушка. – Но будь осторожна, Бланш. Любовь – это опасная игра, не заиграйся.
Матушка замолчала, и я тоже. И несмотря на усталость, сон все никак не шел ко мне. «Любовь – игра опасная… не заиграйся», - звучало в моей голове, словно колокол бил похоронным звоном.
Едва солнце показалось на небе, охотники высыпали во двор. Ален звал меня ехать с ними, но я отказалась и теперь вышла, чтобы проводить гостей. Гюнебрет гордо восседала в дамском седле – непередаваемо милая в серебристо-сером платье и серой шубке, отороченной беличьим мехом. Моя падчерица поигрывала новеньким арбалетом, а вокруг неё вились благородные юноши, пытаясь развлечь разговором. Были еёе девицы, пожелавшие ехать в седле, но ни одна не могла похвалиться такой королевской осанкой, как дочь графа, и такой недевичьей силой, когда она удерживала лошадь, рвущуюся в поля. Казалось, Гюнебрет была рождена, чтобы восседать на лошади.
Остальным дамам подали сани, и все шумно и со смехом рассаживались по местам.
- Не передумала? – Ален наклонился ко мне, сдерживая горячего мышастого жеребца.
- Нет, милорд, - покачала я головой. – Мне надо всё подготовить к вашему возвращению. Но не рано ли вы уселись в седло? Ваша рука…
- Я прекрасно могу править одной левой, - усмехнулся он, ущипнул меня за подбородок и умчался во главу колонны, откуда уже доносились нетерпеливое тявканье собак и мужской смех.
Проводив охотников, я занялась беседкой. День обещал быть ясным и безветренным, и я решила устроить пикник с дичью в заснеженном саду, в беседке, которая была приведена в божеский вид. Туда перенесли жаровни, чтобы нагреть помещение, натаскали дров, чтобы жарить добычу на открытом огне, а у входа стояли статуи изо льда. Ледяная горка тоже сияла во всем своем великолепии. Если господам и дамам захочется вспомнить радости детства – они вполне могут прокатиться.
От снега было расчищено несколько участков для костров, а по веткам деревьев развешаны фонари. Чтобы добавить праздничного настроения, я сделала несколько букетов из веток падуба. Когда охотники вернутся, им предложат горячий пунш и закуски, и пока они переодеваются и отдыхают, будет зажарено мясо на вертеле. Если добычи окажется мало, то были припасены маринованные каплуны и утки.
Пикник на открытом воздухе – что может быть лучше?
Я была занята своими мыслями, расставляя в беседке вазы, когда кто-то поднялся по ступеням. Оглянувшись, я увидела Реджинальда.
Его не было на вчерашнем балу, и сегодня среди охотников. Иначе я бы его заметила. Но одет он был в охотничий костюм, а на голове у него красовалась лихо заломленная набок бобровая шапка с красным петушиным пером.
- Вот ты где, - сказал Реджи. – Здравствуй, Бланш. Граф отправил спросить, не нужно ли чем-то помочь?
- Нет, благодарю, - ответила я. – Всё уже готово. Мы только и ждем знака, что охота закончена, и тогда разведем костры и подадим еду и напитки.
- Как ты красиво всё обустроила, - ответил Реджинальд, входя внутрь беседки и стаскивая перчатки. - Волшебное преображение замка и его обитателей – в этом вся Бланш. Как тебе удалось превратить графа из медведя в человека?
Мне не понравился его тон, но я посчитала, что ссора ничего не даст, поэтому предпочла сделать вид, что ничего не услышала, занявшись букетом.
- Я так тебе неприятен, что не хочешь даже говорить? – спросил Реджи, снимая шапку.
Русые пряди рассыпались по плечам, совсем, как в детстве, и я смягчилась.
- Нет, Реджи, совсем нет. Хотя ты и ведешь себя, порой, как заноза, но я не испытываю к тебе отвращения.
- Рад это слышать, - он сделал шаг вперёд и остановился, положив перчатки на край столика. – Тогда я могу надеяться, что ты выслушаешь меня ещё раз?
- Реджи, - я старалась говорить спокойно, - давай не будем тратить время на пустые разговоры? У меня много дел, а мы с тобой уже всё выяснили.
- Нет, не всё, - он сделал еще шаг и оказался рядом со мной, лицом к лицу. – Ты прекрасно видишь, что я люблю тебя, Бланш. С ума схожу, помешался. Неужели это ничего не значит для тебя?
- Я замужем, - ответила я глухо. Больше всего мне хотелось прекратить этот разговор, но в Реджи словно вселился бес упрямства.
- Всего лишь на год! На год! А потом ты будешь свободна, - он хотел взять меня за плечи, но я отшатнулась. - Бланш?.. Почему ты бежишь?
- Мне страшно от того, что ты можешь сказать, - честно призналась я. – Поэтому лучше подумай и промолчи.
- Как я могу молчать, когда всё во мне кричит о любви?
- О любви к замужней женщине? К жене твоего господина? Тогда ты и вправду обезумел!
Мои речи пришлись ему, как пощечина. Реджинальд вспыхнул, потом побледнел, но я видела, что не остановила его намерений. Он хотел говорить, и я опередила:
- Послушай, - я переплела пальцы, подбирая нужные слова. – Надо объясниться раз и навсегда. Я не хочу, чтобы ты заговаривал со мной о… о любви. Мое сердце никогда не будет принадлежать тебе. Мне жаль, Реджи, но я так чувствую.
- Ты же сказала, что я тебе приятен!
- Нет. Я сказала, что не испытываю к тебе отвращения. Но не смогу полюбить тебя, даже если очень сильно захочу.
Некоторое время он молчал, покусывая губы и оглядывая меня с ног до головы:
- Хорошо, я не буду настаивать и уйду. Но я не успокоюсь, Бланш. Я просто не могу успокоиться.
- Дело твоё, - ответила я, глядя в пол.
- Позволь поцеловать тебя на прощание…
- Нет!
- …хотя бы поцеловать руку. Как жене моего господина.
- Обе мои руки принадлежат моему мужу, - ответила я, пряча руки за спину.
- Мужу, который купил тебя на год? – спросил Реджи.
- Ты собирался уходить, - напомнила я.
- Но я не теряю надежды, что после развода ты переменишься ко мне. И если не полюбишь, то хотя бы примешь мою любовь.
- Нет, - ответ сорвался с моих губ быстрее, чем я смогла его осознать.
Реджи, уже повернувшийся к выходу, оглянулся:
- Нет? – переспросил он. – Как жестоко ты это сказала. А что, Бланш… – он опять приблизился ко мне вплотную, заглядывая в лицо, - не отказываешь ли ты мне потому, что стала графу настоящей женой?
- Тебя это не касается! – вспылила я.
- Я слышал, как он рассказывал о тебе королю. Его величество спросил, какова молодая жена, и милорд с четверть часа расписывал твои прелести. Хвастался, что ты без памяти влюблена в него, даже согласилась принять его проклятие на себя. Неужели, это правда, Бланш?! Ты согласилась носить этот проклятый браслет? Опомнись! Тебе хочется страдать вместо него? Принять на себя его грехи? Чем он тебя завлёк? Он страшный человек, ты многого не знаешь…
Гнев охватил меня, и я, призывавшая себя к спокойствию, больше не могла сдерживаться:
- Это ты не знаешь о нём ничего! Не смей говорить плохо о моём муже, о моих сёстрах или ещё о ком-то кто мне близок и дорог! Ты сказал, что Ален хвалился нашим браком на год, но я уверена, что он никому и слова об этом не обмолвился. И мучилась, размышляя: почему же Реджи говорил так? Несмотря на очевидное, я всё равно тебя оправдывала, думала, что ты заблуждаешься, повторяешь чужие сплетни, потому что переживаешь за меня. Но сейчас ты хочешь убедить меня в том, что это ты – источник этих сплетен. Граф никогда не мог сказать обо мне такого, потому что он уважает меня. Пусть не любит, но уважает!
- Вот что ты думаешь обо мне, - произнес Реджи, бросая на меня взгляд, полный боли. – Что ж, тогда мне и в самом деле лучше уйти.
Что он и сделал, надев шапку и позабыв на столе перчатки.
Немного остыв, я почувствовала угрызения совести. Не слишком ли я поторопились увидеть зло там, где его не было? Реджи посмотрел на меня так грустно, и не стал оправдываться. Ах, Бланш, что же ты натворила!
- Миледи, не хотите чая, чтобы согреться? - в беседке появилась Барбетта.
Она принесла поднос, прикрытый крышкой и полотняной салфеткой.
Когда салфетка и крышка были убраны, по беседке поплыл чайный аромат – бодрящий, приводящий в порядок и мысли, и чувства.
- Вы ещё долго пробудете здесь? – спросила служанка, наливая красновато-золотистый напиток в тонкую чашку.
- Осталось два букета, и потом вернусь в замок, - ответила я, делая глоток.
Чай был восхитительно горчим, с долькой лимона и мёдом.
- Тогда оставите чашку здесь, - кивнула Барбетта, потом вернусь и заберу её.
- Спасибо, - кивнула я.
Служанка ушла, а я смотрела на ворох ветвей падуба, которые мне предстояло расставить в вазы, и думала о Реджи. Возможно, я была к нему несправедлива. Очень несправедлива. Но зачем он повторяет сплетни? Знать бы, кто их распускает…
Красные ягоды падуба вдруг лопнули и брызнули красным соком. А потом я поняла, что это не сок, а диковинные цветы, которые распускаются прямо на моих глазах, распространяя удивительный, солнечный запах – яркий и экзотический.
Пальцы мои разжались, и фарфоровая чашка полетела вниз. Я проследила взглядом её полет, потому что она летела очень медленно, но не услышала звона, когда фарфор разбился на тысячи острых осколков. Я вообще ничего
Глаза остались прежними, и чёрные волосы, волнами лежавшие до плеч, и гордый разлет тёмных бровей. А в остальном он был незнакомым, совсем другим и... очень красивым. Раньше борода скрывала его лицо наполовину, а теперь стали видны высокие скулы, резко очерченные губы, твердый подбородок с ямочкой, и крохотный шрам на подбородке.
Наше появление вызвало лёгкое замешательство в рядах танцующих, но смутить графа было попросту невозможно.
- Не робей, Бланш, - шепнул он, наклоняясь ко мне гораздо ближе, чем требовал танец. – Ты такая серьезная, будто задумала ограбить бедного Чендлея.
Я не сдержалась и прыснула, ещё больше переполошив замужних дам, с неодобрением взирающих на нас с мужем. В танце мы разошлись, и после нескольких смен партнёров встретились снова. Граф явно ждал продолжения разговора, и я со вздохом сказала:
- Как вы любите шокировать людей, милорд…
- Шокировать? Это мой дом, я делаю здесь всё, что захочу.
- О да, – согласилась я. – Только вы везде чувствуете себя, как дома.
- Язвочка Бланш! - сказал он, схватил меня левой рукой поперек талии и закружил вокруг себя.
Когда он поставил меня на ноги, я могла только смеяться – так захватило дух. Зато зрители, сначала с удивлением и даже с неодобрением наблюдавшие за нами, оттаяли и захлопали в ладоши.
- Теперь вы довольны? – спросила я у мужа, когда музыка смолкла, и мы остановились посреди зала. – Сейчас только и будет разговоров о том, как мы с вами отплясывали с молодежью.
- Нет, об этом быстро позабудут, - сказал граф, всё еще удерживая меня.
- Сейчас заиграют джигу, - предупредила я его. – Если не хотите скакать тут, как ягненок, лучше уйти.
- У меня сердце скачет, когда смотрю на тебя, - сказал он и вдруг поцеловал меня прямо в губы, ничуть не стесняясь гостей, а когда поцелуй закончился, добавил: - Вот об этом точно будут говорить.
Он проводил меня к матушке, а я шла, как во сне, и даже лица гостей казались мне картинками, сменявшими друг друга – вот Анна смотрит на меня с веселым изумлением, вот леди Чендлей приоткрыла от удивления рот, а лицо Аларии дергается, словно от зубной боли.
- Твой супруг умеет удивлять, - только и сказала матушка.
- Да, ты права, - подтвердила я, с трудом возвращаясь с небес к обязанностям хозяйки большого праздника. – Этого у него не отнять.
Прода от 11.03.2022, 08:55
Глава 24
Те гости, кто по каким-то причинам не смогли или не захотели покидать Конмор до завтрашней охоты, были расселены по комнатам замка и устроены со всевозможными удобствами. Нам пришлось потесниться – в моей спальне расположились сестры и матушка, а ещё я забрала к себе Гюнебрет, уступив её комнату леди Симиле с сопровождающими.
Когда все были размещены, пели уже вторые петухи, а я мечтала лишь о том, чтобы упасть в постель и забыться сном. У меня не было даже сил, чтобы вспомнить прошедшее торжество, порадоваться успехам Гюнебрет, которая ничуть не сплоховала и протанцевала целый вечер, или погордиться эффектом, произведенным Моховым тортом.
Как и ожидалось – матушка не спала. Прикрыв свечу ширмочкой, она сидела за столом, задумчиво глядя перед собой. Едва я вошла, матушка поднялась мне навстречу, взяла у меня из рук подсвечник, поставила его на стол и принялась помогать расшнуровывать платье.
- Устала? – спросила она заботливо.
- Что по сравнению с этим – лавка господина Маффино? – ответила я. – Детская забава, да и только.
- Надо было поручить всё слугам.
- Хочешь сделать хорошо – сделай сам, - повторила я ее же любимую поговорку.
Мы шептались, чтобы не разбудить Гюнебрет и сестер, а потом загасили свечи и улеглись рядом. Я прижалась к матушке, как в детстве, когда прибегала в её постель, когда снился кошмар. Глаза у меня слипались, но вопрос матушки мгновенно прогнал сон:
- Ответь мне честно, Бланш. Случилось что-то, о чем я не знаю?
Я затаилась, а потом пробормотала:
- Ох, я так хочу спать… Поговорим завтра…
Но матушка не желала спать:
- Бланш, то, что мы все сегодня видели… Я в замешательстве. А как же ваш договор? Граф передумал разводиться?
- О чём ты, мама! – испуганно зашептала я. – Все условия в силе!
- В силе? – она помолчала. – Но сегодня я видела двух влюбленных, настоящих молодожёнов, а вовсе не супругов по договоренности. Ты краснела от каждого его прикосновения, а он так и светился. И всё время, пока не был рядом, он следил за тобой, не отрываясь.
Сердце у меня сладко заныло после этих слов, но я сказала, как можно равнодушнее:
- Тебе показалось.
- Нет, твоей матери совсем не показалось, - произнесла матушка чуть обижено. – Бланш, ответь мне честно… Это очень важно… Вы с графом… поженились по настоящему?
- Нет! – воскликнула я, и мы тут же притворились спящими, потому что Констанца зашевелилась и что-то недовольно забормотала.
Когда снова воцарилась сонная тишина, я поспешила опровергнуть матушкины подозрения:
- Ты всё не так поняла, между мной и милордом только дружба…
- Очень странная дружба, если он поцеловал тебя при всех.
Я застонала, прикрывая лицо руками.
- Он… настаивает на исполнении супружеских обязанностей? – продолжала расспрашивать меня матушка.
- Нет, - признала я. – Мы оба понимаем, что это невозможно.
- Почему невозможно?
- Мама, он должен жениться на леди Милисент!
- Должен? Чем это он так ей задолжал?
- Я… не знаю…
Матушка задумалась, а я боялась пошевелиться, чувствуя себя провинившимся ребенком.
- Всё это мне не очень нравится, - призналась, наконец, матушка. – Какая-то суеверная невеста, какие-то обязательства на год – и сам граф как будто стремится их нарушить. Он будто тебя провоцирует.
Я промолчала, вспомнив о том, как Ален разыскивал кровать по всему замку, и только невольное вмешательство его величества остановило нас от безумства.
- Но он тебе нравится, Бланш? Я думала, это Реджинальд разбудит твоё сердце…
- Ах, мама, - я обняла ее, устраиваясь голова к голове. – При чём тут Реджи?
- Конечно, граф куда более впечатляющ, - согласилась матушка. – Но будь осторожна, Бланш. Любовь – это опасная игра, не заиграйся.
Матушка замолчала, и я тоже. И несмотря на усталость, сон все никак не шел ко мне. «Любовь – игра опасная… не заиграйся», - звучало в моей голове, словно колокол бил похоронным звоном.
Едва солнце показалось на небе, охотники высыпали во двор. Ален звал меня ехать с ними, но я отказалась и теперь вышла, чтобы проводить гостей. Гюнебрет гордо восседала в дамском седле – непередаваемо милая в серебристо-сером платье и серой шубке, отороченной беличьим мехом. Моя падчерица поигрывала новеньким арбалетом, а вокруг неё вились благородные юноши, пытаясь развлечь разговором. Были еёе девицы, пожелавшие ехать в седле, но ни одна не могла похвалиться такой королевской осанкой, как дочь графа, и такой недевичьей силой, когда она удерживала лошадь, рвущуюся в поля. Казалось, Гюнебрет была рождена, чтобы восседать на лошади.
Остальным дамам подали сани, и все шумно и со смехом рассаживались по местам.
- Не передумала? – Ален наклонился ко мне, сдерживая горячего мышастого жеребца.
- Нет, милорд, - покачала я головой. – Мне надо всё подготовить к вашему возвращению. Но не рано ли вы уселись в седло? Ваша рука…
- Я прекрасно могу править одной левой, - усмехнулся он, ущипнул меня за подбородок и умчался во главу колонны, откуда уже доносились нетерпеливое тявканье собак и мужской смех.
Проводив охотников, я занялась беседкой. День обещал быть ясным и безветренным, и я решила устроить пикник с дичью в заснеженном саду, в беседке, которая была приведена в божеский вид. Туда перенесли жаровни, чтобы нагреть помещение, натаскали дров, чтобы жарить добычу на открытом огне, а у входа стояли статуи изо льда. Ледяная горка тоже сияла во всем своем великолепии. Если господам и дамам захочется вспомнить радости детства – они вполне могут прокатиться.
От снега было расчищено несколько участков для костров, а по веткам деревьев развешаны фонари. Чтобы добавить праздничного настроения, я сделала несколько букетов из веток падуба. Когда охотники вернутся, им предложат горячий пунш и закуски, и пока они переодеваются и отдыхают, будет зажарено мясо на вертеле. Если добычи окажется мало, то были припасены маринованные каплуны и утки.
Пикник на открытом воздухе – что может быть лучше?
Я была занята своими мыслями, расставляя в беседке вазы, когда кто-то поднялся по ступеням. Оглянувшись, я увидела Реджинальда.
Его не было на вчерашнем балу, и сегодня среди охотников. Иначе я бы его заметила. Но одет он был в охотничий костюм, а на голове у него красовалась лихо заломленная набок бобровая шапка с красным петушиным пером.
- Вот ты где, - сказал Реджи. – Здравствуй, Бланш. Граф отправил спросить, не нужно ли чем-то помочь?
- Нет, благодарю, - ответила я. – Всё уже готово. Мы только и ждем знака, что охота закончена, и тогда разведем костры и подадим еду и напитки.
- Как ты красиво всё обустроила, - ответил Реджинальд, входя внутрь беседки и стаскивая перчатки. - Волшебное преображение замка и его обитателей – в этом вся Бланш. Как тебе удалось превратить графа из медведя в человека?
Мне не понравился его тон, но я посчитала, что ссора ничего не даст, поэтому предпочла сделать вид, что ничего не услышала, занявшись букетом.
- Я так тебе неприятен, что не хочешь даже говорить? – спросил Реджи, снимая шапку.
Русые пряди рассыпались по плечам, совсем, как в детстве, и я смягчилась.
- Нет, Реджи, совсем нет. Хотя ты и ведешь себя, порой, как заноза, но я не испытываю к тебе отвращения.
- Рад это слышать, - он сделал шаг вперёд и остановился, положив перчатки на край столика. – Тогда я могу надеяться, что ты выслушаешь меня ещё раз?
- Реджи, - я старалась говорить спокойно, - давай не будем тратить время на пустые разговоры? У меня много дел, а мы с тобой уже всё выяснили.
- Нет, не всё, - он сделал еще шаг и оказался рядом со мной, лицом к лицу. – Ты прекрасно видишь, что я люблю тебя, Бланш. С ума схожу, помешался. Неужели это ничего не значит для тебя?
- Я замужем, - ответила я глухо. Больше всего мне хотелось прекратить этот разговор, но в Реджи словно вселился бес упрямства.
- Всего лишь на год! На год! А потом ты будешь свободна, - он хотел взять меня за плечи, но я отшатнулась. - Бланш?.. Почему ты бежишь?
- Мне страшно от того, что ты можешь сказать, - честно призналась я. – Поэтому лучше подумай и промолчи.
- Как я могу молчать, когда всё во мне кричит о любви?
- О любви к замужней женщине? К жене твоего господина? Тогда ты и вправду обезумел!
Мои речи пришлись ему, как пощечина. Реджинальд вспыхнул, потом побледнел, но я видела, что не остановила его намерений. Он хотел говорить, и я опередила:
- Послушай, - я переплела пальцы, подбирая нужные слова. – Надо объясниться раз и навсегда. Я не хочу, чтобы ты заговаривал со мной о… о любви. Мое сердце никогда не будет принадлежать тебе. Мне жаль, Реджи, но я так чувствую.
- Ты же сказала, что я тебе приятен!
- Нет. Я сказала, что не испытываю к тебе отвращения. Но не смогу полюбить тебя, даже если очень сильно захочу.
Некоторое время он молчал, покусывая губы и оглядывая меня с ног до головы:
- Хорошо, я не буду настаивать и уйду. Но я не успокоюсь, Бланш. Я просто не могу успокоиться.
- Дело твоё, - ответила я, глядя в пол.
- Позволь поцеловать тебя на прощание…
- Нет!
- …хотя бы поцеловать руку. Как жене моего господина.
- Обе мои руки принадлежат моему мужу, - ответила я, пряча руки за спину.
- Мужу, который купил тебя на год? – спросил Реджи.
- Ты собирался уходить, - напомнила я.
- Но я не теряю надежды, что после развода ты переменишься ко мне. И если не полюбишь, то хотя бы примешь мою любовь.
- Нет, - ответ сорвался с моих губ быстрее, чем я смогла его осознать.
Реджи, уже повернувшийся к выходу, оглянулся:
- Нет? – переспросил он. – Как жестоко ты это сказала. А что, Бланш… – он опять приблизился ко мне вплотную, заглядывая в лицо, - не отказываешь ли ты мне потому, что стала графу настоящей женой?
- Тебя это не касается! – вспылила я.
- Я слышал, как он рассказывал о тебе королю. Его величество спросил, какова молодая жена, и милорд с четверть часа расписывал твои прелести. Хвастался, что ты без памяти влюблена в него, даже согласилась принять его проклятие на себя. Неужели, это правда, Бланш?! Ты согласилась носить этот проклятый браслет? Опомнись! Тебе хочется страдать вместо него? Принять на себя его грехи? Чем он тебя завлёк? Он страшный человек, ты многого не знаешь…
Гнев охватил меня, и я, призывавшая себя к спокойствию, больше не могла сдерживаться:
- Это ты не знаешь о нём ничего! Не смей говорить плохо о моём муже, о моих сёстрах или ещё о ком-то кто мне близок и дорог! Ты сказал, что Ален хвалился нашим браком на год, но я уверена, что он никому и слова об этом не обмолвился. И мучилась, размышляя: почему же Реджи говорил так? Несмотря на очевидное, я всё равно тебя оправдывала, думала, что ты заблуждаешься, повторяешь чужие сплетни, потому что переживаешь за меня. Но сейчас ты хочешь убедить меня в том, что это ты – источник этих сплетен. Граф никогда не мог сказать обо мне такого, потому что он уважает меня. Пусть не любит, но уважает!
- Вот что ты думаешь обо мне, - произнес Реджи, бросая на меня взгляд, полный боли. – Что ж, тогда мне и в самом деле лучше уйти.
Что он и сделал, надев шапку и позабыв на столе перчатки.
Немного остыв, я почувствовала угрызения совести. Не слишком ли я поторопились увидеть зло там, где его не было? Реджи посмотрел на меня так грустно, и не стал оправдываться. Ах, Бланш, что же ты натворила!
- Миледи, не хотите чая, чтобы согреться? - в беседке появилась Барбетта.
Она принесла поднос, прикрытый крышкой и полотняной салфеткой.
Когда салфетка и крышка были убраны, по беседке поплыл чайный аромат – бодрящий, приводящий в порядок и мысли, и чувства.
- Вы ещё долго пробудете здесь? – спросила служанка, наливая красновато-золотистый напиток в тонкую чашку.
- Осталось два букета, и потом вернусь в замок, - ответила я, делая глоток.
Чай был восхитительно горчим, с долькой лимона и мёдом.
- Тогда оставите чашку здесь, - кивнула Барбетта, потом вернусь и заберу её.
- Спасибо, - кивнула я.
Служанка ушла, а я смотрела на ворох ветвей падуба, которые мне предстояло расставить в вазы, и думала о Реджи. Возможно, я была к нему несправедлива. Очень несправедлива. Но зачем он повторяет сплетни? Знать бы, кто их распускает…
Красные ягоды падуба вдруг лопнули и брызнули красным соком. А потом я поняла, что это не сок, а диковинные цветы, которые распускаются прямо на моих глазах, распространяя удивительный, солнечный запах – яркий и экзотический.
Пальцы мои разжались, и фарфоровая чашка полетела вниз. Я проследила взглядом её полет, потому что она летела очень медленно, но не услышала звона, когда фарфор разбился на тысячи острых осколков. Я вообще ничего
