под присмотром врача, чтобы не получить расстройство желудка, гуляла по саду, с наслаждением вдыхая запахи весны, примеряла платья, чтобы портнихи могли подогнать их по моей фигуре, и спала столько, сколько мне хотелось, хотя первые четыре ночи я, как заколдованная, открывала глаза ровно в четыре часа – это было время утренней молитвы.
В одно из таких пробуждений я поняла, что нахожусь в спальне не одна. Кто-то на цыпочках прошел от порога к кровати, приподнял полог, посветив свечой. Я не шелохнулась, но посмотрела из-под ресниц. Это была баронесса. Она сразу же опустила полог, и я услышала легкие шаги к двери. Пришла ночью, чтобы посмотреть на меня? Странная женщина.
Поудобнее устроившись на подушке, я хотела спать дальше, но тут из коридора послышались тихие голоса, которые я узнала сразу – дядя шептался с женой. Дверь в спальню была прикрыта неплотно, и я расслышала, как он спросил, что баронессе нужно в моей спальне.
- Простите, - пробормотала она, - я всего лишь хотела убедиться, что она не сбежала.
- Куда ей бежать? – грубовато сказал дядя. – А вы своим беспокойством только все испортите. Идите к себе, немедленно!
- Ах, Арман, я ужасно боюсь! – вдруг расплакалась она.
Сон пропал, и я села в постели, высунув голову из-за полога, чтобы лучше слышать. Баронесса так переживала за меня? Даже не думала, что у этой женщины такое чувствительное сердце.
- А вдруг она ему понравится, и он решит на ней жениться? – всхлипывая спросила баронесса. – Вдруг обман раскроется?
- Все будет хорошо, - успокоил ее дядя, и голос его сейчас звучал гораздо добрее – почти ласково. – На смотрины приедет дочь графа Божоле, она первая красавица королевства, а приданого за ней – целое графство, плюс портовый город. Амато точно выберет ее.
Шепот их стал тише, а потом где-то далеко стукнула дверь. Я рухнула на подушку, укрываясь одеялом – мягким, пуховым, легким и теплым. Какое наслаждение спать под таким!..
Пусть приезжает девица Божоле, пусть приезжают хоть все красавицы мира. Мне не нужен никакой Амато, с меня достаточно Юнавира, каменного дома на краю лавандового поля, достаточно ветра и свободы. Герцога пусть оставят себе. Стать герцогиней – все равно, что попасть в клетку, почище монастыря.
С этими мыслями я и уснула, а еще через день мне предстояло отправиться в Анжер – резиденцию ди Амато. Тетя вышла проводить меня, и впервые появилась Изабелла. Она и в самом деле выглядела испуганной и больной. Она подошла ко мне и расплакалась, хотя очень пыталась скрыть слезы. В детстве мы не особенно ладили, я считала ее неженкой, маменькиной дочкой, и часто задирала и дразнила, а она беззастенчиво ябедничала на меня. Но теперь я обняла ее и сказала ободряюще:
- Ну же, Клэр-Изабелла, утрите слезы. Можно подумать, это вас отправляют драконам.
Она приникла ко мне, расцеловала в обе щеки, и я удивилась такой сердечности, а кузина сказала:
- Желаю вам удачи, моя дорогая сестра. Желаю вам покорить сердце герцога, стать его женой и никогда больше сюда не возвращаться.
- Изабелла! – шикнула на нее мать и тут же поправилась: - Клэр-Изабелла!
Лицо дяди было непроницаемым, как маска, и на выходку дочери он не ответил, но я заметила, как затрепетали его ноздри.
Пожелание было лишено деликатности и неприятно меня удивило, но я не подала вида. Пусть Изабелла болтает, что хочет. Я села в карету, на мне было новенькое бледно-желтое платье, а мыслями я была уже на лавандовом поле. Если ветер бежит по нему от края до края, то кажется, словно морская волна нахлынула на тебя. Лаванда цветет с середины июня до августа. И я с середины июня до августа буду каждый день гулять по лавандовому полю, представляя, что это море.
Дядя закрыл дверцу кареты, дал знак передовому, и наш караван отправился на юг, в земли ди Амато.
Путешествие запомнилось мне, как сплошной праздник. После монастыря я радовалась всему, что видела – и цветам, которыми торговали румяные девицы на обочинах, и ранним фруктам, которые вилланы разносили в корзинах, и зелени деревьев, и синеве неба. Погода стояла чудесной – ясной, но не жаркой, и воздух по мере нашего удаления на юг становился все душистее, все медовей. Постепенно пшеничные поля сменили поля подсолнечника, а в говоре вилланов стали проскальзывать незнакомые гортанные нотки. По вечерам кто-нибудь из местных жителей играл на гитаре и пел, а однажды я увидела, как пляшут цыганки – черные, словно головешки, наряженные в разноцветные платья в крупный горох.
Это была жизнь, хоть и отличавшаяся от нашей. Настоящая жизнь, а не прозябание в темной сырости монастыря.
Я упивалась всем этим – звуками, видами, запахами, и старалась не обращать внимания на дядю, который посматривал на меня настороженно. Наверное, думал, что я обязательно совершу какую-нибудь глупость. Но глупости я решила приберечь для смотрин. А пока достанет просто радоваться, просто быть счастливой.
Ди Амато жили в городе на побережье. Я слышала об этом, но не представляла, что «на побережье» - это когда море плещется рядом. В один прекрасный день перед нами раскинулась необъятная синь до самого горизонта. Я впервые видела море и тут же потребовала остановить карету. С холма, на который мы только что забрались, открывался вид на изумрудную равнину, где раскинулся Анжер с белыми, как сахар, крепостными стенами, и розовыми крышами, а дальше все было синим, бирюзовым, голубым...
Я чувствовала солоноватый влажный запах, и упивалась ветром, который дул прямо в лицо – упругий, освежающий, как самое лучшее питье.
Дядя был недоволен задержкой – он хмурился, но ничего мне не сказал, и я позволила себе в полной мере насладиться и видом, и запахом этого благодатного края.
Нас обогнал другой караван – более пышный, чем эскорт дяди. Центральная карета была позолоченной, и везли ее шесть лошадей, а не четыре, как у нас. Окошечко приоткрылось, и я увидела самое прелестное и нежное девичье лицо, какое только можно вообразить. Золотистые локоны были уложены волосок к волоску, и огромные глаза смотрели так невинно, а розовое платье походило на наряд феи Титании, словно сотканное из лепестков роз и крыльев бабочек. Мы все проводили карету взглядом, а дядя сказал:
- Дочка графа Божоле.
- И в самом деле красавица, - сказала я. – Если ди Амато не слепой, он точно выберет ее.
- Поедем, - буркнул дядя.
Я вернулась в карету, чувствуя легкое разочарование. Конечно, состязание с такой красавицей проиграно заведомо. Тем более, если за ней дают графство с портовым городом. Анжер и Божоле почти рядом – наверняка, семьи захотят породниться. Это к лучшему. Я встряхнула головой, прогоняя нечаянный соблазн – на секунду мне захотелось остаться здесь, в этом разноцветном радостном крае, на берегу моря. Но нет, лавандовые поля, все-таки, лучше моря. В них нельзя утонуть.
Мы прибыли в город и долго кружили улочками, прежде чем отыскали гостиный двор. Дядя отправился договариваться насчет комнат, а я смотрела из окна кареты, наблюдая за деловитыми горожанами, за торговками зеленью, что несли свой товар в плоских корзинах, поставив их на голову. Все здесь было непохожим на наши края, но совершенно все было чудесным. Интересно, сколько продлится выбор невест? Я не отказалась бы пожить здесь подольше. Нас не всегда будут держать перед ясными очами герцога, наверняка, выдастся минутка сбегать на побережье, чтобы посмотреть, какое оно вблизи.
Внимание мое привлекла женщина – очень красивая, высокая, с волосами черными, как уголь. Вопреки правилам, женщина была одета по-мужски – в приталенную безрукавку, белоснежную рубашку и мешковатые штаны. Сапоги у нее были щеголеватые – из черной кожи, начищенные до блеска. Я смотрела на нее с завистью и восхищением – сама я даже при вольной жизни у отца ни разу не осмелилась надеть мужскую одежду, хотя очень хотелось прокатиться в мужском седле.
Женщина о чем-то разговаривала с торговкой травами, а потом протянула ей увесистый кошелек. Торговка схватила кошелек, и он исчез в ворохе трав, будто канул в воду. Переворошив пучки свежей зелени, торговка ловко, как площадный фокусник, достала пучок сухих былинок и протянула женщине в мужском костюме. И теперь уже женщина с ловкостью фокусника спрятала траву в поясной кошелек и пошла вниз по улице неторопливой, гибкой походкой.
Я смотрела женщине вслед, пока не примчался дядя. Он выглядел таким испуганным, словно за ним гналась стая драконов.
- Все претендентки уже приехали, - сказал он, вытирая пот со лба, - оставим вещи здесь, а сами пойдем во дворец. Не хочу быть последним!
Я ничего не имела против, и мы отправились в сопровождении двух слуг засвидетельствовать свое почтение ди Амато. Сначала дядя хотел ехать верхом, но улочки в городе были такими узкими, что пришлось отказаться от этой затеи. Но меня это даже обрадовало. Я готова была часами бродить по этому чудесному городу, где из каждого окна доносился аромат кофе, а детвора уплетала апельсины, бросаясь друг в друга оранжевыми шкурками.
Мне страшно хотелось апельсинов, и кофе с корицей, и еще печенья, что продавала у фонтана дородная дама, облаченная в ярко-красное платье и чепец с оборками невероятного размера, которые трепетали, как паруса. Но дядя тащил меня за собой и бледнел все больше.
Дворец ди Амато располагался в центре города – на зеленом холме, поросшем оливами и апельсиновыми деревьями. Мы предъявили приглашение, и нас пропустили за ажурные металлические ворота. Слуги были наряжены в оранжевые и желтые ливреи, и сами походили на солнечные апельсины.
Дворец мог бы принадлежать королеве фей – белоснежный, с тонкими колоннами и треугольной крышей. Он казался легким, как облако, и розы пышно оплетали его, карабкаясь к балконным балюстрадам.
- Ваше имя? – спросил нас на входе мажордом. Сам он был в черном камзоле, но в петлице красовалась двухцветная лента – желтая с оранжевым, цвета дома ди Амато.
- Барон де Корн, - важно назвался дядя, - а это – моя дочь, Изабелла де Корн. Вот наше приглашение.
Он долго изучал послание, подписанное королем Рихардом, а потом с поклоном предложил мне и дяде следовать за ним.
Я и подумать не могла, что на свете существует такое великолепие. Словно во сне я рассматривала внутреннее убранство дворца – занавеси, легкие, как дуновение ветра, золотистую мозаику на стенах и полу, прекрасные античные статуи и вазы – на всем была печать прекрасного вкуса и баснословного богатства. Кем бы ни были драконы, в красоте они понимали толк, и это не могло меня не восхитить.
- Здесь чудесно, - сказала я вполголоса, но эхо подхватило мои слова, и дядя свирепо посмотрел, призывая к тишине.
Но мажордом оглянулся и кивнул мне через плечо:
- Юная леди права, - сказал он. – Замок в Анжере – настоящая жемчужина побережья.
Дядя осклабился, изображая улыбку, но едва мажордом отвернулся – улыбаться перестал и пошел дальше, втянув голову в плечи. Я даже посочувствовала ему, догадавшись, что он боится разоблачения. Но меня это не пугало. Красота этого места уничтожила все тревоги. Наверное, в этих краях люди только веселятся и радуются жизни, и никакие заботы и печали не омрачают этого веселья.
Зазевавшись, я не заметила, как навстречу нам появилась девица Божоле в сопровождении важного господина. Я увидела их только тогда, когда мы с девицей столкнулись в дверном проеме. Она уже успела переодеться, и теперь на ней было голубое платье, выгодно оттенявшее цвет глаз. Я наступила на подол этого прекрасного платья, и незабудки, приколотые к лифу, смялись.
- Простите… - я поспешно отступила и получила взгляд, полный самого великолепного бешенства.
- Смотрите, куда идете! – прошипел голубоглазый ангел в девичьей плоти, и тонкой белой ручкой сорвал смятый букетик. – Отец! Она нарочно толкнула меня.
- Прошу прощения, - извинилась я еще раз. – Все произошло лишь по моему невниманию, но без умысла.
Граф Божоле смерил меня взглядом, в то время как дядя раскланялся, рассыпавшись в извинениях по поводу моей неловкости. Извинения милостиво были приняты, и отец с дочерью удалились. Причем леди Анна сказала вполголоса, обращаясь к отцу:
- Даже не переоделись перед визитом…
- Мы и в самом деле явились сюда, как провинциальные неряхи, - сказала я дяде, когда мажордом сделал нам знак следовать за ним дальше.
- Это неважно, - пробормотал дядя.
- Вам виднее, - пожала я плечами.
Мы прошли полутемный прохладный коридор и вышли на открытую террасу, увитую зелеными плетями какого-то южного растения.
- Соблаговолите подождать здесь, - попросил мажордом с таким апломбом, что мы с дядей сразу почувствовали себя нищими, просящими милостыню. – Я доложу о вас.
- Здесь чудесно, - сказала я, когда мажордом удалился. – Действительно, жемчужина, а не дворец. Драконы умеют украшать свою жизнь. Говорят, притягивать богатство и красоту – это одна из драконьих сущностей.
Дядя что-то пробормотал, но любоваться окрестностями, судя по всему, ему не хотелось. А я с удовольствием поставила локти на перила и наслаждалась замечательным видом с балкона. Отсюда виднелся краешек города – белоснежные стены домов, красная черепица крыш, а за ними плескалось ласковое, как котенок море. Только почему-то в безбрежной синеве я не увидила ни кораблей, ни лодок, лишь одинокая скала темнела вдали, как черный парус.
- Сколько мы здесь пробудем? – спросила я. – Надеюсь, мне позволят посетить побережье?
Дядя покачал головой, глядя в пол.
- Считайте, что это мое условие, - сказала я сухо. – Я хочу увидеть море вблизи.
От пререканий по этому поводу дядю избавил мажордом, который как раз появился.
- Милорд де Корн, можете войти, а девушка пусть подождет, - объявил он.
Дядя одернул камзол, пригладил волосы и шагнул следом за мажордомом. Дверь закрылась, и я осталась одна.
Но одиночество меня ничуть не огорчило. Я бы не стала возражать, если бы официальная часть прошла без моего участия. Пусть дядя засвидетельствует почтение герцогу и прочая, и прочая, а я с большим удовольствием провела бы время на этом балконе.
Перила были достаточно широкие, чтобы сесть на них, как на скамейку, и я сразу же позволила себе это удовольствие.
К сожалению, ни к чему хорошему это не привело, потому что я нечаянно толкнула цветочный горшок, стоявший на перилах и скрытый пышными зарослями цветов. Горшок полетел с балкона, подобно ядру, пущенному из катапульты, и я не успела его поймать, схватив лишь пустоту.
Хуже всего, что внизу как раз кто-то проходил – я увидела две черноволосые макушки, когда перегнулась через перила, и я не смогла даже крикнуть, чтобы предупредить об опасности – язык словно приморозило к нёбу.
Но горшок вдруг взорвался, разлетевшись красноватыми осколками и комьями земли, а алые цветы, описав дугу, свалились в маленький фонтан в виде ракушки.
Двое, что как раз проходили под балконом, метнулись в сторону слаженным движением – будто в танце, и один бережно придержал другого, не позволив ему упасть. Этот первый вскинул голову, глядя на балкон.
Это оказалась та самая женщина в мужском костюме, которую я видела покупавшей травы у уличной торговки. Женщина смотрела на меня свирепо, левой рукой обнимая мужчину в черном камзоле, и держа в правой меч – им она успела разбить цветочный горшок в воздухе, не допустив удара.
В одно из таких пробуждений я поняла, что нахожусь в спальне не одна. Кто-то на цыпочках прошел от порога к кровати, приподнял полог, посветив свечой. Я не шелохнулась, но посмотрела из-под ресниц. Это была баронесса. Она сразу же опустила полог, и я услышала легкие шаги к двери. Пришла ночью, чтобы посмотреть на меня? Странная женщина.
Поудобнее устроившись на подушке, я хотела спать дальше, но тут из коридора послышались тихие голоса, которые я узнала сразу – дядя шептался с женой. Дверь в спальню была прикрыта неплотно, и я расслышала, как он спросил, что баронессе нужно в моей спальне.
- Простите, - пробормотала она, - я всего лишь хотела убедиться, что она не сбежала.
- Куда ей бежать? – грубовато сказал дядя. – А вы своим беспокойством только все испортите. Идите к себе, немедленно!
- Ах, Арман, я ужасно боюсь! – вдруг расплакалась она.
Сон пропал, и я села в постели, высунув голову из-за полога, чтобы лучше слышать. Баронесса так переживала за меня? Даже не думала, что у этой женщины такое чувствительное сердце.
- А вдруг она ему понравится, и он решит на ней жениться? – всхлипывая спросила баронесса. – Вдруг обман раскроется?
- Все будет хорошо, - успокоил ее дядя, и голос его сейчас звучал гораздо добрее – почти ласково. – На смотрины приедет дочь графа Божоле, она первая красавица королевства, а приданого за ней – целое графство, плюс портовый город. Амато точно выберет ее.
Шепот их стал тише, а потом где-то далеко стукнула дверь. Я рухнула на подушку, укрываясь одеялом – мягким, пуховым, легким и теплым. Какое наслаждение спать под таким!..
Пусть приезжает девица Божоле, пусть приезжают хоть все красавицы мира. Мне не нужен никакой Амато, с меня достаточно Юнавира, каменного дома на краю лавандового поля, достаточно ветра и свободы. Герцога пусть оставят себе. Стать герцогиней – все равно, что попасть в клетку, почище монастыря.
С этими мыслями я и уснула, а еще через день мне предстояло отправиться в Анжер – резиденцию ди Амато. Тетя вышла проводить меня, и впервые появилась Изабелла. Она и в самом деле выглядела испуганной и больной. Она подошла ко мне и расплакалась, хотя очень пыталась скрыть слезы. В детстве мы не особенно ладили, я считала ее неженкой, маменькиной дочкой, и часто задирала и дразнила, а она беззастенчиво ябедничала на меня. Но теперь я обняла ее и сказала ободряюще:
- Ну же, Клэр-Изабелла, утрите слезы. Можно подумать, это вас отправляют драконам.
Она приникла ко мне, расцеловала в обе щеки, и я удивилась такой сердечности, а кузина сказала:
- Желаю вам удачи, моя дорогая сестра. Желаю вам покорить сердце герцога, стать его женой и никогда больше сюда не возвращаться.
- Изабелла! – шикнула на нее мать и тут же поправилась: - Клэр-Изабелла!
Лицо дяди было непроницаемым, как маска, и на выходку дочери он не ответил, но я заметила, как затрепетали его ноздри.
Пожелание было лишено деликатности и неприятно меня удивило, но я не подала вида. Пусть Изабелла болтает, что хочет. Я села в карету, на мне было новенькое бледно-желтое платье, а мыслями я была уже на лавандовом поле. Если ветер бежит по нему от края до края, то кажется, словно морская волна нахлынула на тебя. Лаванда цветет с середины июня до августа. И я с середины июня до августа буду каждый день гулять по лавандовому полю, представляя, что это море.
Дядя закрыл дверцу кареты, дал знак передовому, и наш караван отправился на юг, в земли ди Амато.
Глава 2. Жемчужина побережья
Путешествие запомнилось мне, как сплошной праздник. После монастыря я радовалась всему, что видела – и цветам, которыми торговали румяные девицы на обочинах, и ранним фруктам, которые вилланы разносили в корзинах, и зелени деревьев, и синеве неба. Погода стояла чудесной – ясной, но не жаркой, и воздух по мере нашего удаления на юг становился все душистее, все медовей. Постепенно пшеничные поля сменили поля подсолнечника, а в говоре вилланов стали проскальзывать незнакомые гортанные нотки. По вечерам кто-нибудь из местных жителей играл на гитаре и пел, а однажды я увидела, как пляшут цыганки – черные, словно головешки, наряженные в разноцветные платья в крупный горох.
Это была жизнь, хоть и отличавшаяся от нашей. Настоящая жизнь, а не прозябание в темной сырости монастыря.
Я упивалась всем этим – звуками, видами, запахами, и старалась не обращать внимания на дядю, который посматривал на меня настороженно. Наверное, думал, что я обязательно совершу какую-нибудь глупость. Но глупости я решила приберечь для смотрин. А пока достанет просто радоваться, просто быть счастливой.
Ди Амато жили в городе на побережье. Я слышала об этом, но не представляла, что «на побережье» - это когда море плещется рядом. В один прекрасный день перед нами раскинулась необъятная синь до самого горизонта. Я впервые видела море и тут же потребовала остановить карету. С холма, на который мы только что забрались, открывался вид на изумрудную равнину, где раскинулся Анжер с белыми, как сахар, крепостными стенами, и розовыми крышами, а дальше все было синим, бирюзовым, голубым...
Я чувствовала солоноватый влажный запах, и упивалась ветром, который дул прямо в лицо – упругий, освежающий, как самое лучшее питье.
Дядя был недоволен задержкой – он хмурился, но ничего мне не сказал, и я позволила себе в полной мере насладиться и видом, и запахом этого благодатного края.
Нас обогнал другой караван – более пышный, чем эскорт дяди. Центральная карета была позолоченной, и везли ее шесть лошадей, а не четыре, как у нас. Окошечко приоткрылось, и я увидела самое прелестное и нежное девичье лицо, какое только можно вообразить. Золотистые локоны были уложены волосок к волоску, и огромные глаза смотрели так невинно, а розовое платье походило на наряд феи Титании, словно сотканное из лепестков роз и крыльев бабочек. Мы все проводили карету взглядом, а дядя сказал:
- Дочка графа Божоле.
- И в самом деле красавица, - сказала я. – Если ди Амато не слепой, он точно выберет ее.
- Поедем, - буркнул дядя.
Я вернулась в карету, чувствуя легкое разочарование. Конечно, состязание с такой красавицей проиграно заведомо. Тем более, если за ней дают графство с портовым городом. Анжер и Божоле почти рядом – наверняка, семьи захотят породниться. Это к лучшему. Я встряхнула головой, прогоняя нечаянный соблазн – на секунду мне захотелось остаться здесь, в этом разноцветном радостном крае, на берегу моря. Но нет, лавандовые поля, все-таки, лучше моря. В них нельзя утонуть.
Мы прибыли в город и долго кружили улочками, прежде чем отыскали гостиный двор. Дядя отправился договариваться насчет комнат, а я смотрела из окна кареты, наблюдая за деловитыми горожанами, за торговками зеленью, что несли свой товар в плоских корзинах, поставив их на голову. Все здесь было непохожим на наши края, но совершенно все было чудесным. Интересно, сколько продлится выбор невест? Я не отказалась бы пожить здесь подольше. Нас не всегда будут держать перед ясными очами герцога, наверняка, выдастся минутка сбегать на побережье, чтобы посмотреть, какое оно вблизи.
Внимание мое привлекла женщина – очень красивая, высокая, с волосами черными, как уголь. Вопреки правилам, женщина была одета по-мужски – в приталенную безрукавку, белоснежную рубашку и мешковатые штаны. Сапоги у нее были щеголеватые – из черной кожи, начищенные до блеска. Я смотрела на нее с завистью и восхищением – сама я даже при вольной жизни у отца ни разу не осмелилась надеть мужскую одежду, хотя очень хотелось прокатиться в мужском седле.
Женщина о чем-то разговаривала с торговкой травами, а потом протянула ей увесистый кошелек. Торговка схватила кошелек, и он исчез в ворохе трав, будто канул в воду. Переворошив пучки свежей зелени, торговка ловко, как площадный фокусник, достала пучок сухих былинок и протянула женщине в мужском костюме. И теперь уже женщина с ловкостью фокусника спрятала траву в поясной кошелек и пошла вниз по улице неторопливой, гибкой походкой.
Я смотрела женщине вслед, пока не примчался дядя. Он выглядел таким испуганным, словно за ним гналась стая драконов.
- Все претендентки уже приехали, - сказал он, вытирая пот со лба, - оставим вещи здесь, а сами пойдем во дворец. Не хочу быть последним!
Я ничего не имела против, и мы отправились в сопровождении двух слуг засвидетельствовать свое почтение ди Амато. Сначала дядя хотел ехать верхом, но улочки в городе были такими узкими, что пришлось отказаться от этой затеи. Но меня это даже обрадовало. Я готова была часами бродить по этому чудесному городу, где из каждого окна доносился аромат кофе, а детвора уплетала апельсины, бросаясь друг в друга оранжевыми шкурками.
Мне страшно хотелось апельсинов, и кофе с корицей, и еще печенья, что продавала у фонтана дородная дама, облаченная в ярко-красное платье и чепец с оборками невероятного размера, которые трепетали, как паруса. Но дядя тащил меня за собой и бледнел все больше.
Дворец ди Амато располагался в центре города – на зеленом холме, поросшем оливами и апельсиновыми деревьями. Мы предъявили приглашение, и нас пропустили за ажурные металлические ворота. Слуги были наряжены в оранжевые и желтые ливреи, и сами походили на солнечные апельсины.
Дворец мог бы принадлежать королеве фей – белоснежный, с тонкими колоннами и треугольной крышей. Он казался легким, как облако, и розы пышно оплетали его, карабкаясь к балконным балюстрадам.
- Ваше имя? – спросил нас на входе мажордом. Сам он был в черном камзоле, но в петлице красовалась двухцветная лента – желтая с оранжевым, цвета дома ди Амато.
- Барон де Корн, - важно назвался дядя, - а это – моя дочь, Изабелла де Корн. Вот наше приглашение.
Он долго изучал послание, подписанное королем Рихардом, а потом с поклоном предложил мне и дяде следовать за ним.
Я и подумать не могла, что на свете существует такое великолепие. Словно во сне я рассматривала внутреннее убранство дворца – занавеси, легкие, как дуновение ветра, золотистую мозаику на стенах и полу, прекрасные античные статуи и вазы – на всем была печать прекрасного вкуса и баснословного богатства. Кем бы ни были драконы, в красоте они понимали толк, и это не могло меня не восхитить.
- Здесь чудесно, - сказала я вполголоса, но эхо подхватило мои слова, и дядя свирепо посмотрел, призывая к тишине.
Но мажордом оглянулся и кивнул мне через плечо:
- Юная леди права, - сказал он. – Замок в Анжере – настоящая жемчужина побережья.
Дядя осклабился, изображая улыбку, но едва мажордом отвернулся – улыбаться перестал и пошел дальше, втянув голову в плечи. Я даже посочувствовала ему, догадавшись, что он боится разоблачения. Но меня это не пугало. Красота этого места уничтожила все тревоги. Наверное, в этих краях люди только веселятся и радуются жизни, и никакие заботы и печали не омрачают этого веселья.
Зазевавшись, я не заметила, как навстречу нам появилась девица Божоле в сопровождении важного господина. Я увидела их только тогда, когда мы с девицей столкнулись в дверном проеме. Она уже успела переодеться, и теперь на ней было голубое платье, выгодно оттенявшее цвет глаз. Я наступила на подол этого прекрасного платья, и незабудки, приколотые к лифу, смялись.
- Простите… - я поспешно отступила и получила взгляд, полный самого великолепного бешенства.
- Смотрите, куда идете! – прошипел голубоглазый ангел в девичьей плоти, и тонкой белой ручкой сорвал смятый букетик. – Отец! Она нарочно толкнула меня.
- Прошу прощения, - извинилась я еще раз. – Все произошло лишь по моему невниманию, но без умысла.
Граф Божоле смерил меня взглядом, в то время как дядя раскланялся, рассыпавшись в извинениях по поводу моей неловкости. Извинения милостиво были приняты, и отец с дочерью удалились. Причем леди Анна сказала вполголоса, обращаясь к отцу:
- Даже не переоделись перед визитом…
- Мы и в самом деле явились сюда, как провинциальные неряхи, - сказала я дяде, когда мажордом сделал нам знак следовать за ним дальше.
- Это неважно, - пробормотал дядя.
- Вам виднее, - пожала я плечами.
Мы прошли полутемный прохладный коридор и вышли на открытую террасу, увитую зелеными плетями какого-то южного растения.
- Соблаговолите подождать здесь, - попросил мажордом с таким апломбом, что мы с дядей сразу почувствовали себя нищими, просящими милостыню. – Я доложу о вас.
- Здесь чудесно, - сказала я, когда мажордом удалился. – Действительно, жемчужина, а не дворец. Драконы умеют украшать свою жизнь. Говорят, притягивать богатство и красоту – это одна из драконьих сущностей.
Дядя что-то пробормотал, но любоваться окрестностями, судя по всему, ему не хотелось. А я с удовольствием поставила локти на перила и наслаждалась замечательным видом с балкона. Отсюда виднелся краешек города – белоснежные стены домов, красная черепица крыш, а за ними плескалось ласковое, как котенок море. Только почему-то в безбрежной синеве я не увидила ни кораблей, ни лодок, лишь одинокая скала темнела вдали, как черный парус.
- Сколько мы здесь пробудем? – спросила я. – Надеюсь, мне позволят посетить побережье?
Дядя покачал головой, глядя в пол.
- Считайте, что это мое условие, - сказала я сухо. – Я хочу увидеть море вблизи.
От пререканий по этому поводу дядю избавил мажордом, который как раз появился.
- Милорд де Корн, можете войти, а девушка пусть подождет, - объявил он.
Дядя одернул камзол, пригладил волосы и шагнул следом за мажордомом. Дверь закрылась, и я осталась одна.
Но одиночество меня ничуть не огорчило. Я бы не стала возражать, если бы официальная часть прошла без моего участия. Пусть дядя засвидетельствует почтение герцогу и прочая, и прочая, а я с большим удовольствием провела бы время на этом балконе.
Перила были достаточно широкие, чтобы сесть на них, как на скамейку, и я сразу же позволила себе это удовольствие.
К сожалению, ни к чему хорошему это не привело, потому что я нечаянно толкнула цветочный горшок, стоявший на перилах и скрытый пышными зарослями цветов. Горшок полетел с балкона, подобно ядру, пущенному из катапульты, и я не успела его поймать, схватив лишь пустоту.
Хуже всего, что внизу как раз кто-то проходил – я увидела две черноволосые макушки, когда перегнулась через перила, и я не смогла даже крикнуть, чтобы предупредить об опасности – язык словно приморозило к нёбу.
Но горшок вдруг взорвался, разлетевшись красноватыми осколками и комьями земли, а алые цветы, описав дугу, свалились в маленький фонтан в виде ракушки.
Двое, что как раз проходили под балконом, метнулись в сторону слаженным движением – будто в танце, и один бережно придержал другого, не позволив ему упасть. Этот первый вскинул голову, глядя на балкон.
Это оказалась та самая женщина в мужском костюме, которую я видела покупавшей травы у уличной торговки. Женщина смотрела на меня свирепо, левой рукой обнимая мужчину в черном камзоле, и держа в правой меч – им она успела разбить цветочный горшок в воздухе, не допустив удара.
