Ирина выдохнула, обнаружив, что забыла дышать, и вслед за первым потрясением пришло второе: она осознала внезапно, кто это тут, рядом с нею, такой! «Сестрёнка рассказала!»
– Чёрт! – воскликнула она, не сумев сдержать эмоции.
– Что такое? – участливо спросил слепой. – У вас изменился ритм сердца.
Он слышит сердце на расстоянии. Ещё бы!
– А как же…. Как вы один… без охраны…
– Да есть охрана, есть, – с неудовольствием высказался он и ткнул пальцем себе за спину. – Там вон… двое…
За его спиной никого не было.
– Никого не вижу, – сообщила Ирина растерянно.
– Прячутся. Камуфляж-поле, чтобы людей не пугать. Но они сопят в своей броне так, что хочется чем-нибудь в них кинуть, вроде небольшой компактной чёрной дыры. Чтобы отстали наверняка!
– Не отстанут, – сказала Ирина.
– Потому ничего и не кидаю. Этих засосёт, придут другие, – он слегка развёл ладонями, но от чёрного слова всё же удержался.
А хотел высказаться, очень хотел. По лицу было видно.
Его бесят посторонние звуки, поняла Ирина. Он к ним чувствителен так, как могут быть чувствительны только слепые. Может, ещё индивидуальный талант добавляется. Обычный незрячий не обратил бы внимание, а этому плохо. Но совсем без охраны же нельзя! Достаточно вспомнить, что на концерте случилось. И он сам всё понимает, осознаёт, смирился. Внешне. Но в глубине души его всё равно бесит!
Можно понять человека.
– А сыграйте что-нибудь ещё? – попросил он. – Может, что-то ещё помните?
Ирина коснулась пальцами звуковой панели, даже глаза закрыла, роясь в пустой памяти. Что-то пришло… Удивительный прибор всё–таки. Настолько точно имитирует инструмент… С закрытыми глазами Ирина особенно чётко чувствовала клавиши, их структуру, форму, отклик. Наверное, в прежней, потерянной жизни, занималась долго, упорно, а главное, с охотой. Потому что брезжило где-то на краю осознания, что подруги – были подруги?! – ненавидели такие занятия от души. А ей нравилось… и из-за этого… из-за этого… Нет, не получалось вспомнить, что «из-за этого», никак! Но что-то было. Не очень приятное.
– Это что? Это песня?
– Да… вроде…
– Напеть можете? – любопытно ему, понятно.
– Я не очень умею, – созналась Ирина.
– Ничего.
– Ну, кхм… Yesterday… Аall my troubles seemed so far away…
– Да-а, голос у вас так себе, – безжалостно заметил слепой.
– Я ещё сфальшивила, наверняка, – мрачно сообщила Ирина.
– Это ничего, я ведь не слышал оригинала... А о чём песня?
– А я не помню, – вздохнула Ирина. – Это другой язык, его у нас учат, но…
– Когда надо было учить, вы смотрели развлекалки, – хмыкнул он.
Не поспоришь. Но сказано было без злобы, с оттенком понимания. Может быть, и он чему-то учился из-под палки, спустя рукава, с ленью, а потом об этом сильно пожалел?
– Ещё такое не переводят обычно, – объяснила Ирина. – Перевод трудно сделать – и смысл сохранить и в мелодию уложиться. Обычно так и слушают, без перевода. И поют так же, даже на концертах, профессиональные исполнители. Я запомнила, потому что… – она покачала головой и добавила беспомощно: – Не помню почему! Запомнила, и всё…
– Понимаю. Дальше!
– Suddenly. I'm not half them an I used to be… А вообще, знаете, тут другой инструмент в оригинале. Струнный.
– Так, а что же вы?
– Я не умею, – пожала плечами Ирина. – В руки не брала никогда. А эта штука отображает только то, что хорошо знаешь, верно?
– Да. Ну-ка, дай сюда… струнный инструмент, говоришь… а так? – он, не отрывая пальцев от панели, второй рукой взял Ирину за запястье, потянул к активной зоне. – Вспоминай!
Ирина не стала обижаться на это внезапное «ты». Человек с таким уровнем знаменитости и таким редчайшим талантом имеет право говорить «ты» кому угодно, кроме, может быть, каких-нибудь совсем уже важных шишек вроде Тоункема, будь он неладен, Бэйль Дорхайона. К важным шишкам Ирина себя не относила.
Ещё она заметила, что у Фарго неладное с руками. Сразу не обратила внимания, а сейчас увидела чётко.
На одной руке у него было пять пальцев. На второй – три. Вряд ли он отсутствующие пальцы потерял в результате травмы, слишком чистая, гладкая кожа, слишком гладкая линия кисти. Травму всегда видно, какой бы совершенной ни была последующая пластика. Скорее всего, таким родился. В дополнение к слепоте.
Они добились от панели звука гитарной струны. Память живо откликалась на него: так, именно так, оно самое!
– О чём песня? – спросил слепой ещё раз.
– О вчерашнем дне, – сказала Ирина. – О потерянной любви. Я не помню перевода! Только общий посыл.
– Его хватит, – заверили её.
Стемнело уже давно, и зелёная луна плыла над рекой, заливая мир призрачным дрожащим светом. В воде блестело опрокинутое небо, со всеми подсвеченными луной перистыми, когтеобразными облаками и высотной трассой, по которой нёсся в несколько рядов и этажей самый разнообразный транспорт. И в этом чужом инопланетном месте зазвучала гитара – как настоящая, как там, дома, закрой глаза и не ощути разницы.
Вот только таких голосов там, дома, не встретишь. Не бывает у людей таких глубоких, богатых на интонации, голосов...
Я вчера
Огорчений и тревог не знал,
Я вчера ещё не понимал,
Что жизнь не лёгкая игра*
Ирина поняла, что слова пришли в голову Фарго прямо сейчас. Они легко ложились на мелодию, сочетание получилось убийственным; Ирина замерла, боясь спугнуть, боясь дышать… И время явно сделало то же самое.
Без тебя
Жизнь моя трудней день
ото дня,
И сегодня вспоминаю я о том,
Что потерял
вчера
Нет, нам не найти,
Кто же прав, кого винить,
Нет к
тебе пути,
Нам "вчера" не возвратить*
– Вообще, можно и дальше, в том же духе, – сказал Фарго, прервав игру. – Пока – так. Не будете возражать, если возьму себе?
– Как я-то возразить могу? – изумилась Ирина. – Не я же автор! Но, думаю, правообладатели ничего вам сказать не смогут. Очень уж они далеко отсюда. И, вдобавок, даже не подозревают, что вы есть на свете.
– А что у вас снова сырость на лице? – недовольно спросил он.
– А что у вас голос такой! – выпалила Ирина, вытирая щёки.
Он засмеялся, легко и весело, глядя на него, Ирина засмеялась тоже. Впервые в этом мире ей стало легко и замечательно настолько, что в сердце родилась почти детская радость, и хотелось продлить мгновение, а то и вовсе остановить его – чтобы радость не уходила, не таяла, чтобы она осталась навсегда. Жаль, что всё совсем скоро совсем закончится.
Но Ирина хорошо понимала, что этот безумный вечер со знаменитостью, хоть и запомнится надолго, но вряд ли повторится в обозримом будущем.
*_______________
(Этот перевод песни Beatles Yesterday ходил у нас на слуху как т.н. народное творчество, автора перевода, к сожалению, не знаю, и гугль всемогущий, похоже, тоже не в курсе. Если кто-нибудь из вас, друзья, сможет указать автора перевода – буду благодарна, вставлю в текст имя, – прим. автора.)
Жизнь вошла в размеренное русло. Учёба занимала изрядное количество времени: начались небольшие тесты, стало ещё интереснее. Впереди ждал первый квалификационный экзамен, Ирина надеялась справиться с ним хорошо. С бассейном она смирилась. Один раз пропустила, получила минус от системы в параметры здоровья и выволочку от Клаемь, повторять больше не хотелось.
Строго у них тут как, надо же. Спрашивается, какое дело… Но Клаемь объяснила, какое. Здоровый человек принесёт обществу больше пользы, чем больной. Следящий за своим физическим состоянием принесёт больше выгоды, чем не следящий. И человеку полезно, и общество не в накладе, и врачам работы меньше, не надо отвлекаться с экстренных случаев на хронические.
Кмеле куда-то пропадала, появилась дней через десять только. Оказывается, она сдала квалификационный экзамен по своей специальности с очень высоким баллом, теперь ей предстояло подтвердить его на краш-тестах. Ирина подумала, что краш-тест – звучит страшненько, осторожно уточнила. Да, не показалось. Полёты в экстремальных условиях. Однако!
– А шею свернёшь? – спросила Ирина.
Они сидели на тёплом камне и болтали босыми ногами в воде. Кмеле не уставала поддевать Ирину насчёт её купального скафандра высшей защиты, убеждая заказать себе что-нибудь приличное. Приличным с точки зрения Кмеле были, к примеру, плетёные верёвочки, скрывавшие самый минимум. Для юницы с крепким тренированным телом оно было в самый раз. Но распространяться о своих шрамах Ирина не спешила, и потому просто отмахивалась. Кмеле сердилась и не оставляла попыток наставить подругу на путь истинный.
– Я – не сверну! – самодовольно отвечала Кмеле.
– А всё-таки.
– Если вдруг сверну, то только себе, – серьёзно ответила девочка. – Это же всего лишь экзамен на ловкость, координацию и умение принимать нестандартные решения в экстремальных условиях. А вот если попаду в ЖоПУ…
– Во что? – изумилась Ирина.
– Жёсткие Погодные Условия, – с удовольствием расшифровала девочка. – А ты о чём подумала?
– Да, в общем-то, о том же…
– Ха-ха-ха! Не переживай, какой-нибудь грозовой фронт – это она самая и есть. Заднее лицо атмосферы.
– Через сто дней улечу на Оувиком, – сообщила Кмеле. – Это через два прыжка через GV-туннели… За пределами локального пространства Анэйвалы! – пояснила она, видя, что Ирина не понимает. – Здесь нет шариков с плотными углеводородными атмосферами, всё, что можно, давным-давно благоустроено, а что нельзя – выброшено вон.
– Выброшено? – переспросила Ирина.
– Конечно! Зачем в благоустроенной планетарной системе лишний мусор? А вот Оувиком – другое дело. Дикое место, нарочно выделенное под наши полигоны.
Масштаб, в котором рассуждала девочка, не поддавался осмыслению. Так легко, так непринуждённо… Два прыжка... В чём там межзвёздные расстояния меряются? Ирина напряглась и вспомнила – в световых годах и парсеках. Свет летит годами от звезды к звезде, а Кмеле так это, походя, – через сто дней полечу к чёрту на рога, к другому солнцу, практику проходить, потом вернусь – не скучайте тут без меня…
– Слушай, – загорелась идеей Кмеле. – А давай завтра на гонки прыгнем?
– На гонки?
– Ну, ты свет непролазный! – восхитилась Кмеле. – Сейчас же Серебристый этап идёт, осталось два заезда! Вот сейчас третий как раз завершается, завтра окончательно ясно станет, кому победа может упасть с гарантией.
– Кмеле, я откуда знаю, – терпеливо сказала Ирина. – Это ты знаешь, потому что учишься на пилота, а я…
– Отлично! – воскликнула Кмеле. – Давай со мной, заодно проникнешься!
Ирина подумала, что следующий мини-тест по учебным материалам – только через четыре дня, почему бы не устроить себе выходной. И согласилась.
– Йу-ху! – Кмеле радостно вскинула кулак, оттолкнулась от камня и свечкой ушла в воду, почти без всплеска.
Ирина повторить её подвиг не решилась, и осторожно полезла с камня вниз, на сушу.
Аэропорт не имел никакого названия, только цветовую кодировку – сине-зелёный, и, соответственно, оформление было в зелёном и синем, в разных вариациях и оттенках. Между собой люди звали его Южным, по местоположению относительно центра города. Ирина с любопытством вертела головой. Она уже была здесь, но тогда, без линз, без корректора зрения, ничего толком не разглядела. И стрелок-идиот внёс коррективы. Спину немного ёжило страхом: а вдруг опять… Острой иголочкой вины и жалости пронзила память о Лиломе Рах-Сомкэ, прежнем администраторе аэропорта.
Серебристый этап гонок проходил в Серебристых ущельях – внезапно, да? Горный массив, где располагались ущелья, находился на другой стороне планеты. Суборбитальный полёт… Ирина сгорала от любопытства посмотреть на планету, считай, почти из космоса. Кмеле показала лётное поле – «во-он такие птички повезут!». «Птички» стояли в ряд, крыло к крылу, серебристо-белые, с цветными полосами на кончиках крыльев.
– Ты такие водить будешь? – спросила Ирина у девочки.
– Нет, – мотнула она головой. – Это – гражданские, пассажирские! С ними неинтересно. Изо дня в день одно и то же, по одной и той же трассе, из одного аэропорта в другой и обратно, – нет, нет, нет, ни за что. Я хочу попасть в Службу Изысканий! Они ведут исследования новых планет; самое интересное – только там, без налаженной инфраструктуры, на временных лётных базах… Ты себе вообрази только! Дикая, неизученная планета. Никого на ней нет, представляешь! Вообще никого разумного! Только опорная база Службы. Никаких тебе трасс, правил воздушного движения, ограничений…
– Полиции, – подсказала Ирина, улыбаясь.
Она понимала девочку очень хорошо. Гонять красавица любила, очевидно же. На штрафы, поди, попадала регулярно. ДТП со смертельным исходом – вряд ли, а вот всякие ненужные рискованные ситуации – да. И общественно-полезный труд на благо города в комплекте с угрозой лишить прав навсегда знакомы ей очень хорошо, наверняка…
– Эм, – смутилась Кмеле. – Ну… да…
Ирина подумала, что дурные лихачи и на опорных базах исследовательских миссий не очень-то нужны. К ним тоже применяют карательные методы, причём, может быть, даже более крутые, чем в давно освоенном мире. Но Кмеле предстояло познать это на собственной шкуре. Зачем отбирать мечту у ребёнка?
– Пошли, – Кмеле решительно взяла Ирину за руку.
Но споткнулась на следующем же шаге, побледнела, качнулась – Ирина едва успела подхватить её.
– Что с тобой?!
– Там… опять он…
Он – это Клаувераль. Стоит и смотрит, откуда взялся только. Кивнул – мол, иди сюда.
– Кмеле, – Ирина устроила девочку на лавочке, – ты тут посиди. Я пойду, спрошу, чего ему надо…
– Сходи, – кивнула Кмеле, нервно сглотнув. – Спроси… Только не зли его!
– Что он мне сделает, – отмахнулась Ирина.
Самонадеянность не порок. Но жизнь отравить своему адепту вполне способна.
– Куда собрались? – неприязненно спросил Клаувераль с высоты своего роста.
В неизменной чёрной униформе, с оружием. Тёмно-розовые, колечками, волосы собраны в длинный хвост на затылке. Чёрный и розовый – дикое сочетание, и над кем другим посмеялась бы, но над Клаувералем посмеёшься, как же. Чтобы смотреть ему в лицо, приходилось задирать голову и вставать едва ли не на цыпочки, это раздражало, чтобы не сказать – бесило.
– На гонки, – честно объяснила Ирина. – В Серебристые ущелья.
– Передай Кмеле, что никуда она не полетит, – отрезал Клаувераль.
– Почему? – растерялась Ирина.
Он посмотрел на неё, как на раздавленную гусеницу, но до ответа всё же снизошёл:
– Потому что я не выпущу её отсюда.
Развернулся, собираясь уйти.
– А я? – в спину ему спросила Ирина.
– А ты лети куда хочешь, – бросил он, не оборачиваясь.
Ирина легко считала не высказанный вслух подтекст: «гробанёшься там – я порадуюсь». Ей стало обидно до слёз. За что?! Что она такого сделала?
– Ушёл? – спросила Кмеле, не открывая глаз.
– Да…
– А что плачешь?
– Не плачу я, – сердито буркнула Ирина, вытирая щёки.
– Ага, вижу… Что он тебе сказал?
– Сказал, что тебя на рейс не пропустит.
– Вот же! – возмутилась Кмеле и выдала длинную фразу.
Ирина мало что поняла, но догадаться, учитывая контекст, было несложно. Клаувералю пожелали нетрадиционной межрасовой любви в извращённой форме и в большом количестве.
– Кмеле, – укоризненно воскликнула Ирина.
– Обидно! – сказала Кмеле. – Ну, обидно же!
– Чёрт! – воскликнула она, не сумев сдержать эмоции.
– Что такое? – участливо спросил слепой. – У вас изменился ритм сердца.
Он слышит сердце на расстоянии. Ещё бы!
– А как же…. Как вы один… без охраны…
– Да есть охрана, есть, – с неудовольствием высказался он и ткнул пальцем себе за спину. – Там вон… двое…
За его спиной никого не было.
– Никого не вижу, – сообщила Ирина растерянно.
– Прячутся. Камуфляж-поле, чтобы людей не пугать. Но они сопят в своей броне так, что хочется чем-нибудь в них кинуть, вроде небольшой компактной чёрной дыры. Чтобы отстали наверняка!
– Не отстанут, – сказала Ирина.
– Потому ничего и не кидаю. Этих засосёт, придут другие, – он слегка развёл ладонями, но от чёрного слова всё же удержался.
А хотел высказаться, очень хотел. По лицу было видно.
Его бесят посторонние звуки, поняла Ирина. Он к ним чувствителен так, как могут быть чувствительны только слепые. Может, ещё индивидуальный талант добавляется. Обычный незрячий не обратил бы внимание, а этому плохо. Но совсем без охраны же нельзя! Достаточно вспомнить, что на концерте случилось. И он сам всё понимает, осознаёт, смирился. Внешне. Но в глубине души его всё равно бесит!
Можно понять человека.
– А сыграйте что-нибудь ещё? – попросил он. – Может, что-то ещё помните?
Ирина коснулась пальцами звуковой панели, даже глаза закрыла, роясь в пустой памяти. Что-то пришло… Удивительный прибор всё–таки. Настолько точно имитирует инструмент… С закрытыми глазами Ирина особенно чётко чувствовала клавиши, их структуру, форму, отклик. Наверное, в прежней, потерянной жизни, занималась долго, упорно, а главное, с охотой. Потому что брезжило где-то на краю осознания, что подруги – были подруги?! – ненавидели такие занятия от души. А ей нравилось… и из-за этого… из-за этого… Нет, не получалось вспомнить, что «из-за этого», никак! Но что-то было. Не очень приятное.
– Это что? Это песня?
– Да… вроде…
– Напеть можете? – любопытно ему, понятно.
– Я не очень умею, – созналась Ирина.
– Ничего.
– Ну, кхм… Yesterday… Аall my troubles seemed so far away…
– Да-а, голос у вас так себе, – безжалостно заметил слепой.
– Я ещё сфальшивила, наверняка, – мрачно сообщила Ирина.
– Это ничего, я ведь не слышал оригинала... А о чём песня?
– А я не помню, – вздохнула Ирина. – Это другой язык, его у нас учат, но…
– Когда надо было учить, вы смотрели развлекалки, – хмыкнул он.
Не поспоришь. Но сказано было без злобы, с оттенком понимания. Может быть, и он чему-то учился из-под палки, спустя рукава, с ленью, а потом об этом сильно пожалел?
– Ещё такое не переводят обычно, – объяснила Ирина. – Перевод трудно сделать – и смысл сохранить и в мелодию уложиться. Обычно так и слушают, без перевода. И поют так же, даже на концертах, профессиональные исполнители. Я запомнила, потому что… – она покачала головой и добавила беспомощно: – Не помню почему! Запомнила, и всё…
– Понимаю. Дальше!
– Suddenly. I'm not half them an I used to be… А вообще, знаете, тут другой инструмент в оригинале. Струнный.
– Так, а что же вы?
– Я не умею, – пожала плечами Ирина. – В руки не брала никогда. А эта штука отображает только то, что хорошо знаешь, верно?
– Да. Ну-ка, дай сюда… струнный инструмент, говоришь… а так? – он, не отрывая пальцев от панели, второй рукой взял Ирину за запястье, потянул к активной зоне. – Вспоминай!
Ирина не стала обижаться на это внезапное «ты». Человек с таким уровнем знаменитости и таким редчайшим талантом имеет право говорить «ты» кому угодно, кроме, может быть, каких-нибудь совсем уже важных шишек вроде Тоункема, будь он неладен, Бэйль Дорхайона. К важным шишкам Ирина себя не относила.
Ещё она заметила, что у Фарго неладное с руками. Сразу не обратила внимания, а сейчас увидела чётко.
На одной руке у него было пять пальцев. На второй – три. Вряд ли он отсутствующие пальцы потерял в результате травмы, слишком чистая, гладкая кожа, слишком гладкая линия кисти. Травму всегда видно, какой бы совершенной ни была последующая пластика. Скорее всего, таким родился. В дополнение к слепоте.
Они добились от панели звука гитарной струны. Память живо откликалась на него: так, именно так, оно самое!
– О чём песня? – спросил слепой ещё раз.
– О вчерашнем дне, – сказала Ирина. – О потерянной любви. Я не помню перевода! Только общий посыл.
– Его хватит, – заверили её.
Стемнело уже давно, и зелёная луна плыла над рекой, заливая мир призрачным дрожащим светом. В воде блестело опрокинутое небо, со всеми подсвеченными луной перистыми, когтеобразными облаками и высотной трассой, по которой нёсся в несколько рядов и этажей самый разнообразный транспорт. И в этом чужом инопланетном месте зазвучала гитара – как настоящая, как там, дома, закрой глаза и не ощути разницы.
Вот только таких голосов там, дома, не встретишь. Не бывает у людей таких глубоких, богатых на интонации, голосов...
Я вчера
Огорчений и тревог не знал,
Я вчера ещё не понимал,
Что жизнь не лёгкая игра*
Ирина поняла, что слова пришли в голову Фарго прямо сейчас. Они легко ложились на мелодию, сочетание получилось убийственным; Ирина замерла, боясь спугнуть, боясь дышать… И время явно сделало то же самое.
Без тебя
Жизнь моя трудней день
ото дня,
И сегодня вспоминаю я о том,
Что потерял
вчера
Нет, нам не найти,
Кто же прав, кого винить,
Нет к
тебе пути,
Нам "вчера" не возвратить*
– Вообще, можно и дальше, в том же духе, – сказал Фарго, прервав игру. – Пока – так. Не будете возражать, если возьму себе?
– Как я-то возразить могу? – изумилась Ирина. – Не я же автор! Но, думаю, правообладатели ничего вам сказать не смогут. Очень уж они далеко отсюда. И, вдобавок, даже не подозревают, что вы есть на свете.
– А что у вас снова сырость на лице? – недовольно спросил он.
– А что у вас голос такой! – выпалила Ирина, вытирая щёки.
Он засмеялся, легко и весело, глядя на него, Ирина засмеялась тоже. Впервые в этом мире ей стало легко и замечательно настолько, что в сердце родилась почти детская радость, и хотелось продлить мгновение, а то и вовсе остановить его – чтобы радость не уходила, не таяла, чтобы она осталась навсегда. Жаль, что всё совсем скоро совсем закончится.
Но Ирина хорошо понимала, что этот безумный вечер со знаменитостью, хоть и запомнится надолго, но вряд ли повторится в обозримом будущем.
*_______________
(Этот перевод песни Beatles Yesterday ходил у нас на слуху как т.н. народное творчество, автора перевода, к сожалению, не знаю, и гугль всемогущий, похоже, тоже не в курсе. Если кто-нибудь из вас, друзья, сможет указать автора перевода – буду благодарна, вставлю в текст имя, – прим. автора.)
Жизнь вошла в размеренное русло. Учёба занимала изрядное количество времени: начались небольшие тесты, стало ещё интереснее. Впереди ждал первый квалификационный экзамен, Ирина надеялась справиться с ним хорошо. С бассейном она смирилась. Один раз пропустила, получила минус от системы в параметры здоровья и выволочку от Клаемь, повторять больше не хотелось.
Строго у них тут как, надо же. Спрашивается, какое дело… Но Клаемь объяснила, какое. Здоровый человек принесёт обществу больше пользы, чем больной. Следящий за своим физическим состоянием принесёт больше выгоды, чем не следящий. И человеку полезно, и общество не в накладе, и врачам работы меньше, не надо отвлекаться с экстренных случаев на хронические.
Кмеле куда-то пропадала, появилась дней через десять только. Оказывается, она сдала квалификационный экзамен по своей специальности с очень высоким баллом, теперь ей предстояло подтвердить его на краш-тестах. Ирина подумала, что краш-тест – звучит страшненько, осторожно уточнила. Да, не показалось. Полёты в экстремальных условиях. Однако!
– А шею свернёшь? – спросила Ирина.
Они сидели на тёплом камне и болтали босыми ногами в воде. Кмеле не уставала поддевать Ирину насчёт её купального скафандра высшей защиты, убеждая заказать себе что-нибудь приличное. Приличным с точки зрения Кмеле были, к примеру, плетёные верёвочки, скрывавшие самый минимум. Для юницы с крепким тренированным телом оно было в самый раз. Но распространяться о своих шрамах Ирина не спешила, и потому просто отмахивалась. Кмеле сердилась и не оставляла попыток наставить подругу на путь истинный.
– Я – не сверну! – самодовольно отвечала Кмеле.
– А всё-таки.
– Если вдруг сверну, то только себе, – серьёзно ответила девочка. – Это же всего лишь экзамен на ловкость, координацию и умение принимать нестандартные решения в экстремальных условиях. А вот если попаду в ЖоПУ…
– Во что? – изумилась Ирина.
– Жёсткие Погодные Условия, – с удовольствием расшифровала девочка. – А ты о чём подумала?
– Да, в общем-то, о том же…
– Ха-ха-ха! Не переживай, какой-нибудь грозовой фронт – это она самая и есть. Заднее лицо атмосферы.
– Через сто дней улечу на Оувиком, – сообщила Кмеле. – Это через два прыжка через GV-туннели… За пределами локального пространства Анэйвалы! – пояснила она, видя, что Ирина не понимает. – Здесь нет шариков с плотными углеводородными атмосферами, всё, что можно, давным-давно благоустроено, а что нельзя – выброшено вон.
– Выброшено? – переспросила Ирина.
– Конечно! Зачем в благоустроенной планетарной системе лишний мусор? А вот Оувиком – другое дело. Дикое место, нарочно выделенное под наши полигоны.
Масштаб, в котором рассуждала девочка, не поддавался осмыслению. Так легко, так непринуждённо… Два прыжка... В чём там межзвёздные расстояния меряются? Ирина напряглась и вспомнила – в световых годах и парсеках. Свет летит годами от звезды к звезде, а Кмеле так это, походя, – через сто дней полечу к чёрту на рога, к другому солнцу, практику проходить, потом вернусь – не скучайте тут без меня…
– Слушай, – загорелась идеей Кмеле. – А давай завтра на гонки прыгнем?
– На гонки?
– Ну, ты свет непролазный! – восхитилась Кмеле. – Сейчас же Серебристый этап идёт, осталось два заезда! Вот сейчас третий как раз завершается, завтра окончательно ясно станет, кому победа может упасть с гарантией.
– Кмеле, я откуда знаю, – терпеливо сказала Ирина. – Это ты знаешь, потому что учишься на пилота, а я…
– Отлично! – воскликнула Кмеле. – Давай со мной, заодно проникнешься!
Ирина подумала, что следующий мини-тест по учебным материалам – только через четыре дня, почему бы не устроить себе выходной. И согласилась.
– Йу-ху! – Кмеле радостно вскинула кулак, оттолкнулась от камня и свечкой ушла в воду, почти без всплеска.
Ирина повторить её подвиг не решилась, и осторожно полезла с камня вниз, на сушу.
Аэропорт не имел никакого названия, только цветовую кодировку – сине-зелёный, и, соответственно, оформление было в зелёном и синем, в разных вариациях и оттенках. Между собой люди звали его Южным, по местоположению относительно центра города. Ирина с любопытством вертела головой. Она уже была здесь, но тогда, без линз, без корректора зрения, ничего толком не разглядела. И стрелок-идиот внёс коррективы. Спину немного ёжило страхом: а вдруг опять… Острой иголочкой вины и жалости пронзила память о Лиломе Рах-Сомкэ, прежнем администраторе аэропорта.
Серебристый этап гонок проходил в Серебристых ущельях – внезапно, да? Горный массив, где располагались ущелья, находился на другой стороне планеты. Суборбитальный полёт… Ирина сгорала от любопытства посмотреть на планету, считай, почти из космоса. Кмеле показала лётное поле – «во-он такие птички повезут!». «Птички» стояли в ряд, крыло к крылу, серебристо-белые, с цветными полосами на кончиках крыльев.
– Ты такие водить будешь? – спросила Ирина у девочки.
– Нет, – мотнула она головой. – Это – гражданские, пассажирские! С ними неинтересно. Изо дня в день одно и то же, по одной и той же трассе, из одного аэропорта в другой и обратно, – нет, нет, нет, ни за что. Я хочу попасть в Службу Изысканий! Они ведут исследования новых планет; самое интересное – только там, без налаженной инфраструктуры, на временных лётных базах… Ты себе вообрази только! Дикая, неизученная планета. Никого на ней нет, представляешь! Вообще никого разумного! Только опорная база Службы. Никаких тебе трасс, правил воздушного движения, ограничений…
– Полиции, – подсказала Ирина, улыбаясь.
Она понимала девочку очень хорошо. Гонять красавица любила, очевидно же. На штрафы, поди, попадала регулярно. ДТП со смертельным исходом – вряд ли, а вот всякие ненужные рискованные ситуации – да. И общественно-полезный труд на благо города в комплекте с угрозой лишить прав навсегда знакомы ей очень хорошо, наверняка…
– Эм, – смутилась Кмеле. – Ну… да…
Ирина подумала, что дурные лихачи и на опорных базах исследовательских миссий не очень-то нужны. К ним тоже применяют карательные методы, причём, может быть, даже более крутые, чем в давно освоенном мире. Но Кмеле предстояло познать это на собственной шкуре. Зачем отбирать мечту у ребёнка?
– Пошли, – Кмеле решительно взяла Ирину за руку.
Но споткнулась на следующем же шаге, побледнела, качнулась – Ирина едва успела подхватить её.
– Что с тобой?!
– Там… опять он…
Он – это Клаувераль. Стоит и смотрит, откуда взялся только. Кивнул – мол, иди сюда.
– Кмеле, – Ирина устроила девочку на лавочке, – ты тут посиди. Я пойду, спрошу, чего ему надо…
– Сходи, – кивнула Кмеле, нервно сглотнув. – Спроси… Только не зли его!
– Что он мне сделает, – отмахнулась Ирина.
Самонадеянность не порок. Но жизнь отравить своему адепту вполне способна.
– Куда собрались? – неприязненно спросил Клаувераль с высоты своего роста.
В неизменной чёрной униформе, с оружием. Тёмно-розовые, колечками, волосы собраны в длинный хвост на затылке. Чёрный и розовый – дикое сочетание, и над кем другим посмеялась бы, но над Клаувералем посмеёшься, как же. Чтобы смотреть ему в лицо, приходилось задирать голову и вставать едва ли не на цыпочки, это раздражало, чтобы не сказать – бесило.
– На гонки, – честно объяснила Ирина. – В Серебристые ущелья.
– Передай Кмеле, что никуда она не полетит, – отрезал Клаувераль.
– Почему? – растерялась Ирина.
Он посмотрел на неё, как на раздавленную гусеницу, но до ответа всё же снизошёл:
– Потому что я не выпущу её отсюда.
Развернулся, собираясь уйти.
– А я? – в спину ему спросила Ирина.
– А ты лети куда хочешь, – бросил он, не оборачиваясь.
Ирина легко считала не высказанный вслух подтекст: «гробанёшься там – я порадуюсь». Ей стало обидно до слёз. За что?! Что она такого сделала?
– Ушёл? – спросила Кмеле, не открывая глаз.
– Да…
– А что плачешь?
– Не плачу я, – сердито буркнула Ирина, вытирая щёки.
– Ага, вижу… Что он тебе сказал?
– Сказал, что тебя на рейс не пропустит.
– Вот же! – возмутилась Кмеле и выдала длинную фразу.
Ирина мало что поняла, но догадаться, учитывая контекст, было несложно. Клаувералю пожелали нетрадиционной межрасовой любви в извращённой форме и в большом количестве.
– Кмеле, – укоризненно воскликнула Ирина.
– Обидно! – сказала Кмеле. – Ну, обидно же!
