НАТА ЧЕРНЫШЕВА
ПЛАНЕТА ЯРОСТИ
Она рождена была править. Безупречная родословная, идеальные гены, высший статус просто по самому факту рождения...
Но по злой насмешке судьбы она появилась на свет в пещере на планете, далёкой от цивилизации. Кем здесь править? Местными зверолюдьми, стоящими на самой примитивной ступени развития?!
Ярость, запертая в сердце, сжигала душу, не находя выхода. Пока не прошлась по родному лесу с грабежами орда...
В степных капищах древнего жестокого культа нашлось неожиданное спасение: сигнальный маяк звездолёта, сгинувшего на Планете раньше. Но из Степи ещё надо было унести ноги. С раненым соплеменником на горбу: упавшего с небес пришельца степняки собирались принести в жертву своему безжалостному богу...
Багровое солнце уходило за горизонт, окрашивая вечерний туман в цвета засохшей крови. Высокие кроны деревьев выступали из седовато-бурого рыхлого марева как гигантские корабли прошлого. Где-то там, на горизонте, где Лес сливался с небесным светом, жила и дышала давней затаённой враждой Степь…
Эна не раз бывала у реки, за которой начинались бескрайние, поросшие сине-серебристыми пахучими травами просторы. За реку ходить строго-настрого запрещалось. Там легко было пропасть и никогда больше не вернуться домой. И одно Небо знало, где потом искать твои кости. Если ещё останутся от тебя какие-нибудь кости…
На Планете хватало тех, кто не гнушался даже такой, лишённой любых остатков мяса, пищи.
Тоска.
Тусклое сизое небо – как стальная крышка захлопнувшейся ловушки. Враждебная Степь, куда даже просто посмотреть без приступа головной боли не получалось. Знакомый до последней пылинки под ногами Лес и неизведанные просторы за непроходимой скальной грядой.
Маленький, очень маленький мирок, в котором приходилось существовать на грани выживания, особенно под весну, когда сделанные за тёплое время года запасы истощались, а снаружи продолжали идти лютые метели и ни о какой охоте не могло быть и речи.
Вот что значит, родиться не в то время, не в том месте и не у тех родителей!
Солнце неотвратимо сползало под горизонт. Небо темнело, на нём проступали первые звёзды. Где-то там, в недосягаемой черноте простора, неслись от планеты к планете огромные корабли. Кипела интересная и увлекательная жизнь. Не приходилось без конца бить зверя, заготавливать впрок мясо, скоблить и сушить проклятые шкуры, чесать шерсть, прясть шерсть, вязать из той шерсти тёплые полотнища – взамен износившихся. И делить одну пещеру с теми, кого вовек бы не видеть никогда!
Иногда Эна думала, что распиравшие её ярость и отчаяние однажды взорвутся как сверхновая звезда. Вспышка растворит в себе постылый мир целиком без остатка. И родную Пещеру, и исхоженный вдоль и поперёк Лес и даже ненавистную Степь. Иногда ей отчаянно хотелось, чтобы это произошло как можно скорее, и тогда всё закончилось бы уже наконец, так или иначе. А иногда она пугалась собственного страстного ожидания конца до немоты.
Темнота захватила мир окончательно, лишь за Лесом ещё рдела ржавая полоса остывающей зари. Сразу стало ощутимо холоднее. Весна… Хоть деревья уже и распрямились, стряхнув с себя зимние наледь и снег, но до летнего тепла ещё очень далеко. Метели ещё могут вернуться. И пусть снег будет мокрым, какая разница. Замёрзнуть можно и на нём.
Эна мёрзла всегда, сколько себя помнила. Середина лета приносила облегчение, но, прямо скажем, ненадолго. Да и длилось лето недолго, Лес раскинулся в высоких широтах Планеты. Переселиться бы поближе к экватору, да только кто же даст, Степь, что ли? Степняки рады будут сожрать ненавистных соседей, перед ними только дрогни.
Правила выживания в диком мире. Каждый каждого готов сожрать, переварить и удалить из организма. Лишённая всякой цивилизации пастораль. Либо ты жрёшь кого-то, либо этот кто-то жрёт тебя. Без вариантов.
Эна слезла с уступа и пошла вверх по каменным ступеням, когда-то безумно давно прорубленным Отцом. Ступени за долгие годы приобрели глянцевый блеск, но по бокам из щелей и трещин пробивалась вездесущая жёсткая трава, синевато-зелёная с тоненькими рыжими метёлочками. Тронь такую, и тут же поплывёт в воздухе зеленоватая мерцающая пыльца. А по осени на кончике каждого стебелька нальются багровым крохотные круглые плоды. Если их собрать, хорошенько высушить, то в конце зимы можно запаривать в кипятке и пить: бодрит и пахнет зрелой осенью.
Лестница выводила на широкий скальный выступ, над которым зиял вход в пещеру. По вечернему холоду полог из жёстких шкур топотунов был уже опущен и натянут. Эна тихонечко отвела его сбоку и просочилась внутрь. С изнанки полог утепляли вязаные полотнища, прикреплённые внахлёст, в несколько слоёв: серая шерсть Лесных Братьев вполне годилась на пряжу. И сколько долгих зимних вечеров ухнуло в бездну за монотонным вязанием из толстых серых ниток, кто бы знал!
Эна расправила полог и привычным движением закрепила петли в клиньях. В каменных, выдолбленных вручную чашах вдоль стены горело слабое пламя. Фитили тоже крутили вручную из высокой болотной травы, которой давали потом высохнуть как следует. А топливом служила вязкая смола, её в избытке давали по весне деревья Нижнего Леса. Да, смолу тоже приходилось собирать и хранить…
Каменный свод загибался ввысь, и где-то там, среди тусклых бликов от фитильков и очага, можно было разглядеть висячие корни. Наверху росли всё те же деревья, им нужна была влага, и они тянули корни вниз, насколько хватало сил. Кому сил не хватало, тот засыхал знойным летом. Просто, жестоко и действенно. Естественный отбор во всей красе.
Брат снова притащил целую горку мелких камней, ссыпал их в деревянную чашу, которую к слову, вырезал сам, и теперь увлечённо брал по одному и раскладывал перед собой сложным узором. Самое важное дело! Всё остальное подождёт. Эна не прошла мимо. Поддела носком чашу и опрокинула её, камни рассыпались. Брат поднял голову, долго смотрел на неё. В его глазах, казавшихся в пещерном полумраке чёрными, отразилась привычная уже безмятежная пустота. Сейчас он соберёт все рассыпанные камни – по одному! – и снова продолжит.
– Тьфу, – плюнула Эна. – Бестолочь. Беспамятный.
Иногда до зуда хотелось толкнуть, ткнуть или даже как-нибудь ранить, лишь бы пробить ороговевшую с годами корку вселенского равнодушия. Чтобы брат заорал, обругал, толкнул в ответ. Но нет. Бесполезно. Родился с неправильными генами, других себе уже не заведёшь.
От очага вкусно пахло запечённой в углях рыбой. Рыба так рыба... рацион не страдал особым разнообразием, особенно по весне. Мать обнаружилась тут же: держала планку. Что-что, а уж за физической формой им всем приходилось следить безоговорочно, иначе сожрут.
– Не обижай брата, Эна, – сказала мать, перекатываясь из планки на пятки.
– Кто его трогал… – буркнула Эна, сгружая рядом с очагом мешочки с солью.
На солончак она сегодня и ходила, весь день ушёл на дорогу туда и обратно. Повезло с пещерой, о соли можно было не беспокоиться.
– Я удивляюсь тебе, дочь, – медленно выговорила мать. – Ты крупнее брата? Тяжелее? Сильнее? Что будет, если он однажды приложит тебя за какую-нибудь твою выходку, ты подумала?
– Не посмеет, – через губу бросила Эна, даже не оглядываясь в сторону брата.
И так ясно, чем он там занят. Камушки свои обратно собирает!
– А он об этом знает?
Пламя бросало на лицо матери рыжие блики, и из-за этого казалось, что напротив сидит кто-то абсолютно чужой, чтобы не сказать чуждый.
– Нет, – угрюмо буркнула Эна.
Мириться с правотой матери было непросто. Но и возражений не нашлось, вот же беда!
Брат действительно не знает. И некому объяснить, кто он и где его место.
Такая вот судьба. Не повезло родиться в пещере, у потерпевших здесь аварию пилотов из различных рас. Каким образом такое зачатие стало возможным, Эна интуитивно остерегалась спрашивать, не без оснований опасаясь, что её с подобным вопросом отошлют куда-нибудь за горизонт. Болезненная тема, с какой стороны ни посмотри. Возможно, мать попала в программу какого-нибудь эксперимента, какие-то смутные представления о чём-то подобном плавали в памяти, не выходя, впрочем, толком на сознание. Да не важно, на самом-то деле. Главное, они родились, Эна и её брат. Здесь. В диком мире, вдали от всех, сколько-нибудь оживлённых галактических маршрутов. И жить им здесь – до самой смерти, наверное.
Девушка сжала кулаки, в который уже раз испытывая жаркий приступ бессильной жгучей ярости.
Как покинуть Планету, если у тебя нет ни подходящего транспорта, ни топлива для него, ни банальных навыков навигации и пилотирования?
Но вслух она сказала совсем другое:
– Возишься с ним, с бесполезным. Тьма с его камнями, пусть на них пырится, сколько пожелает, но хоть бы ворот подъёмника крутил иногда! Воду-то хлещет как не в себя.
– Эна.
– Что – Эна? – прорвало, и остановиться оказалось попросту невозможным, даже если бы она сильно того захотела. – Сколько можно! Кто не работает, тот не ест. И не пьёт!
– Эна, – в голосе матери прорезалась сталь.
– Тебе надо было избавиться от него сразу же, как только стало ясно, что он неполноценен! – резко бросила девушка. – Пользы от него никакой, толку никакого, только ест и гадит. И воду тратит! Вчера едва весь резервуар не спустил просто так, вовремя поймала.
– Вот как ты думаешь, – задумчиво выговорила мать. – По-твоему, я должна была сбросить новорождённого младенца со скалы?
– Ты – человек, и не понимаешь ничего! А вот Отец бы понял!
– Не факт.
– О, если бы он был жив сейчас!
– То ты была бы недовольна им ещё сильнее, чем мной.
Эна сжала зубы и бросила в ответ слова, только что прилетевшие ей самой:
– Не факт!
– Довольно, – мать поднялась. – Не хочу больше слушать тебя. Разберись со своими эмоциями, найди слова получше тех, какие только что сказала, и вот тогда мы продолжим разговор.
– Но…
– Эна.
Пришлось проглотить возражение. Эна всегда чувствовала предел, за который лучше не переступать. Проверять, что случится, если всё-таки против здравого смысла шагнёшь в пропасть – не позаботившись о страховке или крыльях, пока ещё не хватало духу.
Поэтому девушка молча смотрела, как мать подходит к брату, садится рядом. Смотрит вместе с ним на эти проклятые камешки. Да, ему станет легче на какое-то время, и, может быть, он даже вспомнит, что воду в резервуар надо закачивать, а не спускать её оттуда. Но потом всё начнётся снова. И закончится чем-нибудь совсем уж нехорошим.
Эна поворошила угли, проверяя, как там рыба. Готова, конечно же. Но есть расхотелось совершенно.
Она припомнила яркие сны, приходившие теперь часто. О небе, затканном сиянием звёзд так, что для тёмных участков не оставалось места, и навигация велась по магнитному указателю компаса. О городах под ярким и тёплым, не чета здешнему, солнцем. О торжестве разума, до которого местным обитателям расти не одну тысячу лет…
И всё это было – где-то там. За горизонтом событий. Далеко от сырой пещеры с полоумным братом и матерью-человеком.
За что?
Каменная гряда шла с юга на север, повышаясь к северу. Когда-то здесь плескались воды древнего моря, потом оно ушло. О старых добрых временах напоминали выходы ракушечника: забавно, камень слеплен из лучей и раковин древних обитателей Планеты…
Но выше родной пещеры проступала гранитная скала, отполированная ветрами до мрачного серого блеска. Вот там, на плоской, лишённой даже следов растительности, террасе и стоял памятный Камень.
Эна поднялась наверх ранним утром, когда горизонт ещё только начинал алеть, предвещая восход бурого солнца. Ветра не было, стояла зябкая холодная тишина. А у Камня уже сидела мать. Руки на коленях, пятки сомкнуты. Эна тоже умела так сидеть, но недолго.
Девушка дёрнулась было уйти, но потом передумала. Подошла, села рядом. Тишина давила ледяной отстранённостью.
Тому, кто дорог был при жизни…
Эна почти не помнила Отца, хотя тот вечер, когда он умер, впечатался в память навсегда. Отец долго болел, последнее время почти не вставал с ложа, но его присутствие всегда ощущалось как ласковое летнее солнце. Он просто был, и можно было сесть рядом, прижаться щекой к родной руке. Заговорить и услышать ответ. Казалось, так оно и останется навсегда.
Но нет.
Отец умер, и в расколотое надвое сердце вошла пустота.
С Камнем разговаривать можно, почему бы и нет. Но он никогда тебе не ответит. А если прижаться щекой, то воспримешь лишь холод – вместо былого тепла.
У подножия Камня горел неугасимый серебряный огонёк. Прощальный дар ушедшему за грань жизни, паранормальное чистое пламя. На него мать силы, Эна знала. Может быть, и зря, ведь выживать здесь очень непросто. Но огонёк горел и угасать не собирался.
– Мне не хватает его, – вдруг сказала мать, а Эна думала, что уже не дождётся разговоров.
Мать была молчаливой. Разговаривала редко. Чаще всего ей хватало жеста или взгляда. Эна подумала, что, возможно, неразговорчивость брат унаследовал от неё… Но если у брата мысли блуждали где-то вдалеке, то мать была вся – здесь и сейчас. Её присутствие иногда… подавляло. Вот как сейчас.
– Мне… тоже, – тихо ответила Эна, сглатывая подступивший к горлу комок. – Почему?
– Что – почему?
– Почему ты не спасла его? Ведь ты же училась когда-то. Ты умела! Ваши человеческие науки: паранормальное исцеление…
– Допрыгни с места до вон той скалы, – невозмутимо предложила мать.
Эна оценивающе посмотрела на скалу.
– Мне не хватит сил, – сказала она. – Я упаду в обрыв и разобьюсь.
– Вот и я… разбилась.
Эна виновато припомнила, как мать болела тогда. Вспомнился свой собственный страх остаться совсем одной, в пещере, рядом с молчаливым братом, у которого не пойми ещё, что на уме. Много дней, сбилась со счёта сколько, и только потом удалось подсчитать по импровизированному календарю на стене пещеры: брат продолжал его вести, как ни странно.
Сорок дней.
От воспоминаний стало ещё холоднее, и пришлось обхватить себя руками, чтобы унять крупную дрожь.
– Бывают случаи, когда жизнь меняется на жизнь, – медленно, размеренно сказала мать. – А бывает, когда жизни недостаточно, и онкология – как раз из таких. В отделении паранормальной медицины где-нибудь в Земной Федерации, да даже Радуарского Альянса – шансы бы были. Консилиум из врачей-паранормалов… кто-нибудь обязательно сумел бы увидеть то, что не увидела я, встроиться в… схему, куда не смогла пробиться я… и вытащить. А здесь я была одна. С почти полностью утраченными навыками. Целительство, Эна, требует постоянного труда. Как мышцы, которые без нагрузки превращаются в дряблые тряпочки. Не зря квалификационный экзамен проводят раз в три года, не реже.
Для матери это была необыкновенно длинная речь. Само по себе необычно. Но ещё необычнее прозвучал смысл сказанного. Мать не сердится больше? Но ведь почти непроизносимые слова прозвучали вчера…
– Ты ведь лечишь Лесных Братьев.
– Верно. Но они – другой народ, и у них всё иначе. И всё равно умирают.
Да. Смерть здесь дышала в затылок всегда, сколько Эна себя помнила. Если не в зубах хищника, так от болезней. Приходили и уходили эпидемии. Неудачные роды уносили юных матерей, а их детям либо везло – в Лесу находилась ещё одна кормящая, – либо нет.
ПЛАНЕТА ЯРОСТИ
Она рождена была править. Безупречная родословная, идеальные гены, высший статус просто по самому факту рождения...
Но по злой насмешке судьбы она появилась на свет в пещере на планете, далёкой от цивилизации. Кем здесь править? Местными зверолюдьми, стоящими на самой примитивной ступени развития?!
Ярость, запертая в сердце, сжигала душу, не находя выхода. Пока не прошлась по родному лесу с грабежами орда...
В степных капищах древнего жестокого культа нашлось неожиданное спасение: сигнальный маяк звездолёта, сгинувшего на Планете раньше. Но из Степи ещё надо было унести ноги. С раненым соплеменником на горбу: упавшего с небес пришельца степняки собирались принести в жертву своему безжалостному богу...
ПРОЛОГ
Багровое солнце уходило за горизонт, окрашивая вечерний туман в цвета засохшей крови. Высокие кроны деревьев выступали из седовато-бурого рыхлого марева как гигантские корабли прошлого. Где-то там, на горизонте, где Лес сливался с небесным светом, жила и дышала давней затаённой враждой Степь…
Эна не раз бывала у реки, за которой начинались бескрайние, поросшие сине-серебристыми пахучими травами просторы. За реку ходить строго-настрого запрещалось. Там легко было пропасть и никогда больше не вернуться домой. И одно Небо знало, где потом искать твои кости. Если ещё останутся от тебя какие-нибудь кости…
На Планете хватало тех, кто не гнушался даже такой, лишённой любых остатков мяса, пищи.
Тоска.
Тусклое сизое небо – как стальная крышка захлопнувшейся ловушки. Враждебная Степь, куда даже просто посмотреть без приступа головной боли не получалось. Знакомый до последней пылинки под ногами Лес и неизведанные просторы за непроходимой скальной грядой.
Маленький, очень маленький мирок, в котором приходилось существовать на грани выживания, особенно под весну, когда сделанные за тёплое время года запасы истощались, а снаружи продолжали идти лютые метели и ни о какой охоте не могло быть и речи.
Вот что значит, родиться не в то время, не в том месте и не у тех родителей!
Солнце неотвратимо сползало под горизонт. Небо темнело, на нём проступали первые звёзды. Где-то там, в недосягаемой черноте простора, неслись от планеты к планете огромные корабли. Кипела интересная и увлекательная жизнь. Не приходилось без конца бить зверя, заготавливать впрок мясо, скоблить и сушить проклятые шкуры, чесать шерсть, прясть шерсть, вязать из той шерсти тёплые полотнища – взамен износившихся. И делить одну пещеру с теми, кого вовек бы не видеть никогда!
Иногда Эна думала, что распиравшие её ярость и отчаяние однажды взорвутся как сверхновая звезда. Вспышка растворит в себе постылый мир целиком без остатка. И родную Пещеру, и исхоженный вдоль и поперёк Лес и даже ненавистную Степь. Иногда ей отчаянно хотелось, чтобы это произошло как можно скорее, и тогда всё закончилось бы уже наконец, так или иначе. А иногда она пугалась собственного страстного ожидания конца до немоты.
Темнота захватила мир окончательно, лишь за Лесом ещё рдела ржавая полоса остывающей зари. Сразу стало ощутимо холоднее. Весна… Хоть деревья уже и распрямились, стряхнув с себя зимние наледь и снег, но до летнего тепла ещё очень далеко. Метели ещё могут вернуться. И пусть снег будет мокрым, какая разница. Замёрзнуть можно и на нём.
Эна мёрзла всегда, сколько себя помнила. Середина лета приносила облегчение, но, прямо скажем, ненадолго. Да и длилось лето недолго, Лес раскинулся в высоких широтах Планеты. Переселиться бы поближе к экватору, да только кто же даст, Степь, что ли? Степняки рады будут сожрать ненавистных соседей, перед ними только дрогни.
Правила выживания в диком мире. Каждый каждого готов сожрать, переварить и удалить из организма. Лишённая всякой цивилизации пастораль. Либо ты жрёшь кого-то, либо этот кто-то жрёт тебя. Без вариантов.
Эна слезла с уступа и пошла вверх по каменным ступеням, когда-то безумно давно прорубленным Отцом. Ступени за долгие годы приобрели глянцевый блеск, но по бокам из щелей и трещин пробивалась вездесущая жёсткая трава, синевато-зелёная с тоненькими рыжими метёлочками. Тронь такую, и тут же поплывёт в воздухе зеленоватая мерцающая пыльца. А по осени на кончике каждого стебелька нальются багровым крохотные круглые плоды. Если их собрать, хорошенько высушить, то в конце зимы можно запаривать в кипятке и пить: бодрит и пахнет зрелой осенью.
Лестница выводила на широкий скальный выступ, над которым зиял вход в пещеру. По вечернему холоду полог из жёстких шкур топотунов был уже опущен и натянут. Эна тихонечко отвела его сбоку и просочилась внутрь. С изнанки полог утепляли вязаные полотнища, прикреплённые внахлёст, в несколько слоёв: серая шерсть Лесных Братьев вполне годилась на пряжу. И сколько долгих зимних вечеров ухнуло в бездну за монотонным вязанием из толстых серых ниток, кто бы знал!
Эна расправила полог и привычным движением закрепила петли в клиньях. В каменных, выдолбленных вручную чашах вдоль стены горело слабое пламя. Фитили тоже крутили вручную из высокой болотной травы, которой давали потом высохнуть как следует. А топливом служила вязкая смола, её в избытке давали по весне деревья Нижнего Леса. Да, смолу тоже приходилось собирать и хранить…
Каменный свод загибался ввысь, и где-то там, среди тусклых бликов от фитильков и очага, можно было разглядеть висячие корни. Наверху росли всё те же деревья, им нужна была влага, и они тянули корни вниз, насколько хватало сил. Кому сил не хватало, тот засыхал знойным летом. Просто, жестоко и действенно. Естественный отбор во всей красе.
Брат снова притащил целую горку мелких камней, ссыпал их в деревянную чашу, которую к слову, вырезал сам, и теперь увлечённо брал по одному и раскладывал перед собой сложным узором. Самое важное дело! Всё остальное подождёт. Эна не прошла мимо. Поддела носком чашу и опрокинула её, камни рассыпались. Брат поднял голову, долго смотрел на неё. В его глазах, казавшихся в пещерном полумраке чёрными, отразилась привычная уже безмятежная пустота. Сейчас он соберёт все рассыпанные камни – по одному! – и снова продолжит.
– Тьфу, – плюнула Эна. – Бестолочь. Беспамятный.
Иногда до зуда хотелось толкнуть, ткнуть или даже как-нибудь ранить, лишь бы пробить ороговевшую с годами корку вселенского равнодушия. Чтобы брат заорал, обругал, толкнул в ответ. Но нет. Бесполезно. Родился с неправильными генами, других себе уже не заведёшь.
От очага вкусно пахло запечённой в углях рыбой. Рыба так рыба... рацион не страдал особым разнообразием, особенно по весне. Мать обнаружилась тут же: держала планку. Что-что, а уж за физической формой им всем приходилось следить безоговорочно, иначе сожрут.
– Не обижай брата, Эна, – сказала мать, перекатываясь из планки на пятки.
– Кто его трогал… – буркнула Эна, сгружая рядом с очагом мешочки с солью.
На солончак она сегодня и ходила, весь день ушёл на дорогу туда и обратно. Повезло с пещерой, о соли можно было не беспокоиться.
– Я удивляюсь тебе, дочь, – медленно выговорила мать. – Ты крупнее брата? Тяжелее? Сильнее? Что будет, если он однажды приложит тебя за какую-нибудь твою выходку, ты подумала?
– Не посмеет, – через губу бросила Эна, даже не оглядываясь в сторону брата.
И так ясно, чем он там занят. Камушки свои обратно собирает!
– А он об этом знает?
Пламя бросало на лицо матери рыжие блики, и из-за этого казалось, что напротив сидит кто-то абсолютно чужой, чтобы не сказать чуждый.
– Нет, – угрюмо буркнула Эна.
Мириться с правотой матери было непросто. Но и возражений не нашлось, вот же беда!
Брат действительно не знает. И некому объяснить, кто он и где его место.
Такая вот судьба. Не повезло родиться в пещере, у потерпевших здесь аварию пилотов из различных рас. Каким образом такое зачатие стало возможным, Эна интуитивно остерегалась спрашивать, не без оснований опасаясь, что её с подобным вопросом отошлют куда-нибудь за горизонт. Болезненная тема, с какой стороны ни посмотри. Возможно, мать попала в программу какого-нибудь эксперимента, какие-то смутные представления о чём-то подобном плавали в памяти, не выходя, впрочем, толком на сознание. Да не важно, на самом-то деле. Главное, они родились, Эна и её брат. Здесь. В диком мире, вдали от всех, сколько-нибудь оживлённых галактических маршрутов. И жить им здесь – до самой смерти, наверное.
Девушка сжала кулаки, в который уже раз испытывая жаркий приступ бессильной жгучей ярости.
Как покинуть Планету, если у тебя нет ни подходящего транспорта, ни топлива для него, ни банальных навыков навигации и пилотирования?
Но вслух она сказала совсем другое:
– Возишься с ним, с бесполезным. Тьма с его камнями, пусть на них пырится, сколько пожелает, но хоть бы ворот подъёмника крутил иногда! Воду-то хлещет как не в себя.
– Эна.
– Что – Эна? – прорвало, и остановиться оказалось попросту невозможным, даже если бы она сильно того захотела. – Сколько можно! Кто не работает, тот не ест. И не пьёт!
– Эна, – в голосе матери прорезалась сталь.
– Тебе надо было избавиться от него сразу же, как только стало ясно, что он неполноценен! – резко бросила девушка. – Пользы от него никакой, толку никакого, только ест и гадит. И воду тратит! Вчера едва весь резервуар не спустил просто так, вовремя поймала.
– Вот как ты думаешь, – задумчиво выговорила мать. – По-твоему, я должна была сбросить новорождённого младенца со скалы?
– Ты – человек, и не понимаешь ничего! А вот Отец бы понял!
– Не факт.
– О, если бы он был жив сейчас!
– То ты была бы недовольна им ещё сильнее, чем мной.
Эна сжала зубы и бросила в ответ слова, только что прилетевшие ей самой:
– Не факт!
– Довольно, – мать поднялась. – Не хочу больше слушать тебя. Разберись со своими эмоциями, найди слова получше тех, какие только что сказала, и вот тогда мы продолжим разговор.
– Но…
– Эна.
Пришлось проглотить возражение. Эна всегда чувствовала предел, за который лучше не переступать. Проверять, что случится, если всё-таки против здравого смысла шагнёшь в пропасть – не позаботившись о страховке или крыльях, пока ещё не хватало духу.
Поэтому девушка молча смотрела, как мать подходит к брату, садится рядом. Смотрит вместе с ним на эти проклятые камешки. Да, ему станет легче на какое-то время, и, может быть, он даже вспомнит, что воду в резервуар надо закачивать, а не спускать её оттуда. Но потом всё начнётся снова. И закончится чем-нибудь совсем уж нехорошим.
Эна поворошила угли, проверяя, как там рыба. Готова, конечно же. Но есть расхотелось совершенно.
Она припомнила яркие сны, приходившие теперь часто. О небе, затканном сиянием звёзд так, что для тёмных участков не оставалось места, и навигация велась по магнитному указателю компаса. О городах под ярким и тёплым, не чета здешнему, солнцем. О торжестве разума, до которого местным обитателям расти не одну тысячу лет…
И всё это было – где-то там. За горизонтом событий. Далеко от сырой пещеры с полоумным братом и матерью-человеком.
За что?
ГЛАВА 1
Каменная гряда шла с юга на север, повышаясь к северу. Когда-то здесь плескались воды древнего моря, потом оно ушло. О старых добрых временах напоминали выходы ракушечника: забавно, камень слеплен из лучей и раковин древних обитателей Планеты…
Но выше родной пещеры проступала гранитная скала, отполированная ветрами до мрачного серого блеска. Вот там, на плоской, лишённой даже следов растительности, террасе и стоял памятный Камень.
Эна поднялась наверх ранним утром, когда горизонт ещё только начинал алеть, предвещая восход бурого солнца. Ветра не было, стояла зябкая холодная тишина. А у Камня уже сидела мать. Руки на коленях, пятки сомкнуты. Эна тоже умела так сидеть, но недолго.
Девушка дёрнулась было уйти, но потом передумала. Подошла, села рядом. Тишина давила ледяной отстранённостью.
Тому, кто дорог был при жизни…
Эна почти не помнила Отца, хотя тот вечер, когда он умер, впечатался в память навсегда. Отец долго болел, последнее время почти не вставал с ложа, но его присутствие всегда ощущалось как ласковое летнее солнце. Он просто был, и можно было сесть рядом, прижаться щекой к родной руке. Заговорить и услышать ответ. Казалось, так оно и останется навсегда.
Но нет.
Отец умер, и в расколотое надвое сердце вошла пустота.
С Камнем разговаривать можно, почему бы и нет. Но он никогда тебе не ответит. А если прижаться щекой, то воспримешь лишь холод – вместо былого тепла.
У подножия Камня горел неугасимый серебряный огонёк. Прощальный дар ушедшему за грань жизни, паранормальное чистое пламя. На него мать силы, Эна знала. Может быть, и зря, ведь выживать здесь очень непросто. Но огонёк горел и угасать не собирался.
– Мне не хватает его, – вдруг сказала мать, а Эна думала, что уже не дождётся разговоров.
Мать была молчаливой. Разговаривала редко. Чаще всего ей хватало жеста или взгляда. Эна подумала, что, возможно, неразговорчивость брат унаследовал от неё… Но если у брата мысли блуждали где-то вдалеке, то мать была вся – здесь и сейчас. Её присутствие иногда… подавляло. Вот как сейчас.
– Мне… тоже, – тихо ответила Эна, сглатывая подступивший к горлу комок. – Почему?
– Что – почему?
– Почему ты не спасла его? Ведь ты же училась когда-то. Ты умела! Ваши человеческие науки: паранормальное исцеление…
– Допрыгни с места до вон той скалы, – невозмутимо предложила мать.
Эна оценивающе посмотрела на скалу.
– Мне не хватит сил, – сказала она. – Я упаду в обрыв и разобьюсь.
– Вот и я… разбилась.
Эна виновато припомнила, как мать болела тогда. Вспомнился свой собственный страх остаться совсем одной, в пещере, рядом с молчаливым братом, у которого не пойми ещё, что на уме. Много дней, сбилась со счёта сколько, и только потом удалось подсчитать по импровизированному календарю на стене пещеры: брат продолжал его вести, как ни странно.
Сорок дней.
От воспоминаний стало ещё холоднее, и пришлось обхватить себя руками, чтобы унять крупную дрожь.
– Бывают случаи, когда жизнь меняется на жизнь, – медленно, размеренно сказала мать. – А бывает, когда жизни недостаточно, и онкология – как раз из таких. В отделении паранормальной медицины где-нибудь в Земной Федерации, да даже Радуарского Альянса – шансы бы были. Консилиум из врачей-паранормалов… кто-нибудь обязательно сумел бы увидеть то, что не увидела я, встроиться в… схему, куда не смогла пробиться я… и вытащить. А здесь я была одна. С почти полностью утраченными навыками. Целительство, Эна, требует постоянного труда. Как мышцы, которые без нагрузки превращаются в дряблые тряпочки. Не зря квалификационный экзамен проводят раз в три года, не реже.
Для матери это была необыкновенно длинная речь. Само по себе необычно. Но ещё необычнее прозвучал смысл сказанного. Мать не сердится больше? Но ведь почти непроизносимые слова прозвучали вчера…
– Ты ведь лечишь Лесных Братьев.
– Верно. Но они – другой народ, и у них всё иначе. И всё равно умирают.
Да. Смерть здесь дышала в затылок всегда, сколько Эна себя помнила. Если не в зубах хищника, так от болезней. Приходили и уходили эпидемии. Неудачные роды уносили юных матерей, а их детям либо везло – в Лесу находилась ещё одна кормящая, – либо нет.
